Полная версия
Врата сновидений: Месопотамская традиция толкования снов и сновидческие практики
«Когда человек засыпает, его глаза закрываются, но заќиќу видит. Когда человек лежит неподвижно, заќиќу путешествует. Это – сон» (14).
Такое понимание объясняет, почему сновидения воспринимались как реальный опыт, а не просто как продукт воображения. То, что видел заќиќу во время своих странствий, считалось действительным контактом с иными реальностями.
Особенно значимыми считались сны, в которых заќиќу встречался с эṭемму – духами умерших предков. Такие сны часто интерпретировались как попытки умерших родственников передать важные послания или предупреждения живым. Сохранилось письмо из Мари (XVIII в. до н. э.), в котором женщина по имени Кирум пишет:
«Прошлой ночью я видела во сне моего отца. Он сказал мне: "Пусть твой брат не выходит из города в течение пяти дней, иначе его подстерегает опасность". Я пробудилась в страхе и сразу же отправляю тебе это предупреждение» (8).
Такие сны требовали не только правильного толкования, но и часто ритуального ответа – жертвоприношения духу умершего или выполнения его просьбы, чтобы избежать негативных последствий.
Демоны ночных кошмаров и защита от них
Ночь в месопотамском мировоззрении была временем особой уязвимости. С заходом солнца силы хаоса получали большую свободу действий, а спящий человек становился легкой добычей для демонических сущностей. Поэтому сон требовал не только правильной подготовки, но и магической защиты.
Основными демоническими силами, угрожающими спящему, считались:
• Галлу (gallû) – демоны подземного мира, похищающие души.
• Утукку (utukku) – призрачные демоны, вызывающие болезни.
• Алу (alû) – "ночной призрак", демон, душащий спящих.
• Мутталлику (muttalliku) – «бродячие» демоны, вызывающие ночные страхи.
В тексте ритуальной серии «Маклу» ("Сожжение") сохранилось детальное описание защитных практик:
«От злого утукку, от злого алу, От злого призрака, от злого бога, от злого рабицу, От лилу, от лилиту, от девы лилиту, От всего, что хватает, от всего, что вредит, Заклинаю вас именем Неба, заклинаю вас именем Земли, Чтобы вы удалились от изголовья, от ложа, от дома» (18).
Физическая защита спальни включала размещение специальных апотропеических фигурок (часто изображающих чудовище Хумбабу или демона Пазузу) под порогом или у изголовья кровати. Парадоксально, но одни демонические сущности использовались для защиты от других – Пазузу, например, считался врагом Ламашту, демоницы, вредящей беременным и детям.
Особую роль в защите от кошмаров играли специальные заклинания серии "Злые утукку" (Utukku lemnūtu), которые следовало произносить перед сном. В одном из таких заклинаний говорится:
«Пусть благой шеду встанет у моего изголовья, Пусть благой ламассу встанет у моих ног, Пусть злой утукку уйдет в степь, Пусть злой алу уйдет в горы, Пусть все злое и недоброе не приближается к моему телу» (24).
Место сновидений в системе предзнаменований
Сны как форма божественных посланий
Месопотамская цивилизация разработала сложную и разветвленную систему интерпретации различных знамений (omina), которая включала в себя астрологию, гепатоскопию (гадание по печени жертвенных животных), наблюдение за полетом птиц, аномальными рождениями и множество других методов. В этой системе сновидения занимали особое место, поскольку считались наиболее прямой формой коммуникации между богами и людьми.
В отличие от других знамений, которые требовали активного поиска и интерпретации, сны приходили спонтанно, часто воспринимаясь как непосредственное обращение божества к человеку. В тексте "Мудрость Адапа" говорится:
«Боги открывают свою волю людям через звезды, через внутренности [жертвенных животных], через полет птиц, но самые важные послания они отправляют через сны» (31).
Особенно ценились так называемые «прямые» сны, в которых божество явно являлось спящему и давало четкие указания. Такие сны часто становились обоснованием для важных политических или религиозных решений. Например, знаменитая "Стела сна" нововавилонского царя Набонида (VI в. до н. э.) описывает, как божество явилось ему во сне и повелело восстановить храм бога луны Сина в Харране:
«Мардук, великий господь, и Син, светоч небес и земли, стояли рядом. Мардук сказал мне: "Набонид, царь Вавилона, привези кирпичи, восстанови Эхулхул [храм Сина], и пусть Син, великий господь, установит там свое жилище"» (22).
Это сновидение послужило религиозной легитимацией для политического решения восстановить культ Сина, пришедший в упадок в предыдущий период.
