Юлькина дача

– Юююль, давай подсмотрим, куда они побежали, – поднывала Люська.

– Сиди, а то неинтересно будет.

 Но Люська всё равно поглядывала в щёлку забора, в сторону убежавших ребят.

– Люсь, сколько там минут прошло?

Люська важно посмотрела на свои крохотные часики «Чайка» и помотала головой – рано. Мы посидели ещё немного.

Она в очередной раз глянула в щёлку забора и внезапно вскочила.

– Люсь, – не поняла я, – ты чего? Рано же.

Люська не ответила и прильнула глазом к дырке в заборе. Я тоже вскочила. Тут она замахала мне руками:

– Сядь! Сядь!

Я послушно села, ничего не понимая.

– Смотри, – Люська подтянула меня за руку к дырке в заборе и ткнула пальцем в конец улицы.

Я же говорила, что у Люськи есть сестра Катя? Вот эта самая Катя там и шла. С красиво распущенными волосами, повязанными красной лентой. Губы у Кати были накрашены в цвет ленты, а на ногах – босоножки на каблучке. Просто картинка из журнала. Шла такая красивая Катя не одна. Рядом с ней, обнимая за талию, шёл какой-то совершенно неизвестный мне парень. Когда я читала в книжках, как герои таращат глаза, и у них отвисает челюсть, мне всегда это было ужасно смешно. Ну, где вы видели, чтобы человек вдруг ни с того ни с сего открывал рот и вылупливал глаза. Но тут, клянусь вам, Люська открыла рот, и разве что слюна у неё не капала. А глаза были такие большие, что я испугалась, что глаз в дырке забора застрянет.

– Люсь, – подёргала я её. – А кто это?

Люська обернулась ко мне:

– Не знаю. Катька вчера из Люберец приехала на пару дней, а этот, – она кивнула в сторону парня, – наверное, утром к ней приехал.

– А может, он жених её?

– Она мне не говорит, – Люська поджала губы. – Ну мы сейчас за ней проследим и сами всё узнаем!

– Люсь, а разбойники наши?

– Да куда они денутся, ну посидят в кустах лишние пять минут, тише, давай следить.

Вообще-то мысль последить за Катькой с её женихом мне тоже понравилась больше, чем бегать по оврагам с крапивой в поисках Алёны и Ирки с Пашкой. Тем более, в «казаки-разбойники» мы сыграли уже раз пять за это утро.

Мы выскочили с участка и стали красться вдоль забора, обегая то куст шиповника, то заросли рябины. А Катя с парнем всё шли и шли. И нам уже даже немного надоело, потому что их разговоров нам не было слышно. Но тут они остановились. И этот парень начал Катю целовать. Люська повернулась ко мне, красная, как Катина помада.

– Дура эта Катя, пошли разбойников ловить.

А мне было так стыдно и так любопытно подглядывать, что я всё от неё отмахивалась. Пока Люська не закричала мне:

– Тогда без тебя иду!

Тут Катя начала оглядываться:

– Люся?

И, конечно же, её заметила. Забор-то уже закончился, и мы с Люськой сидели под кустом жасмина. Она с одной стороны, а я с другой.

Катя быстро направилась к нам и совсем не по-принцессному завизжала:

– Ты что, за мной шпионишь?

Схватила Люську за хвост и потянула к себе

Пришлось выйти и мне.

– Катя, мы в «казаков-разбойников» играем. Ты Пашку или Ирку не видела?

– Юля? – Катя выглядела сбитой с толку. – Нет, мы никого не видели.

И отпустила Люськин хвост.

– Ну тогда мы пойдём, если их увидите, скажите, что мы уже вышли искать.

Я твёрдо взяла Люську за руку, и мы вприпрыжку поскакали по улицам.

Катя пробормотала что-то вроде «дома поговорим».

Отбежав на приличное расстояние, мы захохотали.

Из-за ближайших кустов вылезла Иринка.

– Вы чего, разве видели меня?

