Афганский рубеж 4

– Скоро, брат. Ветер встречный на маршруте. Вот и задерживаются немного. Заберут нас и вернут на базу. Вечером в баню пойдём. С веничком тебя пропарю! – улыбнулся я и подмигнул Рахметову.

Ефрейтор прилёг на землю и прислонился головой к автомату. В его горящих и мечтательных глазах столько надежды сейчас.

Начинаю винить себя, что пришлось соврать. Если уж лейтенанту сказали держаться три часа, то явно вовремя никто не прилетит. А патронов почти не осталось.

– Внимание! Новая атака. Экономим, экономим патроны, – призывал Саламов.

Я повернулся к разворачивающимся в цепь духам. Похоже, они новый приём решили попробовать. Но это было полбеды.

Чуть дальше в пустыне я увидел подъехавшие пикапы. Из них духи начали вытаскивать простое и очень эффективное оружие – миномёты. И это было не всё.

– Всем в укрытие. Эрэсы подтащили! – прозвучал в эфире голос Саламова.

В кузове нескольких машин были установлены направляющие. Их быстро приводили в боевое положение. Куда бежать от этих реактивных снарядов, я уже и сам не понимал.

– Похоже, всё, – за моей спиной произнёс Рахметов и прикрыл глаза.

И в этот момент мой взгляд зацепился за одно странное явление в глубине пустыни. Стена песка надвигалась в нашу сторону. Она постепенно приближалась. Впереди двигались две тёмные точки.

Прищурив глаза, я присмотрелся на надвигающуюся на нас бурю. Это было то самое чудо!

– Внимание! Всем закрыть глаза и уши. Головы не поднимать. Повторяю, не поднимать. Наши на подходе! – прокричал я по радиостанции и притянул к себе Рахметова.

К месту боя приближались два истребителя, идя на предельно малой высоте. И, конечно, делали они это на очень большой скорости. Сейчас тут будет громко.

Как только я определил, что это пара МиГ-23х, тут же опустил голову и закрыл уши. Но и это меня не спасло от воздействия ударной волны.

Воздух буквально начал рваться на части. Тело почувствовало небольшую вибрацию. И это очень хорошо.

Я уже представил, что было в эпицентре этой ударной волны, которая была прямо над духами. Тряска и хлопок сравним с мощным взрывом крупнокалиберной бомбы.

Ох уж этот пролёт на сверхзвуке! Рёв двигателей истребителей в эти секунды был «самой лучшей музыкой». Будто симфонический оркестр заиграл кульминационную мелодию.

Когда раскат грома закончился, я выглянул из укрытия. Эффект от такого манёвра потрясающий. Душманы лежали в песке, не решаясь поднять головы. Самые невезучие кричали от боли в ушах. Стёкла машин были разбиты, а в воздухе ещё стояла светлая пелена пылевой дымки.

Но и это был не конец. Я посмотрел на землю вокруг себя. Мелкие камни задрожали, а за спиной нарастал свист и гул. Развернувшись, я увидел над собой огромный силуэт, отбрасывающего на меня тень вертолёта.

До боли родные и знакомые всем Ми-24 парой зашли на цель и начали обрабатывать НАРами по целям на равнинной местности. Несколько машин тут же охватило пламя, и они начали взрываться. Огонь настигал и душманов, не успевших выскочить из пикапов.

Рвался боекомплект, крики тонули в приятном сердцу свисте винтов вертолётов. В очередной раз понимаю, что в нашей стране своих не бросают.

Как только площадка была зачищена, появились два Ми-8. Собрав в кулак все оставшиеся силы, мы с Рахметовым начали спускаться вниз, пока нас прикрывали прилетевшие для эвакуации разведчики.

Я помог Рахметову. У ефрейтора были невыносимые боли в ногах и спине, так что он не смог самостоятельно добраться до вертолёта. Пока мы шли к Ми-8, отбрасывающему мощный воздушный поток, с высоты спустились санинструктор с одним из бойцов. Они тащили брезентовые носилки, на которых лежал Пётр Казаков.

