След на рельсах

Марков встряхнулся, глянул через плечо и… дал деру.

Очень быстро он бежал. Или время для них шло по-разному? Колька видел с отчаянием, что расстояние между ними не сокращается, а, наоборот, все больше увеличивается.

Оставалось надеяться на свою выносливость и на то, что Марков не знает местности. Надо было просто бежать за ним, не выпуская из виду. И если он живой человек, то все равно выдохнется.

Они неслись по пустым кварталам, где домов не было, одни остовы, развалины да гнилые дровяные сараи. Марков несся без тени усталости, но было видно, что он как бы понятия не имел, куда податься – то в одну сторону бросится, то в другую, напарываясь то на тупики, то на внезапные стены, на другие препятствия. Если он так будет соваться, то ухнет в выгребную яму, и тогда в одиночку его оттуда не вытащить, факт.

Или же он все-таки искал что-то?

Тем временем дистанция между ними сокращалась. Пару раз, срезав путь, Колька его чуть не сцапал, но Марков, легконогий и в казенных новеньких ботинках, снова оторвался.

Кстати, о ботинках. Чертова подошва все же отлетела. Некоторое время Колька пробежал, волоча за собой и подметку, и портянку, потом запрыгал на одной ноге, сдернул тряпку и только потом сообразил, что собирается бежать босым по земле, из которой черт знает что может торчать. Не было времени ни соображать, ни пугаться за свое здоровье, ведь деньги вот-вот пропадут пропадом. А «дефективный» мелькал меж деревьев и был так тощ, что терялся за стволами, и Колька боялся упустить его из виду.

«Ничего, не уйдет. Некуда ему скрыться, не зная дороги» – и это было справедливо, ведь впереди уже заканчивалась полоса леса и начинались железнодорожные пути, отводы, где формировали грузовые составы. Там полно народу, Кольке стоит только крикнуть – сразу люди сбегутся и помогут поймать беглеца… Он уже предвкушал, как поддаст ему раз-другой.

Тут поднялся ветер, в небе грохотнуло, правда, еще далеко, как бы разминаясь. Марков тем временем сгоряча взлетел вверх по гравию, по крутому откосу, но тотчас взревел паровоз – и «дефективный» шарахнулся в сторону, заметался. Но соображал он очень быстро и бросился туда, где над путями уже были перекинуты конструкции будущего мостового крана. Прыгнул, ни секунды не колеблясь, ловко, по-кошачьи цепляясь за металлические скобы, проворно полез вверх.

Колька, пусть и разгоряченный погоней, ужаснулся – куда же он, дурак? Гроза же на подходе! И отчаянно завопил:

– Слезай! Дурак, слезай!

Но все бесполезно. Марков упрямо и ловко карабкался все выше, причем очень ловко, будто земля не тянула его к себе. Колька понял: если парень сейчас доберется до верха и перебежит пути, то не факт, что кто-то успеет встретить его на той стороне, кричи не кричи. И по земле за ним не поспеть – чертовы поезда идут плотно, без просвета, и это не пассажирские, которые можно пробежать насквозь по тамбурам, все грузовые.

Он, наконец, решился, плюнул на все и полез следом.

Тут загрохотало еще громче и ближе, сразу хлынул ливень.

Все, голой пятке кранты. Она, вся сбитая, стертая, истыканная невесть чем, теперь еще и скользила на мокрой конструкции, а следом за ней начали скользить и ладони. И когда это происходило одновременно, сердце ухало, казалось, что он уже срывается, вот-вот слетит вниз или на покатые мокрые крыши вагонов, чтобы тут же скатиться под колеса… Было страшно до чертиков, но Марков лез и лез, и Колька не мог отстать, просто старался не смотреть вниз. А на земле уже сбегался народ, все кричали и матерились. «Дефективный» добрался до моста, перекинутого над путями, пробежал по нему довольно далеко – и тут вдруг опомнился, замер, завертел головой и намертво вцепился в балку.

Обеими руками! – подумал Колька и тут же похолодел: «Сумки-то нет. Нет сумки. Когда он ее скинул, где?!»

От отчаяния и злости сил прибавилось, он сделал рывок и оказался на том же мосту. Теперь до Маркова было недалеко, а тот судорожно цеплялся за железяки.

Колька трусил не меньше, ведь если сейчас молния шандарахнет в мост – ему уже будет ни до чего – ни до денег, ни до Маркова. Да что там, его самого не будет. И все-таки, стиснув зубы, Колька неумолимо приближался.

