Жить сердцем

По традиции казахов, кудалык считался помолвкой, но иногда родители объединяли это с узату и сразу же передавали невесту жениху. После узату они уже не имели права забрать её назад или вернуть калым.

Так же решили сделать и родители Кайши, потому что им было не по карману проводить столько тоев. Сам узату тоже был в узком кругу.

Лай на мгновение замолк, потому что собаке кинули кости, лакомство, которое обожает любая собака. Многие любят угощения. Когда люди собираются за столом, суть в том, чтобы вкусно поесть, посидеть вместе, обсудить новости и просто пообщаться. Испокон веков застолье было важным в любой культуре. В этом процессе рождались новые идеи, новые связи, новые вкусы. Казахи, привыкшие кочевать и живущие общиной, понимали, что в суровой степи невозможно выжить одному. Поэтому они всегда были и остаются уже долгое время гостеприимным народом. И богатый и бедный ставит на стол всё, что есть у него дома. Для дорогих гостей у хозяйки всегда найдётся какой-то вкусный припасённый кусочек. У почётного гостя есть своё такое же почётное место – төр. И этому гостю дают самые вкусные куски, самые лучшие яства и угощения. Лишь бы гость ушёл сытым и довольным.

Кайша услышала из окна улюлюканья, детский смех и крики. «Куддар келди», – кричали дети, радуясь. Это были почётные гости. Людей, которые становятся роднёй, после женитьбы молодых называют «кудалар». И им положено самое лучшее место в дома, тор.

Кайша сидела за шторкой, большой длинной бордовой занавеской. По правилам она не должна была видеть жениха, только его руку. Они обменивались рукопожатием, это было их знакомство. В этом ритуале было столько волнения и таинственности, что у любой юной девушки замирало сердце. А вдруг там за шторкой её джигит, её герой, который пленит её сердце, и она будет безгранично счастлива?

Каждая девушка в любое из времён мечтает о большой любви, хочет быть счастливой раз и навсегда. Каждая грезит надёжным, любящим и заботливым мужчиной. И в этот момент ей так мало нужно для счастья. Лишь бы её мечты осуществились и ожидания оправдались. Также и Кайша сидела в ожидании. А вдруг?

Гости шумно зашли в дом, сразу повеяло тёплом и чужим запахом. Первое, что почувствовала девушка, – чужой запах. Сердце так сильно колотилось от волнения.

Гормоны в этот момент горели красной лампочкой, и такими же были щёки Кайшы.

– Ну и где же наша красавица келинжан? – спросила громко женщина. Потом почему-то стало тихо, слышны были тяжёлые мужские шаги, шторка слегка зашевелилась и появилась рука, большая мужская крепкая рука. Кайша растерялась в первые секунды, это было страшно. Держать чужую мужскую руку. Но, справившись с волнением, она прикоснулась к его руке. Он мягко взял её ладонь в свою и подержал так несколько секунд. В это время гости начали петь песню, хлопать и поздравлять друг друга. Кайша убрала руку, и красный румянец не сходил с её лица и стал просто алым. Ещё в маленькой комнате стало резко душно от большого количества людей.

Через несколько минут шума за шторку зашли две женщины, поцеловали Кайшу в щёки и надели на её голову платок, а в уши серьги. С этих пор она считалась их снохой – келин, и дочкой. Они обязаны были о ней заботиться, кормить, одевать, обувать и любить её, как родную дочь.

Но либо время тогда было такое, либо сердца матерей сыновей были чёрствыми, либо по праву положения «я терпела, теперь твоя очередь». Чаще к юным девушкам относились как к чужой, и ещё хуже не давали и лишали её каких-либо прав. Они как будто покупали себе домработницу и служанку.

Путая традиции и воспитание с грубостью и собственничеством, из молодой и красивой девушки её превращали в злобную и измученную женщину.

Но это было не всегда, в каждой семье было по-своему. Где-то сноху принимали как родную дочь, оберегали и относились с любовью и уважением. И в то время это было большой редкостью. Юные девушки знали об этом, и их готовили к этому в родном доме. Что и как должна делать сноха в доме, молодая жена. И Кайша тоже об этом знала.

Гости поели, попили и собирались уходить. Это был самый волнительный момент для девушки. Она должна уйти вместе с ними из родного дома к совершенно чужим людям. Насколько это тяжело и больно, знает только девушка, прошедшая через это в таком юном возрасте. Сепарация от родителей происходила резко, грубо и очень болезненно, взрослели такие дети моментально. Потихоньку стали выходить гости, и мать зашла за шторку.

– Всё ли ты собрала, кызым? Я там положила тебе свежее бельё и сорочку. Выполняй всё, чему я тебя учила. Помни, самое главное почаще опускай глаза перед ата-ене. Теперь это твои родители. Слушайся их. Мать говорила холодно и сдержанно, но голос её слегка дрожал. Она за день до этого выплакалась уже, но отпускать дочь из дома, не зная, как сложится её жизнь, было очень сложно каждую минуту. Это невозможно просто выплакать и отпустить, нужно время.

– И самое главное, күним, каждое утро просыпайся и каждую ночь засыпай с Бисмиллях. Аллаға тапсырдым. Пусть Аллах благословит тебя, бағын ашылсын. Я желаю тебе счастья, доченька.

С этими словами она взяла дочку за руку и повела её к выходу. Кайша, опустив взор, шла за ней. Её котомку сзади нёс братишка. Он единственный из детей понимал, что происходит. И молча по-мужски переживал расставание с сестрой.

Большая часть гостей уже уехала, осталась только одна бричка, на которой поедут молодые. Кайша по очереди обняла и попрощалась с каждым. Крепче всех она прижимала маленьких. Братишке 13 лет, который остался после неё, она сказала присматривать за родителями и всегда во всем им помогать. Обняв мать и отца, Кайша почувствовала жгучую боль в области груди. Но слёз не было. Они застыли камнем в груди, только прожигая её. Так начиналась взрослая жизнь молодой девушки. Её посадили на бричку и увезли.

                                         * * *

За десять лет Кайша родила своему мужу шестерых детей. Два мальчика и четыре девочки. Как раз в это время наступили более тяжёлые времена. Тогда нелегко было всем, и бедным и богатым. Российская империя вторглась в жизнь кочевников, как колесница с огнём. Забирали всё: скот, имущество, взрослеющих сыновей. Относились к казахам как к неучам и чернорабочим. Не давали заниматься рыболовным промыслом, ставили свои сети. Рыбакам приходилось выходить в открытое море и ставить сети там. Это было очень опасно, и многие умирали в поисках еды.

Кайша за это время стала статной и взрослой. Её муж был старше её на 8 лет. Начали жить они неплохо. Кайша была воспитанна, он аккуратен. Но главной в доме была ене. Она делала всё, чтобы прищучить жену сына. Когда ей что-то не нравилось, она говорила сыну «Ур мынаны», что означало «Бей её». Муж был послушным сынком и, если что-то им не нравилось в поведении Кайши, он брал плеть, висевшую на стене, и ею побивал жену. С этой плети пошла любимая фраза казахских мужчин «Әелди бастан, баланы жастан», что означало «воспитывай жену с самого начала, а ребёнка с детства».

Кайша не сопротивлялась. Её сломали. Сначала родители, «продав за скот», потом эта семья, которая показывала ей каждый раз, смотри, какая ты несчастная, родившись девочкой. Твоя доля – быть послушной скотиной и слушать своего мужа. И неважно, что он тупой маменькин сынок, но он глава семьи. Единственной её отдушиной были дети и братишки с сестренками, которые иногда приезжали к ним.

Она весь год собирала разные подарки им, откладывала всё самое лучшее, припрятывала лучший кусочек, сахарки и сладости. И один раз в два года летом, ей разрешено было ездить к своим или им приезжать к ней. Тогда Кайша была счастлива. Она улыбалась, только когда приезжала и обнимала своих родных.

Безумно по ним тоскуя, она наслаждалась каждый секундой рядом с ними, радуясь, что все они живы и здоровы.

Других радостей у женщины не было. Её счастье были её дети, её родные. Мужа она никогда не любила, она и не знала, что такое любовь. Знала, что такое супружеский долг, знала, что нужно было «любить» мужчину по первому его требованию, но никогда она не знала, что такое страсть и удовольствие от ласки любимого. Юная озорная девочка превратилась в загнанного зверька. Её не радовали ни подарки, ни украшения, ни еда, ни гости. В современном мире, это выглядело бы как затянувшаяся депрессия, и её уже пошли бы лечить все кто смог.