– Петро, держаться! Скоро будем дома.

Мой оператор даже в такой момент пытался улыбаться. Однако Петруха был совсем бледный, хоть и продолжал что-то пытаться сказать.

Подойдя ближе к Ми-8, из грузовой кабины выскочил незнакомый мне человек. Одет в форму «эксперименталку», которая выглядела слишком чистой для того, кто должен работать в поле. Он вместе со мной помог забраться Рахметову, а затем и занести носилки с Петрухой.

Я одобрительно похлопал его по плечу и собрался залезать следом, но он меня остановил и отвёл чуть в сторону.

– Вы Александр Клюковкин? – спросил он, крича мне в ухо.

– Да, – ответил я, перекрикивая шум винтов.

– Капитан Холодов, особый отдел 40й армии. Мне предписано доставить вас и вашего подчинённого в Лашкаргах. Указание заинтересованных лиц…

– Это ж кто так себя называет? – спросил я, хотя вариантов не особо много.

Либо особый отдел армии решил сразу «поработать» со мной, либо два моих куратора начали работать, и я им нужен очень срочно.

– Подробностей не знаю, но вам лучше не сопротивляться, – перекрикивал Холодов шум.

Никто и не собирался пытаться бежать. Странно, что капитан Холодов даже не поинтересовался, где Петруха.

Начинает что-то интересное разворачиваться. То в Кандагар нужно меня доставить, то в Лашкаргах. Определились бы уже, где именно будут допрашивать.

Бросив взгляд на блистер со стороны командира вертолёта, моментально узнал этого круглолицего паренька. Не думал, что когда-нибудь этому товарищу удастся ещё раз сесть в левую или правую «чашку» Ми-8.

Представителю особого отдела может быть предписано что угодно. Но у нас много раненных, которым нужна серьёзная помощь. Значит, лететь необходимо в Кандагар, где госпиталь крупнее. Либо и вовсе сразу в Союз.

Придётся решить вопрос по-другому.

Я залез в грузовую кабину и тут же свернул к экипажу. В этот момент почувствовал, как чья-то рука легла мне на плечо.

Сквозь шум были слышны слова Холодова, чтобы я сел на место. Ощущение, что я какой-то заключённый. Я аккуратно убрал его ладонь с плеча и прошёл в проход кабины экипажа.

– Саня! Как живой, бродяга! – воскликнул Леонид Чкалов, хватая мою ладонь двумя руками.

Мой однополчанин по 171му полку. Во время первой командировки в Баграме его сбили над Чарикарской зелёнкой. Он сильно обгорел, но это ему не помешало вернуться к лётной работе.

– Лео, братишка! Рад видеть.

– Сань, ну ты и чумазик! Зато не одной дырки, – похлопал меня по груди Леонид.

Быстро посмотрел на него и понял, что у Чкалова отметин о войне осталось гораздо больше. На шее был виден большой шрам от ожога. Как и на руках.

– Леонид, вам куда сказали нас везти?

– В Лошкарёвку. А что?

– Мой оператор тяжёлый. Да и у разведчиков есть аналогичные.

– Я тебя услышал, брат! Всё сделаем. Ты когда-то сделал и для меня тоже самое.

– Спасибо!

– Да брось! Тут все свои, а у нас своих не бросают.

Я похлопал Леонида по плечу и вышел, а грузовую кабину.

Как раз в этот момент по стремянке залез и Саламов.

– Это кто? – прочитал я по губам вопрос Рашида, который кивнул на сидящего на скамье особиста.

– Капитан Холодов из особого отдела, – громко сказал я на ухо Саламову. – Похоже, что меня уже собирались везти в Лашкаргах, лейтенант.

