Прима

– Дарья, – нарушает повисшую тишину Наталья Михайловна. – Будет непросто, да и роль, откровенно говоря, не совсем подходит под тебя, я понимаю. Но придется постараться.

– Я приложу все силы! Обещаю!

И это обещание не ей, а моей матери. Большего смысла в моей жизни-то и нет… Я его не вижу.

***

Смотрю в большое настенное зеркало, вернее в зеркала, которые тут расположены буквой «г», и вижу ту, кого видеть не хотелось бы. В моих глазах усталость. Я измотана настолько, что готова упасть на пол камнем и лежать неподвижно неделю, если не больше. Отвратительное чувство.

Сажусь на мат и развязываю пуанты. Ступни разодраны до крови, местами видны зажившие ссадины и синяки.

– Ненавижу! – кричу в пустоту. – Как же я ненавижу себя такой немощной!

Знаю, что должна продолжать тренироваться: стиснуть зубы и через «не могу» пробовать снова и снова, пока тело не подчинится нужному ритму. Но каждый раз, когда я пытаюсь сделать шаг, боль пронзает голень.

Я не обращаю на нее внимания. Так нас учили с детства: хочешь парить лебедем – забудь про боль. Ее нет. Это несуществующая субстанция. Мои ступни порой превращались в месиво, до того я себя изводила. Помню, однажды я шла босиком по коридору, а после меня оставались кровавые следы.

И что изменилось? Если тогда я смогла, почему не могу сейчас?

Делаю глубокий вдох, встаю и начинаю медленно поднимать ногу, пытаясь повторить движения, которые раньше давались легко. Мыслю позитивно, даже представляю, как буду прыгать по сцене, тем самым переключая спектр внимания с боли.

А потом – очередное падение. Я словно камень, а не перышко. Тяжелая, а не воздушная. Я почти проиграла…

Изможденная, возвращаюсь к себе. Открываю ящик, чтобы взять книгу и немного отвлечься, но натыкаюсь на дневник, который непрерывно вела около пяти лет, с момента поступления в училище. Зачем-то открываю его и читаю вслух то, что никто никогда не должен прочитать. Мои унижения. Боль. Обиду и страхи. Кажется, я успела забыть о них, попробовав успех на вкус. Но чего он стоил?..

20 мая

Сегодня нас снова унижали на занятиях. Алла Михайловна, наш куратор, вывела всех в зал, прошлась вдоль шеренги и попросила сделать шаг вперед тех, кто, по ее мнению, недостаточно худой.

«Коровы», – грубо бросила она.

Среди вышедших вперед оказалась и я. Мне было ужасно противно находиться там и слушать гадости, которые Алла Михайловна раз в месяц озвучивала в сторону учениц. К горлу подкатила тошнота.

«Ты что, себя свиноматкой возомнила?» – спросила она, останавливаясь напротив меня, и тут же отвернулась к следующей ученице. Ответ ей был не нужен.

Вечером я рассказала обо всем маме. Ситуация в училище порой граничит с безумием. О нас вытирают ноги. Да, мне всего одиннадцать, но я прекрасно понимаю, что нас не воспринимают как учениц. Мы – рабы в глазах педагогов.

«А ты думала, в сказку попала?» – ответила мама.

«Мне было неприятно», – я кусала губы и жалела, что вообще рассказала.

«Когда в следующий раз будешь есть, вспомни о том, как тебе было неприятно», – кинула пустую фразу мама и ушла.

А я убежала в туалет. Меня тошнило. От себя. От еды. От балета.

Ненавижу сцену. Ненавижу балет. И училище тоже.

Мама, неужели тебе меня совсем не жаль?

15 октября

Я сидела на занятиях по «классике», ощущая себя какой-то позорницей. Девочки шушукались, тайком поглядывая в мою сторону. Они были уверены, что критические дни не коснутся их еще какое-то время, но каждая при этом жутко боялась, что однажды окажется на одной скамье рядом со мной.

– Задержись, – попросила меня после уроков педагог Милана Евгеньевна.

Переминаясь с ноги на ногу, я вошла в ее кабинет. Я была наслышана о том, что должно произойти дальше. Девочки из старших классов между собой это обсуждали, хотя в нашем училище обычно не принято ничего обсуждать.