А тогда это была её жизнь. С нелюбимым мужем, с жестокой свекровью, с болеющими и умирающими детьми. Женщины того времени беременели и рожали сколько даст бог, сколько могли, столько и рожали. Главная ценность казахской женщины была как в матке, которая способна рожать. Без врачей, без ухода, без послеродовой депрессии. Дети умирали от холода, от болезней. Мать оплакивала своё дитя и рожала следующего. Так же и Кайша, у неё были выкидыши, были двое младенцев, которых она похоронила еще совсем грудными. Оттого она любила детей ещё сильнее. Каждого своего дитя она называла любя «кулыным». И глядя на их личики, была в те моменты счастлива. Это было её женское счастье. Её дети были и смысл и вообще её жизнь. Нерожающую женщину просто меняли на другую, а такую оставляли как работницу, заставляя делать самую чёрную работу, если она была из бедной семьи. Вообще девочке из бедной семьи доставалась тяжёлая судьба.

Поэтому многие хотели рожать сыновей. Но девочки были и живучее. В младенчестве из болезней выходили больше девочки.

Потом наступил голод. Тяжёлый и мучительный. Царская империя «заморила» голодом казахскую степь. Кайша в то время похоронила еще четверых детей. Не от голода – от болезней. Смерть просто гуляла по степи. Из семьи из девяти-десяти детей в живых оставались один или два. Иногда вымирала вся семья.

И это время пережила Кайша. И как будто принимая её жертву своим счастьем, Аллах сохранил всех её братьев и сестёр. Как они выжили, знают только они.

Умерла и свекровь Кайши. От старости, не от голода. Тяжёлая судьба, тяжёлые времена. «Женское счастье», слово тогда было не то что неуместно, это было бы издевательством. Счастьем для женщины было родить ещё детей, чтобы утолить горе от потерянных.

И после этих голодных времён люди тяжело, но оправились. И Кайша понесла ещё ребёнка. Она готова была к его потере. Но надежда в ней жила очень сильно. Этот малыш был для неё как луч солнца. Двое оставшихся в живых детей уже окрепли, но их забрали братья мужа, которые потеряли всех детей, и о возврате их назад муж сказал даже не заикаться.

Они жили в соседних сёлах, Кайша тосковала по ним безумно, но ей не разрешали с ними даже видеться. И этот малыш в её утробе был единственной её зацепкой за жизнь, последней попыткой выжить.

Наверное, это единственные 9 месяцев счастья женщины. Она каждое утро просыпалась ради него, говорила с ним, поглаживая животик, улыбалась блаженно и целый день ходила пела песни, смеялась, была счастлива. Она улыбалась каждому лучу солнца, была нежна и ласкова и с мужем, и с родными мужа, и с животными, и со всем миром. Глядя на неё и не зная её судьбу, все, наверное, подумали бы «какая счастливая женщина». Её глаза сияли особенным светом, щёки были румяные и свежие. Она как будто только начала жить, как будто только вышла замуж и это её первенец. И муж не был уже так противен, как будто жизнь заиграла новыми красками. И когда пришел срок рожать, она с особенным счастьем и упорством родила этого малыша. Родился мальчик, маленький, немного недоношенный, но живой.

Кайша плакала от счастья, прижимая его к себе так крепко, как будто только стала мамой и впервые в жизни она была так счастлива. И это счастье она чувствовала всем сердцем.

Малыш прожил ровно неделю. Ночью на седьмой день, когда Кайша спала, ей внезапно стало холодно, тело сжал жуткий холод. Она соскочила с кровати, подбежала к люльке, и всё поняла. Она не один раз видела, как остывало тело мла-денца.

У неё не было слёз. Только дикий вопль вырвался из груди женщины. Утром пришли люди, все её успокаивали, говорили «молодая, родишь ещё». Кайша безмолвно сидела возле тела её Жалғаса («продолжение» в переводе). Когда люди более-менее перестали приходить, женщина молча встала, пошла в комнату, надела белую сорочку, подаренную матерью, когда она выходила замуж, заплела косы, надела самое красивое платье и белый платок на голову. Она не видела ничего и никого вокруг. Смотрела прямо перед собой. Так же, молча, она взяла тело своего младенца, завернув его в одеяльце, незаметно вышла из дома. Никто не обратил внимания, все были заняты суетой предстоящих похорон.