– Ничего не знаю. У меня приказ доставить капитана Клюковкина в Кандагар. Другого приказа не было. Так что летим в Кандагар… – сказал Рашид и рванул в кабину экипажа.

Его тут же остановил Холодов и начал ему что-то говорить. Из-за шума в грузовой кабине два офицера переговаривались душераздирающими криками друг другу в уши.

И судя по эмоциональной жестикуляции, Саламов продолжал стоять на своём. Молодец, лейтенант.

Но как мне кажется, вся эта «катавасия» с угоном подходит к какому-то интересному моменту. Совпадений и странностей выше крыши. Осталось дождаться появления кураторов в лице Казанова и Римакова.

– Лейтенант, выполняйте приказ, который вам передали. К вам тоже будут вопросы, – услышал я слова Холодова, присаживаясь рядом.

Я подмигнул Рашиду и показал поднятый вверх большой палец. Саламов сел напротив, убирая автомат за спину и откидываясь назад.

Когда все зашли, бортовой техник быстро запрыгнул в грузовую кабину, и вертолёт резво оторвался от земли, поднимая в воздух пыль, сухую траву и камни.

В грузовой кабине парни-разведчики моментально уснули. Пыльные, измученные и израненные – все как один. Только прилетевшие с группой эвакуации доктора колдовали над Петрухой, Василием и другими тяжело раненными.

Ми-24 ещё кружили над местом эвакуации, а наш вертолёт продолжал следовать курсом на Кандагар.

– Капитан, кто эти заинтересованные люди? – спросил я у Холодова, когда мы уже отлетели от места боя.

– Потерпите. А лучше отдохните. Вас ожидает очень длинный день, – ответил особист.

Возможно, и не менее длинная ночь у меня ещё впереди. И есть у меня сомнения, что проведу я её в модуле на скрипучей, но очень мягкой кровати. Вопросов ко мне «накопилось» за эти часы много.

Как только один из фельдшеров освободился, он принялся осматривать меня. Быстро обработал мне все раны и предложил отведать 50 грамм «чистого» для снятия стресса. Отказываться не стал.

Через пять минут Холодов начал понимать, что вертолёт летит не в Лашкаргах. Слишком далеко находится от нас река Гильменд, а её приток Аргандаб, наоборот становился всё ближе.

Особист поднялся с места и заглянул в кабину экипажа. Бортовой техник уступил место, и Холодов начал общение с Леонидом. Ни к чему это не привело. На борту командир всегда один. Он царь, Бог и начальник.

Холодов вернулся ко мне и погрозил пальцем.

– Будь по-вашему. Доставим раненых и в Лашкаргах, – согласился капитан.

Откинулся назад, прикрыл глаза и задремал.

Вертолёт слегка тряхнуло, и я открыл глаза. Саламов покачивался из стороны в сторону и вперёд-назад, пытаясь бороться со сном.

Над одним из бойцов сидел разведчик и держал в руке капельницу. Ему, похоже, тяжелее всех. Нос у него постоянно уходил в «пикирование» и тут же возвращался. Главное, что капельницу он не выпускал.

Не спал и Холодов, который внимательно наблюдал за каждым моим лишним движением.

– Не спится? – спросил он, крикнув мне на ухо.

– Как видите.

– Я вот тоже уже два месяца нормально поспать не могу. Работа, сами знаете.

Пытается расположить к себе Холодов. Всё ему во мне интересно. Понять особиста можно. Работа у них порой, бессонная.

Вертолёт постепенно начал выходить на посадочный курс. В иллюминаторе уже видна дорога и несколько застав с названиями планет солнечной системы.

На подлёте видны сопки, которые в эти минуты облетают другие вертолёты, выполняя обычный облёт аэродрома. С выводом основной части войск, выполнение подобной боевой задачи стало регулярным. Не так уж и спокойно в окрестностях советских баз в Афганистане.