Взаимосвязь с другими формами предсказаний
Хотя сновидения считались особой формой знамений, они не существовали изолированно от других мантических практик. Напротив, месопотамские специалисты по предсказаниям стремились соотносить информацию, полученную из разных источников, создавая комплексную картину божественных знамений.
В случаях, когда сновидение было неясным или тревожным, часто прибегали к дополнительным методам гадания для его подтверждения или уточнения. В архиве из Мари сохранилось письмо пророчицы Шаггаштар к царю Зимри-Лиму:
«Мой господин, после того сна, о котором я писала тебе, я провела гадание на ячмене, и оно подтвердило, что враг действительно замышляет заговор. Затем я попросила бару [гадателя] проверить это на печени, и знаки также были неблагоприятными» (9).
Этот текст показывает, как различные формы предсказаний дополняли друг друга, создавая многоуровневую систему верификации знамений.
Особенно тесная связь существовала между толкованием сновидений и астрологией. Многие символы в снах интерпретировались через астральные ассоциации. Например, в "Ишкар Закику" говорится:
«Если человек видит во сне звезду, падающую с неба на него – великая милость бога Сина выпадет ему» (11).
Эта интерпретация основана на астрологической ассоциации падающих звезд с благоволением бога луны.
Классификация снов по источникам и значимости
Месопотамские тексты предлагают несколько систем классификации сновидений, отражающих разные аспекты их происхождения и значимости.
Одна из наиболее детальных классификаций содержится в комментарии к медицинскому тексту из Ниневии:
1. Шат или милки (šāt ili/milki) – "божественный совет", прямое откровение от высших богов, обычно не требующее толкования.
2. Тамит (tamītu) – «вопрос-ответ», сон, полученный в результате специального запроса к божеству.
3. Бирит (birīt) – «явление», сон, в котором спящий видит божество или священный символ.
4. Шабрату (šabrātu) – «откровение», сон с символическим содержанием, требующий профессионального толкования.
5. Мушитту (mušittu) – "ночное посещение", сон, в котором являются духи умерших.
6. Хатту (hattu) – «страх», кошмарный сон, посланный демоническими силами.
7. Заќиќу (zaqīqu) – «дуновение», обычный сон, отражающий естественные телесные процессы, без пророческого значения (17).
Эта классификация имела практическое значение, поскольку определяла, какой тип реакции требовался от человека, получившего сновидение: непосредственное выполнение указания, обращение к профессиональному толкователю или ритуальное очищение.
Терминология классификации сновšāt ili – "божественный совет" (дословно "то, что от бога")
tamītu – «запрос-ответ» (от глагола tamû, "клясться, давать обет")
birīt – «явление» (от глагола barû, "видеть, наблюдать")
šabrātu – «откровение» (от глагола šebēru, "ломать, раскрывать")
mušittu – "ночное посещение" (от mūšu, "ночь")
hattu – "страх, ужас" (как состояние и как причина этого состояния)
zaqīqu – «дуновение» (связано с этимологией имени духа сновидений)
Другая система классификации, встречающаяся в текстах из Ашшура, разделяет сны на три основные категории в зависимости от времени их получения:
1. Сны первой стражи ночи – обычно связанные с повседневными заботами, имеющие наименьшую прогностическую ценность.
2. Сны середины ночи – часто посылаемые низшими божествами или духами, имеющие среднюю значимость.
3. Сны предрассветные – считавшиеся наиболее пророческими, так как в это время высшие божества, особенно Шамаш, проявляли наибольшую активность (20).
Эта временная классификация влияла на практику толкования: снам, полученным под утро, уделялось особое внимание, в то время как сны начала ночи часто игнорировались как незначительные.
* * *В следующей главе: «Сновидения в клинописных источниках» – мы рассмотрим конкретные примеры сновидений, сохранившиеся в литературных текстах, царских анналах и частной переписке, и проанализируем их социальный и культурный контекст.
Глава 2. Сновидения в клинописных источниках
«Когда солнце зашло и звезды засияли на небе, когда боги этой страны заснули, могучий Гильгамеш опустился на колени и ненадолго погрузился в сон. Ночью же видел он странный сон и, проснувшись, рассказал его Энкиду…» (4)
Такими словами начинается один из самых известных эпизодов в Эпосе о Гильгамеше, рассказывающий о вещем сне, в котором герой получает предзнаменование о грядущей опасной битве. Этот фрагмент иллюстрирует глубокое проникновение сновидческих мотивов в литературу Месопотамии. Но клинописные тексты не ограничиваются художественными произведениями. Сновидения встречаются в царских анналах, в личной переписке, в ритуальных текстах, в документах судебного и административного характера.
