Трагедия страны. Трагедия семьи

Андрей Лозовой

Трагедия страны. Трагедия семьи

Октябрь 1937 г. Ночь. Саманная изба с окнами на уровне земли, подъезжает «воронок». Стучат в окно. Выходит, женщина с большим животом, в длинной ночной сорочке, Трое мужчин в кожаных куртках просят зайти в избу. Она зажигает керосиновую лампу и впускает их. С кровати подымается мужчина. Они у него спрашивают фамилию, имя, отчество, и говорят: «Одевайтесь, поедете с нами. «Зачем?», отвечает он. «Там вам все объяснят». В другой комнате покатом лежали пять детей. Проснулась девочка лет семи. Молодой мужчина, стоящий рядом, спросил у неё: «Это все ваши?». Она отвечает: «Да». Он покачал головой и сказал: «Пропали дети».

Женщине сказали, чтобы она собрала теплую одежду и продукты.

Проснулся мальчик постарше и вышел вместе с отцом, и проводил его до машины.

Так началась трагическая судьба семьи Василия Антоновича и Марии Павловны Лозовых.

Утром дети пошли в школу, Коля в 5-й класс, Жора в 4-й, Люба в 3-й, Рая в 1-й класс. В 5-й класс, где учился Коля, вошла директор школы и громко объяви ла: «Сегодня ночью была раскрыта и арестована шайка врагов народа». Коля моментально выскочил из класса и убежал. Но домой он не вернулся. Других детей от вела домой двоюродная сестра, которая работала в школе. Мария Павловна была беременна, на седьмом месяце, ждали шестого ребенка, но судьба распорядилась по-другому.

На другой день жена уехала в станицу Пролетарскую, чтобы узнать, где муж… Там случились преждевременные роды. Умерли два ребенка. Она тяжело заболела и пролежала в больнице два месяца.

Пять детей остались одни, старшему 11 лет, меньшому два года. Дети врага народа. Без всякой помощи. Поруганные в школе.

Кто-то передал бабушке в другое село, что дети остались одни, и она приехала спасать внуков.

Когда жена после больницы вернулась домой, она собрала все документы, что он служил в Красной Армии с 1918 по 1924 г., и послала Молотову. Но оттуда ответили, что в архивах его прохождение службы не числится. Но в 1960 г. отца реабилитировали. Он написал в военный архив, где служил и какое время. Оказалось, всё в архиве есть, службу его подтвердили и назначили персональную пенсию.

Кто же он, враг народа» Лозовой Василий Антонович? Предки его жили под Киевом. Потом уехали осваивать донские земли. Такой фамилией на Дону было названо несколько хуторов и речек. Во время учебы в техникуме нас послали в Семикаракорский район убирать виноград. Девушка, которая переписывала нас, подняла глаза, посмотрела на меня и говорит: «А у нас полхутора Лозовых!». По приезду домой я рассказал об этой встрече отцу. И он поведал историю переселения наших предков.

В России мало добывали соли. И правительство выделило ссуду на освоение соленых озер около Маныча. И наш прадед переселился на эти земли. Они были не плодородны, воды питьевой не было. Поэтому дома строились каменные, с покрытием оцинкованным железом. Близ домов были бассейны с дождевой водой и питьевой, которую привозили за 15 километров.

Когда совершалась революция и начали раздавать помещичьи земли, дед взял земли там, где они были плодородны и была питьевая вода. Семья переселилась в поместье Базарынке, где организовался хутор Сеналино.

Дед был крепким хозяином и любил в хозяйстве порядок.

Василий седьмой ребенок. Было пять сыновей и две дочери.

Тетя Таня (одна из дочерей) рассказывала, как они работали в своем хозяйстве. Утром выезжали в поле с рассветом и трудились до заката. В летнее время никаких выходных не было. На обед брали хлеб, сало и квас. Также работали и на добыче соли. Основной доход давали скотоводство и соль. Зерновых сеяли мало, только для своих нужд и для корма скоту. Зерно ценилось меньше, чем соль. Выгоднее в г. Ростов повезти соль, чем зерно.

В селе находилась церковно-приходская школа и все дети окончили ее.

В Сальских степях, в основном, находились конезаводы, которые поставляли лошадей армии. Пастухами работали дети малоимущих и середняков. В 1918 г. Думенко собрал этих ребят, которые верхом на лошади держались лучше, чем на ногах. Научил их рубить саблей, стрелять. К ним в отряд ушел и Василий. В армии Думенко он воевал до его расстрела. Он был в числе тех, кого разоружали. Построили их в два ряда, посредине ехала повозка, они складывали свое оружие на повозку. После их расформировали по отрядам Буденного.