– Нееет, – выдавила из себя Люська сквозь смех, – никого мы не видели.

И тут же опомнилась. Мы налетели на Иринку, схватили её и вместе побежали в сторону темницы, выкрикивая угрозы в адрес ужасных разбойников и требуя назвать пароль. Как и положено в игре, Иринка гордо отказывалась. Когда мы поравнялись снова с Катей и неизвестным парнем, Люська на всякий случай отошла от сестры подальше. Катя покосилась и пригрозила:

– Расскажешь кому, прибью.

Как ни в чём не бывало, Люська показала ей язык.

А я добавила:

– Кать, нам ещё Пашку с Алёной ловить, так что целуйтесь на какой-нибудь другой улице.

Ночёвка

В городе без света мы сидели очень редко. А на даче – почти каждую неделю. Если где-то громыхала гроза, у нас почти всегда отключали свет. Днём – это пожалуйста, но вот что делать ночью? Когда вылезают Красная рука и прочая нечисть. Какая Красная рука? А, я же ещё не рассказывала эту историю.

Красную руку я боялась после знакомства с творчеством Эдуарда Успенского в журнале «Пионер». Но про это я вам как-нибудь в другой раз расскажу, а пока бабушке с дедушкой срочно понадобилось съездить к бабушкиной сестре в другой город, и грозы ничто не предвещало.

– Юля, мы только на день и ночь, а завтра утром приедем. Ты ведь уже большая, сможешь один денёк сама побыть?

– Пфф, чего глупости спрашивать? Конечно, смогу, что я, маленькая, что ли?

Это сейчас дети большие становятся в двадцать один год, и то неточно, я ещё посмотрю на своих в двадцать один. А тогда я с семи лет привыкла дома одна оставаться после школы и с газовой плитой на уровне «вскипятить чайник и разогреть еду» легко справлялась. Так что бабушка оставила мне ценные указания про банку с килькой на ужин и варёные яйца на завтрак, и они уехали. На «банку с килькой» вы зря сморщились, это был мой любимый ужин. Особенно, если чёрный хлеб свежий купили. Сегодня у меня свежего хлеба не было, но на такой случай и несвежий подойдёт. Особенно с учётом того, что раньше хлеб неделю лежал и не плесневел.

Днём я сидела в дачке и читала тетрадку с анкетами друзей, радуясь, что бабушка не пристаёт с расспросами и не подглядывает, какие пожелания мне оставили. А перед сном сбегала к Люське. Калитку мне открыл её дедушка. Люська в ночной рубашке до пят сидела на табуретке, а бабушка расчёсывала ей длинные русые волосы. Волосы у Люськи были красивые. Как и у Кати, её сестры. И Люська даже немного зазнавалась, потому что у неё хвост был до попы, а у меня – длиной с хвостик хомячка. И то, когда к концу лета немного отрастал, приезжала мама и снова безжалостно стригла мои кудряхи.

Увидев меня, Люська дёрнулась, и расчёска отлетела в сторону.

– Людмила, не вертись! – строго сказала ей бабушка.
– А ты, Юляш, чего так поздно бегаешь? Спать пора.

– А я сказать, что мои уехали. Я сегодня одна буду ночевать.

– Одна? А тут прогноз передавали – гроза идёт, не забоишься?

Гроза? Это была новость для меня. Я немного подумала.

– Не, мне не страшно!

– Ну спокойной ночи, Юлечка! А хочешь, к нам приходи ночевать?

Люська запрыгала на табуретке.

– Да! Приходи!

Я заколебалась. С одной стороны, мне очень хотелось переночевать одной, как будто я совсем взрослая. С другой стороны, переночевать у Люськи было бы прикольно, мы бы могли долго болтать перед сном и рассказывать какие-нибудь смешные истории. Или, наоборот, пугать друг друга страшилками.

– Нет, я все же к себе пойду. – Перевесило то, что у Люськи я могла попроситься переночевать и в какой-нибудь другой раз, а вот уедет ли ещё бабушка – неизвестно.