В этой главе мы рассмотрим, как месопотамские сновидения представлены в различных жанрах клинописной литературы, как они структурированы и какие функции выполняют в повествовании или дискурсе. Это позволит нам увидеть не только теоретические представления о снах, но и то, как они функционировали в различных контекстах месопотамской культуры.
Эпос о Гильгамеше: модель пророческих снов
Эпос о Гильгамеше – древнейшее эпическое произведение человечества – содержит поразительное количество сновидений: в тексте описаны не менее 14 различных снов, что делает его настоящей сокровищницей сновидческих мотивов. При этом сны в эпосе не просто декоративный элемент, а важный структурный компонент повествования, двигающий сюжет и раскрывающий внутренний мир героев.
Сон Гильгамеша о метеорите (Таблица I)
Один из ключевых снов эпоса описан в I таблице, когда Гильгамеш рассказывает своей матери, богине Нинсун, о странном видении:
«Мать моя, сон я увидел прошлой ночью: Появились звезды небесные, Упал мне на спину словно кисть с неба. Поднять его хотел я – тяжек он был для меня, Сдвинуть его хотел я – не мог сдвинуть его. Урука страна собралась вокруг него, Герои целуют ему ноги. Подставил я ему свой лоб и получил поддержку, Поднял его – к тебе принес его» (1).
Этот сон является примером символического пророческого сновидения, которое требует толкования. Мать-богиня Нинсун интерпретирует его следующим образом:
«…Когда ты увидел звезды небесные, И упала как кисть тебе на спину с неба, Ты хотел поднять ее – тяжела была для тебя, Ты хотел сдвинуть ее – не мог сдвинуть ее, Подставил ты ей свой лоб и получил поддержку, Поднял ее – ко мне принес ее. Это Энкиду, могучий товарищ, который спасет друга-воина. Сильнейший в стране, мощь его велика…» (1).
Этот сон-предсказание показывает несколько важных особенностей месопотамских представлений о вещих снах:
1. Символизм и аналогии. Метеорит (или "небесная кисть") символизирует человека (Энкиду), который появится в жизни Гильгамеша. Объект представляет личность через качества: тяжесть метеорита соответствует силе Энкиду.
2. Физические ощущения во сне. Гильгамеш описывает тактильные ощущения – тяжесть метеорита, невозможность сдвинуть его – что указывает на восприятие сновидений как физически реального опыта.
3. Необходимость экспертного толкования. Несмотря на то, что Гильгамеш – царь и полубог, он не может самостоятельно понять значение сна и обращается к божественному авторитету – своей матери-богине.
4. Предвосхищение сюжета. Сон не только предсказывает появление Энкиду, но и намекает на их будущие отношения – противостояние, которое сменится крепкой дружбой.
Сны о Энкиду и их толкование
После предсказания о появлении Энкиду в жизни Гильгамеша эпос включает серию симметричных снов, которые видят оба героя перед их первой встречей. Примечательно, что Гильгамеш видит сны о человеке, которого никогда не встречал, а Энкиду, выросший среди животных и никогда не видевший города, видит сны о цивилизации и своем будущем в ней.
Когда Энкиду еще живет в степи, куртизанка Шамхат, которая должна приобщить его к цивилизации, описывает ему жизнь в Уруке и упоминает о снах Гильгамеша:
«Гильгамеш видел сны о тебе. Гильгамеш встал поутру и так толкует сны: "Мать моя, сон я увидел прошлой ночью. Гулял я, веселясь, среди героев, Свалилась звезда небесная, Упала мне на спину. Поднять ее хотел я – Тяжка она была для меня…"» (4).
Эта схема повторяется – Гильгамеш видит второй сон, в котором топор (или другой предмет, в зависимости от версии текста) падает на улицы Урука, и снова мать толкует ему этот сон, указывая, что это символизирует приход Энкиду.
Параллельно Энкиду, приобщающийся к цивилизации, получает собственные пророческие сны, которые предвещают его судьбу – он видит подземный мир и великих царей прошлого, что является предзнаменованием его будущей смерти.
Эта двойная система снов создает зеркальную структуру, соединяющую двух героев еще до их физической встречи. В месопотамской концепции это объясняется тем, что во сне души (заќиќу) могут встречаться и взаимодействовать, находясь на расстоянии от тел.
