Трагедия страны. Трагедия семьи

Когда солнце шло к закату, я ещё должен полить на огороде помидоры, огурцы, лук, свеклу, капусту, морковь. Воду носил на коромысле. Вода была метров за четыреста. Поначалу набирал по полведра. Когда подрос, носил полные ведра. Но всегда босой и без сорочки. На плечах у меня были натерты мозоли, так как приходилось ходить много раз и каждый день. Спортом я не занимался. Но когда в армии надо было пробежать сто метров на время, то я в сапогах показал время третьего разряда. И только потом я понял, что мне дало хождение с ведрами на большие расстояния.

Каждый вечер я должен из стада вначале пригнать телка и закрыть в сарае, потом корову и позже овец.

Когда мы с мамой жили вдвоем, в зимние вечера беседовали об отце. Она мне рассказала, как я выбегал из-под стола и кричал: «Папа приехал! Папа приехал!», когда гремел гром, так как отец приезжал домой на бедарке и она грохотала. Но папы не было, и я лез под стол. В память об отце остались счеты и я на них катался.

С приходом весны начинались самые трудные периоды нашей жизни. Кончились запасы пищи для нас и корма для животных. Только земля освобождалась от снега, приходилось скот выгонять в поле, чтобы он сам находил себе корм. Когда появились первые прогали-ны от снега, я шел ловить сусликов. Брал двухлитровый бидончик и шел в поле. Искал норки сусликов (всегда удивлялся, как могли они вырывать их такими круглыми и вокруг ни крошки земли), наливая воду в норку, суслик выскакивал, я его за головку и в сумку. Дома я их обдирал. Шкурки расстилал, чтобы они высохли ровные, на досточку, а мясо шло в пищу курам, собаке и часть нам. Шкурки сдавал заготовителю за деньги.

С середины апреля я ловил в норах раков. Позже, когда вода потеплела, ловил их на удочки. Брал примерно метровую камышинку, к ней привязывал леску с лягушачьей ножкой. Рак хватал лягушиное мясо (иногда его поджаривали), а я осторожно поднимал леску и снизу ловил рака. Вечером мама их варила, и мы в это время года питались почти одни ми раками. С тех пор я не люблю ни раков, ни крабов, и тем более не считаю их деликатесами. Иногда удавалось поймать рыбу, но очень редко. Для ловли рыбы необходимо иметь специальные крючки и леску, а у меня их не было.

Во время войны приходилось колхозные поля пахать на своих коровах. Но весь урожай с полей вывозили сразу. Мы, дети, как только начали колоситься зерна, шли в поле и там ели молодое зерно. Когда зёрна поспевали, ели спелые зёрна. Сорвешь колосок, в ла-донях натрешь, шелуху сдуешь, а зерно в рот.

Однажды я на покошенном поле нашел небольшую кучку зерна. Дома никакой еды не было. Я набрал за пазуху килограмма три зерна и понес домой. Но вдруг меня на бедарке догнал бригадир и спросил, что у меня за пазухой. Я ему сказал, что нашел это зерно на брошенном поле. А он мне и говорит: «Мне не жалко этого зерна, оно все равно пропадет. Но мне жалко твою мать, которую за это зерно посадят на 10 лет. Отнеси его, где взял, и чтобы никто не видел».

В том, что за два килограмма дают 10 лет, я убедился позже. Находясь в командировке в г. Целинограде, я оформлялся в гостинице. Дежурная, прочитав мой паспорт, внимательно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Вечером позвонила и попросила спуститься в фойе. Пригласила в свою комнату и рассказала свою историю. Она жила в ближайшем селе Терновом, и знала моих родителей, они работали в одной брига-де. Она взяла на работе два килограмма зерна и принесла домой. И, только сварила кашу, как явился участковый и забрал ее. Ей дали 10 лет. В Казахстане она отсидела свой срок, там познакомилась тоже с заключенным, и остались жить.

Братья с фронта писали нечасто. Иногда присылали фотографии. Я их всем в школе показывал. Мама у руководителей колхоза спрашивала, не положены ли нам деньги за то, что братья находятся на войне. Ей ответили, что они только сержанты, если бы были офицерами, тогда бы положены.

Когда кончилась война, вернулись домой сёстры.

Они где-то стали работать, наверно, в МТС, так как там что-то платили. Но это не очень улучшило наше материальное положение. Мама к этому времени уже работать не могла. Я по-прежнему в школу ходил босой, и зимой больше сидел дома.

