Дом, пропахший яблоками

А он стоял перед камерами и говорил, что ему просто повезло, что на его курсе были ребята более талантливые, но выбрали почему-то именно его. При этом он улыбался такой улыбкой, глядя прямо в камеру, что Виталий каждый раз думал: «Он улыбается мне. Он смеется надо мной!» И от этого хотелось выть и биться головой о стену.

– Ну, уж если такие типажи нужны современному кино, то мне за него стыдно. Сашка никогда не был ни особо талантливым, ни харизматичным. С такой физиономией можно играть бандитов, но, уж никак не следователей. – Возмущенно обсуждал Виталик Сашку с такими же безработными бывшими однокурсниками.

Те грустно кивали, прятали глаза, в которых светилась неприкрытая зависть, и мечтали оказаться на Сашкином месте. Самые удачливые из них устроились на службу в театры и пока были заняты в основном в массовках. А остальные бегали по многочисленным кастингам, как теперь модно было называть пробы актеров. Но фильмов снимали мало, и сыграть в эпизоде мечтали даже опытные актеры. А до Новогодних елок оставалось еще два с половиной месяца.

«А к Новому году должен родиться ребенок!» – С тоской подумал Виталий.

Он тогда приехал домой от Светки и решил объявить Вике, что они абсолютно чужие и ему нужна свобода. Они со Светкой даже отрепетировали все. Смеялись. Светка классная баба. Ну, старше его на пять лет, но это не заметно. Она в оркестре играет, папа у нее композитор. Упакована полностью: квартира, машина, загородный дом, родители в Италии дом имеют. Виталий уже прикидывал, как сладко заживет в такой семье.

Но он все оттягивал этот разговор с Викой. Сам не мог понять почему. Ни жалости не было, ни любви не осталось. А не хотелось видеть ее глаза, из которых катятся слезы.… Эх, и что он маму не послушал, когда жениться решил? Сейчас бы никаких проблем не было.

В тот вечер он ее ждал, а она все не шла. И сначала он решил, что устроит ей сцену ревности, но потом струсил, лег на диван, и притворился спящим. А утром это известие….

Он снова провел ночь у Светки. Она сказала: «Даю тебе два месяца или расстаемся!» И как жить? Вика, ребенок, Светка…. Как бросить женщину с ребенком? Воспитание не позволит. А жить с нелюбимой женщиной и ребенком, который не нужен, как? Как?!

Два месяца еще. Можно еще два месяца жить, как он жил эти полгода. Гулять со Светкой, а Вике сказать, что снова едут на натуру. А можно вообще соврать, что в Италию едут доснимать. У нас, то уже холодно, а там еще тепло, и Светка все зовет его слетать к ним на озеро Комо, где родители дом имеют.

«Ладно, пока живем еще, а там дальше посмотрим. Будем переживать неприятности по мере их поступления».

Но неприятности родились на два месяца раньше положенного.

Вика к концу дня почувствовала себя плохо. Ныла спина, тянуло живот, да не просто так, а какими – то приступами. Боль то исчезала, то вдруг возвращалась с новой силой. Заставляя Вику приседать на корточки и тихо постанывать. В таком положении ее и обнаружила Майя Петровна, пробегавшая по коридору.

– Викуль, ты чего скрючилась?

– Не знаю, что-то живот болит, – жалобно прошептала Вика. – Но я сейчас посижу так немного и отпустит.

Но в этот раз боль не отпустила. Вика взвыла и потеряла сознание.

Очнулась она уже в машине скорой помощи. Рядом сидела Майя и держала ее за руку.

– Майечка, а куда мы едем?

– Рожать, – кивнула Майя Петровна.

– Как рожать? Еще рано! У меня ничего не готово! И с мамой я так и не созвонилась. – Заплакала Вика.

– Ничего. Все поправимо.

– Майечка, позвоните мужу моему и пусть он с мамой свяжется.

– А кто это у нас плачет? Никаких слез! Силы надо беречь, они вам сейчас потребуются, – грозно прикрикнула пожилая, уставшая докторша.

Силы уже давно кончились. Даже на стоны их не осталось, а ребенок все не появлялся. Врачи ругали Вику, что она не встала на учет и им приходится работать вслепую и ребенок не успел занять правильное положение, а Вика все не давала согласия на кесарево. Она представляла, как ужаснется Виталий, увидев ее жуткий шрам на животе.