Сновидческие предупреждения перед сражением с Хумбабой
Центральный эпизод эпоса – путешествие Гильгамеша и Энкиду в Кедровый лес для сражения с его стражем, чудовищем Хумбабой – сопровождается серией из пяти снов, которые Гильгамеш видит последовательно во время путешествия. Эти сны примечательны тем, что они становятся все более тревожными, отражая нарастающее напряжение по мере приближения героев к опасности.
Перед каждым сном Гильгамеш и Энкиду совершают определенный ритуал, который можно рассматривать как практику инкубации сновидений:
«На склоне горы вырыли колодец, Воду налили в сосуды. Гильгамеш на вершину горы поднялся, Муки на гору высыпал: "Гора, пошли мне сон, благоприятное видение!" Энкиду устроил дом для сна Гильгамешу…» (6).
Мы видим здесь несколько важных элементов ритуала: выбор возвышенного места (горы), подношение жертвы (муки), вербальное обращение к божествам с просьбой о благоприятном сне и создание специального "дома для сна" (бит салме) – временного сакрального пространства.
В первом сне Гильгамеш видит, как гора обрушивается на них. Во втором – как огромный человек невиданной наружности схватил его и придавил к земле. В третьем сне небо кричит, земля громыхает, день темнеет, и наступает мрак. В четвертом – молния ударяет в землю и начинается пожар. Наконец, в пятом сне Гильгамеш видит дикого быка, чье дыхание раскалывает землю.
Примечательно, что Энкиду интерпретирует все эти сны, несмотря на их явно зловещий характер, как благоприятные предзнаменования. Например, третий сон он толкует так:
«Сон твой превосходен, сон твой отличен! Гора, что ты видел, – это Хумбаба. Мы схватим Хумбабу, убьем его, Труп его бросим в пустыне» (6).
Это явное противоречие между внешне пугающими образами и их оптимистичным толкованием указывает на важный принцип месопотамской онейрокритики – "обратное толкование", когда негативный образ интерпретируется как позитивное предзнаменование и наоборот. Этот принцип был широко распространен в месопотамской традиции и позднее зафиксирован в соннике "Ишкар Закику".
Структура и символика сновидческих повествований в эпосе
Анализируя сны, описанные в Эпосе о Гильгамеше, можно выделить устойчивую структуру сновидческих эпизодов:
1. Предваряющий ритуал – подготовка к получению сна, часто включающая молитву или жертвоприношение.
2. Описание обстоятельств засыпания – время, место, условия.
3. Содержание сна – обычно наполненное яркими, часто пугающими образами.
4. Пробуждение и реакция – эмоциональный отклик сновидца.
5. Обращение к толкователю – просьба о интерпретации.
6. Толкование – объяснение символики сна и его значения для будущего.
7. Действие на основе толкования – решение, принимаемое в связи с полученным толкованием.
Эта семичастная структура с небольшими вариациями воспроизводится в литературных описаниях снов на протяжении всей истории месопотамской письменности, от шумерских текстов III тысячелетия до н. э. до поздневавилонских произведений персидской эпохи.
Что касается символики, то в снах Эпоса о Гильгамеше доминируют несколько ключевых образов:
• Астральные явления (звезды, метеориты) – символизирующие божественное вмешательство.
• Природные катаклизмы (бури, обрушение гор) – указывающие на кардинальные перемены.
• Животные (особенно быки) – представляющие дикую, необузданную силу.
• Тяжесть и давление – часто связанные с чувством неизбежной судьбы.
Эта символика не случайна – она тесно связана с общей космологической системой Месопотамии, где звезды являются проявлениями богов, а природные явления – выражением их воли.
Структура сновидческого эпизода в шумеро-аккадском эпосе
Сновидческие эпизоды в эпических текстах часто следуют устойчивой структуре, что позволяет рассматривать их как особый литературный «модуль», который мог вставляться в повествование для решения определенных нарративных задач. Ниже представлена типичная структура:
1. Введение (часто с формулой «ночью, когда он лег спать»)
2. Ритуал подготовки (очищение, молитва, жертвоприношение)
3. Засыпание (с указанием времени и места)
4. Маркер начала сна («и во сне своем он увидел»)
5. Содержание сна (описание образов и действий)
6. Маркер конца сна («затем он пробудился от сна»)
7. Реакция сновидца (часто эмоциональная – страх, удивление)
8. Обращение к толкователю
9. Толкование
10. Решение или действие на основе толкования
Эта структура сохранялась на протяжении тысячелетий с незначительными вариациями, что указывает на устойчивость литературной традиции описания снов.
