В ожидании солнца

– Ну что, новенькая? – раздался голос за спиной.

Она обернулась.

Мужчина в чёрной майке и потёртых боксёрках стоял, скрестив руки. Высокий, голубоглазый, с широкими плечами, покрытыми татуировками. На одной – змея, обвивающая меч, на другой – цифры, похожие на дату. Или срок.

– Джерен говорила, что ты хочешь попробовать бокс, – он окинул её оценивающим взглядом. – Но ты выглядишь так, будто готова сбежать.

– Я не сбегу, – резко ответила Натэлла, хотя пальцы сами сжали сумку крепче.

Келли усмехнулся.

– Все так говорят. Пока не получают первый удар.

Его голос был низким, с лёгким акцентом – не турецким, а скорее… американским?

– Ты не местный.

– А ты наблюдательная, – он бросил ей перчатки. – Надевай. Покажу основы.

Келли оказался жёстким тренером. Никаких сюсюканий, никаких поблажек.

– Колени согни. Кулак к лицу. Нет, не так, ты же не в драке на подъезде, – он поправил её стойку, и его пальцы на секунду задержались на её запястье.

От прикосновения по спине пробежали мурашки. Не от страха. От чего-то другого.

– Бей.

Она ударила по лапе. Слабо.

– Сильнее.

Ещё удар.

– Ты дерёшься так, будто боишься кого-то задеть. А в этом и смысл, – он встал перед ней. – Бокс – это не про вежливость. Это про то, чтобы выплеснуть всё, что копилось годами.

Она сжала кулаки.

– Всё, что копилось.

Развод. Одиночество. Страх.

Она ударила снова. На этот раз так, что лапа хлопнула громко.

Келли ухмыльнулся.

– Вот так. Ещё.

И она била. Снова и снова.

После тренировки он налил ей воды.

– Неплохо для первого раза. Но ты слишком зажата.

– Спасибо, – она вытерла лоб. – Ты давно тренируешь?

– Да.

– А раньше?

– Боксировал.

– Профессионально?

Он замер на секунду, потом резко встал.

– Давай без расспросов.

В его глазах мелькнуло что-то опасное.

Келли задержал на ней взгляд – долгий, пронизывающий, будто сканируя её насквозь. В его глазах вспыхнуло что-то нечитаемое: то ли вызов, то ли одобрение, то ли тень старой боли, которую он давно заковал в броню.

– Тренировки четыре раза в неделю. По два часа.

Голос его звучал как приказ, но в нём сквозила странная нотка – почти что азарт.

– Завтра. Одиннадцать ноль-ноль.

Он слегка наклонился, и на секунду Натэлле показалось, что он что-то добавит – может, предупреждение, может, намёк… Но вместо этого он резко развернулся, оставив в воздухе шлейф резкого запаха мужского пота, кожи перчаток и чего-то ещё – горького, как дым после боя.

Его движения были точными, почти механическими, будто каждое мышечное волокно подчинялось невидимым командам. Он шагнул к рингу, где уже ждал новый подопечный – крепкий парень с перебинтованными кулаками.

– Не опаздывай.

Эти слова он бросил через плечо, даже не обернувшись. И будто бы между ними протянулась незримая нить – тонкая, как лезвие, острая, как обещание боли.

А потом он растворился в ритме тренировки: удары по груше, короткие команды, хриплое дыхание. Будто и не было их разговора.

Будто она уже стала частью этого мира – мира, где боль превращается в силу, а страх – в ярость.

И Натэлла поняла: это не просто тренировки.

Это испытание.

***

– Ну как? – Джерен ждала её у выхода, куря тонкую сигарету. Дым клубился вокруг её стройной фигуры, растворяясь в утреннем воздухе, пахнущем морем и жареными каштанами.

Они познакомились несколько недель назад, в тот самый день, когда Натэлла только прилетела в Стамбул.

Это было в маленькой кофейне возле её нового дома. Натэлла, ещё не привыкшая к турецкому кофе – крепкому, как судьба, и жгучему, как невысказанные сожаления, – случайно толкнула лоток с восточными сладостями, едва не опрокинув его на белоснежное платье сидящей рядом девушки.

– Простите, я.… – замерла она, уже мысленно ругая себя за неуклюжесть.

Девушка – высокая, со светлыми волосами, собранными в небрежный пучок, и острым, как лезвие, взглядом – лишь рассмеялась, отряхивая крошки пахлавы с колен.

– Не переживай. Эти пятна – как боевые шрамы. Каждое напоминает о чём-то вкусном.