– Раздевайся, – Милана Евгеньевна скрестила руки на груди и посмотрела на меня выжидающе. Я испуганно попятилась, пока не уперлась в стенку.

– Что? – хрипло прошептала.

– Показывай прокладку, – потребовала она.

И я показала. А потом вышла из кабинета в слезах. Закрылась в туалете и не могла привести себя в чувство. Раньше казалось, что унизительнее постоянных взвешиваний ничего не будет, но я ошиблась. Это отвратительно.

Ненавижу балет.

Мам, зачем ты отправила меня в этот ад?

1 марта

Ничего прекрасного в балете нет. Я поняла это сегодня, когда неправильно повторила комбинацию на уроке. Знаю, что ошиблась, но раньше подобной реакции от педагога не было.

Она подошла ко мне, схватила за пучок на голове и зарядила пощечину. Я вздрогнула от боли, а в аудитории воцарилась тишина. Мертвая. Все ждали продолжения. А кое-кто в душе радовался, что досталось не ему. У нас тут нет приятельских отношений, по крайней мере, у меня с этим не срастается. Я – белая ворона. Одинокая, вечно попадающая под раздачу.

– Где ты витаешь? – закричала педагог. – Балет – не игрушки. Это работа! Ты должна пахать как лошадь, пока не сдохнешь. Поняла?

Единственное, что я поняла после ее слов – не хочу здесь находиться. Хочу бросить балет, прекратить эти бесконечные оскорбления и издевательства. И именно об этом я попросила маму вечером.

– С ума сошла? – раздраженно вскинулась она и даже отложила свои документы. Ее взволнованный голос заполнил кабинет, пропитал стены.

– Я не чувствую себя там… счастливой, – пробормотала я себе под нос.

– А кто сказал, что счастье важно? Ты должна чувствовать себя первой, лучшей, чтобы все вокруг мечтали быть похожими на тебя. А счастье – удел домохозяек.

Она указала на дверь, и я ушла. Мир рушился с каждым шагом. И тут еще ты… Стоял посреди коридора, смотрел на меня. Под глазом фингал, на кулаках ссадины. Слышала, в последнее время ты часто попадаешь в неприятности.

– Что с тобой? – спросила я, позабыв о своей обиде. Да, мы не общаемся, и ты ненавидишь меня, но это не повод пройти мимо. В глубине души я все еще хочу быть твоим другом. Или семьей. Ведь у меня никого нет. Даже в этом огромном особняке. Я одна. Порой мне кажется, ты тоже один.

Ты не ответил, молча обошел меня, направляясь к себе. Ничего нового. Но меня передернуло, и я зачем-то спросила, опустив голову:

– Глеб, скажи, а мама за тебя тоже не заступается?

– Я сам могу втащить кому угодно, – прорычал ты в привычной манере. Мы стояли спинами друг к другу и не видели лиц. – Ты тоже учись. Или что думала, в сказку попала? – повторил ты слова матери.

– Да, – повысила я голос. – Я думала, у нас будет семья. Что за меня будут заступаться.

– Выйди в окно, – с усмешкой бросил ты, засовывая сбитые кулаки в карманы брюк. – Или поставь их на место. Хотя ты такая слабачка.

Ты сказал это совсем как взрослый. Но меня подстегнули твои слова, задели похлеще пощечины, которую я получила сегодня в училище.

– Посмотрим, – произнесла я, задрав подбородок.

Сегодня, ложась спать, я решила стать лучшей. Примой. Той, кого не посмеют унизить. Той, кому будут поклоняться и мечтать станцевать рядом. Я не слабачка. И я докажу это…

Тебе докажу.

Глава 07 – Даша

19 сентября

Летние тренировки не прошли даром – меня при всех похвалили. Выделили и дали хорошую роль в предстоящей постановке.

– Миронова превзошла себя, – кивнула педагог. – Она лучше тебя, Лана. Смотри, насколько ты отстаешь. Позор.

Лана Кириленко, дочка бывшей балерины, покосилась на меня с таким выражением лица, словно ее опустили головой в тухлые овощи. Наверное, неприятно слышать такое, особенно публично.