Царские анналы и хроники
Если в эпической литературе сны играют роль литературного приема, продвигающего сюжет, то в исторических и квазиисторических текстах – царских анналах, хрониках, надписях – они выполняют иную функцию: легитимации власти и обоснования политических решений.
Сны как легитимация власти
В месопотамской политической теологии царь занимал положение посредника между богами и людьми. Его право на власть обосновывалось божественным избранием, которое могло проявляться различными способами, одним из которых были вещие сны.
Наиболее ранний детально описанный случай сна как инструмента легитимации власти мы находим в надписи аккадского царя Нарам-Сина (2254–2218 гг. до н. э.), внука знаменитого Саргона. В тексте, известном как «Надпись Нарам-Сина о восстании», царь описывает, как получил во сне указание от богов подавить мятеж:
«Когда я лежал ночью в храме, верховный бог Энлиль явился мне во сне. Он сказал: "Города, которые восстали против тебя, я отдаю в твои руки. Встань и веди войско против них, и я буду сопровождать тебя". Я пробудился от этого сна и созвал своих советников…» (21).
Этот текст демонстрирует, как сон используется не только как предсказание будущего, но и как прямое руководство к действию, исходящее от высшего божественного авторитета.
Подобные обоснования своих действий через сны встречаются в надписях многих месопотамских правителей. Особенно часто к этому приему прибегали узурпаторы или цари, чье право на престол было сомнительным. Сон, в котором божество напрямую санкционирует власть правителя, был неоспоримым аргументом в культуре, где божественная воля считалась высшим законом.
Сновидения Гудеа о восстановлении храма Нингирсу
Одним из наиболее подробных и значимых описаний царских сновидений являются так называемые «Цилиндры Гудеа» – две глиняные таблички с текстом, описывающим сон правителя Лагаша Гудеа (около 2144–2124 гг. до н. э.) и последующее строительство храма бога Нингирсу.
Текст начинается с описания космических знамений, после которых Гудеа получает сон:
«В тот день слова в сердце его были темны, В ту ночь видение для него было непонятно. Нингирсу вложил строительство своего храма в сердце Гудеа. Великое поднялось перед ним как Эреду, Он не мог это понять, сердце его было темным, Он поднялся, принес жертву, вознес молитву чистую» (2).
Сон Гудеа содержит сложные символические образы: гигантский человек ростом от земли до неба, орел, окруженный бурей, человек, держащий табличку из лазурита и рисующий план храма, осел, стоящий справа от его господина, и другие загадочные элементы.
Не в силах понять значение этого сна, Гудеа обращается к своей богине-покровительнице Нанше, известной своим умением толковать сновидения:
«К Нанше, владычице, дочери Эреду, отправлюсь я, Мой сон ей расскажу, и она мой сон истолкует» (2).
Нанше объясняет Гудеа, что гигантский человек – это бог Нингирсу, а другие образы – указания относительно строительства храма. Получив это толкование, Гудеа приступает к масштабному строительству, подробно описанному в оставшейся части текста.
Этот текст демонстрирует несколько важных аспектов месопотамского восприятия снов:
1. Сон как инициация значимого проекта. Строительство или реконструкция храма – одна из главных обязанностей месопотамского правителя – начинается с божественного повеления во сне.
2. Необходимость экспертного толкования. Несмотря на свой высокий статус, правитель не может самостоятельно интерпретировать сложный символический сон и обращается к специализированному божеству.
3. Сон как детальный план действий. Толкование сна содержит не только общее указание построить храм, но и конкретные инструкции о материалах, размерах и архитектурных особенностях.
4. Документирование сна как исторического события. Сам факт записи сна на монументальном носителе (цилиндры достигают в высоту около 60 см) свидетельствует о важности, придаваемой этому событию.
Сон Ашшурбанипала о покровительстве Иштар
Многие столетия спустя после Гудеа ассирийский царь Ашшурбанипал (668–627 гг. до н. э.) использовал похожий мотив божественного сна для обоснования своей военной кампании против Элама. В надписи, известной как «Призма Расама», он описывает, как богиня Иштар явилась ему во сне накануне решающей битвы:
«В месяце Аб, месяце явления звезды Лука, во время силы великой Иштар, дочери Сина, я спал на ложе своем ночью. Кто-то (во сне) произнес слова относительно Ашшурбанипала: "Иштар, живущая в Арбеле, вошла с правой и левой стороны, а на боках ее висели колчаны. В руке она держала лук, а острый боевой меч вынула из ножен. