Умоляй, ведьма 1,2

Эйвин отодвинул рубашку и показал на груди, совсем рядом с сердцем, пугающе-тонкий, но плотный шрам. Страшную линию, словно в этом месте в тело вошло нечто острое, но очень длинное.

– Это настолько кошмарная история, что я не уверена, смогу ли дослушать ее до конца, – покачала головой я. – Мне уже давно стало ясно, что моя бабка была… той еще штучкой. Однако все еще приятнее фантазировать о том, что это не так.

– Она не была плохой, – покачал головой Эйвин. – Хорошей тоже не была, но и плохой я не могу ее назвать, Мартелла.

– Почему? Она забрала у тебя магию, едва не забрала жизнь… – горько выдохнула я.

– Нет, – по-доброму усмехнулся парень. – Магию забрать невозможно.

С этими словами он поднял руку, прошептал что-то, и на ладони в тот же миг заплясал крохотный язычок пламени. Он был неровным и слабым, плясал и потрескивал так, словно ему что-то мешало. А затем и вовсе погас.

И все же он был…

– Мартелла забрала лишь Искру, – продолжил он. – Тетка говорила мне, что то была особенная Искра, очень сильная. Она передавалась по наследству, потому что до конца инициацию пройти никто из моих родственников так и не смог. Ну, Ржавая вдова и заинтересовалась, – улыбнулся он. – Однако магии меня никто не лишал. А учитывая, что со смертью тетки я, десятилетний мальчишка, остался сиротой, можно сказать, что Ирмабелла меня еще и спасла. Она дала мне кров, дала работу, деньги. Некое подобие семьи.

Эйвин хмыкнул, и его губы чуть кривовато изогнулись.

– Так себе семья, надо сказать, – заметила я. – Старуха, воткнувшая кинжал в сердце.

– Не в сердце, а очень близко, – улыбнулся он. – Без Ирмабеллы я стал бы сиротой, и неизвестно, какая судьба меня бы ждала. В общем, – вернулся он к началу разговора, – как ни крути, а вся моя жизнь была связана с твоей бабкой. И с этим домом. – Он обвел руками все вокруг нас, и я невольно огляделась. Словно могла увидеть на кухне старой избушки нечто новое.

Однако после слов Эйвина и вправду казалось, что увидела…

– Ирмабелла привязала мою жизнь к этим стенам.

– Что?!!

– Это старое заклятие, которое создает хранителя дома, – продолжил неторопливо парень. – Только так можно было спасти мою жизнь после того, как кинжал меня едва не убил. Я стал не только подмастерьем ведьмы, но фактически – живым домовым.

– Домовым?! – округлила глаза я, не веря своим ушам.

Да моя бабка не просто черная ведьма! Не уверена, что сам дракон Рока ее гадкой душонкой не подавился! Сотворить такое с человеком!

– Ну, фактически домовым я стану только после смерти, – улыбнулся Эйвин, а я в очередной раз восхитилась его способностью сохранять веселое расположение духа в такие моменты. – А пока я просто человек, прочно прикованный к этому жилищу. И…

Вот тут он запнулся и снова слегка покраснел.

– И если я надолго покидаю его, моя жизнь как бы… отделяется от тела, – добавил он.

– То есть ты не можешь отсюда уходить?

– Не могу, – закончил он, опустив голову.

И мне вдруг стало ясно, чего он так боялся. Что я его выгоню! Что он будет обязан не просто искать себе новое пристанище, он будет вынужден умереть без места, к которому его привязала старая ведьма.

– Знаешь, – задумчиво проговорила я, пытаясь сообразить, как бы поделикатнее сказать Эйвину, что я и не собиралась его выгонять, но при этом сделать так, чтобы он не чувствовал себя обязанным мне, – давай с тобой договоримся кое о чем.

Дело в том, что я вообще привыкла жить там, где много людей. В приюте мне очень редко приходилось оставаться одной, и всегда это доставляло страшные страдания. Я скучала по друзьям, по играм, по воспитателям. Даже по самым злобным, признаться. Оставаться в одиночестве было страшнее.

И сейчас Эйвина я воспринимала как такого же сироту, какой и сама являлась. Разница лишь в том, что теперь у меня появился свой дом. Но зачем нужен дом, если в нем не будет жить тот, кому он действительно необходим?

– Конечно, я весь внимание, – посерьезнел парень, явно приготовившись услышать нечто важное.

О да, это было очень важно!