По тем временам Василий был грамотным, и его отправляли учиться в офицерскую школу, но он отказался, так как он остался последний в живых сыном. Остальные погибли, кто во время войны с Германией,

кто в гражданскую. Он должен, по старой традиции, жить с родителями.

После демобилизации он решил жениться. Поехал по сёлам искать невесту. В селе Веселом он увидел чернявую девочку с длинными косами. Она играла в мяч. Она ему понравилась. Он познакомился с семьей ее. Несколько раз приходил в гости. Мария была из семьи сельских ремесленников. Мать портниха. Отца не было, он погиб. Василий послал к ней сватов. Когда её засватали, ей было семнадцать лет. Пришла она в семью основной хозяйкой, так как мать Василия была парализована и с постели не подымалась. Хозяйство было большое. Десять коров, свиньи, птица, овцы. Всё это хозяйство свалилось на её, почти детские, плечи. Кроме того, она рожала три года подряд. Жили они в небольшой землянке. Отец продал часть скота и дал деньги Василию, чтобы он строил дом. Он поехал в поселок Зимовники за лесом для постройки дома. Но там встретил однополчанина. Тот ему посоветовал не строиться в такое время, а то все равно отберут. «Ты лучше накупи побольше мануфактуры, а то будут тяжелые времена». Он так и сделал. Но, по приезду домой, отец его выругал и велел продать мануфактуру и ехать покупать лес для постройки дома. Василий всё приобрел и построил дом, лучший в селе. Внутри всё обито деревом, деревянный потолок с деревянным крыльцом. Дом и кухня покрыты черепицей. Дед был справедливый, но крутого нрава. Он никого не боялся, так как считал: всё, нажитое честным трудом, никто не имел права отобрать. Если где видел бесхозяйственность, то не мог пройти мимо.

Так однажды он остановил одного из руководителей села, который ехал на бедарке. Руководитель говорит: «Что тебе нужно, дед?». И тот зануздал лошадь, закрепил хомут, поправил сбрую и сказал: «Ты мне не

нужен. Мне лошадь жаль. Ты её загубишь, если будешь ездить на незакрепленном хомуте и на незанузданной».

При коллективизации Василий отдал в колхоз 300 овец, 10 коров, 4 пары волов и 4 лошади. Дед, узнав о том, что все отдано в колхоз, заболел, и больше не поднялся.

Василий Антонович работал бригадиром и все люди его уважали за справедливость и честность.

Об этом я могу судить по одному эпизоду, произошедшему со мной. Во время войны нас, маленьких, вывозили в поле собирать упавшие после среза колосья. Нами руководила женщина. Она сказала: «До обе да собирайте отдельно каждый в снопы, а после обеда будете сносить в общий стог. Я посмотрю, кто хорошо работал, а кто плохо». Нас покормили, и мальчики, которые не хотели собирать, кинулись сносить первые попавшиеся снопы. А я сказал: «Нет, надо сносить те снопы, которые собрал сам». Женщина посмотрела на меня и сказала: «Такой справедливый, как отец».

Но в 1932 году Василия Антоновича исключили из колхоза, забрали дом и выселили из села. Он с женой уехал к знакомым в другое село. Четверо детей оставили в детсадике. Но ночью пришли мужчины и вывели детей из садика, и усадили около колодца, под деревом. Утром люди увидели детей, сидящих под деревом, разобрали по одному. Родители в другом селе сняли сарай, устроились на работу и забрали детей. Там они прожили несколько месяцев. Но вернулся председатель колхоза, которого в НКВД забрали и держали несколько месяцев. Он уговорил Василия Антоновича вернуться в колхоз, работать бригадиром. Но дом не отдали. И он построил землянку. Ему говорили близкие, чтобы он уезжал с этой местности, что его в покое не оставят. Но председатель колхоза утверждал, что их больше трогать не будут. И этого «врага народа» каж

дую ночь выводили на допрос, били, чтобы он сознался в агитации против советской власти.

Однажды, после очередного избиения, без сознания бросили в камеру. Когда он пришел в сознание, там был ещё один человек. Он оказался знакомым с другого села. Он хорошо знал отца Василия Антоновича.