Её английский звучал бегло, но с лёгким акцентом, выдававшим местное происхождение.

– Я Джерен.

– Натэлла.

– Знаешь, обычно люди сначала пробуют рахат-лукум, а потом уже решают, нравится ли им Стамбул. Она подняла кусочек сладости, демонстративно откусив. – Но ты, кажется, начала с кофе. Смело.

Позже выяснилось, что Джерен живёт в соседнем квартале, работает в своей арт-галерее и, как сама выразилась, «знает в этом городе все места, где можно потерять голову – в хорошем смысле».

Именно она уговорила Натэллу пойти на бокс.

“– Тебе это нужно”, – сказала тогда Джерен, прищурившись. – Я вижу таких, как ты. Прилетают с одним чемоданом и глазами, полными «я-не-знаю-зачем-я-здесь». Бокс научит тебя не просто стоять на ногах. Он научит защищаться.

И теперь, глядя на потную, запыхавшуюся, но странно окрылённую Натэллу, Джерен ухмыльнулась:

– Ну что, уже чувствуешь, как твои кулаки вспоминают, что у них есть голос?

– Жёстко. Но… мне понравилось.

– Келли знает своё дело.

– Вы давно знакомы?

Джерен сделала глубокую затяжку, выпуская дым колечками, которые растворялись в воздухе, как невысказанные мысли.

– С детства. Келли и мой брат когда-то дружили.

– Келли Северайд и Керем Саер. Между ними было даже что-то большее…

Натэлла застыла. В голове звучал лишь уверенный голос с легкой хрипотцой «– Я Керем Саер… Я Керем Саер…»

– Брат?

– Ага. Пока не поссорились. – Джерен затянулась. – Но это давняя история.

– Ты… никогда не рассказывала, что у тебя есть брат.

Глаза её расширились, в них мелькнуло что-то между удивлением и внезапной настороженностью.

Джерен медленно выдохнула дым, наблюдая за её реакцией с лёгкой усмешкой.

– А ты и не спрашивала.

– Керем Саер. Мой старший брат. Глава семейного бизнеса, гордость клана Саер… и профессиональный мастер прятать чувства за деловыми встречами.

Натэлла почувствовала, как земля уходит из-под ног. Тот самый Керем. Тот, чьи тёплые руки всего несколько часов назад сжимали её пальцы, после завтрака у Бахидже. Чей смех звучал в её памяти до сих пор.

– Я…

Натэлла не понимала, это было неожиданно и весьма странно. Как тесен мир подумала про себя она… И вдруг рассмеялась – звонко, нервно, почти истерично. Её смех разлетелся по улице, смешавшись с криками уличных торговцев и гудками паромов на Босфоре.

– Я кажется знаю твоего брата.

Слова сорвались с губ прежде, чем она успела их обдумать.

Джерен замерла. Сигарета застыла в её пальцах, дым завис в воздухе, словно и он притаил дыхание.

– Ты…? Что?

– Ты думаю удивишься. Натэлла провела рукой по волосам, смахивая несуществующую прядь и начала очень быстро, и не много, волнующе рассказывать историю, приключившуюся с ней накануне и продолжившуюся сегодняшним утром.

Город вокруг будто приглушил шум. Даже ветер перестал шевелить листья платанов, заворожённый этой исповедью.

– Это так странно… Натэлла сжала кулаки, чувствуя, как дрожь бежит по спине. Стамбул настолько огромен, а я, подружившись с тобой, через несколько недель встречаю твоего брата. Она подняла глаза к небу, где кружили увесистые чайки. Это какой-то знак? судьба? Или… что?

Джерен резко выдохнула. Её глаза, обычно такие насмешливые, стали тёмными, почти чёрными.

– Мой тебе совет, хоть ты и не просила. Она бросила сигарету и раздавила её стильными дорогими кроссовками, с такой силой, будто давила что-то большее. Не влюбляйся в него.

Тишина.

Где-то вдали завыла сирена, но звук её казался приглушённым, будто доносился из другого мира.

– Хотела сказать больше… Джерен запнулась, её губы дрогнули. Впервые Натэлла видела её такой – уязвимой, почти испуганной.

– Будь осторожна.

Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые, как предупреждение перед бурей.

– Моя семья… Джерен обвела взглядом улицу, будто проверяя, не подслушивает ли кто. Одна из самых властных и опасных семей Турции.

