Ты точно справишься! Как потерять всё и не сойти с ума (пособие для взрослых)

Я не имел особых проблем с женским вниманием. Но всегда чуть сторонился тех, кто нравился мне по причине их доброты и открытости. А самое главное, по причине того, что им нравился я. Старался держаться с ними на дружеской волне. Они были слишком добры ко мне. А я просто не мог поверить в то, что кто-то может быть добр ко мне бескорыстно. Ждал подвоха и держался на расстоянии.

Для отношений я выбирал девушек, чей характер полностью не совпадал с моим характером. Теперь я понимаю, что такое подсознательная тяга к определенным условиям, которые были сформированы в детстве. Если тебя отверг тот, кто обязан любить – это становится нормальным явлением. В глубине души, ты будешь ожидать подобного шага от любого, кому решишься довериться. И тянуться к тем людям, которые могут вернуть тебе эту боль. Но весь кошмар заключается даже не в этом. А в том, что ты сам, шаг за шагом, будешь подталкивать выбранного партнера к очередному доказательству собственной правоты. И не замечать этого. Выбирать только тех, кто способен тебя уничтожить.

Конечно, я мечтал о простых отношениях. Без конфликтов и криков, которые я не переношу физически. В детстве мне приходилось вслушиваться в каждый шорох, когда отец открывал ключом дверной замок. Так я пытался заранее понять, в каком состоянии он вернулся и что нам придется пережить ближайшей ночью. Чуткий сон сохраняется и по сей день, меня может разбудить любой шорох. При этом, каждый раз я отторгал тех девушек, которые, скорее всего, могли быть со мной счастливы. С которыми мог быть счастлив и я сам. Выбирал совершенно другой типаж.

Отношения с женой всегда напоминали поездку на американских горках.

И если она привыкла к тряске, выплескивала энергию, и не без удовольствия готовилась к новой поездке. То я находил сотни причин, чтобы обходить этот вид развлечений стороной. Предпочитал просто уйти, когда конфликт переходил в стадию повышенных тонов, и каждый мой уход провоцировал жену еще больше.

Я сбегал. Пил, как это полагается у мужчин. Чтобы очистить голову, чтобы пожалеть себя. К тому же, в измененном состоянии куда проще выносить любые крики.

А вот в трезвом состоянии моя психика начала давать сбои. Я познакомился с паническими атаками, которые было не так просто взять под контроль. Появились первые боли в спине, которые на тот момент были слабо выражены. Лечение заключалось всего лишь в серии массажей или простой блокаде по средствам уколов. Только сейчас я понял, что те боли были вызваны не сидячей работой, не сколиозом или нехваткой витаминов.

Это была своеобразная реакция моего организма на самый устрашающий для меня вид стресса. С криками, руганью и оскорблениями.

Я мог сохранять спокойствие в самых сложных жизненных ситуациях, но в такие моменты просто терялся. Сворачивался в клубок. Наверное, моя психика пыталась сделать мне больно для того, чтобы я получил какую-то поддержку и помощь со стороны того человека, от которого я эту поддержку перестал получать. Как бы странно это не звучало. Моему подсознанию казалось, что боль может помочь нашим отношениям. Все утихнет и мне начнут сопереживать.

Стоит сказать, что я далеко не ангел, поэтому не пытаюсь себя как-то обелить. Я бываю замкнут, плохо проявляю чувства. Мои решения, как уже стало понятно, не всегда можно назвать рациональными. У любой истории взаимоотношения двух людей есть две стороны. Здесь же уместно упомянуть только ту часть, что связана со мной. Иначе не понять, что привело меня к ежедневной практике саморазрушения.

Сразу отмечу, что бывшей жене я только благодарен за то, что все вышло, как вышло. Я безмерно счастлив от того, что у нас есть сын и никогда не перестану ей помогать в любых ситуациях. Мы живем рядом и общаемся.

У неё свой жизненный путь. И свои черти, которые вылезают наружу в самый неподходящий момент, как это бывает у всех нас. Но с ними бороться только ей, если она посчитает, что в этом есть необходимость.

Все события нашей жизни тесно переплетаются между собой. Один опыт приводит к возникновению следующего. А когда люди не слушают друг друга, они неосознанно провоцируют партнера на необдуманные решения. В рамках тех механизмов, с которыми они знакомы с детства и которые стали привычными.