И он ему сказал: «Ты ещё молодой, может, выживешь. Сознайся во всем, в чем тебя обвиняют. Тебе да дут 10 лет и поедешь строить железную дорогу. Иначе они будут бить, пока не помрешь. У меня убили уже двух сыновей». Василий Антонович сознался и пле- мянника Федора уговорил сознаться. И отправились они строить БАМ. Вывезли их в лес, кругом деревья и болото. Они построили себе жилье. Потом строили до-

рогу. Кормили очень плохо. Поначалу привозили еду. а посуды не было. В руки похлебку наливали. При-шлось из дерева делать чашки, ложки. Условия труда были тяжелые. Необходимо было тележку с одним ко-десом насыпать полную земли и по настилу катить на насыпь. Кто выполнял норму, давали один паёк хлеба, кто две нормы, давали два пайка. Кто не выполнял,

давали полпайка, после человек не мог работать и помирал. На весь лагерь была похоронная бригада, 100 человек, а зимой мертвых ставили в сарай. Рядом с отцом работал молодой парень, физически очень слаб. Он не мог выкатить тележку на насыпь. Отец решил ему помочь. Тот насыпал землю в тележки, а отец катил их на насыпь. Так он стал выполнять норму. В лагере не было никакой медицинской помощи. Но веко-ре «Красный крест» добрался до них. Руководству лагеря пришлось организовывать медпункт. А знакомый отца оказался студентом последнего курса мединститута. Его назначили врачом, который имел право больных освобождать от работы и держать на больничном. Он часто помогал отцу.

В лагере их смешали с уголовниками, ворами в законе, которые не работали. Они полити-ческих обкрадывали. Пайки давали утром на весь день. Заключенные поделили сундучки, каждый себе, и там закрывали пайки на замок. Но уголовники замки срывали и пайки забирали.

Однажды отцу с племянником пришла посылка. Они её спрятали в сундучок и ушли на работу. Вечером приходят и видят, уголовники сидят на их сундучках, едят их харчи и играют в карты. Племянник был ещё молодой, ему было 27 лет, ростом около двух метров, крепкого телосложения. Он их схватил за шиворот и лицом ударил о кровать. Они выхватили ножи и бросились на него. Он выскочил из барака, схватил рядом стоящую оглоблю и восьмерым перебил позвоночник. Начальник режима сказал ему: «Тебе здесь оставаться нельзя. Они тебя зарежут». И племянника отправили в Воркуту добывать уголь.

Когда началась война, они рельсы разбирали, строили заводы. Отец строил литейный завод в г.Сковородино Читинской области. На нем он проработал литейщиком до освобождения. Они лили мины в кокиль. Работали круглосуточно: кто падал от усталости, ставили другого, а обессиливший здесь же и отдыхал.

А безграмотная женщина в тридцатилетнем возрасте, жена «врага народа», осталась с пятью детьми. Никакой помощи ни от кого не могло быть. Напуганные люди могли только посочувствовать. Что делать? Как жить?

Детей надо кормить, одевать. На эти вопросы она ответила упорным трудом. Она работала день и ночь. Днем в колхозе, ночью дома. Четверо ходили в школу. Близкие люди уговаривали её некоторых детей отдать им. Официально помогать они боялись, а взять на воспитание могли. но она отказалась отдавать. Права ли

она? Дети лишились детства. Игрушек никогда никаких не было. Зимой я из глины лепил целые табуны лошадей и обжигал их в печке. Лепил собак, овец, коров, но лучше всего у меня получались лошади.

Летом и держал в огороде целый зоопарк. Были у меня разные птенцы, я их кормил червячками. Были зайчата. Один не убегал из огорода до поздней осени. Был орленок. Он вырос такой большой, что сам со мной

ходил добывать пищу. А питался, в основном, ящерицами. Иногда сам через огород шел в поле и возвращался. Когда выросли крылья, улетел. Очень мне хотелось иметь коньки, но, увы, их купить не представлялось возможным, такое финансовое положение. Поэтому я где-то достал большие ржавые коньки-дутыши. Приспособил их на свои большие валенки и кое-как катался. Санки у нас были, на них вывозили навоз из сарая. Но у них были полозья из сосны. Они плохо скользили. А у всех ребят были полозья санок из дуба. Так я достал спинки старой кровати. Изогнутую часть отрубил и подбил полозья. И они скользили лучше дубовых.