Мне стало ее жаль, и я даже подошла к ней после занятия, но Лана не захотела разговаривать.

Теперь я задаюсь вопросом: получится ли у меня однажды взять соло? Тогда мама точно обратила бы внимание на свою приемную дочь и безумно гордилась бы мной.

1 октября

На выходных с классом мы пошли гулять. Это редкое явление для нашего училища, но недавно произошел громкий скандал – две ученицы подрались в раздевалке, – и психолог на педсовете настоятельно рекомендовала для улучшения атмосферы между учащимися, отправить нас на совместную прогулку.

После прогулки мы зашли в кафе у реки, там была очень приятная атмосфера и вкусно пахло сдобой. Многие девчонки весело болтали, я же молча села в уголок и выпила воды, а не чай, как все остальные. Мы сделали фотографии, опять же для социальных сетей, чтобы показать, как классно проводим время.

В какой-то момент мне захотелось в туалет. Я поднялась из-за стола, растерянно оглядываясь. Табличек на дверях там почему-то не было, но Лана подсказала мне, что женский туалет – за серой дверью. Я зашла в уборную и едва не упала в обморок, увидев тебя.

– Глеб, – прошептала растерянно. На несколько секунд ты тоже замер в недоумении.

– Так истосковалась по мужскому вниманию? – наконец подал признаки жизни ты и подошел к раковине, чтобы вымыть руки.

– Это уборная.

– Мужская.

– Мне Лана сказала… – пытаясь справиться со смущением, я натянула на пальцы рукава от кофты.

Ты подошел ко мне и так внимательно разглядывал, словно хотел что-то увидеть. Кто-то дернул ручку, пытаясь войти, но ты грозно крикнул:

– Занято!

И по ту сторону двери покорно послушались. Я в очередной раз поразилась, как уже в детстве ты умел демонстрировать собственное превосходство одним голосом.

Вблизи я заметила, что твои зеленые глаза при тусклом освещении меняли оттенок. Они напоминали холодное северное море, в которое нельзя входить, иначе замерзнешь насмерть. Ты для меня – закрытая книга. И кажется, это никогда не изменится.

– Слышал, мамочка тебя хвалила, – яд сочился из твоих уст.

– Я добилась успехов, – зачем-то выпалила я, ощущая невероятную гордость. – И это только начало.

– Тебя все ненавидят, и это тоже только начало, – пообещал ты. Я смотрела на тебя растерянно, пытаясь понять, угрожаешь или по негласной традиции хочешь задеть меня обидным словом.

– Если ты меня ненавидишь, это не значит, что меня ненавидят все.

– Тогда почему ты оказалась в мужском туалете?

Я сглотнула и не нашлась с ответом. Скорее всего, ты прав, и меня отправили туда специально, чтобы высмеять. Может, не открыто, но за спиной точно. В детском доме у нас тоже были девочки, которые любили поставить на место выскочек, правда, они не скрывали своей неприязни. В нынешнем мире мне приходится гадать, где поджидает опасность. Здесь принято носить маски.

Ты вышел первым, а когда вышла я, то, к своему удивлению, не привлекла всеобщего внимания, и надо мной никто не насмехался . Одноклассницам совершенно не было до меня никакого дела. И все… из-за тебя.

Ты стоял рядом с Ланой, диктовал ей свой номер, который она аккуратным почерком выводила на салфетке. Кириленко была смущена до кончиков ушей, то и дело кусала губу и тайком поглядывала на тебя. А когда ты вернулся к своему столику, Лана еще долгое время не могла прийти в себя. Она радостно щебетала подругам, что ее впервые пригласил на свидание незнакомый мальчик.

– Ты видела, какие у него часы? – пищала она, оценивая твой стиль.

И это она еще не знает, в каком доме ты живешь и на какие курорты ездишь отдыхать. У тебя даже есть личный шеф-повар, который не готовит для меня и нашей матери.

– А мобильник?

– Ого! Да он из очень богатых, еще и милашка такой. Повезло тебе, Лана.

Дальше в их разговор я не вникала, только сжимала нервно в руках салфетку. Мне казалось, что между мной и тобой нейтралитет, вроде мирного договора друг друга не трогать. Но ты пригласил на свидание девочку, которая хотела меня унизить, и это означает только одно – между нами скрытая война.