Небо действительно почернело, и даже слышались отголоски грома. Я сидела в кресле и читала. Мама привезла мне на выходных всю серию «Волшебника Изумрудного города». А так как книжки были не наши, она позаимствовала их на работе, через две недели серию надо было вернуть. Я как раз заканчивала «Урфина Джюса», когда громыхнуло так, что я с перепугу захлопнула книжку. Читать расхотелось. Я переоделась в ночнушку и залезла в кровать. После историй про Красную руку я спала со светом, когда оставалась одна. Достаточно было настольной лампы. Я лежала и прислушивалась, надеясь, что гроза пройдёт стороной. Не прошла. Вскоре за окном зашумел ливень. Вспышки молний освещали весь наш маленький дачный домик. И вдруг моя настольная лампа погасла. Тут же стало очень тихо – отключился холодильник «Саратов». Очередная молния высветила дачку. Внезапно мне стало очень страшно, так страшно, что я сидела не дыша, неподвижная, как памятник Толстому у нашей библиотеки. А после следующей вспышки спрыгнула с кровати, схватила ключи, закрыла дверь и, нацепив на босые ноги галоши, прямо в ночной рубашке помчалась к домику Люськи. Дождь лил, и через минуту я была совершенно мокрая.

– Тётя Маша! – тоненько пищала я под забором, – Люська!

Наконец, раза с десятого, мои призывы увенчались успехом, я услышала, как кто-то завозился внутри, и с зонтиком вышла бабушка Люськи.

Ахнула, увидев промокшую и раздетую меня. Из двери высунулась и Люська.

– Люся, неси полотенце и халат тёплый! – крикнула ей бабушка.

В темноте Люська возилась с поисками, наверное, полчаса, пока, наконец, меня не укутали в пушистый халат. Потом выдали одеяло и подушку, и я улеглась на диван, совершенно счастливая и ничего не боящаяся. Тем более, какой-то грозы.

Серёжки

На выходных к Люське приезжала мама, и когда она уже уехала, Люська позвала меня в гости кое-что показать. Мама привезла ей потрясающие серёжки-наклейки, десять пар. Это были такие прозрачные кружочки, на которых были нарисованы картинки: ромб, клевер, сердечко – разные. Уши у нас не были проколоты, поэтому такие серёжки – это, конечно, была просто мечта! Я таких ни у кого не видела.

– Лююсь, – восторженно прошептала я, – подари мне одни, а?

Люська молчала. Она хмурила лоб и чувствовалось, как мучительно ей было принимать решение. Пока она молчала и думала, сердце моё замерло и не стучало.

– Ладно, – наконец милостиво согласилась Люська, – можешь взять вот эти.

Она отделила мне одну пару наклеек, с красным ромбом. Сердце снова заколотилось. С ромбом так с ромбом, я была на седьмом небе. Я разрывалась между желанием сразу же наклеить себе эту красоту или приберечь до более праздничного случая. Наконец, решив, я спрятала серёжки в кармашек. Найду подходящий случай и надену. Вернувшись от Люськи, я несколько раз доставала серёжки, прикладывала к ушам и со вздохом убирала обратно. Мне казалось, что с серёжками я становлюсь совершенно взрослой и прекрасной. Убрав их в очередной раз в карман, я решила сесть почитать. Книга про всадника без головы лежала на подоконнике. И тут в окно я увидела, как по тропе вдоль нашего забора идёт Пашка. Куда? Ну, конечно, ко мне! Позвать гулять. Дрожащими руками я выхватила серёжки и наскоро, повертевшись перед зеркалом, приклеила свои ромбы на мочки. Почти ровно. Я бросилась к двери – сейчас зайдёт. Простояв минутку, подпрыгивая от нетерпения, я подбежала обратно к окну. Чего он мешкает? И только увидела, как Пашкина спина удаляется дальше по улице, а потом и вовсе завернула в соседний проулок. В глазах защипало. Я совершенно напрасно потратила серёжки. Вернулась к зеркалу и посмотрела на ромбы. Хотелось надеяться, что они продержатся несколько дней, и у Пашки всё же будет шанс увидеть прекрасную меня.

