Выйти замуж за итальянца и выжить

Наталья Медведева

Выйти замуж за итальянца и выжить

Глава 1

Ольга влюбилась в Италию ещё в шестом классе. Да не в какого-нибудь Ваню из шестого «Б» с пупырчатым лицом и рыбьими глазами, а в Пуппо. А точнее в голос Пуппо. Он лился из радиоприёмника, как сгущёнка из банки, и у Ольги мгновенно отключался мозг, а коленки превращались в макароны «аль денте».

Потом её догнали мощным музыкальным комбайном: Риккардо Фольи, Тото Кутуньо, Рафаэлла Карра и прочие волосатые боги сцены. Всё, что звучало по-итальянски, действовало на неё сильнее, чем «Санта-Барбара» на бабушку. Хотелось прилепиться к радиоприёмнику, как кот к тёплой батарее, и немедленно эмигрировать в Неаполь. Или в Рим. Или хотя бы в соседний магазин, где продавали спагетти и томатный соус.

Тогда, в славные восьмидесятые, итальянская эстрада была как пыль – проникала везде. Из каждого утюга, чайника и даже из уха соседа, который, подрабатывал сантехником. У кого не было кассеты с Кутуньо, тот, считай, не жил, а существовал. А «Felicità» могла вызывать цветение не только у роз, но и у свёклы.

В школе, конечно, почти все учили английский. Некоторые, особо отчаянные – немецкий. А итальянский был как НЛО, вроде где-то есть, но никто не видел. Переводчиков с итальянского было столько же, сколько честных гаишников – ноль. Ни тебе словарей, ни «Как понять Эроса Рамаццотти для чайников». Только три священных слова, передающиеся из поколения в поколение- «аморе», «чао» и «паста». Всё остальное – догадайся сам, желательно на слух, желательно с первого раза.

А годы летели. Пуппо сменялся Кутуньо, Кутуньо ещё каким-нибудь бархатноголосым доном с причёской, как у председателя колхоза после выходных. Итальянская музыка менялась, а любовь Ольги к этому языку только крепла. Теперь она знала точно, даже если в следующей жизни родится кофейником, будет петь «Сара перке ти амо» и шипеть, если кто-то включит Пугачёву.

В двадцать лет Ольга вышла замуж за простого деревенского парня из самой глубины Сибири – глубже только шахта, и то угольная. Он её поразил тем, что тоже был неравнодушен к итальянской попсе, а на стенах его скромной каморки висели вырезки из журналов с улыбающимися итальянскими кумирами.

В те времена Ольга играла на пианино, исполняя итальянские мелодии с таким чувством, что у соседей наворачивались слёзы, а борщ закипал прямо в холодильнике. Читала горы книг, мечтала, училась, на дискотеки и в бары не ходила, не пила и не курила, в общем была сущим занудством для молодёжи своего круга. Но после свадьбы пианино было безжалостно обменяно на корову, книги пошли на растопку, а вдохновляющие арии сменились бодрым «Ко-ко-ко!» и криками козла Яшки, который почему-то любил выкрикивать своё «бе-е-е!» в три часа ночи.

Не гондолы по каналам, а тачка по грядкам и вместо романтических ужинов – козёл в тапках, появившихся неизвестно откуда.Не «Аморе мио» шепталось ей на ухо, а «Матрёна, где ключ от сарая?!»

Муж Оли действительно стал превращаться в козла. Не сразу, конечно, процесс шёл поступательно, как в сказке. Вначале он просто стал чаще бухтеть и чесать пузо, потом у него на работе появился какой-то веселый алкаш с горящими глазами и самогонным аппаратом, и всё покатилось по ухабам.

Пьянки пошли через день, потом каждый день, потом он начал путать кровать с туалетом. Утром Оля просыпалась либо в луже, либо под философский вопрос: «А ты меня уважаешь?». Бурда в двадцатилитровых бутылях настаивалась прямо на кухне, как святой эликсир скотской мудрости. А дальше по классике жанра- в доме стало тесно от его придирок, пустых бутылок и женщин.

Муж медленно, но, верно, мутировал из нормального парня в домашнего алкоголика и ловеласа в том числе.

Изменял он с кем попало. Главное, чтобы давали и не возражали. А в деревне с этим строго: нормальных мужиков на пальцах пересчитать, зато дам, как одуванчиков по весне.

И вот однажды Оля пришла с работы, усталая, как балерина после гастролей в Сахаре, и вдруг увидела в коридорном зеркале что-то странное. На кровати явно кто-то валялся, а её полуголый супруг возился над этим «кем-то», как ветеринар над капризной козой.

Оля тихонько прокралась в спальню… и застыла. На её кровати полулежала Маринка, золовка, в обнимку с какой-то левой девицей. Обе, заметив Олю, синхронно прикинулись мёртвыми – глаза в потолок, дыхание затаили, будто участвуют в конкурсе «Кто не моргнёт, тот и не любовница».

Муж в этот момент делал вид, что ищет совесть.

Когда Оля подошла к этой живописной горке тел на их супружеской кровати, муж наконец-то её заметил. Покачнулся, поймал равновесие и выдал грозно:

– А чё?! – поднял бровь, как пьяный мушкетёр. – Я щас тебе как врежу!.. – и, пошатнувшись, чуть не обнял тумбочку.

Оля на всякий случай не стала уточнять, за что именно он собирался ей «врезать», молча развернулась и выбежала из комнаты. На троих, а там, и четвёртый где-то храпел, одной идти в рукопашную было глупо. Она побежала к свекрови – спасение, как говорится, не в храме, а в доме напротив.

– Мама! – захлёбываясь от слёз, возмущения и пыли, влетела Оля. – Он там, с.… этими… на нашей кровати! Пойдёмте выгоним их, а то мне одной страшно с ними связываться!

Свекровь была бабой серьёзной, со стажем. Глаза сузила, ничего не сказала, только хмыкнула и, проходя мимо вишни, на автомате выдрала из дерева ветку толщиной с венскую палку. Получился импровизированный прут длиной метр и гневом натёртый до блеска.

В дом они влетели как спецназ. Но тут перед ними предстала картина маслом. Все уже чинно сидели у печки, будто в клубе кройки и шитья. Даже брат мужа, которого до этого Ольга обнаружила без сознания у плиты, теперь бодро пил кисель и строил вид, что в их доме царит уют и семейное тепло.

– А чего ты орёшь, Оль? – спросил муж с лицом Будды. – Тебе, может всё что было на кровати приснилось?

– Ага, – подала голос Маринка с таким лицом, будто читает стихи детям в библиотеке. – Ты, Оль, поспала бы лучше, всё-таки с работы и поменьше бы нервничала…

В общем, как и положено в деревенской драме- ни тебе извинений, ни покаяний только коллективная галлюцинация.

Когда непрошенные гости, притворяясь добропорядочными соседями, наконец убрались восвояси, Оля повернулась к мужу и хладнокровно заявила:

– Завтра я подаю на развод.

Муж хмыкнул с видом «у тебя кишка тонка», закатил глаза и, гордо пошатываясь, вышел из дома, будто отправился в поход за медалью "За измену на брачном фронте".

Свекровь запаниковала. Она прекрасно знала характер своей снохи, слово у неё, как топор, если уж махнёт, так пополам.! А перспектива остаться без невестки и опять стирать сыну носки, штопать кальсоны и искать по деревне того, кто будет лечить его похмелье и, не дай бог, венерические заболевания, совсем её не радовала.

– Доченька… – начала она заискивающе, сжав руки в мольбе, ну остынь ты. Мужики они… такие. Вот мой дед, так она называла своего мужа, тоже был не подарок. Ни одну юбку не пропускал. Один раз вообще приперся ко мне в роддом… с одной из своих прошмандовок!

Оля вскинула брови.

– Спрятал её за углом, а сам давай меня звать. Я выглядываю из окна, а эта курва уже к нему подрулила, обняла за локоточек, моргает мне ласково, как будто мы с ней в самодеятельность собрались. Я с третьего этажа деду как заору:

– «А это кто такая рядом с тобой?!»

А он, морда хитрая, хвостом виляет:

– Это, говорит, коллега по работе! Дочку свою пришла навестить!

– Ах ты ж, зараза! – кричу ему на весь двор. – А ну пошли вон, пока я не спустилась и обеим вам клизму не вставила! А она, гадина, мне в ответ улыбается, деда разворачивает и уводит, как будто у них свидание у фонтана. Представляешь моё состояние?! Я в роддоме, швы ещё не сняли, выйти не могу, а то, я бы им шею намылила! Хорошо хоть молоко у меня не пропало. А ты говоришь – развод!

– Мамка, ну не могу я жить с изменщиком! – взорвалась Оля.

– Ты о детях подумай! – взмолилась свекровь, хватаясь за последнюю соломинку, – им же отец нужен!