Ливень все усиливался, на верхотуре свистел сильнейший ветер. Он хлестал по глазам, а конструкции вибрировали, ходили ходуном. Руки от этой дрожи слабели…

Вдруг Марков застыл на полпути на ту сторону. Он был похож на проснувшегося лунатика, который опомнился на крыше и не понимает, что здесь делает и куда теперь идти.

Колька громко свистнул. Парень вздрогнул, обернулся, тотчас потерял равновесие и намертво обхватил балку.

– Давай руку! – позвал Пожарский.

– Зачем? – спросил Марков.

– Не дури! Гроза ведь. Вниз надо, – Колька говорил и постепенно, по полшага, подбирался, протягивая руку.

Снизу заорали в голос:

– Спускайтесь!

– Уши оборвать!

– Сгорите!

Из тучи полыхнуло так ослепительно, что Колька зажмурился. Но стоило открыть глаза, как разразился такой гром над головой, что на секунду показалось: мост сложился и они сейчас оба слетят в тартарары. До Маркова уже было рукой подать, и можно было ухватить его за рубаху, которая как раз выпросталась из брюк и болталась, как тряпка на швабре. Но Колька боялся делать резкие движения. Он просто продолжал тянуться и звать.

– Ну, не дури! Давай руку!

Однако «дефективный» не спешил. Видно было, что он окончательно пришел в себя, потому что отцепил одну конечность от балки и теперь тер ладонью лицо.

Снова сверкнула молния, над головой грянул гром. Подавляя желание ринуться обратно к опоре, скатиться вниз и бежать без оглядки, Колька рявкнул:

– Хватайся, дурак, пропадешь!

Марков повернулся, и они оказались теперь лицом к лицу. Выражение на его тощей физиономии было такое, как раньше у Наташки, когда ее будили за чем-нибудь хорошим – угостить мороженым или отправиться в парк. Улыбаясь, он, несмотря на грохот, отчетливо сказал:

– Уходи. Я сам.

Снизу набирал скорость состав с каким-то ломом, конструкции моста заплясали, как чокнутые, и Колька машинально ухватился за них. Марков тоже взялся обеими руками, но для другого – подтянувшись, как на турнике, он перевалился через балку и полетел вниз.

То ли молния треснула, то ли в голове взорвалось, но Колька, ничего не соображая, рванул прочь с моста…

Глава 3

Народ, который толпился внизу, первым делом оттащил Кольку подальше от опоры, а потом уже его поприветствовали от души, разнообразно. Кто-то обматерил, кто-то сгоряча надрал уши, иные, напротив, ощупывали его и спрашивали, цел ли.

В последнем имелись серьезные сомнения. Сгоряча Колька спрыгнул на гравий и пробежался по нему, но когда запал схлынул, его так пробило, что он, заорав, свалился сначала на бок, потом, когда к горлу подступило и начало рвать, перекатился на живот.

В перерывах между приступами тошноты Колька слышал, как кто-то начальственно гудит:

– Прекращаем балаган! Не толпиться! – и прочее.

Народ, наконец, расступился, образовав круг, и тут же дождь прекратился, тучи унеслись, и улыбнулось солнце. Как будто и не было ничего.

А Марков умчался куда-то на одном из этих вечно пробегающих и как будто не останавливающихся поездов, его и след простыл.

Колька поднял голову – здрасьте-пожалуйста, а вот еще головная боль. Перед ним стоял тот самый Яковлев, муровский лейтенант, который как-то заграбастал Пельменя с Анчуткой. Мозгов у него хватило ровно на то, чтобы обвинить мужиков в посягательстве на несуществующую честь известной гулены.

Тотчас возникла мысль о том, что и на этот раз добром дело не кончится. Лейтенант Яковлев, то ли не узнав его, то ли сделав вид, что не узнал, заговорил быстро, отрывисто:

– Фамилия, имя? Что произошло? Что делал на мосту? Отвечай толком.

Колька и попытался, но, поскольку зуб на зуб не попадал, получалось невнятно:

– Пожарский Николай. Пы-пытался догнать… того… с сумкой.

Тут откуда ни возьмись появился и Акимов, скинул плащ, собираясь набросить Кольке на плечи, и тут кто-то сказал:

– Серега, на́ вот, – и вместо плаща на плечах у парня оказался тулуп, грязный, едко пахнущий по́том и креозотом. Зато стало тепло, и зубы перестали плясать, отбивая дробь. – Сам цел? Что с ногой? – вполголоса спросил Палыч.

