Голос, которого больше нет

В отделе Тейтум сидел над бумагами, но ничего не читал.

Всё, что он знал, больше не укладывалось в доклады.

Он почувствовал себя не полицейским, а выжившим.

Тогда зазвонил внутренний телефон.

Он снял трубку.

– Агент Тейтум?

– Да.

– Вам нужна комната для допроса. У нас посетитель. Мужчина. Средних лет.

Без документов. Сказал, что пришёл поговорить с тем, кто видел зеркало.

Тейтум посмотрел на свои руки.

– Я иду.

Мужчина сидел в комнате, как будто не впервые здесь. Спокойно. Уверенно.

Как будто знал, кто войдёт.

Тейтум сел напротив.

– Зачем вы пришли?

– Я был с вами. Тогда.

– Тогда – когда?

Мужчина усмехнулся.

– В зеркале. Когда вы нарисовали лицо. И оно посмотрело на нас.

Он подался вперёд.

– Я знаю, кто убивает.

– Кто?

– Вы оба. Ты и она. Только вы этого ещё не поняли.

Когда он вышел из комнаты, в ушах звенело.

Он знал, что будет следующий труп.

Следующее письмо.

Следующий шаг – внутрь.

Потому что эта история не шла по следам.

Она шла по кругу.

И он начинал сомневаться – а выберется ли кто-то из центра?

После допроса Тейтум вернулся в кабинет и сел на подоконник, не включая

свет. Сквозь оконное стекло городской шум казался глухим, как будто всё

происходило под водой.

В ушах всё ещё звучал голос того мужчины:

«Ты и она. Только вы этого ещё не поняли».

Он вспомнил, как в детстве боялся темноты – не потому, что в ней кто-то

был, а потому, что в ней никого не было, кроме него самого.

И сейчас это чувство возвращалось.

Пустота внутри – чётче страха снаружи.

Зои пришла позже. Она не задавала вопросов. Села на стул, сняла пальто, дождалась, пока он заговорит первым.

– Он сказал, что был там, – сказал Тейтум. – В зеркале.

– Психоз?

– Или очень тонкая игра.

– Или всё-таки – мы с тобой. Не буквально. Символически.

Он покачал головой.

– Не символически. Он знал вещи. Точные. Он описал, как я держал руку, когда вырезал на коробке лицо. Я не мог рассказать это. Даже тебе.

Пауза. Потом:

– Значит, он видел. Или был рядом.

На следующее утро кто-то оставил конверт под дверью офиса. Чистый, без

адреса. Только надпись: “Ты видел только часть.”

Внутри – письмо. Написано женским почерком, знакомым.

Лена. Но это невозможно.

_Тейтум,

Если ты читаешь это, значит, ты всё ещё помнишь не всё.

Ты видел, как всё начиналось. Но ты не видел, как это кончилось.

Потому что тебя вывели. Ты был нужен живым.

Ты думаешь, что ты виноват. Но ты – инструмент.

Тебя использовали. Меня тоже.

Но теперь я знаю, кто он.

И я иду за ним.

Если ты вспомнишь всё – ты решишь, на чьей ты стороне.

А если нет – ты станешь им.

Л.

Зои стояла рядом.

– Она мертва, – сказала она. – Этого письма не может быть.

– А если может?

– Тогда это война. Либо с памятью…

– …либо с тем, кто остался в живых, – закончил он.

Через час пришло электронное письмо.

Без отправителя. Без темы. Вложение – одно фото.

На нём – он сам.

Стоит на парковке. В окровавленной рубашке.

В руке – нож.

Рядом – кто-то на коленях. Лицо не видно. Но поза… узнаваемая.

Поза жертвы номер три.

На заднем плане – вывеска кафе, которого ещё не построили.

Только на стадии одобрения проекта.

– Это подделка? – спросила Зои.

– Или воспоминание, которое ещё не случилось.

– Тебя провоцируют.

– Нет, – прошептал он. – Меня предупреждают.

Той же ночью он поехал один. На стройку, где ещё только должен был

появиться тот самый кафе из снимка.

На месте – только ограда. Земля. Камни. Гравий. Но в воздухе уже стояло

что-то… знакомое.

Он прошёл внутрь.

И увидел: на щите будущего здания – баллончиком написано:

«Ты выбрал забыть.

Но теперь мы помним за тебя.»

Он вернулся домой в четыре утра.

Зои спала в кресле, с папками на коленях. Он не стал её будить.

Сел на пол. Закрыл глаза.

И увидел…

Зеркало.

Комната.

Девочка в белом платье.

Сзади – рука. Не его. Но он чувствует, как она направляет нож.

Рука пахнет табаком и сандалом.

И тогда он вспомнил.

На коже – запах, который он чувствовал однажды…

…от собственного отца.

Он открыл глаза.

И понял,

что всё начиналось гораздо раньше,

чем он считал.

Тейтум не спал.

Он сидел у окна, наблюдая, как ночь медленно распадается на серые

отголоски утра. Мир снаружи казался приглушённым, как будто город был за

стеклом – аквариумом, где не слышно криков. Только свет. И пустота.

Он держал фотографию. Ту самую, где он – с ножом в руке, в будущем, которое ещё не наступило. Он уже выучил все пиксели этого кадра, как лицо

человека, которого ты любил – и потерял.

Но теперь он начал видеть ещё одно.

На заднем плане – не просто вывеска кафе.

Под ней – силуэт. Человеческий. Слишком расплывчатый, чтобы опознать.

Но он точно смотрел в камеру.

Как будто знал, что снимок будет сделан.

И хотел быть частью его.

Утром, когда Зои проснулась, он уже ждал её на кухне.

Она взяла чашку, молча села.

Он пододвинул снимок.

– Видишь?

– Да.

– Кто бы это ни был – он смотрит прямо на нас.

– Значит, он знает, что мы смотрим.

– Зои…

– Что?

– Что, если он знает, что мы делаем сейчас?

Она долго молчала. Потом сказала:

– Тогда это уже не просто убийства.

– А что?

– Сценарий.

Он кивнул.

– И, возможно, мы в нём – не герои. А исполнители.

Спустя несколько часов он стоял у шкафа и смотрел на то, чего избегал

больше десяти лет.

Старый армейский жетон.

На обороте – координаты.

Координаты приюта, с которого всё началось.

Они были выгравированы на память, если бы он потерялся.

Только сейчас он понимал, что приют никогда не был для него домом.

Он был – сценой.

Они поехали туда на закате.

Зои не спрашивала, зачем.

Он не отвечал, почему.

Старое здание стояло, будто мир вокруг него вымер. Обшарпанный фасад, выбитые окна, заколоченная дверь. Табличка на стене: «Учреждение закрыто.

Опасная зона.»

– Ты уверен, что хочешь туда вернуться? – спросила она.

– Нет, – честно ответил он. – Но если я не вернусь туда, я не выберусь

отсюда.

Они вошли.

Пыль под ногами казалась живой. Словно здесь ходили недавно. Или всегда.

Старый коридор. Скрип половиц. Плесень в углах.

Он узнал стены. Руки потянулись по ним инстинктивно, как будто он —

слепой, узнающий детство на ощупь.

Он прошёл до самой задней комнаты.

И увидел:

Стену, на которой когда-то висело зеркало.

Теперь его не было. Только след. И слово, выцарапанное гвоздём:

“ТЫ УЖЕ ТАМ”

Зои медленно подошла.

– Это не угроза.

– Нет, – сказал он. – Это факт.

– Что ты ищешь?

Он опустился на колени.

– Подпол.

Он ударил в доску – третий шаг от стены. Она сдвинулась. Под ней —

пустота.

Запах.

Не просто сырость. А человеческий след.

Он залез внутрь. Темнота сжала его со всех сторон. Свет телефона дрожал.

На дне лежала кукла. Без головы.

И диктофон.

Он включил.

Шипение. Потом голос. Детский. Не его.

– Если ты нашёл это – значит, ты помнишь.

Если не помнишь – ты не выберешься.

Убей её, Тейт. Или она убьёт тебя.

Запись оборвалась.

Он вылез наружу.

Зои стояла бледная. Она тоже всё слышала.

– Ты веришь, что это – реальность? – спросила она.

Он посмотрел на неё.

– А ты веришь, что мы ещё на этой стороне зеркала?

Они вышли из здания в полной тишине.

Тейтум остановился на пороге. Обернулся.

Внутри, в темноте коридора, кто-то стоял. Слишком высоко для ребёнка.

Слишком спокойно – для случайного прохожего.

Он поднял руку.

В ней – зеркало.

И отражение в нём —

было не Тейтума.