– Так я и не против! Пусть видятся, дружат, хоть по утрам друг друга в щёчку целуют, но без меня. У нас с твоим сыном всё закончилось. Отношения стали как пельмени без уксуса, вроде и есть можно, но радости никакой. Всё, хватит это всё терпеть!

Свекровь приуныла, но быстро сообразила:

– Ты не горячись, доченька. Утром он протрезвеет, поговорите спокойно. Может, и образумится. Я же говорю, у меня дед такой был… юбки сам нюхом чуял, но вот 50 лет в браке прожили, и ничего, как-то устаканилось.

Оля, вздохнув, кивнула, не ради мужа, а ради приличия. Но на всякий случай поставила будильник на шесть утра, чтобы успеть на электричку в город, в загс, с полным пакетом документов и пустой душой.

Муж, хоть и шатался как парусник в шторм, но мозги кое-где ещё плавали. Услышав, как заводится будильник, смекнул, что дело пахнет официальной бумагой. подловил момент, когда Оля заснула, и, крадучись как кот у миски, выключил будильник.

Но Олю так просто не проведёшь. Организм у неё уже был запрограммирован на месть. Проснулась она сама, без будильника, как по внутреннему таймеру «вставай на смертный бой!» Собрала документы, сунула в сумку паспорт, свидетельство о браке и фотографию мужа времён трезвости, чтоб в загсе вспомнили, кого именно она хочет отправить в свободное плавание и уехала в город с видом Розенбаума под баян. Муж же после пьянки проснулся поздно, потянулся, попробовал сглотнуть слюну, но во рту было сухо, как будто ночью ел мел вперемешку с наждачкой. Зевнул, почесал ниже живота и только потом понял, что в доме подозрительно тихо. Ни шороха, ни запаха жареных яиц, ни привычного ворчания Оли.

Только сейчас до него начало доходить, что он натворил. Муж почесал ещё и затылок, на всякий случай, сел, подумал… и решил, что пора страдать. Сбегал в единственный деревенский ларёк, купил самого философского вина за три рубля пятьдесят копеек, и к вечеру, когда Оля могла теоретически вернуться, он уже был весь в чувствах и почти готов к серьёзному разговору. Почти.

Он надел свою "парадную" майку алкоголичку, выдул из окна остатки вчерашнего перегара, уселся за стол, поставил перед собой кружку с вином и приготовился говорить красиво. Репетицию начал вслух:

– Оля… я был неправ… Оля, мы же одна семья… Оля, ну не будь ты как твоя мать!

Но как только скрипнула калитка, он вспотел так, будто не покаяние ждал, а контрольную в десятом классе.

Оля вошла молча, с пакетом документов в одной руке и взглядом, от которого даже пыль под шкафом захотела извиниться.

– Уехала, – ответила она холодно. – И документы подала.– Ты чего это…не уехала? – попытался пошутить муж, глотнув «философии».

Муж моргнул

– Куда подала?

– В ЗАГС. На развод.

Он молча взял кружку, допил остатки винца, огляделся по сторонам в поисках поддержки- не нашёл… и не нашёл даже кота. Кот оказался умнее, чем о нём думали, сбежал заранее от греха подальше…а то вдруг и ему достанется.

– А поговорить? – выдавил муж.

– Двадцать раз говорили. Двадцать первый – в суде. Там и поговорим.

Через неделю их развели на удивление быстро, даже присутствие мужа не понадобилось. Судья уговорил Ольгу сразу подать заявление на алименты, хотя она и не собиралась. Забрав документ о разводе, Ольга выдохнула полной грудью – с этим человеком покончено. Всё! Финито! Теперь каждый сам за себя и точка. Но не тут-то было! Видимо, кто-то наверху решил, что Оля живёт слишком весело. Надо бы ей жизнь подсолить, подперчить, слегка обжарить до хрустящей корочки и оставил их жить вместе ещё двадцать лет. Она хотела продать деревенский дом, по-честному поделить деньги с уже бывши мужем и культурно разбежаться. Но дом, как назло, встал, как вкопанный, ни в какую ни продавался, ни обменивался и целый год стоял, как памятник семейным неурядицам. Оля продолжала жить с бывшим и уже начала разговаривать с курицей как с подружкой, обсуждали жизнь, мужчин и цены на комбикорм. И только когда начала подумывать, не начать ли писать письма в "Поле чудес", появились люди, готовые махнуть свою городскую квартиру на этот самый дом с живописным видом на козла Яшку. Оля прыгала от счастья так, что козёл испугался и куда-то удрал. Ведь в городе была школа, кружки, магазины, и самое главное – цивилизация! Дети уже доросли до шести лет, пора было думать об образовании, а не о том, как нарисовать азбуку палкой на снегу.