Колька попытался объяснить, а бравый Яковлев не дал, продолжая выстреливать «очередями»:

– Кого догнать? Кто это был? Зачем полез на кран? – По всему было видно, что ответов он не ждет, и так ему все понятно, он лишь для порядка сотрясает воздух.

Колька Палычу все-таки ответил:

– Ц-цел, а вот нога того… да.

Акимов осмотрел и охнул:

– Ты что ж, босым гонял?! Граждане, вызывайте «Скорую»!

– Лейтенант, давай без самоуправства, – начал было Яковлев, но Акимов, молча козырнув в знак согласия, делал то, что считал нужным, то есть принялся поднимать Кольку.

Один железнодорожник остановил его:

– Давайте вместе, а то сейчас еще нахватает, – и позвал еще знакомых. Сообща подхватили под руки-ноги и поволокли Кольку под крышу.

Скорее всего, от боли и на нервах он ненадолго отключился, потому что опомнился, уже лежа на прохладном кожаном диване. Опасного Яковлева рядом не было, Палыч говорил с кем-то по телефону. Железнодорожник, осматривая его ступню, рискнул-таки выдернуть какую-то проволоку и тотчас обильно залил ее одеколоном. Колька спросил, не понимая, как по-дурацки звучит вопрос:

– А этот… где?

На что железнодорожник ответил:

– Кто ж знает? Искать надо. Состав срочный, вывозил металлолом. Может, уже на Трех вокзалах или все еще где-то у нас. Как говорится, одна нога здесь, другая там.

Акимов, вешая трубку, сказал:

– Не смешно, – и, подойдя к Кольке, спросил: – Что, гвозди не торчат?

Железнодорожник заметил:

– И вы тоже неудачно пошутили, – заметил железнодорожник. – Ну а по сути много мелких порезов, ссадин, что-то под кожей точно есть. Крупняк доставать не буду, пусть торчит как тампон, не стоит рану тревожить без надобности.

– Ты что ж, медик?

– Фельдшер. Да-а-а, угораздило. Как бы заражение не приключилось.

– Он у нас крайне везучий, – успокоил Акимов.

– Это я уже понял. Во время грозы по высокой металлоконструкции носиться и спуститься живым – это действительно удача.

– А между прочим, чего тебя туда понесло? – спросил у Кольки Палыч.

– Из ДПР Марков… – начал было Колька, но тут в помещение ввалился Яковлев и сразу накинулся на Палыча:

– Акимов, вопросы тут не тебе задавать!

– Так точно, – коротко отозвался Палыч.

– Твое дело – порядок на месте происшествия обеспечивать. О халатности после потолкуем, а теперь поработаем.

Он представился:

– Лейтенант Яковлев, второй отдел МУРа.

– Я знаю, – буркнул Колька.

– Да на здоровье, – разрешил железнодорожник, продолжая орудовать ветошью со спиртом, – и что с того?

– Кто таков? – спросил у него Яковлев.

– Доктор Айболит. И что?

Однако конфликта не вышло, поскольку прибыла «Скорая». Другой фельдшер, настоящий, деликатно потеснив своего «коллегу», быстро осмотрела Колькину ногу и сказала:

– Товарищи, его срочно надо в больницу. Помогите, пожалуйста, доставить в машину.

– Поможем, – кивнул Палыч и позвал с собой железнодорожника, чтобы не оставлять его с глазу на глаз с Яковлевым.

Тот вслед крикнул:

– Обязательно сообщите, в каком он отделении! – вслед крикнул лейтенант.

– Так точно! – прежним манером отозвался Акимов.

Они потащили Кольку к машине, и тот, вися на руках между Палычем и железнодорожником, смог тихо доложить:

– Марков, учащийся из дэпээр, зачем-то пырнул ножницами кассиршу, сумку забрал с получкой, я за ним погнался, он влез на мост… Сергей Палыч, он сам спрыгнул.

– Что, прям с сумкой сиганул? – удивился Акимов.

– Без сумки, без.

– Куда же она делась?

– Я не знаю… наверное, сбросил по дороге, пока мы бежали.

– Понял. Где бежали?

– От училища наискосок, квартал, где дровяные сараи, через лесополосу выскочили на пути, в трех сотнях метров от моста…

Они уже были около машины, и фельдшер поторопила:

– Сергей Палыч, мало времени, опасно.