Дети рано стали взрослыми. Летом старшие братья помогали маме на работе. Она поливала плантацию, а они гоняли верблюда, который крутил колесо для по-дачи воды на плантацию. Я это помню, так как часто катался на этом колесе и там мне однажды придавило ногу. Коля домой меня нес на руках. Когда братья под-росли, стали работать пастухами лошадей. Сёстры работали на огороде. Они обрабатывали не только свой огород, но нанимались обрабатывать огород соседям за плату. Огород у нас был большой, целый гектар. Там росли: лук, помидоры, огурцы, капуста, морковь, свекла, сеяли кукурузу, фасоль, горох. Но особенно хорошие росли у нас дыни, арбузы и кабаки. Больше всего нам помогали зимой кабаки. Они росли большие и очень много. На зиму мы их прятали внутри скирды сена. Ими питались мы, теми, которые были послаще и вкусне. Похуже отдавали корове, курам, свинье. Чтобы всё это кормить зимой, надо ле том заготовить для них пищу.

Основным кормом были сено и кабаки. Для птицы кукуруза. Заготовка сена была тяжелым трудом. Мама поливала плантацию с пяти до десяти утра и вечером с четырех до девяти. А во время жары косила траву по балкам и лесополосам. Свозила с братьями на ручной тележке. Так продолжалось всё лето. Колхоз не помогал. Соседи отрыто нам помогать не могли, но все нам сочувствовали и не были согласны с официальными лицами. Если кто и помогал, то скрытно. За девятнадцать лет, которые я прожил в этом селе, никто не назвал меня сыном кулака или сыном врага народа. Сладостей у нас никогда не было. Фруктов не было. На зиму сушили дыни и паслён. И самое лучшее лакомство были пироги с тыквой, паслёном и сушеной дыней. Земля в огороде была пес-чаная, и вырастали очень вкусные дыни и арбузы. Ароматнее и вкуснее дынь и арбузов я нигде не встречал. Единственно, когда я не хотел кушать, это июль и август, когда поспевали дыни и арбузы. Я их ел с утра до вечера. Утром пойдешь на огород, сорвешь лопнувшую дыню, и лучше еды нет. Когда солнце припечет, начинаешь кушать арбузы.

Заготавливали на зиму квашеную капусту, солили огурцы, помидоры; морковь и свеклу держали в песке. Но всё это кончалось в марте. Самыми трудными месяцами были март и апрель.

Мария Павловна не только отказалась отдавать детей, но свою жизнь отказалась устроить. На ней предлагал жениться председатель колхоза. Его жена умерла. У него тоже были дети. Он несколько раз провожал её и предлагал нас всех усыновить. Правильно ли поступила она? На этот вопрос ответила история. Она сохранила семью. Мы все остались дружными до пожилого возраста. У каждого сложилась семья. Но мы не пропали, как предполагал один из сотрудников НКВД. Мы все получили высшее образование, хотя уже в зрелом возрасте, и были полезны своей Родине, как она над нами не издевалась.

Но началась война. Фронт приближался к нашему селу. Шла эвакуация колхозов. Увозили самое ценное. Колхозную библиотеку оставили и предложили жителям разобрать книги по домам. Первыми на это откликнулись мы, ребята. Я выбрал самую большую книгу в черном переплете с лощеной бумагой. Еле домой дотащил. Это оказалось полное собрание трагедий Шекспира. Мне их читали сёстры. На всю жизнь запомнил две фразы: «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданье к ним», «Ты на ночь молилась, Дездемона?».

Старший брат Коля ушел с лошадьми в эвакуацию. Нас осталось четверо. При отступлении наши войска через село не шли, но ехала техника колхозов, гнали скот. Поломанную технику бросали. Сёстры принесли с брошенных тракторов два ведра керосина и постави- ли там, где у нас стояла бадья с водой. Это был жаркий август. Я ходил в другой конец села за щенком. Во время жары мы окна закрывали, чтобы было в доме прохладно. Я захотел пить, вошел в избу, было темно и я кружкой набрал керосина и выпил. С криком я выбежал из избы, никто ничего понять не может, что случилось. Бабушка вошла в избу, и поняла. Сильно пожег желудок. Врачей нет. Как лечить, никто не знает. Вошли немцы. Я уже лежал без движения. На дворе для меня делали тень, и сёстры поочередно сидели возле меня. Все соседи знали, что я безнадежен. У нас стояла немецкая кухня, по-армейски хоанзод.