Вечером пошёл дождь, а значит, отменились прогулка и бадминтон, все сидели по домам, и даже топили печки, потому что стало не только мокро, но и холодно. Я любила греться у печки в дождик. Можно было читать книгу, пить чай, никаких огородных дел. На лавке спала кошка Каська. Бабушка читала «Лунный календарь» или газеты, что на выходных привозила мама. Но сегодня мне не хотелось читать. И гладить кошку тоже не хотелось.

– Баа? Можно я к Люське сбегаю?

– Чего тебе не сидится, дождь какой поливает.

– Скучно, ба, мы с Люськой поиграем в лото.

– Ну, сапоги надень и плащ дедушкин возьми, непутёвая.

– Спасибо, ба, – прокричала я уже от порога.

Бежала я, конечно, не на лото, я хотела подговорить Люську пойти в гости к Иринке и Пашке. Калитка у Люськи оказалась закрыта.

– Люююсь, – голосила я под забором.

У них тоже топилась в доме печка, из трубы струился дымок, окна все были закрыты, и сквозь шум дождя они, конечно, меня не слышали. Покричав ещё, совершенно без толку, я рискнула сразу взять быка за рога и переместилась к домику Пашки.

– Иииира! Пааааша!

Там меня тоже никто не слышал, и калитку открывать не торопился.

Но сдаваться я не собиралась. Наконец послышалось хлопанье двери и голос их бабушки:

– Юлечка, детка, ты что в такой дождь бродишь?

С меня лила вода, дедушкин плащ сполз и плохо закрывал меня от стихии.

– Можно к вам? С Ирой и Пашей поиграть.

Бабушка всплеснула руками

– Да они уехали в город после обеда, Света моя их забрала. Денька через два вернутся, ты приходи тогда. А сейчас домой беги, тебе сушиться надо.

Света – это младшая сестра их папы, в аспирантуре учится. Она частенько приезжала к ним и иногда даже играла с нами в лото или карты. Но в этот раз она приехала ну совершенно не вовремя.

Моя бабушка засунула меня в таз с горячей водой – парить ноги.

– Вот носит её где-то, мокрая вся, а если простынешь, а если заболеешь, как тебя тут лечить, родители не скоро приедут, горе луковое.

Я не сопротивлялась, мне уже не хотелось показывать Пашке серёжки. Они, кстати, под дождём отклеились, и я едва успела их поймать. Теперь бесполезными кружочками они снова лежали в кармане. А я прихлёбывала горячий чай из пиалки с тремя ложками сахара и вареньем из прошлогодней облепихи – терпеть его не могу, но бабушка сказала, что в облепихе много витаминов, а спорить с бабушкой мне совсем не хотелось.

Дождь закончился к вечеру на следующий день, а Пашка с Иринкой вернулись ещё через день.

– Юлькааа! – это Люська, вопит под моей калиткой. А бабушка меня отправила с утра сорняки полоть под яблонями, потому что «шлындаешь целыми днями, а надо и полезное что-то делать». Но кому, скажите, вообще сдались сорняки под яблонями? Растут себе и растут, яблоням даже лучше, потому что в траве земля влажная. Бесполезная работа. Но зато и несложная. Вот морковку пропалывать, это, скажу я вам, проверка на прочность. На прочность бабушкиных нервов, конечно. Потому что я всё время ною. А как не ныть, когда морковка мелкая, сорняки мелкие, друг за друга все цепляются, и всё время получается, что вместо сорняка в ведре морковка оказывается. Вот я ною, а бабушка причитает – «горе луковое, свяжешься-не развяжешься, кто ж так пропалывает, без урожая останемся». Но с прополки меня не снимает, потому что у меня пальцы мелкие, ими сподручней морковку дёргать. То есть не морковку, конечно, а сорняки.