ГЛАВА 5

(Письма из будущего. Расщепление. Вопрос о реальности.) Всю дорогу назад Зои молчала. Она не смотрела на Тейтума. Не потому что

не хотела – потому что боялась увидеть, кого именно она увидит.

После диктофона в подполе – страх стал не внешним, а внутренним.

Боль не в том, что кто-то убивал. А в том, что он мог – даже не зная.

Дома она включила телевизор, просто чтобы заполнил тишину. Новости

бубнили на фоне: «…неопознанный мужчина найден мёртвым в центре

города. Полиция не разглашает подробностей…»

Она не слушала. Она разглядывала Тейтума.

Он сидел в кресле, расстёгивая рубашку. На груди – шрам. Старый. Почти

сросшийся.

Только он знал, что он означает. И только он теперь сомневался, сам ли его

получил.

– Я не доверяю себе, – сказал он вдруг. – Я не знаю, когда начал быть

собой.

Зои подошла, встала рядом.

– Значит, пришло время проверить, кто ты теперь.

В тот же вечер пришло письмо. Конверт лежал на ступеньке. Не было ни

звонка, ни стука.

Внутри – три вещи.

1. Письмо.

2. Кадр с камеры наблюдения.

3. Фотография, которая ещё не была сделана.

Письмо:

_Ты думаешь, что время идёт вперёд. Но оно – зеркало.

Всё, что ты сделал, уже сделано. Вопрос – поймёшь ли ты, когда именно.

Следующая жертва – будет тебе напоминанием.

Потому что она – ты.

Только моложе. Только до того, как ты стал тем, кем стал.

Не пытайся её спасти. Ты уже опоздал._

Подпись: А.

Камера:

На изображении – улица. Переход. Девочка-подросток. Лет тринадцати.

Лицо…

Зои резко вдохнула.

– Это ты, – сказала она.

Он кивнул.

– Я… я видел её когда-то. Перед пожаром. Я думал, она – сон.

– Или предупреждение.

– Или я. До всего.

Фотография:

Пустая ванная. Кафель. Зеркало.

На нём – отпечатки рук. Кровь. Почерк. Надпись:

“Не забудь, кем ты был.

Он всё ещё там.”

Подпись: “Л.”

На следующее утро полиция сообщила:

– Тело подростка найдено в заброшенном отеле.

– Пол: женский.

– Возраст: 13 лет.

– Имя: неизвестно.

Но Тейтум уже знал.

Он поехал один.

В отеле пахло перегноем, страхом и вином. В комнате, где лежало тело, всё

было приготовлено, как сцена: красный свет, матрас на полу, разбитое окно, и

снова – зеркало.

На стекле – его детская фотография.

Тот же возраст.

Тот же взгляд.

Под стеклом, прямо в трещинах, – вложен крохотный лист бумаги: Ты думаешь, что стал другим.

Но ты просто вырос.

А я – остался.

Он вернулся поздно. Он не мог говорить.

Зои не спрашивала.

Он просто лёг на пол, закрыл глаза.

И сказал:

– Если в следующем письме будет моё будущее – не открывай его.

– Почему?

– Потому что я не уверен, хочу ли знать, кем я стану.

Ночью ему приснилось, как он идёт по длинному коридору.

Справа – зеркало.

Слева – пустота.

В зеркале – он.

Но старше.

И у него – глаза того, кто уже убивал.

После сна он проснулся в полном мраке – не потому что было темно, а

потому что он не помнил, кто он такой. Несколько секунд он лежал, глядя в

потолок, и в голове не было ни имени, ни событий, ни причины, по которой

он чувствует: внутри него что-то умирает.

Зои спала на диване. В её руке – тот самый листок с зеркала. Он не знал, когда она его достала, но знал: она читала. И если раньше она боялась за

него, то теперь, возможно, начала бояться его самого.

Он тихо встал, прошёл на кухню, сел у стола.

Открытый ноутбук. Вкладка: дело 2005 года.

Тело девочки. Имя – Элоиза Дрейк.

Убита в подвале. Тело в позе эмбриона. Вырезанный символ. Надпись: «ты

тоже».

Он видел это уже сотни раз. Но только теперь понял: Это была первая сцена.

А он – первый свидетель.

Только не добровольно. А как участник спектакля, который не понимал

сценария.

Он вернулся в комнату.

– Мы едем, – сказал Зои.