Слева проходим широкий участок реки Аргандаб, питающий целую долину в районе Кандагара. Ми-8 постоянно потряхивает от смены подстилающей поверхности – то пустыня, то сопки, то водная гладь.

Прошли ближний привод, и тут же вертолёт начал смещаться вправо. Как раз в тот момент, когда в иллюминаторе показались обвалования с размещёнными в них самолётами. Присутствуют МиГ-29е в дежурном звене. Вот уж пошла история, по-другому так пошла!

Рядом, на шершавых железных плитах К-1Д «греются на солнышке» зачехлённые МиГ-23. И ещё дальше большой перрон с несколькими Ан-12. Стоят они перед зданием главного терминала аэропорта Кандагар.

Очень интересное сооружение! Большие панорамные окна с белыми полукруглыми арками уже не пестрят следами от пуль и осколков. Рядом грузовой терминал, где идёт разгрузка Ан-22. Как его туда задвинули, ума не приложу.

Ми-8 коснулся поверхности и затормозил. Тут же бортовой техник вылез из кабины и пошёл открывать сдвижную дверь.

Только она отъехала в сторону, в грузовую кабину заглянул Виталий Казанов. Он подозвал к себе Холодова, и капитан выскочил первым. Я помог погрузить раненных в УАЗы «таблетки». Только закрылись двери последней машины, как ко мне подошёл Виталий.

– С прибытием, Сан Саныч, – сказал он, протягивая мне руку.

Разница между нами была налицо. Казанов стоял передо мной в лёгкой рубашке, светлых гражданских штанах, тёмных туфлях и в той самой военной панаме.

– Спасибо, – ответил я, обратив внимание на оценивающий взгляд Виталия.

Моё же одеяние было более колоритным. Лётный комбинезон, измазанный в крови, пыли и пропитавшийся потом насквозь, перестал быть светлым. Скорее я похож на жёлтого далматинца.

– Идём на разговор. Максим Евгеньевич уже ждёт, – сказал Казанов и показал мне пройти в машину.

Глава 5

Очень жаркий день. Ветер совершенно не несёт прохлады, а в воздухе витают запахи керосина и выхлопных газов. Через кроссовки ощущаю, насколько нагрелась поверхность стоянки вертолётов. Смотрю по сторонам, а горизонт «плывёт».

Медленно и осторожно я шёл к машине с Виталием Казановым. Его начальник Максим Евгеньевич Римаков внимательно слушал капитана Холодова и молча кивал.

– Как вы себя чувствуете? – спросил меня Виталий, заметив, что я еле передвигаю ноги.

Места ссадин и порезов саднят от попадающего в них пота. В горле суше, чем в пустыне, с которой мы только что выбрались. Запах смеси пота, высохшей крови и медикаментов, исходящий от меня, начинает слегка бесить.

Сложно сказать, чего мне хочется больше – пить или снять с ног кроссовки. Ощущение такое, что стопа срослась с носками.

– Всё ещё вашими молитвами – чувствую, но плохо, – ответил я.

– Мда. Ну тогда вы долго не протянете.

– Вот я так и знал, что вы за меня не переживали, – произнёс я и Виталик скромно улыбнулся.

Есть у него чувство юмора, но сейчас оно совсем не к месту.

– Казаков сильно ранен, несколько разведчиков покалечены и мы потеряли два новых вертолёта. Поводов улыбаться немного, Виталий Иванович, – произнёс я.

– Немного, но они есть. Вы живы, оператор ваш жив. Да и разведчиков при смерти я никого не заметил. Порадуйтесь солнцу и хорошей погоде…

При этих словах я остановил Казанова и повернул его к себе за плечо.

– Не знаю как у вас, а у меня утро совсем не задалось. Не до улыбок, товарищ Виталик. Вы бы не тянули с вопросами и играми в «своего парня». Спрашивайте что хотели.

Казанов прокашлялся и посмотрел на Максима Евгеньевича. Его начальник закончил разговор с Холодовым и направился в нашу сторону.