Муж, видимо, тоже обрадовался, что теперь можно пить под крышей с электроплитой, а не с угрожающим видом печки. То, что их развели, его вообще не смущало, и когда они обменяли свой дом на квартиру, он даже начал делать там ремонт! Правда, с перекурами, а "перекур" у него был в форме полулитровки. Но пить стал вроде меньше и не от желания избавиться от вредной привычки, а потому что начальство сменилось и завезли алкотестеры. Теперь перед работой он вообще не пил, потому что это было гарантированное увольнение.

Казалось бы, жизнь налаживается. Но не тут-то было. Стоило на горизонте появиться практиканткам – стройным, свежим, с глазами, полными бухгалтерской наивности и у бывшего снова поехала крыша. Причём на этот раз без тормозов и под музыку из 90-х. Начались юбки, шуры-муры, мятные жвачки в карманах, и тут терпение у Оли лопнуло в очередной раз, зато уверенно и с нажимом.

Как человек с опытом, она на этот раз выставила уже не дом, а квартиру на размен, ну мало ли, вдруг на этот раз звёзды сойдутся. Но квартирка была такая, что, если лечь ноги оказывались на кухне, а голова уже в ванной. Район – мечта сталкера: глухой, мрачный, и, если выйдешь ночью в магазин, назад можешь не вернуться.

Так и жили они вместе как кошка с пылесосом- с гулом, скрежетом и постоянным напряжением.

Бывший, почувствовав, что его пока ещё терпят, начал наглеть, как кот, который понял, что за обоссанный диван никто ругать не будет. Переписки с любовницами больше не прятал, наоборот, оставлял телефон на зарядке посреди кухни, чтобы, не дай бог, не пропустить, как ему пишут «солнышко, я скучаю».

Начал уходить из дома и демонстративно хлопал дверью так, будто на дуэль шёл, а возвращался под утро, пахнущий чужими духами, как дешевая реклама влюблённого таксиста. На вопросы Оли отвечал философски: «Где был? А ты сама с собой поживи, поймёшь почему я хожу туда, где был».

Ко всему, у него ещё открылся талант критика. Только он критиковал не кино и художественные произведения, а Олю. То у неё «плечи как у борца», то «живот как у беременной ламы», а однажды и вовсе сказал, что "в ней вообще ничего женственного не осталось, кроме тапок с розочками".

Говорил ей гадости с такой легкостью, будто подписался на марафон «Оскорби жену и получи печеньку». Терпение у Оли было железобетонное, но срок годности у него тоже был и однажды она не выдержала. Собрала чемодан, детей, остатки нервов, и ушла в квартиру дедушки, которую он когда-то великодушно ей завещал.

Бывший муж Оли долго не горевал. А если быть честными, вообще не горевал. Погрустил для приличия полторы минуты, вытер нос рукавом и укатил к одной из своих любовниц. К удивлению, всех, у них всё закрутилось, как в латиноамериканском сериале- бурно, громко и с запахом шашлыка. Они ездили вместе на рыбалку и охоту, пили бурду, готовили на мангале и обсуждали, у кого из соседей больше кабачков и капусты уродилось.

А потом, как вишенка на торте, купили большой дом в другой деревне – не по любви к пейзажам, а чтобы мамка мужа не выносила мозг новой пассии. Мать так и норовила напомнить: «Это Оля тебя любила, а эта твоя – курва последняя!» Чтобы заткнуть маме рот, муж даже женился. На зло всем, на радость жене и по методике: «женюсь, чтобы доказать серьёзность намерений и прекратить поток претензий».

Но мама была не из тех, кто заткнётся от кольца на пальце. Она работала по другой методике: «я вас породила, я и рассуждать буду, с кем тебе жить».

– Не нравится она мне, – заявляла мама всем и каждому, кто пытался с ней чокнуться, – вот Оля была золотом! А эта… не золото. Даже не серебро. Так, медь какая-то, звонкая, но пустая.На их свадьбе она села на самое видное место, надела траурное выражение лица и всем своим видом показывала, что на этом торжестве ей не до веселья.

Новая жена, к её чести, держалась стойко. Ни слезинки, ни скандала. Только натянутая улыбка и вежливое молчание в духе восточной философии. Как будто перед свадьбой начиталась Лао-Цзы и твёрдо решила, что «лучшее слово это несказанное слово», особенно, если свекровь с характером огнемёта.