Но тут вошел высокий худой доктор, похожий на Айболита, и грозным голосом стал отчитывать всех, что так затянули роды и измучили ребенка и роженицу и надо срочно давать ей наркоз, иначе ребенка можно потерять.

Спорить у Вики сил не было.

Глаза она открыла в большой палате, остальные несколько коек были пусты. Вика поискала глазами кроватку с младенцем. Она часто видела в фильмах, как рядом с матерью стоит белая люлька и в ней посапывает кроха в белой шапочке. Но, ни кроватки, ни крохи рядом не было и вообще никого не было.

«Что со мной? Где ребенок? Или, может, его нет? Ведь я не встала на учет и теперь его у меня забрали, как не нужного у плохой матери. И почему я ничего не помню? Женщина не может забыть роды. Или может?»

С большим трудом Вике удалось сесть на кровати и коснуться босыми ногами холодного пола. Собравшись с силами, она попыталась подняться, но ноги отказались ее слушаться, и Вика снова плюхнулась на кровать.

–Эй, кто- нибудь! Эй! – Но крик ее, похоже, не долетал до темнеющей двери.

Было тихо и темно и за большим больничным окном и за стеклянной дверью. Ощущение полного одиночества, от которого и хорошо и страшно.

Вторая попытка вышла удачной, ноги подчинились, и девушке удалось подняться. Сразу заныл и загорелся низ живота. Дотронувшись до него, Вика почувствовала тугую повязку и тихо, опираясь на спинки пустующих кроватей, побрела к выходу.

В полутемный коридор Вика вышла, почти теряя сознание от боли и слабости. Где-то вдалеке слабым светом горела лампа, и Вика попыталась пойти на этот свет. Но через мгновение свет исчез, вязкая тьма вдруг обволокла ее и потащила куда-то вниз, причиняя боль.

– Ты чего это выдумала в ночи по коридорам шастать? – Было первое, что услышала Виктория, открыв глаза в своей палате.

– Я только хотела узнать, как мой ребенок. А то я так и не знаю, кого я родила.

– Три девки сегодня появились. Одна в боксе лежит, слабенькая очень. Еще не понятно, выживет ли? Одна с мамашей в платной палате. И одна щекастенькая спит в отделении. Так что не волнуйся, мамаша, завтра принесут тебе твое сокровище. Прожорливая девка будет, – улыбнулась нянечка.

– Моя – та, что в боксе. Не доносила я.

Нянечка еще хотела что-то сказать, но взглянув на Вику, только махнула рукой.

– Я тебе сейчас чаю принесу. Хочешь чаю сладкого?

– Очень хочу! А не знаете, мужу моему сообщили?

– А это завтра у врача своего узнаешь. Он придет и все тебе расскажет.

День выписки был шумный. От этого было немного страшно. Все кричали, махали зачем – то разноцветными шариками, цветами. Словно, взрослые люди не понимали, что маленьким ни шум, ни шарики не нужны.

А мне хотелось скорее оказаться на руках у мамы. И чтобы вокруг нас никакого шума не было. Получилось почти так, как я и хотела. Нас с мамой встречала только старенькая бабушка. Она шепотом поздравила маму, улыбнулась, Отчего лицо ее все покрылось мелкой паутинкой. А потом взяла меня к себе на руки. И оказалось, что у нее на руках намного теплее и спокойней. Я тут же уснула и не слышала, как плакала мама…

– Бабушка, а ты как здесь? – Вика оглядывалась в поисках своей группы встречающих.

Виталий пришел к ней в больницу через два дня, когда Вика уже не могла найти себе места от волнений. Ни сумки, ни телефона у нее с собой не оказалось, и она уже думала, что мужа никто не предупредил и теперь надо как-то с ним связаться.

Весть о рождении дочери он воспринял прохладно. Во всяком случае, ни ласковых слов, ни поздравлений она от него не услышала. И в ее палату никто не вносил букетов роз и корзин с фруктами, как девушке из платной палаты. Муж равнодушно скользнул по ней взглядом, и желания видеть дочь не выказал.

А Вика не отходила от бокса, где лежала девочка. Странно, но как она ни прислушивалась к себе, никаких теплых чувств к ребенку у нее не возникало.

«Наверное, это потому, что я родила ее рано? Вот если бы она появилась на свет через два месяца, как положено, то и мое материнское чувство проснулось бы к тому времени».

Вика переживала, плакала то и дело, ощущая себя одинокой и никому не нужной.

– Ты чего плачешь постоянно? – Однажды спросила ее смешная белокурая кудрявая девушка из соседней палаты. – Вроде не одна. Я видела, какой к тебе красавчик приходил. Парень твой?

– Муж, – улыбнулась Вика.

– Тем более! Не то, что мой Генка крокодил. Еще хохма будет, если дочка в него пойдет. А он, прикинь, только о девке и мечтал. Это с его то носом!

– Нос, как нос, – пожала плечами Вика.

– Ну, для мужика то может и нормально, а себе бы я такой не хотела!

– Сейчас любой каприз за ваши деньги пластики тебе сделают.

– Это точно! – Засмеялась соседка. – Генка мне грудь обещал подарить. Только просил, чтобы я дочку покормила немного. А мне это даже нравится. Она так сосредоточенно сосет, хмурится, словно государственные задачи решает. А ты свою кормишь?

– Нет, она в боксе лежит. Слабенькая очень.

– Выходят, тут врачи хорошие, хоть и не заграница. Слушай, тогда забери у меня корзину с фруктами. Генка притащил, врачи мне такие фрукты заморские запрещают, и сами не берут. Говорят: не положено. А нянечка сказала, что травиться ими тоже не будет. Ананас только взяла.

– А твой красавец что так редко приходит?

– Он на съемках, в кино снимается. Вот на один день только отпустили, он и прилетел, – быстро проговорила Вика, ругая себя за ложь.

Но ей так хотелось выглядеть в глазах этой девушки тоже счастливой.

– Артист? – Удивленно протянула девица и покачала головой. – А сама тоже артистка?

– Нет, я на телевидении работаю.

Соседка только восхищенно покачала головой и вскоре принесла в палату корзину с экзотическими фруктами, названий которых Вика даже не знала.

Но Валюшка, – так она представилась Вике, – терпеливо разложила все фрукты по тумбочке и объяснила, какой фрукт, как надо чистить и есть.

– Ты так объясняешь, словно учитель, – улыбнулась Вика.

– А я и есть учитель. Педагогический окончила, работать в школе хотела. Аж, до дрожи. Представляла, как на первое сентября иду. Что надену, как детей приветствовать буду, какие слова им скажу. – Валя задумалась, и ее синие большие глаза затуманились.

– Ну, и что тебе помешало?

– Генку встретила. А он сказал, что и сам мне может нервы мотать, если у меня есть в этом потребность. А чужих детей пусть их родители воспитывают, а я своих должна рожать. Да я не жалуюсь. О таком муже, как мой Генка многие девчонки мечтают. Дом – полная чаша, любую мою просьбу выполнит и еще от себя добавит. Маму мою к себе взяли. Представляешь, он ей даже домик отдельный от нас построил рядышком. Чтобы ни мы ей, ни она нам не мешала. Мамка моя счастлива. Говорит, никогда о такой жизни даже не мечтала. Так, что хорошо у меня все.

Месяц назад Валюшку встречала веселая компания на трех машинах. Ее Генка даже приплясывал от счастья. И все прижимал к себе жену в новой шикарной шубке и норовил поцеловать малышку. Вика смотрела на них в окно, и было радостно и немного грустно. Она понимала, что ее встреча будет намного скромнее. Особенно ей понравился огромный рыжий медведь, которого держал парнишка с такими же рыжими волосами и густой челкой. Он стоял в сторонке и с улыбкой смотрел на счастливых родителей. На какую – то минуту Вика встретилась с ним взглядом, и паренек приветливо ей улыбнулся, а Вика махнула ему рукой.

«Хочу, чтобы мне тоже подарили такого медведя!» – Зажмурив глаза, пожелала себе Вика.

И вот теперь она стоит во дворе, кутаясь в тоненькое пальто, и ни медведей, ни шариков, ни цветов и шумной толпы, ни даже собственного мужа. Лишь бабушка – палочка выручалочка во всех делах.

– Бабуля, а где все? – Поежилась Вика. Пальто не грело, а казалось, охлаждало.

– А кто нам нужен?

– Ну, Виталик и мама? Я же ему говорила, когда нас с девочкой выписывают.

– Виталика не видела, а мама в санаторий уехала.

– Ну, как же так, бабуля? В какой санаторий, она так нужна мне. Я же на работу обещала вернуться через неделю, а просидела в этой больнице месяц.

– Виктория! – Грозно обратилась к внучке Аглая Тихоновна, что означало крайнюю степень недовольства. – Ты, во-первых, не просидела, как ты выразилась, а выхаживала свою дочку, которой тепла твоего и любви не хватило, вот она раньше времени и попросилась наружу. Умная девочка, поняла, что здесь ей больше помощи окажут, чем мать, которая о себе не думала.