– Пока спрашивать нечего. Нужно опросить других, – спокойно ответил Казанов, похлопав меня по плечу.

– Вот только не надо делать вид, что у вас ко мне нет вопросов, – сказал я, заметив, как Виталик гордо поднял голову и снял панаму, чтобы пригладить волосы.

– Отсутствие у нас к вам вопросов – не ваша заслуга, а наша недоработка.

– Косите под Дзержинского? – переспросил я.

Виталик изменил фразу Феликса Эдмундовича про судимость на свой лад. Вариант Дзержинского звучал круче.

– Почему бы и нет.

Максим Евгеньевич появился рядом с нами и протянул мне руку. Я пожал её, хоть и сомневался в искренности приветствия Римакова.

– Спасибо, что хоть вы живы и относительно здоровы. Будет с кого спросить, – сказал Евгеньевич.

– Когда вопросы появятся? – уточнил я.

И вновь эти двое улыбнулись, будто с ними шутки шутят.

– Само собой. Нам нужно поговорить в тихом месте, где никто нам не помешает и ничего не услышит, – предложил Римаков и показал на… вертолёт.

Идеальное место для переговоров! Не слышно ни шиша! Ещё и распределились по вертолётам довольно странно.

Разведчики летели с Холодовым в одном Ми-8, а мы с двумя «конторскими» в другом. Когда взлетели с аэродрома, Виталик подошёл к кабине экипажа и прикрыл её. Сам же он сел на откидное сиденье рядом с выходом и внимательно смотрел на меня. Мы же с Максимом Евгеньевичем начали обсуждать, что произошло в пустыне.

Наш разговор действительно никто бы не услышал. Мы сами едва себя слышали, поскольку шум в грузовой кабине не предполагает возможность активных переговоров. Это больше похоже на разговор двух глухих.

Я довёл всю хронологию сегодняшнего утра, уделив особое внимание встречи с наёмниками и поведению Евича. Называл имя Патрика и попытался описать его внешность. Но у Максима Евгеньевича вопросы появились сразу, как я закончил доклад.

– А почему тогда Андрей Вячеславович в эфир передал, что вы его собираетесь сбить? Не вяжется это с планом человека уйти за границу. Просто бы сбил вас и всё, – спросил Римаков.

– Я не могу думать как Евич. Возможно, почувствовал, что мне удастся навязать ему бой и успеть доложить. Вот и решил доложить первым…

Максим Евгеньевич подозвал Виталика и начал ему громко говорить на ухо. При этом Римаков прикрыл ладонью лицо, чтобы я не видел шевеления его губ. И тут «шифруются».

Пару минут Казанов его выслушивал, а затем начал и сам говорить. Да такое, что у Римакова глаза на лоб полезли.

– Сложная комбинация, но возможная, – прочитал я по губам слова Максима Евгеньевича.

Он показал мне поднятый вверх большой палец. Больше во время полёта он меня не тревожил. Мне же было крайне интересно, что там за «комбинация».

Через полчаса вертолёт коснулся поверхности стоянки. Выключаться экипаж не планировал, поскольку им нужно лететь ещё куда-то. Я ещё раз поблагодарил Лёню за полёт.

– Саныч, я ж в Кандагаре сейчас служу. Будешь обратно в Союз ехать, зайди в домик эскадрильи. Вдруг я там буду. Пообщаемся, – сказал Чкалов.

– Обязательно. До встречи! – попрощался я с Леонидом и вылез из вертолёта.

Пожав руку бортовому технику, я направился к стоящим поодаль от вертолёта Максиму Евгеньевичу и Виталику. Они уже о чём-то совещались и прекратили разговор, как только я подошёл к ним.

За спиной в это время взлетал Ми-8 Чкалова. Постепенно вертолёт начал отрываться от металлической поверхности плит К-1Д, отбрасывая вниз мощный поток. Стоявших на стоянке техников начало накрывать пылью, которую несущий винт разметал под собой.