После окончания войны в нашем колхозе стали выдавать одежду, полученную из Германии по репатриации, нам ничего не давали. Но вскоре вернулась из армии наша двоюродная сестра Лиза Макушкина. Её, как участницу боевых действий, включили в комиссию по распределению одежды. Она была возмущена, почему нам не выделяют одежду. Два сына воевали на фронтах, а семье не помогают. Нам стали что-то давать. Одно я запомнил, дали нам красивое шелковое платье розового цвета, но нам никому оно не подходило, да и было слишком хорошее. Сосед у нас был заготовитель вторсырья. Он пришел с женой и купил это платье. Взамен дал цветного ситца на платье сестрам и маме белого. Они пошили себе платья и ночные сорочки.

Легче стало ухаживать за огородом, теперь нас было трое. Но поливал только я.

Был ещё один источник дохода. Летом сёстры ходили собирать соль на соленные озера, а потом продавали.

В начале лета 1946 года я сильно заболел. У меня вздулся живот, и я весь опух. Это случилось потому, что я ел один зеленый горошек, больше ничего не было есть. В это время к соседям приехала родственница-врач. Она только демобилизовалась, и немного жила в нашем селе и работала. Она меня и вылечила. Но я сильно ослаб, и заболел малярией. Меня трясло до такой степени, что я терял сознание. Она меня трясла не весь день, а или с утра до обеда, или наоборот. Но все равно надо было помогать маме. Мы по очереди пасли коров, телят, овец. Однажды я погнал пасти овец. До обеда все было нормально, но после обеда меня начало трясти. Я прилег в ложбинке и уснул. Дед Кулешов всегда следил, как и где пасут овец. Он увидел, что овцы без присмотра, пришел и увидел меня спящего, но я был без сознания. Он загнал овец на отстой, а меня принес домой.

Коля прислал письмо, что ему дадут отпуск, потом три месяце от него не было писем. Прислал письмо корявым почерком и сообщил, что его контузило, но потом он поправился и поступил в училище.

Жора больной лежал в госпитале. Писал, что у него очень серьезная болезнь и требуется длительное лечение. Мама в конверте положила с письмом 30 рублей, но деньги вскоре вернулись из части. Писали, чтобы больше в письме деньги не ложили, и, что ваш сын всем обеспечен.

Однажды я сидел на уроке около окна, вдруг мой товарищ Петя Турченко подошел к окну и сказал: «Твой отец пришел». Я не помню, ждали мы его или нет, но сразу выскочил в окно и побежал домой. При входе в дом я увидел мужчину, сидящего на сундучке (другой мебели, кроме стола и кровати, у нас не было). Одет он был в костюм черно-серого цвета, но ни это меня поразило. Лицо его было бледно-желтого цвета. Цвета почти мертвеца. Его могли освободить раньше на год, но он последний год лежал в больнице.

Я подошел к нему, и он взял меня на руки и погладил по голове.

Когда он пришел, дома были мама, Люба и Рая. Люба в доме, а мама с Раей на огороде. Мама, как увидела его, сразу села и не могла встать. Рая кинулась к отцу, потом вернулась к матери. Люба выглянула из дома, а он увидел, и думал, что мама, и крикнул: «Мария!». Люба спряталась. Рая смогла поднять маму и они вместе встретили отца, и он увидел, какая стала Мария.

И вот они стоят друг перед другом, совсем другие. У каждого перед глазами образ того, что был десять дет назад. Теперь перед каждым стояло что-то жалкое, подобие человека. Они десять лет подвергались оскорблениям, морально опустошенные, физически раздав ленные. Кому было труднее? Он каждый день в нечеловеческих условиях боролся за выживание, постоянно чувствовавший свое бесправие. Он не мог изменить своего положения, но отвечал только за свою жизнь. Она, находясь на воле, взяла на себя тяжелую ношу вырастить пятерых детей. Каждый день она отвечала не только за себя, но ещё за пятерых. Она понимала, что её жизнь нужна детям. Показав исключительную твердость характера, она все силы отдала на сохранение семьи. Семью она сохранила, растратив свое здоровье. Ноги её уже не носили, кашель всю ночь не давал спать. Что от них осталось? Как они могут наладить свою супружескую жизнь, находясь в таком состоянии? Мама в сорок лет была тяжело больна. Работать физически уже не могла. Отец в 47 лет был очень слаб. Физически работать он не мог. У него на всём теле, по пояс, были вкрапления металла. И они выходили ещё десять лет.

С приходом отца счастья в семье сразу не получилось. Мы должны привыкнуть к нему, а он к нам, ведь мы десять лет жили по-разному. Сёстры были уже взрослые, а я его вообще не помнил. Как-то он при слал фото с другом, так я его не узнал, пока мама не показала где он.

Когда отца арестовали и посадили, мы стали отверженные, влачили жалкое существование. Общество смотрело на нас по-разному, кто с сочувствием, кто со злорадством. Помощь ждать было не от кого. Маме хва тало сил, чтобы нас накормить и одеть. В наш внутренний мир она не вникала. Наше несчастье сплотило нас, и мы внутренние и внешние проблемы решали сами. Вначале нас защищал Коля. Он никому не разрешал нас обижать, вплоть до драки. Потом защищала нас Люба, когда братья ушли в армию. Мы жили особым миром, в нищете, но взаимопониманием.

Когда вернулся отец, он стал как бы глава семьи и решал наши внутренние проблемы. Мы понимали это, но в душе не могли с этим согласиться. Если отец пытался кого-то наказать, в основном, меня, то в защиту вступала Люба и громко заявляла: «Не трогать! Не имеешь права». В это время она была старшей в семье, самой физически сильной, и давала основной заработок семье. Когда она поехала с отцом за соломой, то убедилась, что он не в состоянии поднять солому на арбу. Она всё нагрузила, а он только стоял на арбе и поправлял солому.

Слава богу, что он пришел осенью, когда у нас ещё всё было с огорода. И он стал понемногу поправляться. Началась проблема с его трудоустройством. Физическую работу он выполнять не мог. На ответственную работу брать его ещё не разрешалось. И старый товарищ взял его пасти овец. Но острая проблема с одеждой осталась. И он ходил в том, в чем пришел, ещё долгое время.

Летом 1948 года демобилизовался по болезни брат Жора. Он воевал на дальневосточном фронте с Японией, в Манчжурин. После окончания войны на одном из учений он простудил почки. Его долго лечили, но вынуждены были делать операцию. Это было уже второе обострение, первое ещё вовремя боевых действий. Ему назначили пенсию, но он отказался её оформлять. Физически он работать не мог, и его назначили кассиром. Комсомольская организация колхоза избрала его секретарем. Он ещё целый год ходил в военной форме.

Осенью 1948 года пришел в отпуск брат Коля. Он окончил первый курс Львовского военно-политического училища. И вот, наконец, собралась вся семья через одиннадцать лет.

Кто мы теперь?

Отец, морально и физически опустошенный, ещё не оправился от заключения и не мог быть авторитарным главой семьи. Мать, безгранично отдавшая себя детям, могла быть только любимой мамой.

Старший брат с одиннадцати лет был нашим защитником и главным помощником мамы. В шестнадцать лет прошел с лошадьми через Волгу, Урал и вернулся обратно. В семнадцать лет командовал противотанковым орудием. Прошел всю Европу до Вены. Награжден орденами и медалями. После войны участвовал в разгроме бендеровских банд, где и был контужен. Смог поступить в военное училище. Всё это позволило ему стать для нас примером и лидером семьи. Мы все с восхищением смотрели на него и слу-шали его советы. Он призывал всех учиться и обещал после окончания училища оказывать материальную помощь.

Он пришел в школу, где я учился и которую закончил сам. Ознакомился с моими знаниями и, кроме математики, остался очень недоволен, несмотря на то, что я, по сравнению с другими, учился хорошо. Он много со мной беседовал и сказал, что, если я хочу. чего-то добиться в жизни, надо трудиться по семнадцать часов в сутки. Все предметы учить не только по учебникам, но читать дополнительную литературу, особенно упор делал на изучение истории и литературы. Он дал мне список книг, которые я должен прочитать за год.

Хотя Жора всего на год был моложе, но очень сильно уважал старшего брата, и прислушивался к его советам. Они любили друг друга и сохранили эту любовь до последних лет жизни.

Люба и Рая с любовью ухаживали за ним. Всё ему стирали, гладили, но только сожалели, что не могут гладить брюки. Он их научил.