– К этому жилищу ты уже привык, но теперь оно мое, – твердо сказала я, стараясь не замечать, как парень побледнел. Несмотря на то, что я блефовала, на страдания подмастерья было больно смотреть. – Однако мне очень нужен помощник. Одна я с таким большим хозяйством не справлюсь, а, признаться, денег на то, чтобы кого-то нанимать, у меня нет, – добавила я спокойно. – Поэтому я бы хотела нанять тебя в качестве… моего подмастерья. – Теперь уже я покраснела.

А как иначе: я даже не колдунья, зачем мне подмастерье? Смешно же…

Но Эйвин не смеялся, наоборот, на его лице появилась счастливая улыбка, но он все же ждал, пока я закончу.

– В общем, ты будешь помогать мне ухаживать… за всем «этим», – добавила я, указывая на все вокруг так, словно это была не старая халупа с тремя комнатушками, а целое поместье, – также будешь кормить Лягурмеллу и Шалю, иногда приносить Хмуре яблоки. Ну… и все вроде. А я взамен предоставляю тебе комнату для проживания.

– Я согласен! – излишне быстро проговорил Эйвин, словно едва сумел дождаться, пока я договорю. Казалось, что он весь аж светился от счастья.

Глядя на него, даже я почувствовала себя хорошо.

Однако, как только прозвучало это его «я согласен», случилось нечто странное. По дому словно прокатилась легкая ураганная волна. Стены задрожали, занавески на окнах колыхнулись, а люстра на потолке дернулась, звякнув старыми каменными каплями из желтого агата.

Через секунду все затихло. Я оглянулась по сторонам, но вроде бы ничего другого больше не происходило.

– Это что было? – не поняла я.

– А это какая-то глупая недоведьма впустила в избу домового, – мрачно прокомментировал Хмуря, неожиданно появившийся на окне.

– Почему же глупая, очень даже умная и распрекрасная почти-ведьма, – подмигнул мне Эйвин, вставая из-за стола и убирая тарелки с чашками. – Кстати, самое время сказать твоему фамильяру, что ты от него хотела, Мартелла. Уверен, он справится с поставленной задачей.

– Что это вы там замыслили, я не понял? – прищурился Хмуря, а я только и успела, что подумать: разве вороны умеют прищуриваться?

Кажется, у Хмури были брови. Маленькие перьевые брови. Нет, ну точно были!

– Сперва ты скажи мне, что за способ добыть искру Солнца из принца, – покачала головой я, переводя взгляд на Эйвина. Обрадовать ворона-то я всегда успею. А вот самого важного пока так и не узнала.

– Добыть искру Солнца из принца? – переспросил Хмуря и вдруг так громко засмеялся, что едва не вывалился из окна, на карнизе которого сидел.

Я нахмурилась. Уже привыкла, что ничего хорошего смех этого нахала не сулит.

– Не обращай внимания, Мартелла, – неожиданно спокойно ответил Эйвин, улыбаясь с легким превосходством, пока подставлял грязные тарелки под умывальник. – Вроде умный фамильяр, а ржет, как жаб с болот.

– Лучше смеяться от большого ума, чем от его отсутствия, – резко оборвал Хмуря и жестко посмотрел на Эйвина. – Говори давай, чегой-то вы еще там удумали, пока меня не было?

– Тебе это не понравится, – покачал головой парень, вытирая руки полотенцем и опираясь о столешницу бедрами.

Как только прошла та странная волна по дому, а у меня появился новый подмастерье, Эйвин, казалось, даже выглядеть стал лучше. С лица исчезла привычная бледность, щеки перестали казаться впалыми, как у скелета. А в глазах и вовсе появился озорной блеск.

– Очень не понравится, – добавил он тем временем, ухмыльнувшись.

А я вдруг поняла, что парень насмехается над Хмурей, и ворона это страшно злит.

Ой, как мне неожиданно сделалось хорошо!

– То, что не понравится, я уже понял… – проворчал фамильяр, и его колдовские зеленые глаза опасно сверкнули. – Спелись дармоед и недоведьма. На мою голову…

Глава 8

Примерно 18 лет назад.

Месяц Золотых листьев, 13 число.

– Ты уверен, что хочешь того, что сейчас произойдет? – звучал шипящий, пронизывающий до дрожи голос, в котором слышалось щелканье жвал и ощущался голод смерти.

– Уверен, – негромко ответил мужчина, не поднимая головы.