Немцы на меня лежащего посматривали, один подошел, ощупал мой живот, а он весь вздулся и был синий, и сказал: «Капут». А через три дома стояли офицеры, соседка, у которой они стояли, пришла к нам и говорит бабушке, что у неё живут врачи и говорят по-русски. Бабушка пошла к ним (маме бабушка не разрешала выходить на дому). Она им про меня всё рассказала, и врач дал какие-то таблетки и баночку меда. Сестры разводили теплой водой мед и этой водой я запивал таблетки. Мне стало легче. Я мог хоть что-то пить. Но таблетки кончились, а врач куда-то уехал. Мне стало опять плохо. Но вскоре соседка передала, что врач приехал. Бабушка пошла и принесла ещё таблетки и мед. Так я выжил. Но был настолько слаб, что пришлось заново учиться ходить.

Немцы у нас были недолго. Боев близко не было. Остались полицаи. Они знали, что отец сидит как «враг народа», и стали маму уговаривать, чтобы Жора посту пил к ним на службу. Мама категорически отказала. Еще они хотели, чтобы мы переселились в свой дом. Там была поликлиника, а в кухне жил фельдшер с семьей. Он с женой дважды приходил к нам, упрашивал вернуться в свой дом. Наверно, его к этому принуждали. Но мама отказалась. Она сказала, кто забрал дом, тот пусть и отдает. Чем руководствовалась эта безграмотная, униженная, затравленная, убитая горем женщина? Любовью к родине или каким-то внутренним чутьем. Значит, она верила, что победа будет за нами. Однажды они стояли на крыльце правления, подъехали несколько всадников и спросили, где живут полицаи. Им сказали, и они быстро ускакали, лишь потом женщины сообразили, что у них звездочки на шапках.

Наши войска шли через наше село. Недалеко были сильные бои. Были слышны канонада, выстрелы, а ночью горело зарево и мы с крыш смотрели. У нас постоянно ночевали солдаты. Спали на полу по 50 человек. Им лишь бы согреться. Одни уходили, другие приходили. В школе, в больших домах находились раненые. Все девушки-комсомолки добровольно ухаживали за ними, помогали размещать по домам.

При отходе фронта многие ушли с войсками. Так ушла на фронт наша двоюродная сестра Лиза Макушкина.

За нашим селом был большой склад боеприпасов. Фронт продвинулся на запад, но боеприпасов на складе осталось очень много. Еще несколько месяцев солдаты охраняли склад, пока его не вывезли. Один солдат жил у нас. Я с ним подружился. Он делал мне игрушки из дерева. Одну игрушку я запомнил на всю жизнь. Два кузнеца по очереди били по наковальне при вращении ручки.

Когда все снаряды вывезли из села, осталось много неразорвавшихся снарядов, мин. В дневное время в селе взрослые все были на работе. Работали даже подрост ки. Дети были предоставлены сами себе. Мы обследовали все окопы, овраги. Находили неразорвавшиеся снаряды, мины и, как умели, их взрывали. Много ре-бят стало калеками. Но на нашей улице не было ни одного несчастного случая. Мы взрывали снаряды в костре. На дне окопа разжигали костер и в него бросали снаряд, а сами прятались в другой окоп. Снаряд взрывался, костер разбрасывало. Мы прибегали смот-реть, что осталось от снаряда. Но один раз чуть не случилась беда. Произошел небольшой взрыв. Мы бросились к костру, но не добежали метра два, произошел второй мощный взрыв. Мы машинально попадали. Над нами просвистели осколки снарядов. Доли секунды нас отделяли от неминуемой смерти. Если бы добежали до края окопа, мы бы все погибли. После этого случая мы стали больше времени выдерживать после взрыва и взрывать только по одному снаряду. Но взрывать снаряды не прекратили и дома взрослые ничего об этом не узнали.

Начали возвращаться с эвакуации. Вернулся брат Коля с лошадьми. Он так и стал работать на конеферме. Брат Жора уехал на конезавод. Но вскоре их забрали в армию.

Во время оккупации, да и всё время войны, одежду покупать негде было, да и не за что. Кто до войны жил хорошо, у тех оставался запас одежды. Но в нашей семье всё снашивалось до конца. Стала тяжелая проблема с одеждой. Маме нужно было идти на работу, одежда ей край необходима. Старшую сестру Любу мать одевала кое-как, так как она управляла хозяйством, а я с меньшей сестрой Раей имели одни валенки огромного размера и фуфайку пятидесятого размера. Когда я её одевал, то рукава касались земли.