Она открыла глаза.

– Куда?

– В дом престарелых. Есть один человек.

– Кто?

– Бывший сотрудник того приюта. По документам – охранник. На деле —

неофициальный воспитатель. Тогдашний связной между детьми и взрослыми.

– Он жив?

– Жив. Но… у него деменция.

– Значит, он ничего не помнит?

– Или помнит только то, что не должен был забыть.

Дом престарелых стоял на окраине. Безликое здание с бледными шторами, как глаза умирающего. Они долго ждали, пока санитар приведёт старика.

Тот шёл медленно, волоча ноги. Лицо сморщенное, губы вечно приоткрыты, будто он собирался что-то сказать – и забывал, что именно.

Тейтум сел напротив.

– Мистер Блант. Вы меня не знаете. Но я был в том приюте. В 1997 году. Вы

работали там.

– В приюте?.. – голос слабый. – Там дети были. Дети, да…

– Помните девочку по имени Лена? Или Элоизу?

Старик долго смотрел на него. Потом закрыл глаза. И сказал:

– Ты выбрал забыть. Но теперь мы помним за тебя.

Тейтум замер.

Зои побледнела.

– Что вы сказали? – спросила она.

– Они… записывали. В зеркала. – Он шевелил губами, как будто пил

воздух. – Если смотришь долго… забываешь, кто ты. Но они – помнят. Они

в стекле.

– Кто «они»?

– Дети. Или тени от детей.

Я закрывал зеркала…

Но один… не успел. Он остался внутри.

Он видел, как это делали.

На выходе Тейтум дрожал. В груди всё сжималось.

Он понял:

Кто-то не просто убивал.

Кто-то вырастил свидетеля, который не смог выйти из зеркала.

И этот кто-то – не исчез.

Когда они вернулись домой, в двери что-то торчало. Не бумага. Не письмо.

Ключ.

Старый. Грязный. Привязка – металлический жетон.

На нём выгравировано:

«Склад 4. Сторожка. Только ты. Только ночью.»

Зои отобрала его первой.

– Это ловушка.

– Конечно, – сказал Тейтум. – И я пойду.

– Один?

Он посмотрел на неё.

– Если я возьму тебя – я не узнаю правду.

Если пойду сам – возможно, вернусь с ней.

– Или не вернёшься вовсе.

Он улыбнулся. Впервые за много дней – почти по-настоящему.

– И тогда ты поймёшь, что я был не тем, за кого ты меня принимала.

Он поехал в полночь.

Сторожка была старая. Склад, где всё начиналось. На стене – надпись:

«Ты был здесь. Теперь вернись внутрь.»

Он открыл дверь.

Внутри – комната. Стол. Зеркало.

И человек.

Тот же, что был на фотографии.

Смотрел в зеркало.

И на его лице были его черты. Только старше. Только сломанные.

– Я ждал, – сказал человек.

– Кто ты?

– Я – тот, кем ты стал бы, если бы не забыл.

– Зачем ты всё это делаешь?

Он повернулся.

– Чтобы ты выбрал, кем ты хочешь быть:

убийцей,

или тем, кто снова стал человеком.

И в этот момент зеркало треснуло.

Из него – кровь.

И голос.

– Она жива. И ты её помнишь.

Только не знаешь, кого именно ты не спас.

ГЛАВА 6

(Она жива. Но чтобы спасти её – придётся вспомнить всё.) Он стоял перед ним – тем, кем Тейтум должен был стать, если бы не выбрал

забыть.

Сломанный, с рассечённым лицом, в котором всё ещё угадывались его черты: нос, брови, шрам на левой скуле. Только взгляд был другим. Не

человеческим.

– Она жива, – повторил двойник.

– Кто?

– Лена.

– Это невозможно.

– Но она есть. И она ждёт. И она всё ещё держит зеркало.

Он вышел из сторожки в рассвет. Мир казался другим. Молчим. Густым. Он

шёл по асфальту, как по воде – каждое движение давалось с усилием.

В голове билось только одно: “Она жива”.

И если это правда – значит, вся боль не была напрасной.

Значит, он всё ещё может что-то изменить.

Дома Зои уже ждала.

Он вошёл, промокший, в следах грязи.

Она поднялась.

– Где ты был?

– У себя. В конце.

– И что там?

– Я. Только позже. Только с другой жизнью.

– Ты снова видел зеркало?