– Я работала, бабушка! – Опустила голову Вика.

– Я и говорю: о работе ты думала, а о ребенке забыла. А про мужа твоего я вообще ничего говорить не хочу. Ветер в поле, да и только.

– А о маме моей что скажешь?

– А твоей маме сейчас помощь нужна по – боле, чем тебе

с дочкой. Инфаркт у нее случился, Викуль. Еле спасли. Вот сейчас в санаторий и отправили. Я ее потом к себе заберу. На природе она быстро на поправку пойдет. И вас заберу.

– Я же на работу обещала… Там, наверное, уже другую девушку нашли.

– Не о том думаешь, внучка! Тебе сейчас о ребенке надо думать, а все остальное, потом.

Бабушка хотела везти Вику с малышкой в квартиру дочери, но Вика настояла, что поедет к себе домой. Она не оставляла надежду, что Виталик что-то перепутал, и дома полным ходом идут приготовления к встрече.

На улице стояли наряженные елки, падал легкий снежок, спешили прохожие, и Вика, вдруг, точно осознала, что все у нее в жизни будет хорошо. Справится она со всеми неприятностями, ведь она не одна теперь. У нее есть дочка!

С таким радостным настроением она и вошла в свой дом и остановилась на пороге. Сказать, что в квартире был бардак – не сказать ничего. Вещи разбросаны, на полу осколки разбитых чашек, на столе остатки трапезы. И судя по засохшим остаткам, пиршество было несколько дней назад. Ни детской кроватки, ни шариков и цветов не было и в помине. Хотя Вика всю дорогу не теряла надежды.

Аглая Тихоновна положила малышку на край дивана, отвернув угол смятой простыни, и девочка тут же ударилась в плач.

– Ну, ты, если хочешь, оставайся, а мы пойдем. Слава Богу, есть куда уйти из этого притона. Это же надо, во что квартиру превратил.

Возражать на это Вике было нечего. Она взяла несколько своих вещей, переодела пальто на теплую куртку и покинула квартиру, которую сумела полюбить.

Оставив бабушку с малышкой у мамы, Вика поехала на работу. Она еще не думала, как будет выстраивать свою жизнь без Виталика с дочкой на руках и больной мамой, но сейчас больше всего на свете, она хотела услышать, что ее ждут на работе.

Обстановка на их этаже изменилась, это Вика сразу заметила. Стало больше порядка, что ли. Меньше смеха и того счастливого возбуждения, какое бывает в канун праздников или добрых начинаний. Сейчас по коридору пробегали сосредоточенные люди, которых Вика не знала. И она уже подумала, что их канал вместе со всеми сотрудниками переехал в другое здание или вовсе не смог начать работу. Так случается иногда.

С опасением открыла Вика дверь под номером четыреста четыре и улыбнулась. Было полное ощущение, что она вернулась в прошлое, на несколько месяцев назад. Несколько человек обступили со всех сторон монитор компьютера и что-то оживленно обсуждали. В середине стояла худенькая женщина с короткой стрижкой на седых волосах и, звеня браслетами, водила пальцем по экрану монитора.

– Друзья мои, теперь вы тоже видите, что это не годится? Откуда этот затравленный взгляд? Она что читает: новости или некролог?

Легкий ропот и покрякивание было ответом.

– Здравствуйте, дорогие коллеги! – Громко крикнула от входа Вика.

Коллеги повернулись и с улыбками какое-то время рассматривали Вику. Майя Петровна, выбравшись из окружения сотрудников первой подошла к ней и заглянула в глаза:

– У тебя все хорошо, девочка? Как малышка?

– Все хорошо, вчера выписались. Я готова приступить к работе. С девочкой бабушка пока будет. Я все равно кормить ее не могу. Молока нет, – развела руками Вика.

Вику обступили со всех сторон. Кто-то касался ее руками, кто-то гладил по спине, кто-то норовил чмокнуть в ухо. Ей были рады, это Вика всегда чувствовала безошибочно.

– Мы же тебе собрали подарки, да все никак не могли мужу твоему дозвониться, чтобы уточнить время выписки. Ребята, где подарки для Вики? – Обратилась к кому-то Майя.

И вскоре в кабинет ввезли роскошную коляску до верха наполненную какими-то яркими свертками.

Ринат, заметив испуганные глаза Вики, вызвался отвезти подарки к ней домой.