В последние год семейной жизни, я все чаще уходил в себя от очередных истерик и пил. Бывшая жена общалась с другими мужчинами и делала вид, что этого не происходит. Я же знал правду и от этого сходил с ума еще больше. Надо было еще и работать, содержать семью. Не сорваться в лютый алкоголизм. Маневрировать между конфликтами, не срываясь в крутое пике, и при этом казаться ребенку жизнерадостным. Не привлекать внимания к своим проблемам на работе. Полный дурдом.

Так или иначе, все действия, которые совершали мы оба – вели только к одному исходу. К расставанию. В моем случае – расставанию крайне тяжелому. Она ушла к другому, а я остался заперт внутри своих комплексов, обид, презрения к ней, презрения к себе, бесконечного цикла самобичевания. Теперь я понимаю, что в моем случае, когда отношения начинаются и в них возникают первые конфликты, завязанные на истериках и взаимных оскорблениях, лучше закончить сразу. В дальнейшем лучше уже не будет.

Только хуже. Рвать и точка.

Я остался один. Первые месяцы просто не мог поверить в то, что это произошло. Дурацкая мужская черта, до последнего верить в то, что держишь ситуацию под контролем. В случае непредвиденных ситуаций – сможешь все исправить, откорректировать, починить. Иногда чинить попросту нечего, все рассохлось и развалилось.

Сложность в том, что когда понятие семьи является для человека самым важным в жизни, с его разрушением теряются и все прочие ориентиры. Настоящий сбой в системе. Происходит полное испепеление принципов, законов, понятий, которые выстраивал для себя, гордился ими и верил в их незыблемость. Да, в конце отношений я знал наверняка, что жена мне изменяет. Но у меня не хватало мужества уйти, а у нее не хватало мужества признаться в том, что происходит.

До сих пор она так и не сказала мне, когда все началось и почему. Ушла, когда план к отступлению был сформирован. Просто уехала в отпуск с другим мужчиной. Когда я узнал об этом, то, естественно, совершенно слетел с катушек. Если бы мог достать его в тот момент – совершенно точно бы покалечил.

В тех условиях, наш брак в любом случае не привел бы ни к чему хорошему. Если бы мы и дальше продолжили жить согласно выстроенной модели поведения. Точнее, он привел бы к одной простой вещи. Я бы разрушил себя на глазах своего сына. Точно так же, как это сделал мой отец. От отчаяния, от безысходности, от жалости к себе. Но, совершенно точно не смог бы уйти сам. Трепыхался бы до последнего вздоха. К сожалению, такая форма поведения присуща большинству мужчин.

Первое время после расставания я просто лежал и ничего не мог сделать. Объяснил ситуацию на работе. Начальник понял меня, я взял отпуск и пару недель не выходил из дома. Разве что за выпивкой и чем-то похожим на еду. Мне не становилось легче. Алкоголь не помогал.

Кое-как я собрал себя в кучу и начал работать. Стал принимать антидепрессанты. Сходил пару раз к психологу. Проводил время с друзьями. Радовался от встреч с сыном. Но это все была просто маскировка, внутри я был снова полностью уничтожен. Ни одного росточка надежды. Тикающая бомба.

К сожалению, так устроено большинство наших семей. Мужчины горбатятся во имя великой цели, которую невозможно достигнуть. А потом внутренне сдаются, хотя не могут показать этого внешне. Женщины генерируют поводы для истерик. Кто-то начинает пить, уходя от реальности. В итоге все катится к черту.

Побои, измены, оскорбления, несчастные дети, разбитые судьбы. Алкоголь, наркотики. Люди с мертвыми глазами.

В нашем с женой случае, все закончилось мирно. Не считая того, что внутри меня начал тикать таймер, который отчетливо сигнализировал о том, что рано или поздно произойдет взрыв. Так как внутренне я не оправился. И как бы не делал вид, что у меня всё отлично, на самом деле – я уже вынес себе смертный приговор. Знал, что рано или поздно таймер закончит отсчет и боеприпас сдетонирует.

Так и случилось.

Смерть.

Я довольно легко отношусь к потере близких людей. Ты рождаешься, начинаешь жить, познавать мир вокруг. А в это время те, кто жил до тебя – потихоньку распределяются по могилам и урнам. Остается память, которая не требует определённой формы для сохранения. В этом нет никакой катастрофы, злого рока или несправедливости. Я как-то быстро осознал, что мы здесь только на мгновенье, поэтому похороны с самого детства не вызывали у меня никаких чувств. Люди исчезали, появлялись новые.