Любовь к нам он принес через всю жизнь. Где бы он не служил, он во время отпуска приезжал в родительский дом. Заранее всем писал, и мы старались к этому времени быть дома.

Он привез всем подарки. Всё я не помню, но мне досталась кожаная офицерская сумка с планшетом. До этого я ходил в школу с одной тетрадкой, по русскому языку, и ту носил за пазухой. Эта сумка приучила меня к порядку. Я стал каким-то солидным, в школу ходил с книгами и учиться стал только на «отлично». Привез он книги, полное собрание сочинений Тургенева. Еще привез он хромовые сапоги. По размеру они подходили Любе, Рае и мне. Конечно, больше всего они были нужны Любе, ведь она была уже взрослой девушкой, а обуви хорошей не было. После войны хромовые сапоги были в моде. Но они не лезли на её лодыжки. Она их натягивала со слезами, но, увы! И они решили отдать их мне. Но я их не носил, другая одежда не подходила к таким сапогам. Как только он уехал, мы их продали и купили всем обувь подешевле.

Коля долгие вечера беседовал с отцом. Им было что друг другу сказать. Но отец не сказал ему, за что сидел.

Когда Коля поступал в училище, он сказал, что отца у него нет. Теперь ему необходимо решать, как поступать дальше. По приезду в училище он написал рапорт, чтобы его отчислили, так как отец его жив и был осужден в 1937 году, в настоящее время он жив и живет с семьей. Руководство училища учло его боевые заслуги (и тогда уже понимали, как сажали в 1937 году), и он продолжал учиться.

Наша семья перестала быть изгоем общества. Преодолев все трудности, мы, каждый в отдельности, смог ли завоевать авторитет своим трудом, службой, учебой. Николай, прошедший войну, смог поступить в военное училище. Жора, тоже фронтовик, был избран секретарем комсомольской организации колхоза и назначен кассиром колхоза. Люба после окончания техникума стала работать в колхозе зоотехником. Рая была учетчиком тракторной бригады. Всё это изменило отношение руководства колхоза к нашей семье. Учли опыт работы отца до заключения, его честность и справедливость. Вначале назначили его бригадиром строительной бригады, потом заведующим складом на центральной усадьбе.

Каждый конец месяца все они домой приходили с папками и счётами. Раздвигали наш стол, и кругом садились делать месячные отчеты. Мама смотрела на них и говорила, что не дом, а колхозная контора. Мы с ней были домохозяйками. Она готовила еду, а я ей помогал и, как всегда, ухаживал за скотом. У нас имелись корова, десятка два овец, куры, гуси, свинья.

Во время уборки урожая нас всех, мальчиков, привлекали к работе. Мы на волах отвозили зерно от комбайна на ток. Около комбайна кто-то был из взрослых, и он подводил волов с коробом к комбайну, а мы держали хобот, из которого текло зерно. Движение волов и комбайна должно быть синхронным, иначе зерно сыпалось на стерню. На ток мы ехали сами.

да волы и так знали дорогу. На току женщины разгружали зерно, и опять надо было гнать волов к комбайну. Работали почти сутки, если была хорошая погода.

Только на рассвете комбайны останавливали на техобелуживание, мы ложились спать здесь же, в поле. Отдыхали лишь тогда, когда шел дождь. Кормили нас очень хорошо. На первое всегда был борщ со свежей капустой, на второе мясное блюдо, ведь уборка урожая была главная борьба за благополучие колхоза, хотя самый большой доход давала шерсть.

Когда мы были маленькими, то не обращали внимание на наше жилище, но когда повзрослели, то сразу стал заметен его жалкий вид.

При входе сразу опускаешься на полметра вниз. Входишь в темный коридор, длинный, три метра, и шириной два метра (назывался «сени»). Через дверь первая комната, вернее, кухня, 4 на 3 метра. Справа окно с видом на улицу, слева окно с видом во двор. В правом углу стояла кровать родителей, около неё шкаф для посуды. Четверть комнаты занимала печка с закрытой лежанкой и плитой для приготовления пищи. Слева около окна стоял стол, на котором готовили еду и ели. Около него две длинные скамейки.