Он чувствовал на себе взгляд сотен блестящих фасеточных глаз, которые буквально мечтали узреть его разодранным на части. Жаждали его гибели.

Самый древний и сильный монстр Костлявой пади стоял перед ним, ожидая его ответа, а сотни его детей из рода Трясинных пауков хрустели конечностями поблизости.

Это должно было быть страшно.

Это было… никак.

– Хорошо, Дрейгон, твой ответ меня устраивает. Но мне не нужна жертва, смысл которой тебе не ясен. Я хочу знать, что ты осознаешь, кем станешь после того, как я тебе помогу. Ты должен понимать, что превратишься в чудовище, которое будет гораздо хуже, чем любой из моих детей.

Мужчина повернул голову, краем глаза замечая бесконечность шевелящихся тел, покрытых блестящими волосками. Их огромные ноги перебирали по земле, будто в нетерпении, словно надеясь, что «отец» вот-вот позволит им полакомиться свежей плотью.

Лашкарахест – Гнилая пасть болот и Проклятье Костлявой пади – и вправду считался отцом Трясинных пауков. Он был самым старым их представителем из всех известных. Даже Дрейгон не знал, сколько ему лет. Но молва гласила, что эта тварь, которую, по-хорошему, следовало убить при первой представившейся возможности, обладала особой магией. Кто или что наделило колдовской силой паука – неизвестно. Каким образом он обрел разум и научился говорить – тем более.

Возможно, когда-то пару столетий назад Лашкарахест был всего лишь чьим-то оригинальным фамильяром. Какой-нибудь эксцентричный колдун, обладающий недюжинной магической силой, решил, что будет смешно заиметь в качестве волшебного животного не сову или кота, как это было принято, а ядовитую болотную тварь размером с сарай. Прошли годы, и, судя по всему, тварь у колдуна претерпела магические изменения и обрела голос, став еще опаснее, чем была прежде.

Если бы Дрейгон был в подходящем настроении, он бы оценил шутку. Да и вообще, когда-то он и сам любил подобные выверты. Наставники многократно ругали его за это, но…

Казалось, что все это было так давно, будто и вовсе происходило не с ним. Минувшие годы чудились ему прошлой жизнью, от которой он хотел отгородиться как можно быстрее.

Однако стоило признать, что наставники в чем-то оказались правы. Одна из его шуток все же обернулась бедой.

– Я понимаю, – ответил Дрейгон наконец на вопрос паука. – И мне наплевать. Я все равно умираю, Лашкарахест. Сделай то, что нужно, если ты на это способен. Или я найду того, кто это сделает вместо тебя.

Подул ветер, и длинные черные волосы мужчины взметнулись вверх, напоминая мрачные крылья или плащ цвета ночи.

Дрейгон чувствовал отвращение к чудовищу, что расположилось перед ним. Но ничего не мог поделать: у него не было иного выхода, кроме как просить помощи.

– Хорош-ш-шо, – прощелкал жвалами отец Трясинных пауков. – Но за свой дар я возьму не только дань, но потребую и правду. Я вижу, ЧТО именно убивает тебя. Но этого мне мало…

В этот момент его огромные блестящие, как капли ртути, глаза словно зашевелились, и в их отражениях мужчина увидел свое бледное лицо…

Или это была душа?..

Осунувшаяся, разбитая, уничтоженная.

Дрейгон не помнил себя таким, но из отражения на него глядел мертвец.

Это было как откровение. Он и так знал, что от него былого уже почти ничего не осталось, но не подозревал, что все настолько плохо.

Паук тем временем продолжал:

– Я вижу, что убивает тебя, но хочу знать: кто же сделал с тобой это? Кто превратил твои чувства в смертоносное проклятие? Я хотел бы познакомиться с ним, мы с ним так похожи… Кто же тот страшный колдун, который извратил твое существо?

Дрейгону показалось, что он слышит смех. Отвратительный щелкающий смех Трясинного паука.

– Это был я, – ответил мужчина, и смех паука превратился в хохот.

Чудовище подняло вверх передние лапы вместе с челюстями, и все это тряслось и хрустело.

Дрейгон понял, что Лашкарахест и так знал ответ на заданный им вопрос.

– Рас-с-скажи мне… – прозвучал наконец его шуршащий голос, когда смех оборвался.

Мужчина глубоко вздохнул, почувствовав, что от воспоминаний в грудь будто вонзается остро наточенный кинжал и проворачивается внутри.