Кайша тихо шла в сторону реки. Ветер трепал выбившиеся из-под платка волосы. Женщина смотрела прямо перед собой куда-то вдаль. У реки был обрыв, с которого ей, бывало, хотелось спрыгнуть, но всегда держали дети, любовь к ним. Её счастьем были они. Не знала женщина больше ничего и даже не пробовала какое-то другое счастье.

С широко открытыми глазами она начала громко петь песню, колыбельную своему сыночку. Её лицо было белым и как будто безжизненным, взгляд был стеклянным. Она медленно подошла к обрыву, резко закончила петь. Посмотрела на небо, на мёртвого сына, обняла его сильнее и прыгнула вниз, крепко прижимая к себе.

Это была обычная жизнь обычной казахской женщины. Все женщины тогда были сильные, отчаянные и многие несчастные, но жили. А Кайша не смогла больше нести эту боль. Была ли она счастлива? Наверное, да, в тот миг уходя со своим долгожданным сыном, потому что, умирая, она улыбалась.

                                         * * *

Поездка домой наполнила её как всегда, и ей стало реально легче и уже не так страшно. Им завтра уже нужно было ехать домой, и Айнаш решила прогуляться и подышать свежим воздухом. Она любила, приезжая к родителям домой, ходить по местам детства. Это придавало ей всегда сил и вдохновения. На улице слегка вечерело. Она тепло оделась, укуталась в синий папин старый шарф, почувствовав его запах, и так тепло стало на душе, как в детстве. Айнаш пошла по любимым улицам и начала прокручивать последнюю работу в голове, нужно было докрутить свои размышления.

Это была история её рода. Часть её самой, в ней текла степная кровь кочевников, послушных женщин и суровых мужчин. И для Айнаш это было как отголоски и её жизни. Порой она тоже не знала, спрыгнуть со скалы или убежать, подчиниться или защищаться, любить или ненавидеть. Ей важно было именно проговорить свои истинные чувства и мысли. Она включила диктофон, чтоб не потерять важные осознания:

«Я вот, например, вроде тоже вышла замуж по любви, меня никто не заставлял. Меня никто не бил, не отнимали детей, не мучали и не унижали, я не голодала и не видела многих жизненных трудностей. И в принципе времена, конечно, другие. При том, что женщины водят машину, возглавляют компании, разводятся, дети так не умирают, как тогда, есть медицина, есть свобода, есть финансы, есть возможности. Но при этом мужья до сих пор бьют своих жён, до сих пор могут запирать в домах, наказывать рублём, унижать, оскорблять, вешают камчу на стену, как символ власти. Да, этот мир создан для мужчин, но ведь в исламе говорится «оберегайте женщин». Пророк Мухаммад перед смертью сказал: «Хорошо относитесь к женщинам», три раза повторил, это достоверный хадис. Почему же наши мужчины не следуют за этой сунной, но следуют за традициями предков-язычников? Отживёт ли когда-нибудь, или перестроится патриархат? Или женщинам нельзя позволять проявляться, и пословица наших предков будет жить ещё долго и передаваться новым поколениям?

Та женщина, Кайша, разве не имела она права быть счастливой? Обнимать и ласкать любимого мужчину? Не имела права не отдавать тех двоих детей, которые у неё остались? Она стала заложницей своего времени? Возможно, и сейчас есть какая-то несчастная Кайша, которая берёт своих троих живых детей и прыгает с ними в открытое окно, потому что не знает, как поступить, потому что продавлена и подавлена. Как нам растить своих детей, дочерей? И хочется не быть той «я сама», но и при этом быть любимой и уверенной в своём мужчине.

Я не призываю читателя ответить на мои вопросы, но это мысли, которые назрели у меня и, наверное, заложены в моих кодах ДНК. Может, это голос моих предков во мне, тех несчастных женщин, которые хотели и не могли быть счастливыми. А я хочу. Хочу обнимать любимых, хочу идти и ехать туда, куда могу.

Имею ли я на это право? Честно ли это по отношению к моей той прабабушке? А что если бы я увидела Кайшу, что бы я ей сказала? «Беги из родительского дома, не позволяй сломать свою судьбу ни ради кого, беги от мужа-тирана, забери своих детей, будь смелой и в этом будет твоё счастье»? Послушала бы она меня?