– А то, как ты пойдешь со всем этим по улице?

– Спасибо! Только я сейчас у мамы живу. Это даже ближе, чем моя бывшая квартира.

Майя Петровна только пристально взглянула на нее и опустила свои большие глаза, рассматривая что-то на полу.

Коллеги по одному разошлись. В комнате осталась только Вика, Майя, да оператор Лукин. Он все обходил то с одной, то с другой стороны Вику, вглядывался в нее. Но, поймав взгляд начальницы, со вздохом вышел.

– Майечка Петровна, возьмите меня обратно! Мне необходима эта работа! С девочкой бабушка справится. А скоро мама из санатория вернется. От мужа я, скорее всего, уйду. – Вика проглотила образовавшийся комок в горле. – Я согласна на любую работу, только бы здесь, с вами.

– Вик, я хоть и пожилая женщина, но еще помню, что такое маленькие дети. Они болеют часто. И их бывает нестерпимо жалко оставлять с температурой даже с родной мамой. А мы тут, как скорый поезд, – не имеем право останавливаться на полустанках. Наш режим работы с запуском канала стал еще жестче. Тут могут выдержать только мужчины или такие одержимые тетки вроде меня.

– Я могу мыть полы, писать подводки, печатать, быть на побегушках. Вы же знаете?

– Ты снова хочешь меня подставить?

– Я хочу с вами работать.

– А почему ты ушла от мужа?

– Он меня разлюбил или не любил вовсе. А я так не хочу. Наверное, я тоже разлюбила!

Вика посмотрела на падающий снег за окном – такой тихий, светлый, новогодний. Казалось, он делает чище не только землю, но и душу. Как ни старалась Вика разобраться в своих чувствах к мужу, но ничего у нее не получалось. Она даже не могла ответить себе на вопрос: Любила ли она Виталика? Или это было чувство первой юношеской влюбленности, замешанной на страсти и гормонах? Когда весь мир сосредоточен только в одном человеке. И думаешь постоянно только о нем. И хочется не расставаться и чтобы свадьба красивая, и фата, и завистливые взгляды подруг… Куда ж без них?

– Роды пошли тебе на пользу, – прервала размышления Майя Петровна.

– Это не роды, я просто весь месяц спала и ела, – улыбнулась Вика.

– Волосы стали гуще…, – продолжала Майя.

– Отросли.

– Нет, нет! Определенно похорошела. Не зря Лукин вокруг тебя крутился. У нас с ведущей проблемы. Парня то классного нашли, а вот с женским полом проблемы. И вроде девчонок много, а выбрать не из кого. Ну, ты и сама помнишь, как отбор проходил?

– Так нашли же тогда девушку? Она вроде всем понравилась?

– Всем, да не всем! – Махнула рукой Майя, звякнув своими вечными браслетами. – Сыч, то есть Борис Борисыч, привел свою протеже, сказал, чтобы сделали ее лицом канала. А она никакая! Ну, просто, никакая! Амеба, одним словом. Лукин уже из себя выходит, с осветителями, гримерами переругался, на меня бросается. А что я могу? Я ее и так только на утренние новости ставлю, когда рейтинг низкий. А она, мало того, что без искорки, но гонор имеет на десятерых. Понимает, что Сычев за ней стоит и в обиду не даст.

– Майя Петровна, так как мне выходить на работу или новую искать? – Вика была далека от этих интриг с ведущими и проблем с оператором. Она лихорадочно подбирала для себя варианты работы, уже чувствуя, что Майя откажет ей.

Но, прозвучавший ответ поразил Вику и обрадовал:

– Можешь завтра выйти?

– Конечно!

Выйдя из кабинета, они буквально наткнулись на грузного невысокого мужчину с печальным взглядом. Он тяжело передвигался по коридору на коротких ножках. Одет мужчина был по молодежному: в джинсы и короткую кожаную куртку, но молодежного вида не получилось. Куртка больше походила на чехол от кожаного кресла и на объемном животе явно не сходилась. Заметив Вику с Майей, он остановился и его грустные глаза заинтересованно блеснули.

– Это кто же у нас тут такой хорошенький? – Засюсюкал он.

– Борис Борисыч, это наша Вика. Она вот родила ребеночка и уже хочет вернуться на работу. Вы, как, не против? – Майя заискивающе заулыбалась.

– Родила! – Протянул шеф, и глаза его снова подернулись печалью. – Болеть будет, кормить, на больничных сидеть…, – продолжил он путь, явно потеряв интерес.