Так действовало проклятие.

Но он обязан был рассказать, раз это часть платы…

– Все началось много лет назад, когда я проходил магическую инициацию… К несчастью, мой потенциал был таков, что она растянулась на годы, – начал он негромко, потому что боль в груди с каждым словом усиливалась. – В семь лет наставники помогли мне получить первую Искру. В десять я имел уже три. Но с каждым новым шагом испытания становились все сложнее. Даже несмотря на то, что мне помогал десяток лучших колдунов королевства…

– У тебя был сильный дар, – прощелкал паук словно бы с пониманием.

Впрочем, Дрейгон вполне осознавал, что ему уже наверняка мерещится. Он настолько плохо чувствовал себя, что не до конца понимал, где правда, а где галлюцинации. Но сочувствующий паук явно к истине не относился.

– В шестнадцать я получил четвертую Искру, – продолжил колдун, морщась от сильной боли. Во рту начал ощущаться вкус крови.

Чем больше он вспоминал о прошлом, тем больнее становилось. Проклятие работало исправно.

– Но на этом, казалось, будет конец. Последний шаг я пройти не мог, как ни старался, – продолжал он. – Наставники уверяли, что с годами способ найдется и истинная инициация никогда не приведет к смерти. Что лишь неверно проведенное испытание убивает колдуна, но… Я не хотел ждать годами, когда у меня достанет сил, чтобы получить последнюю Искру.

– Ты был молод и нетерпелив… – прозвучал голос паука.

И теперь Дрейгон был готов поверить, что ему вот-вот придет конец, потому что шамканье твари и впрямь звучало скорбно.

Мужчина дернул головой, отбрасывая назад темные волосы, и ничего не ответил, продолжая рассказ:

– Я придумал хитрый способ, чтобы обойти последнюю ступень инициации. Рискованный шаг, но я готов был на него пойти. Всего-то нужно было не добыть Искру, а создать ее самому…

Дрейгон говорил все тише, через силу. Ему было тяжело, он уже не узнавал свой голос.

– Твои наставники, наверно, были рады, что у них такой способный ученик? – спросил паук.

Мужчина покачал головой.

– Они были в ужасе. Пытались меня отговорить. Все, кроме Эльтуса, – вспоминал колдун, закрыв глаза.

Он уже не следил за тем, что происходит вокруг, и, если бы трясинные пауки вздумали, могли бы сожрать его без капли усилий.

Но они этого не делали, потому что Лашкарахест слушал… Он был заинтригован.

– В тот момент Эльтус Бледный уже готовил то самое убийство, что сделало его впоследствии черным колдуном и продлило жизнь. Старик был тяжело болен и, как никто другой, понимал мое желание обойти запреты и правила…

Мужчина глубоко вздохнул. Воздух из груди вырывался с хрипом.

– Так что же ты сделал? – подгонял паук, когда Дрейгон на некоторое время замолчал.

Он глубоко вздохнул и продолжил, стиснув зубы:

– Я дал клятву демону огня – горгулье Рока.

– Как опрометчиво, – проговорил Лашкарахест, усмехнувшись.

Колдун покачал головой.

– Мне казалось тогда, что это лучшая сделка в моей жизни. Я не обещал отдать ничего особенного, а получал взамен очень много.

– Так что же это была за сделка?

На этот раз усмехнулся Дрейгон. Ему это доставило чудовищную боль, но он ничего не смог с собой поделать.

Настолько все случившееся казалось сейчас абсурдом. Это был абсолютнейший бред и глупость. Ересь и дикость его собственной жизни.

Но это была правда.

– Я поклялся никогда не любить. В шестнадцать лет мне казалось, что любовь – это пустой звук. Не больше, чем бурлящая в венах кровь, желание плоти или безумие, которое наступает от пары бутылок вина. Я ничего не терял, как мне казалось… Помню, как сейчас… – его голос сорвался на миг, а в глазах блеснуло что-то огненно-злое. – Горгулья Рока провела когтями по моим ребрам, а затем – пустота. Одно из чувств тихо и незаметно обратилось в искру Огня.

– Занятно, – протянул отец всех пауков. – Никогда не слышал ни о чем подобном. Но теперь мне ясно, зачем ты пришел. Твое собственное сердце обратилось пламенем. И оно же теперь тебя и сжигает.

Дрейгон попытался улыбнуться, но не вышло. Словно жгучие языки вновь лизнули изнутри его ребра, с каждой секундой все сильнее обращая их в обуглившийся остов.