Гости переглядывались, некоторые пытались перевести тему на что-то нейтральное, на погоду, курс доллара, салат с крабовыми палочками. Но мама возвращалась к теме, как хомяк к колесику.

– А вот у Оли пирог выходил, что пальчики оближешь. А у этой кирпич в тесте. И вообще, у Оли душа была! А тут…

Кто-то шепнул: – Может, маме вина?

А кто-то добавил:

– Поздно, её уже жизнь забродившая напоила.

И вот так с первых дней новая невестка узнала, что терпение – это вовсе не суперсила, особенно если свекровь строит алтарь в честь бывшей невестки прямо в гостиной. Но, как говорится «в браке главное не свадьба, а то, что будет после». А после было то, что мама осталась при своём. Она не простила сыну, что он упустил «драгоценную женщину», то есть Олю. Потому что Оля была не просто хорошей, она была золотым человеком с руками, сердцем и мозгом в комплекте.

Когда свёкры заболели, Оля не стала мстить или устраивать торжественное «а я вам кто теперь?» – нет. Она ездила к ним по больницам, мыла полы, носила бульон в банке и уговаривала врачей назначить КТ. Даже когда отец мужа заболел раком, вся забота легла на неё, как на самую ответственную и человечную. Ольга не играла в благородство, она поступала, по совести, и зову души, не ожидая благодарности.

И именно за это свекровь Олю любила. С новой же невесткой они общались ровно до слова «здравствуйте», дальше следовал молчаливый взгляд, полный укора, и томительного сопения.

Когда Ольга собирала вещи, уходя от мужа, среди Достоевского и Чехова вдруг обнаружился… самоучитель итальянского языка. Словно крошка надежды в ворохе прошлой жизни.

«О!» – воскликнула она, прижимая книгу к груди. – «Наконец-то наступило моё время!» Словно вселенная кивнула: "Ora o mai più" – сейчас или никогда!

В книжных лавках, как грибы после дождя, расплодились самоучители, разговорники и приложения с говорящими попугаями. Ольга решила, если уж учить язык любви, то в полную силу! А что лучше практики? Конечно же, живой итальянец!

Она долго ломала голову, как осуществить мечту юности, и в итоге зарегистрировалась на сайте знакомств с иностранцами. Так началось её великое путешествие в мир итальянского языка и культурного обмена… иногда весьма темпераментного Правда, обмен происходил не знаниями, а предложениями показать то «писю», то «сисю». Словарный запас кавалеров был ограничен, но выразителен. Переводчиком они не пользовались «лень писать», говорили, а Ольга в ответ: «Ну хорошо. Тогда чао, язык тела не мой профиль».

Фрейд бы плакал от восторга, Юнг от ужаса, а Сократ бы сказал: «Познай себя, но не в таком формате».

Миф об итальянцах начал слегка потрескивать, но всё изменилось, когда ей написал один приличный мужчина. Переводчиком пользовался исправно, не приставал, вёл себя, как человек, выросший среди людей. Через пару месяцев переписки он пригласил её в гости:

– Приезжай, – писал он. – Жить будешь у меня, готовить не надо – я сам шеф-повар, продукты тоже на мне. Твоя задача – взять отпуск, сесть в самолёт и наслаждаться жизнью. Ольга была в восторге. Даже не в восторге, а в оркестре радости. Закружилась по квартире, как пчела на кофеине. Договорилась на работе про отпуск летом, а это было почти как пробиться в Ватикан без записи. Потому что летом отдыхали только начальство и «их приближённые». Остальным доставалась осень, дождь и облезлая каша в санатории.

Оля оформила загранпаспорт, шенген, купила билет и при следующей встрече в скайпе со своим мужчиной весело ему сообщила:

– Я готова! Я лечу! Ты готов?

Он тоже был в восторге. Правда, вскользь упомянул, что в этот период ему надо будет «поехать в больницу на химию». Оля немножко опешила и спросила:

– У тебя онкология?

– Нет-нет, – ответил он. – Просто мне так делают.

Она немного напряглась, а потом подумала: «Ну, может, в Италии это как маникюр – раз в месяц на химию. У них там вообще всё своё, особенное, особенно культура».

Как говорил Конфуций: «Когда не понимаешь – лучше спросить. Но если уже поздно, просто смирись и наблюдай».

И Ольга смирилась. Чемодан собран, сердце бьётся. Вперёд – к Италии, к синьору с загадочной “химией” и новым приключениям, в которых всё обязательно будет molto interessante, другими словами, очень интересно!