В этой светло-жёлтой дымке вертолёт медленно набрал несколько метров высоты и повернулся в нашу сторону. «Крутыш» Лёня решил выполнить небольшой «реверанс», слегка опустив нос и подняв его.

– Ну, красавец! – крикнул я, перекрикивая гул винтов и двигателей.

Затем Чкалов перевёл вертолёт в разгон и резво отвернул вертолёт вслед за остальной группой Ми-8 и Ми-24.

– Хорошо… что… не все командиры взлетевших вертолётов ваши… близкие друзья, – плевался Максим Евгеньевич, которого накрыло пылью больше всех.

– Да, я в этом плане счастливый человек.

В этот момент моё внимание привлекло хрупкое тело в белом халате. С медицинской сумкой и в сопровождении нескольких медсестёр, в нашу сторону быстрым шагом двигалась Антонина Белецкая. Сложно ей было сохранять спокойствие и хладнокровие.

Она быстро определила медсестёр к разведчикам, а сама продолжила идти в мою сторону. Всех наиболее тяжёлых пациентов оставили в Кандагаре.

У тех парней из группы Саламова, что прилетели на базу, были небольшие ушибы и царапины. Их встречали сослуживцы из отряда специального назначения. Рашид уже докладывал командиру о результатах рейда, а с остальными уже работали медсёстры.

– Виталий Иванович, вам не надо в штаб? – спросил Римаков и Казанов молча кивнул.

– Максим Евгеньевич, меня быстро обработают, и всё. Дальше свободен.

– Не стоит. Мы сейчас ещё пообщаемся с группой лейтенанта. Кое-что выясним, а вы пока развлекайтесь… ой, то есть лечитесь, – поправился Римаков, и они быстро ретировались с Казановым.

Только двое «комитетчиков» отошли в сторону, как подскочила ко мне Антонина. И если быть до конца честным, я был ей рад.

– Саша, ну я же просила быть аккуратнее. Посмотри на себя. Форма грязная, в крови. Ещё и не в твоей небось… – продолжила причитать Тося, осматривая меня.

Не могла найти другого места для обследования. Вызвала бы к себе и там бы я хоть до пояса разделся. Авось и на чай «нарвался» заодно.

– Антонина, всё нормально…

– Нормально, это когда ты дома с женой. На даче работаешь. Картошку копаешь, травку пропалываешь. А ещё нормально, это когда ты на своём вертолёте прилетаешь домой, а не в грузовой кабине с группой эвакуации. Специально рисковал?

Ну вот опять начала! Как будто нравоучения от старушки слушаю. Надо что-нибудь ей сказать такое, чтобы она сильно задумалась.

– С точки зрения банальной эрудиции, в аспекте призматической парадоксальности, цинизм твоих слов ассоциируется мистификацией парадоксальных иллюзий, – сказал я с видом настоящего учёного.

Стопроцентное попадание! Тося после услышанного чуть не выронила медицинскую сумку. Ещё несколько секунд она пыталась понять сказанное.

– Ты… эт самое… ну я поняла, что по-другому было нельзя, – ответила Тося и, забрав сумку, развернулась в сторону медицинского пункта.

Не сказать, что у неё было расстроенное лицо. Всё же, она хотела мне помочь.

Тося отошла на пару шагов и повернулась ко мне.

– Саш, давай чай попьём. Ты ведь сам говорил, что мы же не чужие друг другу люди, – предложила Тося.

– Не возражаю, – ответил я и Антонина обозначила мне время прибытия в медицинский пункт.

Видно, что моё согласие её немного обрадовало. Тося развернулась и зашагала к модулю, где было её рабочее место. Ну и конечно же, она не могла не покрутить бёдрами в этот момент.

В моей комнате уже шёл обыск, так что добраться до своих вещей сразу не получилось. Приведя себя в порядок, я прилёг и уснул.