А знаете, что хуже морковки пропалывать? Кусты с крыжовником! Потому что тогда даже ныть нельзя, только и следи, чтобы не поцарапаться и одежду не подрать. Так что яблони – это ерунда, это даже приятно. Отряхнув руки, я побежала к калитке.

– Юлька, – закричала Люська, едва меня увидев, – пошли гулять! Там Пашка с Иркой приехали.

Вот хорошо, всё-таки, Люське, живёт прямо рядом с ними, сразу знает, когда они приезжают.

Я с тоской оглянулась на бабушку.

– Не могу, Люсь, у меня прополка.

– Так ты заканчивай живенько и давай ко мне, а потом в лото играть к ним пойдём, я тебя подожду.

Со стороны Люськи это было очень великодушно. Так что сорняки я дёргала крайне энергично, земля разлеталась во все стороны, а червяки торопливо улепётывали на безопасное расстояние.

– Бабулечка, я всё! – явилась я перед бабушкой и махнула в сторону яблонь.

– Ишь, скорая какая, может, тогда ещё рядок свёклы?

– Завтра, завтра прополю! Я к Люське, она меня ждёт, – я нетерпеливо подпрыгивала на дорожке.

– Ладно, беги, стрекоза. Переоденься только.

Я посмотрела на засыпанные землёй штаны и побежала переодеваться.

Нашла в кармашке свои серёжки-ромбики и попробовала приложить их к ушам, прижала как следует, подержала. Отваливаются. Тогда я послюнявила их и снова приклеила. Держались лучше, но недолго. Через две минуты они снова лежали передо мной. Времени возиться уже совсем не было, Люська могла ведь и не дождаться, и всё-таки уйти одна. Поэтому я поковырялась в коробочке с хозяйственными мелочами и нашла клей «Момент». Папа говорил, что это вещь! Приклеить можно всё, что угодно, и всё держится. Намазала серёжки и на этот раз приложила к мочкам аккуратно, чтобы ровно-ровно получилось. Повертела головой – ничего не отваливалось. Всё, теперь взрослой красавицей можно идти к Пашке.

Люська меня дождалась. Она тоже наклеила серёжки – у неё были голубые капельки, очень красивые. Я сначала даже чуть-чуть расстроилась. Люська тоже взглянула на мои уши как-то недовольно и, видимо, пожалела в тот миг о своей щедрости. Но делать нечего, уши украшены, и пора идти предъявлять их свету.

В лото с нами села играть ещё и бабушка Ирки и Пашки, и она все время выигрывала. Но мне с ней играть ужасно нравилось. Она знала уйму смешных названий чисел, а ещё объявляла их разными голосами: то торжественным, то писклявым, в общем, мы хохотали и проигрывали.

Я заправляла волосы за уши и так и сяк подставляла их Пашке. Но он совершенно не обращал внимания ни на мои ромбы, ни на Люськины капли. Я начинала нервничать и злиться, что никак не могу выиграть, и что Пашка такой болван. Я злилась так, что аж уши горели. Вдруг Ирка спросила:

– Юль, а что это у тебя уши такие красные?

Я пощупала их, и мне показалось, что они даже припухли. Неужели я настолько разозлилась? Подошла к зеркалу. Жуть какая. Мочки были ярко-малиновые. Злиться я тут же перестала и испугалась.

– Что случилось? – Люська подошла и встала рядом.

Посмотрела и заявила вдруг:

– А я знаю. Это у тебя аллергия!

Какая ещё аллергия? Не было у меня никогда аллергии!

– На серёжки эти аллергия, – продолжала Люська. – Тебе нельзя их носить. Там состав специальный, чтобы к ушам липли, вот на него у тебя и аллергия.

– Да какой ещё состав? – накинулась я на Люську. – Состав этот смылся давно, я на клей приклеила!

Тут случилось то, чего я добивалась, Пашка обратил внимание на мои серёжки, подошёл и начал разглядывать мои малиновые уши.