– В кого же ты влюбился, колдун? – спросил Лашкарахест. – И где сейчас твоя зазноба? Знает ли она, что ты пришел ко мне?

Мужчина покачал головой. Снова подул ветер, взметнув вверх его густые черные волосы, но на этот раз колдун ничего не почувствовал.

Воспоминания убивали его.

Он упал на одно колено. С уголка рта потекла кровь.

– Любовь не убивала меня много месяцев, – сорвались с его губ хриплые слова. – Даже когда я понял, что желаю одну-единственную женщину, и никакую другую. Но и тогда я не думал, что это любовь, и жил так же спокойно, как прежде. Я считал, что любви нет и проклятье никогда не коснется меня. Мне казалось, что договор с горгульей – чушь. Однако все изменилось, когда я понял, что той, что была нужна мне, не нужен я. Так что – да… Она знает, что я здесь… Она теперь жена моего брата.

– Весьма занятно… – прощелкал паук, глядя, как после рассказа колдун падает без чувств на траву перед его логовом.

Лашкарахест мог бы сожрать глупого человечишку, но гораздо интереснее была не его плоть, а его сердце.

В нем было так много огня и магии, что древний паук не мог отказаться от договора. Уже в тот миг, когда этот колдун вошел в Костяную падь, отец всех пауков знал, что поедать его не станет ни при каких обстоятельствах. И если бы Дрейгон не предложил договор, Лашкарахест сделал бы это сам. Любым способом – обманом и хитростью, ложью и посулами – он потребовал бы от колдуна того, что ему было более всего желанно.

Страдания колдуна. Его боль, его агонию, огорчение и печаль. Но вместе с тем и все самое светлое, что в нем еще оставалось.

Но гость предложил это все сам.

– Хорошо, Дрейгон, я сделаю то, что ты просишь, – прощелкал Лашкарахест, подходя ближе и опуская морду со жвалами над почти бесчувственным телом. – Я заберу то, что мучает тебя. Твою страсть, твой восторг, доброту и сострадание. Все то, что делает тебя человеком. Помни, что от тебя останется очень мало, Дрейгон. Горгулья Рока превратила твою любовь в проклятье, я же заберу ее целиком. Отныне ты станешь самым черным колдуном в истории. Потому что я заберу твой Свет…

В этот момент зеленоватая ядовитая слизь потекла с челюстей чудовища, с ног до головы облепляя Дрейгона и принося ему страшную боль.

Но колдун ее почти не чувствовал, столь сильны были его собственные мучения.

Через несколько секунд он потерял сознание, не зная, очнется ли еще.

Все внутри сгорело, и ему было почти все равно.

Почти все равно…

Глава 9

Месяц Грозовых рек, 13 число.

В лесу, в десяти километрах от дома Ирмабеллы.

– Слушай, вот скажи мне, а червяки – они как вообще, вкусные? – спросила я негромко, выглядывая из-за кустов. Впереди виднелся торговый тракт, но он был настолько узким и заросшим травой от редкой езды, что создавалось впечатление, будто это и не дорога вовсе.

Хмуря сидел на соседней ветке, которая под ним нещадно качалась. Он расположился прямо возле моего плеча, но на него сесть я ему не дала. Вот еще! Испортит новое платье!

Платье, конечно, никакое не новое, но единственное. И весьма любимое, между прочим. То самое, в котором я впервые явилась в дом Ирмабеллы, то, которое стало первым человеческим нарядом в моей жизни после приюта.

Ткань ласкала взгляд светлой голубизной, нежной, как утреннее небо весной. Для красоты я прикрепила к груди самодельный цветочек из розовых лоскутков, в центр которого вставила бабушкину брошь с каким-то красным камнем. Смотрелось просто восхитительно!

И этот нахальный ворон никак не должен был испортить своими когтищами мое произведение искусства. Тем более в такой момент!

– Хочешь узнать, какие на вкус червяки, – откопай и попробуй, – бросил ворон, опасно покачиваясь на своей ветке. Такую огромную птицу никак не могла удержать довольно тонкая палочка боярышника. – Дай пересесть на плечо, тут неудобно.

– Ага, сейчас, – фыркнула я, всматриваясь в даль. – Все должно быть идеально, чтобы наш план удался. А с тебя станется испортить все дело.