В рамках этой истории, уместно упомянуть о последних месяцах жизни моей бабушки. И её смерти. Смерти мучительной. Думаю, что её уход повлиял на мою и без того расшатанную психику. Каждый подобный фактор, завязывающийся в узлы с предыдущим и следующим, предопределял неизбежный финал, к которому я в итоге и пришёл.

Я рано потерял отца. О том, что это был за человек, вернее, во что этого человека превратила жалость к себе и алкоголь – можно поверхностно понять из предыдущей главы. После его смерти, я остался единственным продолжением рода со стороны отца. С моей мамой бабушка и дедушка не общались.

За пару лет до основных событий книги, тяжело заболел дед. Он быстро ослаб, периодически перемещался в больницу, куда его пристраивала по знакомству бабушка. Затем возвращался домой и просто сидел в кресле у телевизора целыми днями. Он сидел в нём, когда я первый раз привёз к ним домой его правнука. Он был в нём, когда уже практически совсем перестал видеть. Казалось, что я видел его очертания на том месте и после того, как он умер. Мне чертовски хотелось взять топор, разрубить кресло на части и сжечь прямо на полу квартиры.

Бабушка, естественно, очень тяжело переживала утрату, так как осталась фактически одна. Да, я был в том же городе. У нее родился правнук. Но большую часть времени она проводила в одиночестве.

Так вышло, что она привыкла всеми командовать. У неё был твердый, как она полагала, характер. Пробивные способности. Школа, институт, работа в медицине, карьера. Много лет службы в качестве заведующей кафедрой судебной медицины в одном из главных медицинских вузов города. Научные степени, награды, защита докторской, звание «профессора».

Такие же по масштабу продвижения она хотела видеть и у близких людей. Поэтому мой отец вынужден был податься в медицину, поступать в медицинский вуз, вылетать из вуза, возвращаться в вуз. Думаю, подобное давление, отчасти, и привело его к тому, что он искал любой способ жить «по-своему». Сходил в армию, женился на моей маме, потом родился я.

Работал фельдшером на скорой психиатрической помощи. Чего, по сути, он никогда не хотел. Деду тоже доставалось, но он был довольно молчаливым и податливым человеком.

После ухода из жизни отца и деда, рядом не осталось никого, о ком можно было заботиться в её своеобразной форме. Со мной, по сути, построить конструктивный диалог удавалось редко. Я хоть и старался держать себя в руках, но не мог долго слушать истории о том, каким прекрасным человеком был мой отец. Как любил меня, или как не права была моя мама, решившаяся на развод спустя много лет после того, когда это нужно было сделать. Может быть, тот человек, о котором она говорила, был действительно хорошим отцом. Но точно не моим. Где-то в параллельной вселенной, эти истории имели бы под собой почву, но в этой реальности мы говорили о разных людях.

О своём отце, как я не старался, я не смог вспомнить практически ничего хорошего. Помню только, как радовался, когда удавалось хоть немного поиграть с ним в настольный хоккей. А так, самое частое что я слышал от него были слова «нельзя» и «не сегодня». Я простил его, понимая, что могут сделать с человеком жизненные обстоятельства. Он не смог с ними справиться, не смог и смириться. Как бы то ни было, это не отменяет того факта, что отцом он был никудышным.

Любил ли он меня на самом деле? Думаю, что да. Но эта любовь никак не помогла ему спасти себя. И меня, но уже от последствий этой любви.

Бабушка до последнего пыталась давать мне наставления, смысл которых был утерян еще до развала Советского Союза. А я хотел просто сесть и поговорить о чем-то простом, отвлеченном. Вспомнить случаи из моего детства, ведь я каждое лето проводил с ними на даче. Да, не всегда отличался послушным характером, но искренне любил их и гордился тем, что я их внук. Вместо этого мы больше молчали. Или спорили, когда я не выдерживал жесткого напора по поводу любой вещи, мнения о которой у нас не совпадали. Это у меня от неё. Потребность гнуть свою линию до победного конца, а потом остаться ни с чем. Принцип ради принципа. Хорошо, что я понял это, пока еще не стало слишком поздно. Надеюсь, что в результате произошедших перемен в жизни, изменился.