– Правда на клей? А на какой?

– На хороший! На «Момент»!

– Юль, ты дура? – заржал Пашка. Люська тоже захихикала, предательница.

– Иди, отмывай клей быстро, только фиг ты его отмоешь, он так просто не отдирается.

Кожу сильно жгло. Кажется, у меня аллергия на клей! Я попыталась отковырнуть серёжки. Не тут-то было. «Момент» вцепился в мои уши намертво. Я перепугалась и с силой дёрнула злосчастные ромбики. Одна серёжка отлепилась, вторая же продолжала держаться одним краешком, я дёрнула ещё раз и сняла её вместе с лоскутком кожи. Показалась капля крови. Было ужасно больно, но я не заревела. Я обрадовалась, что серёжки всё же отклеились и бабушка не будет меня ругать. Люська стояла рядом белая-пребелая.

– Ююль, – сказала она жалобно, – я тебе ещё серёжек подарю, ты только не лепи их на клей больше, ладно?

Спасибо, но я больше никаких серёжек не хочу. Тем более, Пашке до них никакого дела нет, если не намазать их «Моментом», конечно.

Красная рука из журнала «Пионер»

Я лежала под одеялом и наблюдала за углами. Они были очень чёрными, и я точно знала, что стоит только закрыть глаза, как оттуда что-нибудь выпрыгнет. Вообще-то глаза закрыть очень хотелось. Но с закрытыми глазами было ещё страшнее.

В Москве было лучше. В Москве прямо под окнами проходила дорога, по которой даже ночью кто-нибудь нет-нет, да и проедет. И не было этой вымораживающей, заползающей в уши тишины. А здесь, на даче, никаких посторонних звуков, пока не рассветёт. С рассветом я сдавала свою бессонную вахту и сладко проваливалась в сон. В десять утра бабушка, уже отработавшая пару-тройку часов в огороде, заходила и удивлённо восклицала:

– Надо же, спит ещё. Сколько ж можно спать!

С чего это вдруг я караулила ночные углы? Потому что я любила читать. И как раз перед отъездом на дачу нам пришёл новенький номер журнала «Пионер». А там начинался цикл рассказов с впечатляющим названием «Красная рука, чёрная простыня, зелёные пальцы» и подзаголовок – «страшные повести для бесстрашных школьников». Как раз для меня! Я же совершенно бесстрашная! Я даже на высоком турнике кувырок могу сделать – и назад, и вперёд. Назад ещё ничего, но вот чтобы, сидя на перекладине на высоте двух твоих ростов, вперёд нырнуть, это, я вам скажу, только я могла из всего класса. Даже мальчишки не решались. В общем, кому же ещё читать такие рассказы, как не мне. А чтобы интереснее было, я решила прочитать их вечером, перед сном. Потому что кто же страшные истории днём читает? В пионерских лагерях всегда перед сном страшилки рассказывают. Нет, сама я, конечно, этого не знала, меня в лагерь ни разу не отправляли, но те, кто был в лагере, Глеб, например, или моя городская подружка Ленка, охотно рассказывали о лагерных буднях, и как они друг друга страшными историями пугали так, что спать потом не могли. Я тогда ужасно Глебу и Ленке завидовала – это ж так интересно в лагере, и потом, я бы ни капельки не боялась! Чего бояться каких-то россказней? Я бы там самая смелая была и водила бы подружек ночью в туалет или попить, если бы им страшно было.

В общем, весь день я терпела, прочитала анекдоты и отрывки из школьных сочинений, ознакомилась с биографией Сельмы Лагерлеф, ну, той, которая про Нильса и гусей написала. Да всё прочитала, кроме Успенского. А перед сном включила лампочку над кроватью и погрузилась в мир красных несмываемых пятен и детских ужасов, когда никто и никогда не придёт на помощь. Выгрузилась я из него, впрочем, довольно быстро, половины не успела прочитать.

– Юля, ну-ка спать, – строго сказала заглянувшая в комнату мама. – Поздно как! Даже мы с папой уже ложимся.