– Оно треснуло.

– И?

– Оно помнит моё имя. И её тоже.

Он показал жетон, фото, письмо.

Потом сказал:

– Он сказал, что Лена жива.

Зои вздрогнула.

– Ты веришь ему?

– Я верю не ему. Я верю тому, как мне больно, когда я слышу её имя.

Спустя два часа в дверь снова постучали.

На пороге – коробка. Без подписи. Без следов. Внутри – кассета VHS.

Сломанная. Почти пепел.

Но в пакете – дубликат.

И записка:

“Это – запись из камеры приюта. 1997.

Смотри до конца.

Если не выдержишь – не возвращайся.

Если выдержишь – иди за мной.”

– Л.

Они нашли старый проигрыватель в подвале. Пыльный, но рабочий.

Подключили к монитору.

Изображение – рваное, полосами. Слабый шум. Сначала – ничего. Только

стены. Потом – движение.

Лена. Живая.

Девочка лет четырнадцати.

Смотрит в камеру. Долго.

А потом говорит:

– Если ты это видишь, Тейтум, значит, ты всё-таки дожил.

Ты был там. Ты всё видел. Но тебя увели. Не потому что жалели. А потому

что ты был нужен.

Они хотели, чтобы ты забыл.

Потому что если бы ты помнил – ты бы не дал им делать это снова.

Дальше – шум. Свет мигает.

Появляется мужчина. Лицо скрыто. Рука держит нож.

Лена оборачивается.

И кричит:

– Не дай им снова забрать тебя!

– Не верь зеркалам!

Экран гаснет.

Тейтум не мог говорить.

Он вышел на улицу, встал под дождём.

В груди – боль. Не физическая. Та, которая появляется, когда ты осознаёшь, что мог спасти, но не спас.

Зои вышла за ним.

– Что теперь? – спросила она.

Он обернулся.

– Я иду туда. Где это всё началось.

– Где?

– В подвал приюта. Там был второй уровень. Забетонированный. Его никто

не открывал.

– Ты уверен, что он существует?

– Я уверен, что я его видел. В зеркале.

– Ты с ума сходишь.

– Да.

– И ты всё равно пойдёшь?

– Да.

Ночью они пробрались через чёрный ход. Тот самый, которым Тейтум

когда-то сбегал в восемь лет.

Под полом кладовой – плита. Старый люк.

Он отодвинул её. Запах – гниль, сырость, ржавчина и воспоминания.

Они спустились.

Лестница – гнилая. Стены – облупленные.

Но в конце коридора – дверь.

Железная. Красная. Без ручки.

На ней – выцарапано:

“ОТПЕРТЫЙ НЕ ВЕРНЁТСЯ.”

Зои остановилась.

– Тейт…

Он приложил ладонь к двери.

И изнутри – кто-то приложил ладонь в ответ.

Точно. По следу.

Через металл.

Он не успел отпрянуть —

дверь щёлкнула.

И открылась.

Дверь открылась без скрипа. Она просто отпустила тьму – как будто её

держали не петли, а память.

Запах внутри был влажным, разложившимся, как будто стены сами по себе

сгнили от воспоминаний.

Зои сделала шаг назад.

– Это… подвал?

– Нет, – сказал Тейтум. – Это… хранилище.

– Чего?

– Тех, кто не должен был вернуться.

Они спустились по металлической лестнице. Свет фонарей прыгал по

ржавым трубам, по следам старой влаги, по кускам покинутых вещей.

На полу – кукла. Лысая. Без руки. Рядом – свёрток. Заплесневелое одеяло, завёрнутое в целлофан.

Он остановился.

– Здесь… было что-то. Или кто-то.

– Лена?

Он не ответил. Только приблизился. Осторожно развернул плёнку.

Внутри – ничего. Только письмо. Завёрнутое в полиэтилен.

Текст – едва читаемый. Чернила растеклись, но слова всё равно выжили.

_Тейтум,

если ты здесь – ты всё-таки вернулся.

Меня больше нет. Не в том смысле, как ты помнишь.

Я – то, что осталось от памяти.

Они держали нас здесь. Как образцы.

Мы были не дети. Мы были экраны.

Нас учили зеркалить боль.

Мы запоминали – и отражали.

Тебя хотели сделать главным.

Но ты убежал.

И я позволила.

Ты думал, что меня убили. Но я была здесь.

Не одна.