Почему-то думаю, нет. И знаешь почему, потому что это страшно менять что-то в своей жизни, идти наперекор системе, когда тебя бьёт плетью человек, которому ты рожаешь детей и ублажаешь ночью, а днём кормишь его из своих рук, то это страшно, психика уже сломлена. Потому что так не должно быть. Потому что Аллах сотворил женщину для того, чтобы мужчина находил успокоение в ней. И она в нём. А Кайше даже не дали выбора».

Айнаш нажала на стоп диктофона. Когда она писала про Кайшу, невольно осознавала свои точки отношений с мужем. И это было сложно. Она понимала, что водоворот историй, мыслей и событий уже начинает нести её куда-то, куда она ещё не знала, но её уже заворачивало, и нужно было набирать воздух в лёгкие и нырять в это.

Раз она ничего про женское счастье сходу не придумала, то, может, она уже и не любит мужа? Естественно, что после таких известий живой страсти уж точно нет.

Только недоговоренность и куча обид, неисполненных желаний и совместных разбитых мечтаний. Тем более что она в последнее время заметила, как муж стал проявляться. Она как будто сняла очки и увидела его другим. Если раньше он забирал детей со школы, то сейчас его совсем не было дома. Он молча уезжал и приезжал под утро. Ни с кем не говорил, но при этом глаза сверкали и он по виду был счастлив, а, приходя домой, становился угрюмым и печальным.

На днях он пообещал сыну свозить его на хоккейный матч, который они так любили вместе, и просто забыл о нём. Много чего в нем изменилось, либо она просто раньше этого не замечала. Она как будто увидела в нём другую, плохую сторону его личности, чужую, которую он либо скрывал, либо она просто проявилась только что.

Ему откровенно стало плевать на семью. При этом он и уходить не хотел. И на каждую попытку поговорить, он убегал, либо огрызался, либо говорил: «дай мне время, это пройдет».

«И как долго это будет продолжаться?» – думала Айнаш. Как Кайша, терпела до последнего. Может, у неё тоже такая родовая программа? Но ведь она не Кайша, и время другое. Сейчас можно просто развестись и жить так, как хочешь. Каково это было бы сейчас развестись? От одной мысли стало страшно. Она не представляет свою жизнь без Данияра. А может, это временно, и он успокоится и это пройдёт?

«Нужно поскорее закончить с этим заданием, – промелькнула мысль, – А то Бог знает чем это закончится. А что я потом буду делать? Если разведусь, например, и писать если перестану? А кому я могу быть интересна?»

                                         * * *

В прогулке Айнаш не заметила, как пролетело время, уже был вечер. И она только сейчас поняла, что ушла в процесс. Стало совсем темно, она слегка замерзла и решила идти домой. Она поняла, что писательство помогает ей не убегать от своих проблем, а решать их. И для неё самой сейчас, наедине с собой и в этой боли, было очень важно.

– Мама, – услышала она голос сына. Санжар стоял возле калитки и звал её.

– Сынок, ты что раздетый, замёрзнешь же, – увидев его, побежала к нему Айнаш и начала укрывать его папиным шарфом.

– Я вышел искать тебя, запереживал, что тебя так долго не было, и уже темно, – взволновано сказал сынок.

– Я вышла прогуляться, решила пройтись по местам детства, – улыбаясь, ответила Айнаш.

– Мама, ты бы нас предупредила, я всегда за тебя волнуюсь, – обнимая её, произнёс с заботой Санжар.

– А что делают ажека с атакой? Айлин дома? – смотря с любовью на своего подрастающего и заботливого сына, спросила Айнаш.

– Да, все дома. Ажека нажарила баурсаков, пойдём чай попьём вместе. Я что-то переволновался, пока искал тебя, – улыбаясь, предложил сын. Айнаш кивнула, прижала сына крепче и, обнявшись, они пошли домой. На улице пахло свежестью и так уютно сияли звёзды в небе. Так спокойно стало ей на сердце. Родители и дети рядом, всё хорошо.

Остальное обязательно наладится, решила Айнаш и пошла пить чай со своей семьёй.