Последние слова она прошептала так тихо, что их едва можно было расслышать. Но Натэлла почувствовала их всем телом – будто лёд, скользящий по позвоночнику.

Ветер вдруг поднялся, резкий и холодный, сорвав с дерева несколько лепестков. Они закружились в воздухе, розовые и невесомые, как первые чувства, которые уже нельзя было взять назад.

А где-то в этом городе, среди дворцов и узких улочек, был он.

И теперь Натэлла понимала – их история точно началась.

"Aşk ateşi kül istemez" – гласит турецкая пословица. "Любовному огню не нужен пепел".

Но какой пепел оставит их встреча?..

***

По дороге домой Натэлла чувствовала, как жжение в мышцах пульсирует в такт её шагам. Каждый нерв, каждая клетка будто пела от напряжения – не от боли, а от пробуждения… Но это было приятно.

Впервые за долгое время она чувствовала контроль.

Раньше она убегала. От мужа. От прошлого. От себя.

Но теперь…

Натэлла вдруг осознала:

Она больше не убегает.

Не от прошлого.

Не от чувств.

И уж точно не от правды, какой бы неудобной она ни была.

Стамбул раскинулся перед ней – шумный, дышащий, вечный. Где-то в его переплетении улиц был Керем со своими тайнами. Келли – с призраками прошлого. Джерен – наблюдающая, оценивающая, но, кажется, уже принявшая решение.

А она…

Она шла по мостовой, и с каждым шагом чувствовала, как что-то внутри выпрямляется.

Как будто после долгого сна её тело наконец вспомнило: оно создано не для того, чтобы сжиматься.

А для того, чтобы выстоять.

Ветер подхватил её волосы, смешав запах пота, моря и чего-то нового – возможно, свободы. Или просто начала.

Натэлла улыбнулась.

Впервые за долгое время это не было маской.

Это было обещание.

Себе.

***

Время, застывшее между утренней прохладой и полуденным зноем, в Стамбуле, ощущается, как будто ты стоишь на стыке двух параллельных миров. Город, раскинувшийся меж двух континентов, находился в объятиях противоречий. Азиатская сторона, словно задумчивая красавица, дрожала под серебристым дождем. Капли, прозрачные, как слезы Босфора, скатывались по листьям платанов в Ускюдаре, стекали по старинным стенам мечети Михримах-Султан, растворялись в узких улочках Кадыкёя, где уже потягивали не первый кофе рыбаки и торговцы. Воздух здесь был наполнен терпким ароматом свежеиспеченных симитов, а под ногами шуршали мокрые страницы газет, брошенных спешащими на паром людьми.

А напротив, на европейском берегу, город озарялся в лучах восходящего солнца. Золотые блики скользили по куполам Голубой мечети, играли в витражах дворца Долмабахче, зажигали огни в витринах роскошных бутиков Нишанташи. Здесь, среди шума трамваев на Истикляль и криков уличных торговцев, жизнь била ключом – туристы с фотоаппаратами наперевес, деловито шагающие бизнесмены, уличные музыканты, выводящие мелодии, знакомые каждому местному с детства.

Погода, как и сам город, подсвечивала две стороны одной жизни.

Туристы спешили за впечатлениями – на Галатскую башню, в Айя-Софию, в шумные кафе с видом на пролив. Они ловили моменты, щелкая затворами, смеялись слишком громко, пили чай с небрежной грацией тех, кто знает, что завтра уедет.

А местные жители жили в другом ритме. Они не бежали – они шли. Медленно, с достоинством, как шел бы человек, знающий, что этот город принадлежит ему навсегда. Они не фотографировали Босфор – они дышали им. Не восхищались кёфте в Султанахмете – они спорили, где они вкуснее: в этом скромном местечке у пристани или в той забегаловке у бабушки в Балате.

Но были и точки пересечения. В уличных кафе, где и турок, и иностранец закусывали лукумом терпкий кофе. В паромных переправах, где все одинаково замирали, глядя на чаек, режущих крыльями свинцовую воду. В ночных механэ, где под звуки саза и удары дарабуки стирались границы между «своими» и «чужими».

Стамбул не делил людей на местных и гостей. Он просто был – величественный, противоречивый, вечный. И в этот час, когда дождь и солнце спорили за право владеть небом, он снова напоминал: Здесь нет чужих. Город шептал: ты дома.

***

Стеклянные стены офиса Керема отражали апрельское солнце, превращая пространство в золотистый аквариум, где даже воздух казался густым от напряжения. На столе – отчеты, графики, контракты с инвесторами из Дубая, но его пальцы машинально перебирали край листа, оставляя на бумаге едва заметные заломы.