Ну и ладно, подумала я, сейчас мама уйдёт к себе, а я дочитаю.

Выключила свет и накрылась одеялом. Но, чтобы не заснуть, открыла глаза. На меня из темноты смотрела чёрная масса, я была уверена, что масса движется. И едва не заорала. Быстро нащупала выключатель и зажгла лампу. С пианино на пол сползло покрывало от кровати, которое я накинула ещё вечером. Спать почему-то расхотелось. Я снова выключила свет и подумала, что неплохо бы заснуть, пока мама ещё не легла, а рассказы и завтра дочитать можно.

Но тут я вспомнила, что у меня над кроватью висит ковёр. А кто знает, что там под этим ковром прячется. Пришлось снова включать свет. Ковёр был тяжёлый, и края неохотно поднимались от стены. Так что я смогла проверить только один угол. Под ним ничего не оказалось – ни красных пятен, ни чёрных надписей. Но оставались ещё три неисследованных угла. Попробовав ещё раз закрыть глаза, и полежав минуту или две, я вернулась к ковру. На этот раз удалось поднять второй угол и даже заглянуть под ковёр ближе к середине.

– Юля! – вошла мама. – Зачем ты трясёшь ковёр? Смотри, сколько пыли теперь.

– А я хотела посмотреть, что там под ковром, и какая у него другая сторона.

Мама возмущённо поправила углы ковра:

– Нашла время! Придумаешь вечно что-то. Давай-ка спать.

– Мам.

Мама уже почти дошла до двери.

– Мам, а посиди со мной в комнате.

– Зачем это? Я спать уже собралась.

– Ну, мам, ну, почитай что-нибудь. Мне что-то не спится, посиди тут.

Мама посмотрела на меня с сомнением, но согласилась:

– Ладно, кроссворд разгадаю.

Она принесла кроссворд и села за стол.

Я закрыла глаза и стала скорее засыпать.

С мамой тени не докучали и расползлись спокойно по углам. Но и сон не приходил.

Через десять минут мама встала и, зевая, пошла из комнаты.

– Мам!

Мама аж вздрогнула:

– Юля! Ты не спишь ещё?

– Нет, мам, посиди ещё.

– Нет, я уже сплю сижу, всё, спать пора. Если страшно, включи свет.

И мама вышла.

Ничего мне не страшно.

Но свет я всё-таки включила. Сначала над кроватью. Потом над столом.

Покрывало бесформенной кучей валялось под пианино, и стоило мне закрыть глаза, как из него хотела выползти очень чёрная рука. Поэтому я не закрывала глаза, а внимательно на него смотрела. Потом я вспомнила, что не до конца осмотрела ковёр, и пришлось приглядывать за ковром тоже. Глазам уже очень хотелось закрыться, но как только я пыталась уснуть, ожившие герои страшилок подбирались к моей кровати.

За окном было совсем темно и тихо. Лишь изредка занавески освещали фары проезжающей машины, с улицы слышался звук мотора, а потом снова всё погружалось в ночное безмолвие. Я лежала и не знала, то ли не шевелиться, чтобы меня никто не заметил, то ли, наоборот, ворочаться почаще, чтобы те, кто нападает ночью, знали, что я не сплю. Очень хотелось включить свет ещё и в коридоре, но для этого надо было пробежать по неосвещённой части комнаты и зайти в совершенно тёмный холл. Нет, это мне было не под силу. Скорее бы рассвет.

Я различала стрелки часов, но они, казалось, вообще не двигались. Без десяти полночь. Хотелось пить. Вот что за ерунда, зачем ночью пить, никогда же не хотела, но жажда неумолимо сушила рот. О том, чтобы сходить на кухню за водой, не могло быть и речи. Мамочки, полночь. Я даже закрыла глаза, чтобы не видеть часов. В этот миг раздался звук струны гитары, висевшей на стене. Клянусь, её никто не трогал, но я чётко услышала звук.