                                         * * *

Айнаш сидела у окна, держа телефон в руках. Они сегодня собирались ехать домой, но погода что-то не заладилась, всю ночь лил проливной дождь и был порывистый ветер. И они решили ещё пару дней побыть у родителей. В комнате было тихо, только за окном кричали птицы, но ей казалось, что этот крик звучит внутри неё. После написания и осознания истории Кайши в ней как будто заиграли какие-то новые струны, она много что переоценила за эти пару дней.

Еще сегодня утром она прибирала в комоде у родителей и нашла их свадебные фотографии и совместные фото с их поездок за границу с детьми, и ещё где они только поженились и дочка была совсем малышкой. Эти фотографии навеяли воспоминания и грусть, и вызвали волну эмоций.

«Когда же всё изменилось?» – с грустью смотрела Айнаш на эти фото и понимала, что как тогда уже не будет, либо они пройдут этот сложный период и станут ещё крепче как семья, либо всё развалится, как карточный домик, и останется лишь пепел от счастливых лет.

Внезапно экран телефона мигнул, и на нём появилось знакомое имя.

Данияр.

Она не хотела отвечать. Каждый раз, когда он говорил, в ней что-то ломалось, но палец сам провёл по экрану, и глухой голос мужа ворвался в её утро.

– Айнаш, где ты? Почему ты не отвечаешь?

Она молчала.

– Дети в порядке? Что ты молчишь? Почему ты так со мной?

– У детей всё хорошо, не волнуйся за них. Как я с тобой? Скажи мне, а почему же ты так со мной, Данияр? – её голос звучал спокойно, но внутри закипал вулкан.

На другом конце провода повисло молчание.

– Нам нужно поговорить, Айнаш, так и будем бегать друг от друга? Вы у родителей? Возвращайтесь домой, мне вас не хватает.

– К кому ехать? К тебе? Или к вам? Или ты уже привез её к нам домой?

– Айнаш, не начинай. Я не хочу терять тебя. Но и её тоже. Так сложилось. Ты мать моих детей, я тебя люблю. Я люблю вас обеих. Ты можешь злиться, можешь не отвечать, но это правда. И я не хочу рушить нашу семью. Всё может остаться, как есть. Не могу тебе объяснить эти чувства. Ты женщина и вряд ли поймешь меня.

Айнаш прикрыла глаза, глубоко вдохнула.

– А ты сам слышишь, что говоришь? Семья? Какая семья, Данияр? Где в этом слове место для меня?

Он тяжело вздохнул, словно устал объяснять очевидное.

– Я понимаю, тебе тяжело, но подумай…

– Ты вообще представляешь, каково это – быть в этом треугольнике? Ждать, пока ты выберешь? Пока ты решишь, сколько любви мне оставить, а сколько ей?

– Я не выбираю, Айнаш. Я уже выбрал. Я хочу быть с вами обеими. Я смогу вас обеих обеспечивать, я буду рядом. Разве тебе от этого станет хуже?

– Мне станет хуже, Данияр. Потому что я не могу делить мужчину с другой, я даже не представляю, как это возможно. Я хочу либо всё, либо ничего. И нам нужно что-то решить окончательно. Я так больше не могу и не хочу.

– Ты серьёзно? Ты правда думаешь, что сможешь без меня? – возмущенно и с издёвкой в голосе проговорил медленно растягивая слова Данияр. – Как ты будешь жить, Айнаш? На этой своей писанине? Да ты и три дня не протянешь без моей помощи.

Она почувствовала, как внутри что-то хрустнуло.

– Ты всегда так думал? Всегда смотрел на меня сверху вниз? – у Айнаш словно рушились какие-то замки. Скорее всего, в этот момент рассыпалось на части доверие, накопленное годами.

– Я просто реалист. Будь честной с собой: тебе нужны деньги, стабильность. Да и дети… Ты правда хочешь растить их без меня? И думаешь, сможешь? – по тону было слышно, что он проявлял преимущество над ней.

– Я хочу растить их без унижений. Без ожиданий. Без обмана, – сквозь зубы процедила Айнаш.

Он замолчал, потом выдохнул:

– Я перевёл тебе деньги. На месяц, два… Сколько тебе нужно, чтобы успокоиться.

Айнаш услышала звук уведомления и мельком взглянула на экран.

Перевод. Сумма, на которую она могла бы жить несколько месяцев.

– Для убедительности моих слов. Поверь, я лучше знаю, как будет лучше для нас. Я люблю тебя.

Она тихо засмеялась. Этот смех был сухим, пустым.