– Керем? – Голос Селин, PR-директора, вернул его к реальности. Она стояла перед ним, тонкие брови приподняты в немом вопросе. – Ты вообще меня слушаешь? Мы обсуждаем пресс-релиз по слиянию с «Arcadia Holdings». Там уже журналисты звонят, интересуются, почему ты лично не комментируешь.

– Пусть пишут, что все идет по плану, – он откинулся в кресле, пытаясь сосредоточиться на цифрах, но перед глазами снова всплыло ее лицо. Натэлла. Теплота ее кожи под его пальцами, смех, смешанный с ароматом свежего хлеба.

– Ты сегодня… необычный, – Селин прикрыла папку, изучая его. – Если это она – та самая девушка, о которой шепчутся в кулуарах, – может, стоит пригласить ее на официальный ужин? Чтобы пресечь спекуляции.

Керем резко поднял взгляд.

– Какие спекуляции?

– Телефоны раскалены. «Наследник клана Саер замечен в кафе с неизвестной». Фотографии уже у Башак-паши. – Она вздохнула. – Керем, ты знаешь правила. Личное – только после одобрения семьи.

Он сжал кулаки, но промолчал. Правила. Словно он все еще тот мальчик, который должен отчитываться за каждый шаг.

– Решу позже, – сухо бросил он, когда Селин вышла.

За окном Босфор извивался шелковой лентой, брошенной между Европой и Азией – его воды, словно раскаленный металл в кузнице богов, переливались тяжелыми ртутными бликами, будто так и не остыв с момента создания мира. Ветер шевелил шторы, принося с собой соленый шепот волн и далекие крики чаек – то ли предостерегающие, то ли зовущие.

Где-то там, среди узких улочек Султанахмета, петляющих, как восточная притча, была та жизнь, которая завладела его мыслями и так неумолимо манила. Там, где древние камни помнят шаги византийских императоров и османских султанов, где тени минаретов ложатся на землю строгими чернильными линиями, а в крошечных двориках пахнет жареными каштанами и корицей. Там, каждый переулок – это история, каждый вздох – обещание, а каждый взгляд – словно ключ от потаенной двери в иной мир.

Он закрыл глаза, и перед ним снова возникла она. Не просто женщина, а сама суть этого города – такая же противоречивая, манящая, необъяснимая. В шумных базарах, где торговцы зазывают покупателей, словно читают стихи, она казалась ему тихим двориком за высокой стеной – местом, где время течет медленнее, чем дым над жаровней с кофе.

В смешении языков, запахов, судеб – она была той самой магией, что заставляла сердце биться чаще. Не просто увидеть ее – хотелось вдохнуть, ощутить кожей, потеряться в ней, как теряются в лабиринтах стамбульских улочек.

И он знал: рано или поздно… – придёт день, когда она примет его. Не как гостя с чемоданом впечатлений, не как любопытствующего странника. А как того, кто согласен отдать ей свою тоску в обмен на ее молчание, глубокое, как воды Босфора в полночь, ее улыбку, горьковатую, как утренний чай, что подают у пристани, ее прикосновения – такие же неспешные и значительные, как волны, вечно шепчущие у подножья Галатского моста.

***

Натэлла шла к пристани, где располагался зал Келли, но мысли упрямо возвращались к вчерашнему дню. К нему. Пальцы сами потянулись к губам – будто ища след его поцелуя, неужели она ищет прикосновение, которого нет?

«Что со мной?» – ветер трепал ее волосы, смешивая запах моря с ароматом цветущих магнолий. Город жил своей жизнью: торговцы выкрикивали цены, чайки кружили над остатками симита, а в порту, тяжело вздыхая, отчаливал паром – медленный исполин, тянущий за собой рваную нить волн. Он увозил не просто людей, а целые судьбы, растворяя их в туманном мареве азиатского берега. Гудок его звучал как последний вздох перед долгим забытьем.

Телефон зазвонил, вырвав ее из раздумий.

– Ты где? – голос Джерен звучал как удар хлыста. – Келли ненавидит ждать.

– Иду, – Натэлла ускорила шаг.

– Слушай, насчет вчера… – Джерен замолчала, будто взвешивая слова. – Будь осторожна с Керемом.

– Ты говорила это уже.

– Потому что я волнуюсь за тебя! – В трубке послышался резкий вдох. – Ладно, забыли. Просто… не опаздывай.