– Ничего я не испорчу! – каркнул фамильяр, распахнув крылья, и я даже слегка отшатнулась от неожиданности. – А ты, смотри, не чихни в самый ответственный момент, недоведьма.

– Слушай, завязывай со своими выступлениями! Вот-вот принц появится, и он не должен тебя заметить! – шикнула я на него, потому что Хмуря слишком уж шумел.

Собственно, как обычно. Ему бы только поворчать.

Вот и сейчас возмущенно что-то каркнув, он все равно взял и перелетел мне на плечо, игнорируя все мои слова!

Сдаваясь, я вздохнула и промолчала.

От присутствия ворона настолько близко было не по себе. Но, с другой стороны, вдруг стало и спокойнее. Словно он мог мне чем-то помочь.

А помощь мне бы не помешала! Вот-вот по этой дороге должен был проехать наследник престола. И я ожидала его тут не просто так.

– Да и вообще, тебе, конечно, бояться нечего, – пробубнила я, приглаживая длинные распущенные волосы, которые сегодня утром тщательно напудрила белой пудрой для прически. Так сильно, что локоны казались светло-желтыми, а не рыжими. Почти белыми.

То был какой-то особый состав, который я нашла в ящике с украшениями старой ведьмы. Судя по всему, Ирмабелла хоть и была сильно немолода, но за модой следила и не пренебрегала косметикой и украшениями.

Оказавшись возле копны моих неожиданно светлых волос, ворон фыркнул или кашлянул, а затем раздраженно проговорил:

– Зачем ты сделала это?

– Что? – не поняла я, с каждой минутой все сильнее нервничая.

Принц должен был вот-вот появиться.

– Вот это? – с отвращением проговорил Хмуря, схватил прядь моих волос лапой и поднял вверх.

– Эй, отпусти! Испортишь всю прическу! – возмутилась я, но то ли слишком сильно дернулась, то ли злобный ворон это назло, но его когти еще сильнее запутались в локонах, которые я заботливо накручивала на коклюшки все утро. Фамильяр то ли каркал, то ли смеялся, а я, в панике повизгивая, пыталась отцепить от себя порхающую крыльями птицу.

– Хмуря, ты… ты… я тебя придушу!

В этот момент, как назло, в конце тракта послышался долгожданный стук колес кареты.

– А что, я, вообще-то, птица, у нас есть когти! И совсем нет пальцев, между прочим, – каркнул он от возмущения.

На оправдание похоже не было.

Более того, пока я отдирала его от волос, мне все еще казалось, что я слышу его смех. Кусты тряслись, я что-то сдавленно пищала, пытаясь не привлекать к себе внимания.

Что вообще подумает его высочество, когда увидит, что прямо рядом с дорогой в кустах кто-то дерется и кричит? Я бы решила, что это засада и меня собираются убить.

Но дальше стало еще хуже. Едва я распутала несносного ворона, освободив его от своих волос, схватила его за слишком уж крупное для птицы тело и оттянула в сторону, как этот засранец…

…нагадил мне на платье.

– Ах ты, – захлебнулась я возмущением, невольно выпрямляясь во весь рост.

А ворон хмыкнул, невозмутимо бросив:

– Что поделаешь, у птиц это непроизвольно. Ты не знала?

А сам глядел на меня такими наглыми зелеными глазами, что, клянусь, я нутром чувствовала, что произвольно, очень даже произвольно!

– Да ты специально!!! – выкрикнула я в сердцах, отбрасывая птицу и пытаясь вытереть платье лопухом.

Теперь на голубом подоле было не только белое пятно, но и зеленое. В разводах от травы.

– Девушка, вы в порядке? – в этот миг я услышала голос со стороны дороги, с которой вдруг подозрительно перестал раздаваться стук колес.

Сердце упало куда-то вниз, казалось, все во мне обмерло и покрылось инеем позора. Я медленно повернула голову к тракту, пытаясь одной рукой пригладить волосы, которые из-за белой пудры теперь стояли вверх колом, будто их воском напомадили, а второй рукой скрывая позади себя испачканный кусок подола.

Лицо стремительно наливалось краской.

Хмуря свалился под куст, откуда доносился мрачный вороний хохот.

– Я тебя придушу, – пробубнила я сквозь зубы.

– Что, простите? – переспросила мужчина, высунувший голову из кареты.

На волосах цвета ржи сверкал тонкий обруч золотой короны.

– Ничего, ваше высочество, – проговорила я нервно, совершенно не зная, что теперь делать.