– Простите, – сказал Акимов и, пристраивая больного в «Скорой», дал ему ценные указания:

– Если лейтенантик дернет на допрос – крути фиги, ссылайся на то, что болен, температура, несовершеннолетний. Доложу Сорокину, говорить только с ним, уже потом… в общем, ни слова без нас, понял?

– Сергей Палыч, сумка! – простонал Колька.

– Я понял, понял, – заверил Палыч, – езжай лечись. Осторожно.

Когда «Скорая» уехала, железнодорожник спросил:

– Пойду и я?

– Погоди, покурим. – Сергей уже прикинул в голове: из конторы Яковлев еще не выходил, значит, до того, как появится, пара-тройка минут есть. Он достал папиросы, предложил парню и спросил:

– Как тебя звать?

– Мы с вами тезки, а фамилия – Мурашкин.

– Приятно. Серега, ты видел, что произошло?

– А ты что, не видел?

– Нет, я со станции шел.

– Тогда да, видел кое-что. Мы как раз грузили, тут кто-то крик поднял. Вижу: двое лезут по конструкции, а есть у нее заземление или нет – никто не знает. А ведь гроза.

– Понял. Что дальше?

– Первый влез на мост, потом остановился и вцепился в железяки, второй – этот, которого грузили, Пожарский, что ли?

– Да.

– Ну вот к нему идет и руки тянет…

Сергей, холодея, уточнил:

– Не понял. Он что, к нему прикасался?!

Мурашкин признался, что теперь не уверен:

– Вроде бы дотронулся.

– Но… хотя бы не толкал?

– Что за вопросы?

– Обычные вопросы. Почему тот, первый, упал?

– А вот не знаю – упал или нет. Он как будто сам прыгнул.

– Но Колька его точно не толкал?

Мурашкин молча пожал плечами. Акимов спохватился и перевел на другое:

– Что за состав проходил, не заметил?

– Как не заметить, заметил. Сами их с утра и грузили.

– Что за груз?

– С расчистки площадки под новые цеха. Металл, арматура и прочее.

– А тип вагонов?

– Полувагоны, платформы открытые.

– Ага. И металлолом… ох, мать честная, – Акимов потер лицо, потряс головой, – ничего себе. Серега, а ты вот сказал, что первый цеплялся за мост. То есть у него обе руки были свободны?

– Верно. Обе руки были свободны, во, смотри сам, – и Мурашкин соединил руки кренделем, обнимая невидимую березку.

Все, кончилось время, из конторы показался начальственный Яковлев:

– Лейтенант, ко мне!

Мурашкин, сплюнув, отметил:

– Нарисовался. Ну, бегите на зов, а мне пора, – развернулся, прошел уже несколько метров, и тут его окликнул Яковлев:

– Гражданин, вы куда? Идите на место происшествия, нужны свидетели.

– Уже бегу, – то ли пообещал, то ли послал парень и тихо добавил: – Надо – пусть записываются на прием.

– А если я позову? – пожимая ему руку, спросил Акимов.

– Своим без очереди, – успокоил Мурашкин, – бывай, пока.

Он ушел, а Яковлев снова возопил:

– Акимов, заснул там, что ли?

Сергей прошел в контору, сразу взялся за телефон, попросил город, потом отделение. Отозвался Саныч:

– Остапчук.

– Ваня, это Акимов. Тут такое дело… – стараясь говорить как можно лаконичнее, он описал происшедшее.

– Ничего себе, – помолчав, проворчал Саныч, – и что?

– Я так полагаю, срочно народ на обходную тропу, от училища к железной дороге, через дровяные сараи, лес и пути.

– Что ищем?

– Я же сказал – сумку с зарплатой.

– Ну-ну.

– Принято?

– Да. Принял, – ответил Остапчук и повесил трубку.

Акимов тоже. И тут же Яковлев с интересом спросил:

– Что это сейчас было? И как у тебя собака работать будет, когда стадо бизонов пройдет по кустам?

– Собака поработает ровно до проезжей части и там потеряет след. А так, может, и матценности найдутся, – дружелюбно объяснил Сергей.

– Порядочки у вас, – ухмыльнулся Яковлев. – Каждый свои решения принимает, и никакой субординации.

– Я как раз хотел доложить, – объяснил Акимов, – что получена информация о том, что похищенная сумка с зарплатой для ремесленного училища может находиться по маршруту…

– Сперва эта глупая демонстрация со «Скорой», теперь вот это… – перебил его Яковлев. – Это ведь сокрытие следов в чистом виде и самоуправство.

– А мы ведь действовали по инструкции, – заметил Сергей, – оказывали помощь потерпевшему.