Не понимаю, почему мне из-за этого настолько обидно.

10 октября

Кто-то написал на моем ящике в раздевалке тушью «сука».

– Какой кошмар, – театрально сочувствовали одноклассники. Но я видела, что им наплевать. И не только им. Учителям. Руководству. Моей маме. А мне до слез обидно. Я ведь никому ничего плохого не сделала, просто пыталась оправдать возложенные на меня ожидания.

– Мам, я не понимаю, почему кто-то так сделал, – почти шепотом выдавила я, когда мы сидели на кухне вечером.

– Ты, может, не устала, раз еще в силах думать о всякой ерунде? Тогда иди в зал и тренируйся, пока не отключишься, – получила я ответ. Неужели все родители общаются с детьми вот так?

Сглотнув, я отодвинула от себя тарелку и поднялась из-за стола. В этот момент ты вошел на кухню, а может, ты давно там стоял. Мы не обмолвились ни словом, но и так понятно, что ты радуешься, когда мне плохо.

20 октября

Лана вполне ожидаемо получила на занятии выговор. Она допустила ошибки, которые в ее случае совершать нельзя.

– Где ты вообще витаешь? Мне переставить тебя с середины в боковушку? – закричала педагог.

Кириленко едва сдерживала слезы, потому что у центрального станка всегда стоят лучшие ученики класса, а в профессиональном балете – солисты. Боковушки для тех, кто выполняет упражнения хуже, они вроде рабов, необходимых для создания идеального образа дворянина, в нашем случае – образа примы.

Даже на тренировках действует строгая иерархия, которая редко меняется. Попасть в центр равносильно тому, что оказаться среди звезд на Аллее Славы. А если тебя выгоняют на боковушку – это провал страшнее катастрофы. Изначально я тоже стояла среди неудачников, но с недавних пор мое место у центрального станка, что бесит многих девочек.

Исключений почти не делают. Но в то же время я стала этим исключением.

После занятий в раздевалке я услышала разговор Ланы с подругами.

Ты бросил ее. Сказал, что она ужасно целуется и настолько худая, что тебе стыдно появляться с ней в компании своих друзей. Я не знаю, радоваться или нет, что ты поступил так с девушкой, которая меня недолюбливает.

Хотя… ты все-таки ужасен. Так нельзя поступать с девочками.

Интересно, зачем ты это сделал?

Глава 08 – Даша

14 апреля

Меня впервые пригласили на свидание в тринадцать лет. И это не мальчишка с улицы, а один из одноклассников Гордеева. Он высокий, выше меня на две головы, но худощавый. У него очаровательные ямочки на щеках и прикольная майка с эмблемой группы «Linlin Park».

Он пожал мою руку, назвав свое имя. Максим. Звучит классно. И ладонь у него теплая, приятная, словно он пользуется специальным кремом, чтобы кожа была мягкой. Вообще я не планировала до восемнадцати общаться с мальчиками, но Максим такой милый, и у него смешные шутки. Поэтому я решила после тренировки сходить с ним погулять.

Но мое решение не понравилось тебе.

Ты подловил меня в коридоре, перегородил дорогу и строго посмотрел. Наверное, не будь мамы на моей стороне, ты мог бы сделать что-то ужасное. Мы все-таки живем в состоянии войны.

– Не смей приближаться к моим друзьям, – грубо приказал ты, смотря прямо мне в глаза.

– Твой друг сам меня пригласил, не ты, – пробурчала я. – Поэтому отойди.

– Дашка, – раньше ты никогда не обращался ко мне по имени, обычно «тыкал» или бросал «эй». Для меня это что-то новенькое. – Предупреждаю. Иначе будешь жалеть.

Я ничего не ответила, лишь задрала нос и обошла тебя. Мне наплевать на твои слова, как и тебе на мои. Я искренне не понимаю, почему ты так эгоистично себя ведешь. А потом вдруг схватил меня за запястье. Наши взгляды пересеклись. В твоем читалась бездонная глубина и мрачность, словно ночь перед бурей. Мне показалось, что мой взгляд в тот момент был светлым и невинным, как крылья ангела. Мы такие разные. В твоих глазах была решимость, сила и уверенность, а в моих, наверное, желание доказать этому миру свою значимость. Однако я все равно интуитивно сжимаюсь.