Во второй комнате, такой же площади, находились открытая лежанка и продолжение печки. Два окна выходили на улицу и одно окно во двор. Между окнами, выходящими на улицу, стоял стол. Этот стол был лучшей нашей мебелью. Он раздвигался и становился почти на всю комнату. Справа в углу и слева, сразу за дверью, стояли кровати. В левом углу висела икона. Возле неё, снизу, стояли цветы. Всё я не помню, но помню был фикус высотой до потолка и роза, которая цвела красивыми цветами. На окне стоял перец с маленькими красными плодами. В летнее время цветы по субботам выносили на улицу и мыли, и ещё выносили, когда шел дождь. В зимнее время цветы ставили в железное корыто и мыли каждый листочек. Эту работу выполняли сёстры.

Посредине комнаты стояли два столба, подпиравшие потолок. В комнате не было ни шкафов, ни шифоньеров, ни стульев. Вся одежда висела на столбах.

Стены и потолок два раза в год белили, а пол был земляной и каждую субботу смазывали его глиной. Для побелки стен использовали слюду, которую собирали в оврагах, в глинистом грунте. Хорошо её мыли в воде, потом обжигали. Она становилась белой и рассыпчатой. Растворяли её в воде и полученной эмульсией щеткой белили. Для смазывания пола брали глину, растворяли в воде и смешивали с конским пометом, чтобы не трескалась. Каждую осень наружные стены и крышу обмазывали глиной с соломой. Для приготовления обмазки рыли круглую яму глубиной около метра. Засыпали в неё глину. заливали водой. Перемешивали ногами, постепенно добавляя солому, чтобы она равномерно перемешалась с соломой. Когда обмазка высыхали стены белили.

В летнее время в доме печку не топили. Для приготовления пищи во дворе имели летнюю печку. Для топки печки, в основном, использовались кизеки. Они приготавливались из навоза, который зимой вывозился из-под скота, он собирался большой кучей. Летом перемешивался с водой, разравнивался слоем толщиной 20 см. Всё лето он высыхал. Осенью резался на кирпичики и складировался в сарае, чтобы не намок. Самые лучшие кизеки были из овечьего навоза. Ранней осенью и весной топили соломой. Во время войны домашнего скота было мало, кизеков не из чего было приготавливать, поэтому топили, в основном, кураем (перекати-поле). Его осенью заготовляли целые скирды.

Несмотря на то, что из шести членов семьи четверо работали постоянно, благосостояние наше сильно не улучшилось. С питанием проблем не было, благодаря уменьшению налогового бремени. Молоко мы больше не сдавали, поэтому у нас всегда были масло и молочные продукты. Яйца тоже не сдавали, лишние могли продавать. Телка осенью не надо было сдавать в колхоз, можно продавать. Благодаря домашнему хозяйству, мы всегда имели мясо. Летом резали, в основном, кур, осенью гусей, зимой баранов и свинью.

Но с одеждой проблемы не решены. Троих молодых людей надо было не просто одеть, а хорошо. Для этого не было средств, да и купить негде было. Еще хуже дело обстояло с постельными принадлежностями и обстановкой в квартире.

Но семейная жизнь к этому времени наладилась. Мы привыкли переносить трудности, и они не сказывались на наших взаимоотношениях. Мы жили дружной, сплоченной семьей.

Осенью 1949 г. пришел в отпуск Николай, уже лейтенантом. Это большое событие для нашей семьи. Был организован торжественный обед с гостями. Отец был хлебосольным, и, если организовывал торжества, то выкладывался сполна.

В это же время я стал комсомольцем. Наша новая директор школы решила в школе создать комсомольскую организацию. Собрала всех ребят, кому исполнилось четырнадцать лет, и стала нас готовить к приему в комсомол. Она даже ходила по всем семьям, уговаривала родителей, чтобы не препятствовали ребятам стать комсомольцами. В комсомол принимали в районном комитете, а район находился за сто километров от нашего села. Нас повезли туда на машине. Но пока нас принимали в райкоме и выдавали комсомольские билеты, машина ушла домой. Мы остались на колхозной базе без средств существования, так как должны были в тот же день уехать. Были у нас продукты, только на один день. Денег ни у кого не было, так как в то время я даже не знал какие они бывают. Мы прожили там три дня. Директор базы давал нам на день булку хлеба и по кусочку колбасы. Хорошо, что на базе хранилась колхозная колбаса, которую продавали на рынке. Только на четвертые сутки директор базы отправил нас на машине другого колхоза, который находился в восемнадцати километрах, был ближе нашего села. Эти километры мы, полуголодные, прошли пешком. Я пришел домой поздно, около двенадцати часов ночи. Семья вся была дома, как раз братья и сёстры пришли из клуба. Они меня поздравили с преодолением первых трудностей по-комсомольски. Интересная была семья. Отец «враг народа», он тогда ещё не был реабилитирован. Мать домохозяйка. Старший брат-офицер член партии. Остальные комсомольцы. В семье «врага народа» воспитались пять активных строителей социализма.