Бабушка начала сильно болеть сама и потихоньку сдавать. Советовалась со знакомыми врачами, несколько раз ложилась на обследование в больницу. Анализы, терапия, лекарства. Снова анализы и консультации профессоров из старого окружения.

В итоге, ей поставили болезнь Паркинсона. От него и лечили, пока я не нашел ее дома в коме, после того как она несколько раз не ответила по телефону. Её спасли, но стало ясно, что лечение не очень-то помогает. Я уже расстался с женой, о чем очень не хотел рассказывать. Находился в полном душевном ступоре. Метался между работой, барами и её квартирой.

Необходимо было зарабатывать, платить по счетам и не поехать крышей. Я не понимал всю серьезность происходящего, что нужно как можно чаще ее видеть, что это последние месяцы её жизни. Мне тупо было не до этого. Я жалел себя, и у меня не было сил помочь кому-то еще. Да, я не мог ее спасти, но мог скрасить последние дни своим вниманием, привозить правнука.

Задним числом легко рассуждать, но послушайте меня внимательно. Если вы видите, что с вашими родственниками что-то не так, заставьте себя провести с ними как можно больше времени. Узнайте, чем можете им помочь. Что доставит им хоть какое-то подобие удовольствия.

Если помочь уже нечем – просто оставайтесь рядом как можно дольше.

Пришёл момент, когда стало необходимо нанимать сиделку. Мы проходили этот этап еще с дедом, но, к счастью, если можно так выразиться, прилетела ее младшая сестра из другого города. Она взвалила на себя уход за бабушкой в последний месяц. И однажды позвонила мне и сказала, что та умирает. Я сразу приехал, но бабушка уже не приходила в себя.

Так продолжалось несколько дней, пока она не ушла, как я надеюсь, в лучший мир.

Я занялся организацией похорон. Её коллеги – медики, решили провести вскрытие и обнаружили, что Паркинсон был совсем не причем. Умерла она от рака кишечника, который каким-то невероятным образом смогли пропустить все ее знакомые врачи, профессора, доктора, кандидаты медицинских наук.

Если честно, внутри я почувствовал облегчение. Не потому, что я такой чёрствый. Бабушка слишком долго страдала, я видел, что она давно устала от своего состояния. Стала очень набожной, ходила в церковь, когда могла. Часто повторяла, что Бог испытывает её, не давая уйти. Наверное, в какой-то момент она поняла и приняла всё, что требовалось для завершения жизни. И тот Бог, в которого она верила, наконец, смилостивился.

Их урны захоронены вместе под одним надгробным камнем на участке крематория. Мой отец, дедушка и бабушка.

Берегите близких, и простите их за все плохие поступки. Иногда для того, чтобы понять, почему их отношение к вам было именно таким, просто не хватает взгляда со стороны. Попробуйте встать на их место и взвесить тот груз, что они несли и от которого так и не смогли избавиться до самой смерти.

Здоровье.

Отмотаем на несколько месяцев вперёд.

В августе две тысячи двадцать первого года я получил серьезные травмы в драке. Вполне заслуженно, если говорить начистоту. Не то, чтобы я сам напал на невиновных людей. Нет. Я просто специально лез на рожон, там, где этого делать не стоило. Ведь мой скрытый механизм самоуничтожения продолжал отсчитывать время. Даже если внешне я делал вид, что все в порядке.

Я не сразу понял, насколько все серьезно. Проснулся утром дома, но совершенно не помнил, как попал туда. Были небольшие следы крови на одежде, чуть опухшее лицо. Подумал, что случился какой-то конфликт. Ничего особенного. Не в первый раз. Дома, жив, остальное – не важно. На всякий случай, дошел до ближайшей платной травматологии, где врач взглянул на меня через стол и бодро отрапортовал, что всё в порядке.

Но никакого состояния «в порядке» не было.

Мне становилось хуже. Спустя два дня я понял, что дело явно не ограничено похмельем, сопровождаемого головной болью. Я с трудом передвигался. Попросил бывшую жену отвезти меня в ближайшую клинику, где можно сделать МРТ.

После процедуры взволнованный врач выбежал из кабинета и сказал, что мне срочно нужно ехать в больницу и непонятно, почему я еще передвигаюсь по городу, а не лежу в палате. Мы заехали домой, вызвали скорую помощь. Собрали вещи, так как, судя по выписке, никаких альтернативных вариантов не будет.