Натэлла положила телефон в сумку, чувствуя, как в груди завязывается тугой узел.

Она свернула к пристани. Вода у пирса была прозрачной, и сквозь нее виднелись медузы – призрачные, как ее сомнения.

«А если Джерен права?»

Но тогда почему, вспоминая его руки, его смех, она чувствовала не страх, а жажду – узнать его до конца, даже если это больно?

Впереди маячил силуэт спортзала. Темное здание, будто выросшее из воды.

Она вошла. Дверь закрылась. А медузы всё плыли – бесшумно, бесцельно, будто зная то, чего она сама не решалась признать.

***

Зал пропитался запахом поражений, мужским потом и затхлым дыханием старых перчаток. Груша, к которой Натэлла наносила удары, едва успевала за ее ритмом. Каждый жёсткий контакт – это сомнение, выброшенное наружу. Керем. Джерен. Келли.

– Ты сегодня будто на взводе, – Голос Келли раздался за ее спиной. Он стоял, скрестив руки, его глаза – холодные, как лезвие, – изучали ее. – Проблемы?

– Обычная жизнь, – она смахнула каплю пота со лба.

– Вранье. – Он подошел ближе, его дыхание пахло ментолом и чем-то пряным. – Ты думаешь, я не вижу, когда человек бьет не грушу, а свои мысли?

Натэлла сжала кулаки.

– Может, просто не хочу говорить об этом.

– А может, боишься признаться, что влюбляешься в человека, который тебе не пара.

Она резко обернулась, широко, раскрыв глаза.

– Джерен- подумала она, а вслух сказала

– Ты вообще кто такой, чтобы решать, кто мне пара?

Келли усмехнулся, но в его глазах промелькнуло что-то неуловимое – то ли боль, то ли понимание.

– Я тот, кто знает Саеров лучше тебя. Керем – не монстр, но он заложник своей семьи. И если ты думаешь, что он выберет тебя вместо них… – Он резко дернул грушу, остановив ее колебания. – Ты ошибаешься.

Тишина повисла между ними, густая, как дым после боя.

– Почему ты мне это говоришь? – прошептала Натэлла.

Келли отвернулся, поправляя бинты на руках.

– Потому что ты… не похожа на других.

Он не стал объяснять, что значит «не похожа». Но в его голосе было что-то, от чего по спине пробежали мурашки.

Натэлла сняла перчатки, бросила на ринг и вышла на крыльцо зала, где ветер с Босфора остужал разгоряченную кожу. Телефон завибрировал – «Арно (видео вызов)».

– Мам! – Его лицо заполнило экран, улыбка такая же солнечная, как в детстве, с веснушками, но теперь с легкой щетиной. – Ты жива?

– В последний раз проверяла – да, – она рассмеялась, но тут же заметила его нахмуренный лоб. – Что-то случилось?

– Ты мне две недели не звонила. Я начал волноваться.

– Прости, просто… много нового.

– Нового? – Он приподнял бровь. – Например?

Она замялась. Как рассказать о Кереме? О Бахидже? О том, что она, кажется, теряет голову?

– Я познакомилась с интересными людьми.

– Людьми? – Арно сузил глаза. – Или человеком?

– Ты слишком умный для своего возраста.

– Мам, я в Оксфорде создаю стартап, а не в песочнице ковыряюсь, – он закатил глаза, но улыбка выдавала гордость. – Кстати, о стартапе… Мы получили первый раунд инвестиций!

– Что?! – Она чуть не выронила телефон. – Арно, это же…

– Да, я знаю, гениально, – он засмеялся. – Игра в жанре психологического триллера, где игрок принимает решения, основанные на реальных кейсах из психотерапии. Вдохновлено твоими рассказами.

Грудь сжало от нежности.

– Ты… использовал мои записи?

– Только то, что можно. Никаких имен, только суть. – Он помолчал. – Мам, ты уверена, что у тебя все хорошо? Ты выглядишь…

– Как?

– Живой.

Она засмеялась, но в горле застрял ком.

– Я в порядке. Правда.

– Ладно… – Он не выглядел убежденным. – Но, если этот «интересный человек» сделает тебе больно – я прилечу и лично объясню ему, почему так нельзя.

– Арно…

– Шучу. Ну, не совсем.

Они улыбнулись друг другу через экран, и на мгновение она почувствовала, как тысячи километров между ними исчезают.

Когда Натэлла вернулась, Келли стоял у окна, куря. Дым клубился вокруг него, как туман над Босфором.