За день до отъезда Ольга и её будущий кавалер согласовали, как они будут узнавать друг друга в аэропорту, ну чтобы не получилось, как в фильме, где одна девушка жаждет романтики, а в итоге встречает таксиста с табличкой "Катя". Ольга сказала:

– Я буду в розовом обтягивающем платье. Как на аватарке, не перепутаешь.

Он, не желая отставать по креативу, торжественно показал ей через скайп рубашку:

– Я буду в этой! – заявил он, повесив рубашку на спинку стула и покрутив камерой, как будто снимал лукбук для каталога. Видимо, хотел, чтобы Оля запечатлела этот модный момент. Рубашка как рубашка, ничего особенного, но хоть какая-то ориентирующая зацепка. Всю ночь перед поездкой Ольга ворочалась без сна, а утром её накатила настоящая паника. С трудом подавив волнение, она заставила себя сделать макияж, привести волосы в порядок, натянуть улыбку и спуститься вниз, где уже ждало такси.

В аэропорту от нервов ей, как водится, приспичило в туалет. Она как раз туда направлялась, когда зазвонил телефон – это был Он. Ольга вся в радости закричала в телефон:

– Алло-о-о!

А там на другом конце полился поток итальянской речи с интонациями, как будто у него дом горит и собака рожает одновременно. Ольга застыла. Переводчик она не включила, субтитров не было, дубляжа тоже. Мужчина, уверенный, что она в совершенстве владеет языком Данте, продолжал тараторить, уже повышая голос, видимо, от любви и недопонимания.

Она напрягла всю свою школу, институт и пару самоучителей, вслушалась и со всей уверенностью сообщила:

– Да-да, я лечу! Я уже жду посадку на самолёт!

Он облегчённо выдохнул:

– Окей, я тебя жду.

Ольга выключила телефон, выдохнула, вытерла пот со лба и подумала:

«Наверное, он спрашивал: ты вообще летишь или просто фотки присылаешь?»

И, гордо поправив розовое платье, пошла к гейту – в новую жизнь. Или, на крайний случай, в хороший отпуск.

На стойке регистрации Ольга с достоинством подала свой загранпаспорт с шенгенской визой, как будто это была не просто виза, а личное приглашение от Папы Римского. С чарующей улыбкой сообщила, что едет в Италию как туристка. Не как невеста, не как эмигрантка и не как шпионка под прикрытием, а просто туристка. А значит, никаких лишних вопросов, пожалуйста, не задавайте. Она тренировала эту улыбку всю дорогу к аэропорту, вдруг пригодится для убеждения пограничников и случайных итальянцев, что у неё всё под контролем.

Когда её посадили в самолёт, Ольгу снова накрыла волна волнения. Не от страха, а на этот раз от восторга. Самолет оказался шикарным, итальянским, с креслами, в которых можно было уснуть и не бояться проснуться от того, что тебе в ухо кто-то сопит. Такой самолёт она видела только в кино и один раз в рекламе. И вообще, последний раз летала лет… ну, минимум сто пятьдесят назад. Тогда ещё на борту сигареты раздавали и стюардессы были в шапочках.

Сначала Ольга подумала, что, может, рейс частный. Потом, что перепутала день. А потом решила, что это судьба. Судьба лететь с комфортом и без назойливых соседей с бутербродами с яйцом и жареным окорочком. Но тут была почти музейная красота. Просторно, чисто, сиденья мягкие, наушники не воняют резиной. И при этом полсамолёта пустое. Вроде июль, отпускной сезон, а у них, видимо, корпоративный заговор – летим втроём на Боинге.

Однако был один минус. Говорить было не с кем! Обычно в полёте можно завести полезное знакомство, расспросить, куда бежать после посадки, где паспортный контроль, а где кофе. А тут....спросить не у кого, и английский давно растворился в памяти, как прошлогодний снег. Итальянский держался в голове только как «бонжорно» и «грацие».

Прицел она взяла на колоритную парочку – она в леопардовом, он с чемоданом цвета ядерной фуксии. Сразу видно, что не местные, а значит, свои.Поэтому, пока другие пассажиры пытались устроиться с ногами на сиденье, Ольга занималась разведкой- пристально высматривала себе «паровоз», тех, за кем можно будет пристроиться и уверенно шагать в Римском аэропорту. Прицел взяла на колоритную парочку – она в леопардовом, он с чемоданом цвета ядерной фуксии. Сразу видно, что не местные. Значит, свои.