Так мы всей семьей прожили целый месяц. Последний месяц, когда мы все были вместе, ещё детьми родителей. Но были уже взрослыми. Наступал момент создавать свои семьи. Первым из родительского дома, для создания своей семьи уехал Николай. При отъезде он обещал Раю взять к себе, когда устроится, и помочь ей учиться.

Во время праздничных дней в честь Октябрьской революции в клубе была похищена наша сестра Рая. Пришла Люба и заявила, что Синогин Владимир Антонович увел Раю к себе домой, закрылся с ней и не отпускает. К нему ходила она с Жорой, но он не открыл дверь и Раю не отпустил.

Три дня он не открывал двери на все наши уговоры. Когда праздничные дни закончились, отец пошел в администрацию колхоза за советом, что дальше делать. К похитителю направилась делегация в составе секретаря парторганизации, председателя колхоза и отца. Они его уговорили отпустить Раю, и, если она пожелает, пусть выходит за него замуж.

Оказывается, она ему понравилась ещё когда он приходил в отпуск, но она была ещё совсем девчонкой, и он решил, что она ему не достанется. Он уехал. Потом женился. Родился у него сын. Но вскоре разошелся и приехал на родину. Он был член партии, энергичный, и его назначили бригадиром полеводческой бригады, а Рая работала учетчиком той же, но тракторной, бригады. Он уделял ей внимание, и, как старший товарищ, оказывал ей помощь, ведь она работала среди мужчин. Они подружились, он делал всё, чтобы ей понравиться, но события не торопил. А когда узнал, что она может уехать учиться, то понял, что потеряет её.

Мы все были против, чтобы она выходила за него замуж. Он был намного старше её, был уже женат и имел сына. Кроме того, Рая была очень способна и очень хотела учиться.

Он знал, что мы против её замужества, и поэтому решился на такой крайний шаг, но когда всё это случилось, она согласилась выйти за него замуж. Сватать Раю пришла администрация колхоза, так как его родители жили где-то далеко, на Кавказе. Во время сватовства отец сказал: «Рая, помни здесь всегда твой род-ной дом. Будет плохо, мы всегда примем тебя».

Началась подготовка к первой свадьбе. По традиции должна выйти замуж первой старшая сестра, но её жених был в армии.

Собирали всё родственники, как говорят, по нитке. Самое трудное было найти сундук, так как в деревне все вещи хранились в сундуке, у каких-то даль них родственников удалось приобрести его. Где удалось найти наряды невесты, не помню, но она была одета хорошо. Свадьбу гуляли несколько дней.

Так наша семья уменьшилась ещё на одного человека и создалась новая семья.

В это время Люба училась в станице Пролетарской на курсах повышения квалификации, так что дома были только родители и мы с Жорой. Я заканчивал седьмой класс. В нашем селе была школа семилетка, что делать дальше, надо было решать. Как правило, все мальчики после школы шли работать в колхоз. Работали там до армии, а потом редко кто возвращался к себе на родину. Было решено продолжить мне учиться, но где? Или поступать в техникум, или учиться продолжить в школе. Но средняя школа была только в районном центре, вдруг в школу сообщили, что в Камышевке организовывается восьмой класс. И я отвез документы в эту школу. Летом меня Люба свозила в Пролетарскую, и я первый раз в жизни проехал на поезде. Там меня мальчики познакомили с игрой в футбол. Им было странно, что уже такой большой, а не умею играть в футбол.

К осени Люба закончила учебу и её направили работать в Камышевку. Мы с ней поселились на квартире у знакомых. Она работала, а я учился. По воскресеньям ездили домой. Все продукты привозили из дому. Она готовила еду. С учебой у меня сразу обнаружились проблемы. Русского языка уже по программе не было, но надо было писать сочинения по изученным произведениям. В сочинениях я допускал много ошибок. С трудом удавалось получать тройки. Это меня очень огорчало, так как я по всем предметам имел отличные оценки и считался хорошим учеником. Кроме того, я был секретарем комсомольской организации. Со мной занималась специально учительница.