Летом я всегда ходил босой и в одних трусах, сшитых из старых вещей с многими латками. Еще снег в оврагах лежал, а мы, ребята, уже все бегали босые и с разбегу скользили по снегу. За май подошва на ногах настолько была грубой, что я мог спокойно ходить по горячему песку и колючки не могли проткнуть мою подошву. Всё мое тело было темно-коричневым, только волосы почему-то выгорали и становились почти белыми.

Когда мне исполнилось 7 лет, я не смог пойти в школу. У меня не было одежды. Дети шли в школу нарядные, а я сидел под хатой в одних латаных, перелатанных трусах. Мне было мучительно больно, ведь я умел уже читать и знал таблицу умножения. Так мне хотелось хоть заглянуть в класс, но в одних трусах стыдно было идти.

Мне не с кем было гулять на улице. Все мои сверстники в школе. На улице бегали дети младше меня. Мне было настолько унизительно, что я первые дни не выходил из дому, пока не придут со школы.

На другой год мне тетя Таня (папина сестра) одежду принесла. Сама сшила. Брюки, чуть ниже колен, из коричневого старого платка, а сорочку из двух полотенец, спереди из льняного, сзади из вафельного. Ходил в школу я босой до пятого класса включительно. Есть фотографии 1947 года, где я сижу впереди босой, в брюках с одной большой пуговицей. Когда выпадал снег, я ходил в школу только на контрольные работы по русскому языку и математике. Помню, один раз я вышел в школу в больших валенках и фуфайке больше, чем я. Сосед, дед Кулешов, ехал на санях и взял посадил меня на сани, а ноги свисали. Я держал ногами валенки, чтобы не свалились, и не удержал, они спали с ног. Я кричу: «Дедушка! Валенки упали». Он пошел, принес их, надел и усадил так, чтобы ноги не свисали. Подъехал к школе и отнес меня в класс. Там я снял валенки, фуфайку и бегал по коридору и в классе в носках. Единственно что мы имели, шерсть. С неё вязали носки, рукавицы, перчатки, шарфы, свитера, и сёстры себе платья.

А однажды я пришел в школу босой, а выпал мокрый снег. Кончились уроки, и я выхожу из класса босой. Учительница увидела, и не пустила меня домой. Принесла из дому свои туфли на каблуках и носки. Она была маленькая, так что туфли мне подошли. И я в туфлях на каблуках явился домой. Потом сестра ей отнесла.

«Букваря», «Родной речи» у нас не было. Каждый читал по тем книгам, которые нашлись дома. У нас книг было много, я почему-то выбрал «Зоологию». Я её читал, и на ней писал. Перьев не было. Писал я гусиным пером, а чернила делал из сажи. На контрольные в классе по математике и русскому языку выдавали по тетрадке, ручке и чернила.

Мама работала в колхозе с утра до позднего вечера, но за работу писали трудодни, на них ничего не давали. Жили только тем, что собирали с огорода. Надо было сдать 380 литров молока жирностью 3.8%, 100 яиц с каждой курицы. Осенью сдать телка в колхоз.

Одно время мы с мамой жили вдвоем. Сестра Рая жила у папиных родственников в Кизляре. Потом они ей помогли поступить в г. Махачкале в техникум, но долго жить там не смогла по состоянию здоровья. Ей не подошел климат, было нарушено кровообращение, и она вернулась домой. Сестра Люба жила у других родственников, где закончила сельскохозяйственный техникум. У нас с мамой из хозяйства остались коро ва, три овцы да 10 кур. Мама рано утром доила корову и выгоняла её в стадо. Приготавливала мне завтрак и молоко, которое я должен сдать. Я отгонял в стадо овец, потом телка. И нес сдавать молоко. Основная моя работа была полоть огород. Каждый вечер мама отделяла мне участок. Я его должен пополоть. Если я задание не выполню, она поздно вечером приходила и полола. Мне было стыдно, поэтому я старался выполнять задание изо всех сил, со слезами на глазах. Другие дети уходили на пруд купаться, а я полол.

В обед я должен пригнать со стада корову и телка. Мама приходила, доила корову, готовила мне обед и уходила. Я должен отогнать в стадо корову, а потом телка. Но телок у нас был большой, и не хотел уходить в жару из холодка. Я его выталкивал за ошейник. Но однажды он заупрямился и на улице так меня боднул, что я потерял сознание и очнулся на траве к вечеру.