– Глеб, – только и смогла выдать я, стараясь отвести взгляд. А ты лишь сильнее сжал мое запястье, будто хотел сломать мне руку.

– Когда ты уже перестанешь быть такой дурой?

– Сам дурак! – взорвалась я и выдернула руку.

Ушла, нет, убежала. И плевать, что со стороны мой побег, вероятно, выглядел трусливо. Лучше держаться от тебя на расстоянии, нежели пытаться подружиться. Ты давно дал понять – семьей нам не стать. Я навсегда чужачка в твоем сердце. Рядом со мной тень твоей ненависти.

Но несмотря на этот разговоря все равно решила пойти на свидание с Максимом в следующую субботу. Впервые соврала маме, иначе она не отпустила бы. Для нее наличие у меня друзей – табу. Ничто не должно отвлекать меня от балета. Мне было неприятно ее обманывать,поэтому я то и дело теребила края плиссированной юбки во время разговора.

– Ты не заболела случаем? – уточнила мама. – Сейчас не время. Отлежаться не выйдет, не под конец полугодия.

– Нет, просто хочу сходить в книжный.

– Ладно, – она махнула рукой, намекая, чтобы я ушла. И я ушла, не представляя, чем закончится мое первое в жизни свидание.

***

Поход в кино отменился – Максим заболел. Но предложил приехать к нему в гости на дачу, где бабуля пыталась лечить его всякими народными способами. И я согласилась без всякой задней мысли. Надела сарафан кораллового цвета,тонкая ткань приятно струилась по телу, создавая ощущение свободы. Волосы распустила, чтобы они золотым каскадом струились по спине. А белые лодочки с маленьким каблучком идеально вписались в образ. Покружилась перед зеркалом, довольная, и даже немного пожалела, что у меня нет косметики. Но я нравилась себе, казалась настоящим белым лебедем, и думала, что Максиму тоже понравлюсь.

До дачи Максима меня довез личный водитель. У входной двери уже ждала молодая горничная, она странно поглядывала на меня, но молчала. Шагая за ней по коридору в комнату Максима, я в томительном ожидании крепко сжимала перекинутую через плечо ручку сумочки. На пороге его спальни я замерла, волнуясь, но все же постучалась и вошла.

– О! Это же Дарья! – воскликнул Максим, и пять незнакомых лиц обернулись на меня, рассматривая с нескрываемым интересом. Даже джойстики отложили.

– Я думала… – почти шепотом обратилась к Максиму, – ты болеешь.

– Болел, – отмахнулся он, поднявшись. – Теперь вон здоров и прекрасен. Давай, заходи скорее.

Один из его друзей, мальчик лет пятнадцати с огненно-рыжими волосами, толкнул другого в бок и многозначительно подмигнул. Я не понимала, что происходит, и даже начала жалеть о своем приезде.

– Заходи, чего ты? – Максим кивнул на пуфик у входа.

И я села, больше по глупости, конечно. Мои ровесницы уже давно общались с мальчиками, а мой же опыт заключался только в бесконечных тренировках. Поэтому в тот момент в спальне Максима язык у меня будто одеревенел, а взгляд привычно сфокусировался на одной точке.

Я не умею поддерживать беседы, шутить и вливаться в компании, хотя раньше часто смеялась, болтала без остановки и много читала. Порой ловлю себя на мысли, что жизнь в детском доме была не самая плохая, по крайней мере, там не приходилось переживать из-за веса и отражения в зеркале.

– Газировку хочешь? – Максим протянул мне банку, а я не знала как сказать, что не пью сладкие напитки.

– Как ты девушкам напитки предлагаешь? – подскочил с дивана его друг. Он выхватил банку, сильно взболтал ее и начал открывать. Содержимое газировки в секунду оказалось на моем сарафане, я вскочила с пуфика, но было поздно.

Сарафан промок насквозь, прилипнув к телу, и даже лифчик начал просвечивать. Парни засвистели, ошалевшими взглядами бегая по моей груди.

– Да там даже смотреть не на что, – засмеялся кто-то.