– Потерпевшего сейчас по кускам собирают.

– Что же хорошего, если еще и другой мальчишка ногу потеряет, а то и умрет от заражения крови?

– Это не мальчишка. Это тот, кого последним видели на месте преступления. Тот, кто мог нанести удар, тот, кто с места сбежал. И он сбежал, и зарплата пропала. По всему выходит, что подозреваемый?

– Вот оно как, – протянул Акимов и замолчал. А чего говорить, раз дело, судя по всему, раскрыто.

Яковлев, потеряв к нему интерес, развернулся и пошел к двери. Но все-таки на пороге остановился и добавил:

– Да! И рапорт на вашего капитана я, само собой, подам.

– Почему же на него? – спросил Акимов, ничуть не удивившись. – На меня надо бы.

– И на тебя, – «успокоил» Яковлев, – пора, давно пора перетрясти ваше болото, а то сплошное местничество, кумовство и самоуправство…

– Это вряд ли было бы возможно, – заметил Акимов. Кстати, я – летчик. А вы, надо полагать, особистом трудились?

– И им тоже, – улыбнулся Яковлев. – А знаете, мы с вашим братом частенько пересекались. Ну что, пойдем поработаем или сами управитесь?

– А это как прикажете, – отозвался Акимов, – вы – руководство, начальник.

Глава 4

Помнится, Сергеевна всегда подчеркивала, что Яковлеву не хватает опыта, а не энергии, и потому по некоторым направлениям ему даже сопутствовала удача.

В считаные минуты он развил такую бурную деятельность, что и состав остановили всего-то через станцию, там уже ждали с автокраном и всеми сопутствующими инструментами. Тело нашлось на одной из открытых платформ с металлоломом, насаженное, как на колья, на острые пруты. Потребовалось порядка полутора часов, чтобы вызволить его оттуда. Скорбные останки извлекли, упаковали и быстро отправили… Наступление по другому направлению – на Пожарского – также было развернуто поначалу весьма удачно, но там была серьезная линия обороны. В считаные часы, как только парня доставили в больницу, туда же был отряжен оперативный работник. Кто его знает, что случилось бы, если бы отправился сам Яковлев, а так гонец, молодой и неопытный, не прошел дальше сестринского поста на первом этаже. Он сначала не осознал масштабы своего фиаско, попытался требовать, потом начал просить и, наконец, чуть не умолять, чтобы его допустили к «охране подозреваемого».

– Кого? – переспросила старшая медсестра, давняя подруга Антонины Михайловны, и решительно заявила:

– Так, молодой человек. Никаких подозреваемых в нашем лечебном заведении не имеется.

– Но как же…

– А так. И ведите себя хорошо, иначе буду вынуждена сказать вам: пошел вон!

– Я больше не буду, – пообещал оперативник, разумно рассудив, что тут он просто отсидится и все будет хорошо, а если уйти и явиться к Яковлеву ни с чем, то вполне возможно, что следующим с металлолома будут выпиливать его.

В общем, он сдался и смиренно уселся там, где указали. Формально это вполне можно было счесть за несение дежурства.

А что же с поисками сумки по маршруту беготни Кольки и злосчастного Маркова?

Все-таки первым по их следам прошел никогда не ошибающийся овчар Анчар, а не толпа народа в поисках денег. В этом была, прежде всего, заслуга Остапчука и проводника-кинолога, старшины Кашина.

Куча народу уже толпилась у ремесленного, все рвались действовать. Анчар, небрежно развалившись на траве, то и дело позевывал, демонстрируя откровенное пренебрежение к публике. Остапчук, растопырив руки, удерживал и втолковывал:

– Граждане-товарищи, вы ничего не найдете, а только все затопчете.

Кашин вторил ему:

– Граждане, если сумку скинули и она где-то там, в лесочке, мы ее найдем. А если ее уже забрали, то хотя бы сможем определить направление движения похитителей. А вот если вы пройдете, то мы пути их не определим.

– Чьего? – выкрикнул кто-то.

– Сообщников, – спокойно пояснил Кашин.

Обстановка была не самая дружелюбная, но тут голос подал директор Семен Ильич:

– Между прочим, товарищи, из-за чего переполох?

Комендант общаги, она же завхоз, Раиса Александровна Асеева, старушенция колючая, как спираль Бруно, пристыдила:

– Вы что, с голоду помереть боитесь?

– А вы-то как раз на полном государственном обеспечении, – напомнил замполит Егоров Петр Ионович.