На чай к Антонине я в этот день не попал. Не получилось и на следующий. Более того, мне постоянно нужно было находиться на расстоянии вызова в кабинет особистов или на разговор с Казановым или Римаковым. Чаще всего вызывали сотрудники особого отдела.

Работа шла крайне серьёзная. Приезжали важные люди и с Кабула, и с Москвы. Такой инцидент пройти бесследно не мог.

Спустя неделю меня наконец-то вызвали к себе Максим Евгеньевич и Виталий Иванович. Если быть более точным, мне было указанно прибыть в кабинет командира отдельной вертолётной эскадрильи.

Войдя в штаб, я встретился с лейтенантом Саламовым. Рашид меня крепко обнял, будто старого друга.

– На беседу? – спросил он.

– Да. Уже как на работу хожу общаться.

– Это хорошо. Мы так и не пообщались после нашего возвращения. И не отметили этот момент, – улыбнулся Саламов, щёлкая себя пальцами по сонной артерии.

Мы в течение пары минут пообщались и разошлись. Заставлять ждать кураторов не стоит.

Постучавшись в дверь кабинета, я получил разрешение войти. Зайдя в помещение и закрыв за собой дверь, быстро осмотрелся.

Всё как и всегда при таких вызовах. Один сидит за столом, второй – в стороне и контролирует меня сбоку.

Было единственное и очень серьёзное отличие – не работал кондиционер. А в июне в Лашкаргахе это почти гарантирует, что в помещениях будет парилка. Я с первого шага почувствовал, что в кабинете дышать практически нечем.

Максим Евгеньевич махал на себя тетрадью. Рубашку он расстегнул почти до пупка, показывая густую растительность волос на груди.

Виталий Иванович был более стойким. Он спокойно сидел у стены и медленно истекал потом, держа в руках только платок.

– Кондиционер сломан, так что будем терпеть, Сан Саныч, – тяжело произнёс Римаков и показал на стул.

Как только сел, сразу почувствовал, что предыдущий гость здесь тоже потел изрядно. Задница моментально намокла от влажной поверхности сидушки.

– Как видите, нам тоже несладко во время допроса, – улыбнулся Максим Евгеньевич, достав из портфеля папку.

Как-то уж очень знакомы мне цифры, которыми она подписана. Где-то уже фигурировало число «880».

Память сработала моментально. Именно эта папка была при Максиме Евгеньевиче в первый день нашего знакомства.

– Давайте к делу. Ситуация сложная. Нам с Виталием Ивановичем дали много серьёзных пи… письменных рекомендаций. Всё я зачитывать не буду, но хочу показать вам одну газету.

Виталий вытащил из портфеля свёрнутый экземпляр печатного издания. Это была пакистанская газета «Дэйли Джанг». Печатный язык у неё – урду, так что я ничего здесь не смог разобрать.

А вот узнать на первой полосе Евича получилось без проблем. Видимо, уже дал интервью зарубежному изданию.

– Скотина. Даже не понимая, что он тут наговорил, хороших слов не было однозначно, – предположил я.

– Сказал он много, но ничего оригинального. В ЦРУ как будто только одну речь придумали и перебежчикам суют, – ответил Виталий и положил сверху ещё одну газету.

Это уже была официальная газета Пакистана «Рассвет». Тут уже интервью было на английском. Я напряг все извилины и быстро пробежался по тексту.

– «Я принял это решение в связи с недовольством этой страной. Я был лучшим пилотом-испытателем вертолётов в СССР. Но с молодых лет я понял – идеи коммунизма и социализма бред. Они губительны для человечества. Я обнаружил, что эти идеи служили только партийной номенклатуре, а простой народ так и остался рабами. Но в западной культуре я увидел свободу от этого рабства. Цветущий сад по сравнению с заросшим сорняками полем…». Меня выворачивает от него, – сказал я, отложив газету.