Сердце у меня зашлось в лихорадочном ритме, губы задрожали. Я поджала их, чтобы не разреветься, и скрестила руки. Сделала шаг, но Максим вдруг поймал меня за запястье и притянул к себе.

– Все нормально, тут все свои, – спокойно сказал он, облизнувшись. И снова его взгляд опустился туда, куда не следовало. Он ощущался как неприятные прикосновения, будто меня нагло лапали.

– Ты просто придурок! – вырвалось у меня, а затем рука сама взлетела в воздух и зарядила ему звонкую пощечину.

Он в шоке, его друзья тоже. И это был идеальный шанс, которым я воспользовалась, чтобы позорно убежать. Да, они будут смеяться за моей спиной, называть разными некрасивыми словами, это все жутко унизительно, но другого выбора у меня не было. Я глотала горькие слезы и мчалась по коридору, желая провалиться сквозь землю. Стать невидимкой. А лучше исчезнуть.

Но вместо спасения судьба подкинула мне очередную бомбу.

Я врезалась в коридоре в тебя. Наши взгляды встретились. Твой как обычно был покрыт ореолом тьмы и загадок, хотя сегодня в нем проявлялось что-то другое. Будто ты не сильно удивлен нашей встрече. И тут до меня дошло! Скорее всего, происходящее твоих рук дело.

– Рад? – прошептала я, дрожа от переполняющих эмоций.

Ты склонил голову набок и проговорил с каким-то снисхождением:

– Наверное. Должна же ты чему-то учиться.

– За что ты меня так ненавидишь? – повысила я голос. В ответ ты наклонился настолько близко, что я уловила аромат твоего геля для душа – апельсиновая цедра.

Ты схватил меня двумя пальцами за щеки и больно сжал их. В твоих глазах было столько отвращения, будто перед тобой стоял кто-то мерзкий, а не обычная девчонка.

– А за что я тебя должен любить?

Мне нечего было ответить. Потому что я и сама не знала. Но твое поведение неимоверно бесило. Я оттолкнула тебя и в сердцах бросила фразу, которую не хотела говорить:

– Такого как ты никто не полюбит. Никогда! Понял?

– А мне не нужна любовь, – с твоих губ слетела усмешка.

– Ну и подавись долбанным одиночеством!

На этом наш разговор закончился. Я ушла, специально задев тебя плечом. Мне хотелось сделать тебе так же больно. Обидеть. Унизить. Растоптать. Как ты меня перед своими друзьями.

По факту же двойную порцию порицания получила я. Только во второй раз уже от мамы. Вечером она позвала меня к себе в спальню. Ее строгий взгляд был направлен словно сквозь меня, и я чувствовала, как внутренне сжимаюсь от непонятного страха. Мне было стыдно посмотреть ей в глаза.

Она знала, что я ей соврала. Наверняка ты пожаловался.

– Вот это благодарность, – холодным тоном процедила она. И если раньше мне казалось, что мама просто меня сторонится, то теперь возникло ощущение, будто она возвела между нами стену. Которую я никогда не разрушу. Больше не смогу.

– Мам, пожалуйста, выслушай меня…

– Почему я вообще должна тебе такие вещи говорить? – она вздохнула, потирая пальцами переносицу.

– Он обманул меня, я больше…

– У балерины нет мальчиков, с которыми она бегает на свидания и зажимается по углам, – мама меня будто не слышала, и мои аргументы ее совершенно не интересовали. – У балерины есть только сцена и ее зрители. Ты должна упорно работать, а не жить в мире розовых пони.

Я зла. Чертовски зла. Зачем ты это делаешь? Зачем пожаловался маме? Почему пытаешься забрать у меня последнюю крупицу надежды на хорошее будущее? В нем и так нет счастья. А если не будет еще и приемной мамы, я окончательно сломаюсь.

Глава 09 – Даша

20 июня

Мама отправила нас заграницу. Тебя, меня и Агриппину Павловну, которая должна за нами присматривать. Нам забронировали шикарные номера с потрясающим видом на голубой океан. Я никогда ничего подобного не видела, поэтому едва не пищала от восторга. А вот ты, наоборот, был угрюм сильнее обычного. И даже с Агриппиной Павловной старался не контактировать.