Диагноз: «ЗЧМТ. Ушиб головного мозга средней степени с формированием контузионных очагов лобной и теменной дли.

Оскольчатый перелом передней стенки левой ВЧП» и дальше по мелочи. Классический нокаут, где человек улетает головой об асфальт. Частая причина смерти в уличных конфликтах. И отличный повод для судебных тяжб, где судьи обычно выносят вердикт, что человека убило твердое покрытие, а не другой человек, который наносил удар.

Но я не умер. И, на тот момент, совершенно не напрягся. Да и не стал писать никаких заявлений в полицию. Больница, так больница. Смерть проходила рядом, но у неё были дела поважнее.

Подобное случалось со мной и раньше. У меня в запасе огромное количество историй, которые могли бы закончиться грустно, от чего теперь вспоминать их бывает весело. Один раз я, вместе с друзьями, чуть не утонул во время шторма на Ладоге. Тогда мы решили, что умнее всех, ушли на катерочке, а иначе его не назвать, на тринадцать километров от берега. И попали в шторм. Выбрались только благодаря какой-то мгновенной синхронизации в действиях. Катер уже вставал в свечку, так как на Ладоге погода меняется мгновенно. Раз волна, два волна – мотор глохнет, и ты идешь ко дну. Мы бы не выплыли. Без иллюзий.

В другой раз, я делал сальто в бассейн на чей-то день рождения. Немного не рассчитал, буквально прочертив головой край бассейна. Пронесло.

Меня били толпой солдаты в одном из посёлков. Забивали ночью бутылками на Думской улице, возле клуба. Передо мной махали ножами, в мою сторону стреляли, чего только не было. У меня огромное количество шрамов, которыми я абсолютно не горжусь, но которые ежедневно напоминают мне о том, чего больше делать не стоит. Вне зависимости от того, кто прав, а кто виноват.

В больнице, в отделении нейрохирургии, я провел чуть больше недели. Лечили медикаментозно. Капали, кололи, убирали кровь из головы.

Я быстро приходил в себя. Меня ни сколько не угнетают больничные помещения. Довольно просто войти в режим, где за день от тебя требуется три раз поесть, а в остальном – не нагружать себя чем бы то ни было. На тот момент я уже уволился с работы, о чем расскажу в другой главе, у меня не было ДМС, поэтому я лежал в обычной палате.

Нас было шестеро в одном помещении. Один парень, чуть моложе меня, отключился за рулем. Слава богу, на светофоре. Что-то внутри его головы щелкнуло, и он очнулся только в реанимации, спустя несколько дней. Его чудом спасли, привезли к нам в палату, где он лежал, весь истыканный трубками. Собирался жениться. Надеюсь, у него всё хорошо.

Был капитан дальнего плавания в отставке. Ждал операции по удалению опухоли в мозге, которая давно стала айсбергом, способным потопить его «Титаник». Правое полушарие работало, он рассказывал какие-то истории, но вот левое было совсем не в порядке. Он не мог писать, считать, решать простейшие задачки. Иногда забывал, как снимать штаны или положить пакетик чая в стакан. Страшное зрелище.

Еще была пара алкоголиков, выпивших термоядерное пойло, и наша главная звезда – дед. Целыми днями он молчаливо читал газету или книгу, изредка переговариваясь с медсестрами по поводу необходимых ему лекарств. Интеллигентно, вежливо, тихо. В наших разговорах участия не принимал. Но как только он ложился спать, в нем просыпался демон. Дед орал благим матом на все отделение. Оскорблял всех и всё, из того, что ему снилось. Это был отборнейший, многоярусный мат, который поначалу вызывал у нас дикий восторг, но потом откровенную злость. Так как приходилось просить больше снотворного, чтобы выспаться. И даже с ним это не всегда удавалось и приходилось досыпать в дневное время. Наутро дед просыпался, как ни в чем не бывало. Не мог поверить в то, что с ним происходило ночью. Краснел и продолжал читать свои газеты.

Где-то на третий день нашего совместного проживания, мы начали активно покашливать. Сначала не придавали этому значения. Я уже болел ковидом, в тот момент эпидемия была в самом разгаре. Мои подозрения по поводу того, что это снова был он, быстро превратились в факт. Только врачи не спешили сообщать об этом выше.