– Мы не из-за денег! – вылез Белов, последний, кого можно было заподозрить в сребролюбии.

– За нас беспокоитесь? – уточнила Асеева. – Так мы не пропадем, не бойтесь.

– Граждане, не будем ссориться, – поднял руки миротворец Кашин и пустил собаку.

Анчар лениво поднялся, потянулся, расправляя старые косточки, и так же неторопливо исследовал по периметру уже осмотренное место преступления. Потом двинулся по следу, не особо торопясь, то ли понимая, что уже нет смысла спешить, то ли жалея ноги своих спутников – Кашина и Остапчука. Первый-то ничего, сухой и бодрый, а вот Остапчук и в здоровом состоянии бегать не любил. Так что прошли с полкилометра, добрались до полосы полуразрушенных дровяных сараев. Тут Анчар несколько приободрился, нюхал тщательнее, то и дело останавливаясь, делал петли, как бы удостоверяясь, что правильно держит путь, и снова возвращался на след. У одного из ветхих строений он остановился, уткнул нос в землю, поскреб лапой и приглушенно гавкнул. Кашин, исследовав указанное место, вынул из ножен нож.

– Что там, Паша?

Кашин показал на ладони кусочек свинца:

– Вот, Саныч, пломба.

– Точно, – подтвердил сержант, – и даже от инкассаторской сумки. Вот только самой сумки нет.

– Сумки нет, – кивнул Кашин, – но главное, что мы на правильном пути. Анчар никогда не ошибается, – и обратился уже к своему другу: – Давай, мальчик, ищи.

Анчар поворчал, обошел поляну, по-прежнему тщательно принюхиваясь. Вдруг остановился и уселся на хвост. Кашин бережно разгреб дерн:

– А вот и след.

Остапчук присел рядом, пощупал, померил:

– И свежий. Смотри-ка, какой маленький, никак еще один пацаненок в деле?

– Каблучок не похож на детский, островат, – усомнился Кашин.

– Ну не баба же?

– Не знаю.

– Ладно, пойдем дальше.

Анчар уверенно прошел где-то с полтора километра и потерял след уже у новой дороги, которую Саныч не одобрял еще тогда, когда она была только в проекте.

– Куда она ведет? – спросил Кашин.

– В одну сторону – через железку, переезд в область, туда – к жилым кварталам, к дачкам, – объяснил Саныч.

Никаких видимых следов транспорта на ней не обнаружилось, хотя искали старательно. Добросовестный Кашин и недовольный Анчар обследовали обе стороны дороги, но след не возобновился. Остапчук тоже ничего не нашел.

– Что, Паша? Выпускаем народ?

– Да, пусть разомнутся, – вздохнул Кашин.

После них дотемна рыскало множество людей, в основном с молодым острым зрением. Обшарили каждую развалину, каждый куст, все углы, но, конечно, никакой сумки не обнаружилось.

Наутро стало известно, что кассирша Татьяна Макаровна скончалась, не приходя в сознание.

…Капитан Сорокин, который два дня до того отсутствовал, тотчас по прибытии отправился не на службу, а прямиком в больницу, к главврачу. Маргарита Вильгельмовна Шор, занятая писаниной многочисленных бумаг, представлений, отношений, сначала попыталась его выставить, потом сделать вид, что не понимает, о чем он, – но не на такого напала. Сорокин мягко, но наотрез отказался уходить, да еще и принялся укорять:

– Вот если бы я знал, что писать, я бы вам помог. А вы вот все знаете, все можете, все понимаете, а помочь не хотите.

Шор, наконец, сдалась и обреченно спросила:

– Чем помочь? Что вы опять от меня хотите?

– Прежде всего узнать о здоровье товарища Пожарского.

– За этими сведениями – в регистратуру, первый этаж…

– А там говорят, что мальчик напоролся на ужасный гвоздь, что пребывает в шоке, и консилиум ведет речь об ампутации.

– Это интере-е-е-есно, – протянула главврач и отложила перо, – от кого же вы получили такие интригующие, такие уникальные и абсолютно лживые сведения?

– От меня, Маргарита Вильгельмовна, – доверительно признался капитан.

– И смысл этого анекдота?

– Смысл в том, чтобы этот анекдот был рассказан любому товарищу из главка, который покажется на горизонте.

– Долго? – коротко уточнила Маргарита Вильгельмовна.

– Хотя бы неделю.

– Хорошо, попытаемся. Потому что у Николая на самом деле ничего серьезного.