С другими.

Мы…

…не все выжили.

Но я помню тебя.

И если ты ещё способен помнить – тогда ты не такой, как они._

Подпись: Л.

Он стоял, держа письмо, как ключ к собственной душе.

Зои присела рядом. Смотрела на него, как на умирающего.

– Она жива?

– Я не знаю.

– Она была здесь?

– Была. Долго.

Он закрыл глаза. Перед ним всплыли сцены – резкие, чужие, но с его

руками, его голосом, его дыханием.

Он сидит перед зеркалом. Смотрит на себя.

А за ним – взрослый голос шепчет:

– Если ты забудешь, ты не пострадаешь.

Если ты запомнишь – ты будешь следующим.

Они продолжили идти.

Коридор сузился. Воздух стал гуще.

И вдруг – дверь.

Не железная. Стеклянная.

Позади неё – комната.

Внутри – кресло. Зеркало. Стены обиты мягкой обивкой, как в

психиатрических камерах.

На полу – рисунки. Детские.

Повторяющийся мотив:

Лицо. Лицо. Лицо. Скрюченные линии. Зеркала. Руки. Нож.

– Они… делали из детей свидетелей, – сказала Зои. – Чтобы оставить

улики… не на улицах, а в умах.

– И если ум разрушается – никто не найдёт тела.

– Только тени.

В углу комнаты – проём.

Небольшой тоннель, уходящий вниз.

Он наклонился.

И услышал… дыхание.

Тонкое, слабое. Женское.

Он полез внутрь.

– Тейтум! – крикнула Зои. – Стой!

Но он уже был внутри. Ползком. На локтях. Темнота – живая, как змея.

Каждый метр – как возвращение в ночь, из которой он никогда не

выбирался.

И в самом конце…

Комната.

Открытая.

Каменная.

На полу – матрас.

На стене – зеркало.

И перед зеркалом – она.

Сидит. Сгорбленная. Волосы спутаны. Спина худощавая. Платье – серое, будто пыль впиталась в плоть.

Она смотрит в зеркало. И не моргает.

– Лена…

Он не уверен, произнёс ли это вслух.

Но она обернулась.

Лицо – взрослое.

Старше, чем он помнил.

Но глаза…

Всё те же.

Всё те же, что шептали когда-то:

«Смотри, пока не исчезнешь.»

Она медленно встала.

Подошла.

Прикоснулась к его лицу.

– Ты не забыл, – сказала она.

– Я пытался.

– Не вышло.

– Почему ты здесь?

– Потому что ты не пришёл раньше.

Она упала ему в руки. Легкая. Хрупкая. Тёплая.

И прошептала:

– Теперь мы оба знаем.

Теперь ты видел.

Теперь… ты должен выбрать.

– Что?

Она подняла глаза.

– Кем ты теперь хочешь быть:

Свидетелем.

Или палачом?

ГЛАВА 7

(Вывести её. Или остаться с ней. Испытание возвращением.) Он держал Лену в объятиях, и не чувствовал собственного тела. Только её

дыхание – прерывистое, как треснувшее стекло. Только её пульс, слабый, но

всё ещё живой, как звук из прошлого, который всё ещё звучит, если

прислушаться.

Зои ждала снаружи.

Он знал: если не выйдет сейчас – не выйдет никогда.

– Мы уходим, – прошептал он.

– Нет, – ответила она. – Здесь безопасно.

– Здесь мертво.

– А там – больно.

– Зато там есть свет.

Лена медленно покачала головой.

– Они не позволят.

– Кто?

– Те, кто оставил нас.

Кто смотрит через зеркала.

Кто впечатал твой след в мой разум, и теперь ждёт, когда ты сломаешься

окончательно.

– Я не позволю.

– Тогда ты должен сломать зеркало.

Он вывел её из тоннеля. На локтях. На плечах. На спине. Она была легче

воздуха, но тяжелее всей вины, что он носил в себе двадцать лет.

Когда он выбрался наружу, Зои встретила их со светом. С глазами полными

ужаса.

– Она жива…

– Пока.

Лена дрожала. Не от холода – от света. Она не была на поверхности больше

десяти лет.

– Нам нужно в больницу, – сказала Зои.

– Слишком опасно.

– Тогда куда?

Он подумал. Вспомнил.

– У меня есть место.

Старый военный бункер. Ни в одной базе не числится. Остался от отца. Там