Отделение перезаражалось полностью. И так в закрытой на ковид больнице. В нейрохирургическом отделении, где каждый второй ждал операции на мозг. Не знаю, как это с медицинской точки зрения, но отменять операции врачи не планировали. Так и резали пациентов.

Меня благополучно выписали, я вернулся домой с позитивным настроем. У меня было немного времени осмыслить произошедшее, я соскучился по сыну, который вернулся с дачи и пошел в садик. Планы были грандиозными. По всем направлениям. Поэтому я просто ждал момента, когда мой ковидный карантин закончится, и я начну новую жизнь. Судьба распорядилась иначе.

Сперва, у меня начались осложнения после травмы. Появились головокружения, причем в тот момент, когда я закрывал глаза. Стало невозможно заснуть. Потом появилась слабость, и я с трудом мог дойти до туалета или на кухню.

Снова вызов скорой помощи. Уверения в том, что со мной всё хорошо и состояние неминуемо улучшиться. Только не надо, пожалуйста, звонить по пустякам и отвлекать от других вызовов.

Незнакомые ощущения ввели меня в состояние страха и паники. Я совершенно не мог понять, что со мной происходит и как это остановить. Но и тут меня пронесло. Врачи выписали лекарства, которые через некоторое время стали помогать.

В который раз я воспрял духом. Повторное МРТ показало, что очаги в голове практически рассосались. Отеки практически спали.

Я постоянно отхаркивал кровью, но и этот вопрос закрыл грамотный отоларинголог. Заживало, как на собаке. Логично было бы закончить историю на этом, но тогда в целой книге не было бы никакого смысла. Моя эпопея со здоровьем только начиналась.

В начале октября, одним днём, у меня появилась резкая боль в грудном отделе спины, которая с той поры не отключалась ни на один день. За все прошедшие четыре года. Кто-то дернул невидимый рубильник, включая передачу сигналов от места поражения в спинной мозг, потом в головной, и дальше по привычной для организма схеме.

Боли не было, боль включилась, боль есть. И никто пока не в силах её отключить.

У меня были проблемы со спиной и до этого момента. Как я уже писал, обычно всё ограничивалось серией массажа и мануальной терапии. Курсом простых лекарственных блокад. Я пошёл по тому же пути и в этот раз. С ужасом понял, что мне не помогает. Снова вызов скорой помощи, больница, пара уколов, дневной стационар, никаких улучшений. Тогда и начался мой личный ад, который привёл к тому, что я всерьез решил покончить жизнь самоубийством.

На тот момент я не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Мне ничего не помогало, я потерял все сбережения, о чем расскажу позже. У меня не осталось ни малейшего повода жить.

Да, был сын. Но, от страха превратиться для него в беспомощную обузу, я всё равно упирался в одно единственное внятное решение. Совершенно чётко помню, как мой мозг подтвердил объективность его принятия. Как внутренне согласился с ним, предвкушая освобождение от боли, от страданий. От жалости, от порицания, от ответственности, от всего хорошего и плохого, что я успел сделать в жизни. Мне хотелось исчезнуть, стать ничем, раствориться. Лишь бы не наступал еще один день, который потянет за собой череду таких же новых дней. Без признаков надежды, наполненных болью и разочарованием.

Я бы точно решился. Если бы не моя склонность к планированию, даже в таких делах, как собственная смерть. Если бы не стены ванной комнаты, которые сдерживали мои позывы. Если бы не внутренние соображения о том, что стоит держаться подальше от окон. Если бы не склонность к писательству, которая позволила писать одну предсмертную записку за другой, отвлекая от запланированного действия. Если бы не долги, которые я не мог оставить своим близким. Если бы не курьеры доставки, которые позволяли мне не выходить из дома. Если бы не игровой коврик сына, на котором я пытался заснуть, так как уже не мог спать на кровати. Если бы не записка от бабушки, которую я нашел после смерти, где было написано «Я так хочу, чтобы ты был счастлив». Если бы не крики во дворе с детской площадки, где жизнь продолжалась и тогда, когда в одной из квартир она могла закончиться. Если бы не трещина на стене, которая завораживала изгибами, и я часам смотрел на неё, извиваясь на полу. Если бы не всё это и многое другое – никто бы не написал эту книгу.