– Сын? – спросил он, не оборачиваясь.

– Да.

– Похож на тебя?

– Упрямый как я. Умный – как его отец.

Келли бросил окурок и раздавил его кедами.

– Ты хорошая мать.

– Откуда знаешь?

– Потому что плохие матери не бегут в другой город, чтобы начать все заново. Они просто сдаются.

Она замерла.

– Ты… многое понимаешь.

– Я многое видел, – он повернулся, и в его глазах было что-то новое – не холод, а усталость. – И знаешь, что? Ты заслуживаешь большего, чем быть пешкой в чужой игре.

– Чьей игре?

Но он уже отошел, хлопнув по груше.

– Работаем. Еще десять раундов.

– Работаем, – повторила она, глядя на него с вызовом. Где-то за окном ветер подхватил полиэтиленовый пакет, закрутил его в безумном танце, подбросил к самым проводам – будто чья-то невидимая рука проверяла, выдержит ли ток.

Вспышка.

Ей девять лет. Берег реки. Мутная вода лижет босые ноги. Дед кричит: Не заходи далеко!" – но она уже делает шаг – любопытство сильнее страха. И тогда: холод, темнота, пузыри воздуха, рвущиеся вверх. Руки скользят по корням, ноги не находят дна – и вода затягивает её в тёмную глубину.

Спасение пришло.

Но сейчас – не река. Здесь все предсказуемо, только принятые решения и их последствия.

К чему это всё приведёт?

К новой воде, где не будет дна под ногами?

Или к тому, что наконец научится плавать сама?

Она резко встряхнула головой – время рефлексий прошло.

– Десять раундов, говоришь? – её голос звучал ровно, но в кулаках уже застывала сталь. – Тогда начинай считать.

Груша закачалась первой.

***

Вечер подкрался незаметно. Стрелки приближались к восьми, и вместе с ними приходила та особая стамбульская тишина, когда город, будто умытый вечерней прохладой, замирает между днём и ночью. Вода в проливе искрилась и переливалась, будто кто-то вылил в волны тысячи жидких зеркал, каждое из которых пыталось поймать и удержать кусочек огненного заката. Даже чайки, обычно такие шумные, сегодня молча, скользили над волнами, будто боясь нарушить эту хрупкую гармонию.

Натэлла вышла из крошечного магазинчика, что ютился через дорогу от её дома. Два на два метра, но внутри – целая вселенная: полки, ломящиеся от специй в ярких холщовых мешочках, бутылки с оливковым маслом, от которого веяло летом, и даже коробка с турецкими сладостями, аккуратно прикрытая кружевной салфеткой. В руках у неё болтался пакет с бутылкой вина, минералкой и маленькой баночкой оливок – тех самых, с лимоном и розмарином, которые она полюбила с первого раза.

Домой она шла неспешно, наслаждаясь тишиной. После тренировки тело гудeло приятной усталостью, а в голове роились мысли. Чем заняться в этом городе? Может, вести терапевтические группы? Или преподавать в колледже? А может, взяться за тренинг-менеджмент – она ведь всегда умела слушать и вдохновлять…

Мысли прервал звонок.

Керем Саер.

Его голос в трубке звучал тепло, с лёгкой хрипотцой, будто он только что проснулся или, наоборот, уже устал от долгого дня.

– Поужинаем завтра?

Не дожидаясь ответа, он продолжил, словно размышляя вслух:

– Я тут подумал… Дневной кофе у нас был. И завтракали уже вместе. И как-то… будто чего-то между этим не хватает.

Пауза. В трубке – лишь его ровное дыхание.

– Как думаешь?

Натэлла замерла. В голове пронеслись слова Джерен: "Будь осторожна". Но сердце уже билось чаще, а губы, предав её, сами выдали:

– Наверное… не хватает ужина.

Тишина. Где-то на фоне у него шумел город – гудки машин, далёкие голоса. А в её ушах звенело только это молчание, густое, как мед, сладкое и опасное.

– Тогда завтра. Семь вечера.

Он не сказал: "Я тебя встречу" или "Приходи". Просто "Семь вечера" – как факт, как что-то неизбежное.

И она поняла: это уже не предложение.

Это обещание.

Она положила телефон и подошла к окну. Закат, как догорающая свеча, бросал последние блики на воду, пока Босфор не растворился в объятиях надвигающейся тьмы. Где-то там, на другом берегу, он сейчас думал о завтрашнем ужине. А она…

Она взяла бокал, налила вина и подняла его к свету.