– Нет, нет, Борис Борисыч, я кормить не буду. У меня молока нет, вы не волнуйтесь. И мне бабушка с мамой помогать будут.

Вика так и осталась стоять возле комнаты четыреста четыре и кричала в широкую спину уходящему шефу.

– Может, поверим, Борис Борисыч?

– Я привык не доверять людям, поэтому и считаюсь успешным продюсером.

– Мне работа очень нужна!

– Муж пусть обеспечивает, – так же, не останавливаясь, бросил через плечо Сычев.

– Я ушла от мужа, – бросила свой последний аргумент Вика.

– Майя, под твою ответственность. Первый больничный и пусть пишет заявление по собственному желанию.

– Вика, ты поняла? Выходишь под мою ответственность! И не говори мне потом, что я тебя не предупреждала. – Подошла Майя с усталым видом, словно одержала победу над врагом.

В квартире было тихо и пахло пирогами. Вика зажмурилась и улыбнулась у порога. С кухни доносился тихий разговор.

«Мама!» – обрадовалась Вика и пошла на голоса. Но войдя в кухню, остановилась. За столом сидели, и пили чай с пирогами бабушка и несостоявшаяся свекровь.

– Здравствуй, невестка! – поднялась со своего стульчика Римма Афанасьевна и дотронулась сухими губами до Викиной щеки. – Вот, на внучку пришла свою посмотреть. Хиленькая она у тебя.

– Это ничего, откормим, – встряла бабушка. – Главное, чтобы человек был хороший.

Свекровь при этих словах сжалась и опустила голову.

– А я знала с первых дней, что все так получится. Не надо было им жениться. Разные они. Тогда говорила и сейчас скажу. И ребенок этот никому не нужен. Разве не так, Виктория?

– Римма, ты не о том сейчас говоришь! Пришла на внучку посмотреть – пожалуйста, а говорить плохое не надо.

– Да это же не плохое, а правда! – Немного повысила голос свекровь.

– Кому она сейчас нужна, Римма, правда твоя? Вон она спит на кресле.

– Все потому, что девке замуж захотелось! – Выплюнула в сердцах Римма Афанасьевна.

– Все потому, что кто-то мужика не смог воспитать, – сурово проговорила бабушка и медленно поднялась со своего стула. – Проводи гостью, Викуля, а я пойду, прилягу, пока внучка спит.

Бабушка вышла, а Вика так и стояла посреди кухни, ожидая, когда свекровь покинет их дом.

– Ну, а ты мне что скажешь?

– Всего хорошего могу сказать. Виталик может быть свободен. Вы правы: разные мы. Зачем друг друга мучить совместным проживанием?

Свекровь еще хотела что-то добавить, но Вика проскользнула в прихожую и включила там свет.

– Как все у вас молодых просто: полюбили, разлюбили, пожили, разбежались. А о ребенке думать кто-нибудь из вас будет? Все – таки у вас теперь ребеночек, семья настоящая, можно сказать.

– Это вы о чем, Римма Афанасьевна? Девочка будет жить со мной и мамой. Она Виталику не нужна, он это уже ясно дал понять, даже не встретил. А я не хочу жить все время во вранье и без любви, но со статусом жены.

– Быстро у вас все. И женились слишком быстро и разводитесь, даже не успев пожить. Вика, я бы хотела видеться с внучкой, если ты позволишь, – тихо и как-то жалобно проговорила свекровь. – И вот еще, возьми на первое время. – Она протянула Вике пухлый конверт. – Не отказывайся, это для девочки. – Покачала головой Римма, когда Вика из гордости отстранила подарок.

После ее ухода осталось непонятное чувство досады, вины и обиды.

– Ты не отстраняй ее, Викуль, – вышла из комнаты бабушка. – Какая ни на есть, а родня нашей Клавочке и она, и сынок ее беспутный. А чем больше людей любят ребенка, тем ему лучше.

– Бабуля, а Клавочкой ты ее почему называешь? Я ей другое имя дать хотела. Ксения.

– А не знаю. Взглянула сегодня, и так она мне маму мою Клавдию Макаровну напомнила, я ее и назвала Клавочкой. А она мне так радостно улыбнулась. Значит, понравилось ей имя это.

– Ну, не знаю! Ей оно, может, и понравилось, а мне что-то не очень.

– А ты прислушайся. Почувствуй его. И певица такая была великая Клавдия Шульженко. Мы с ее песнями победили. И после войны ими души лечили.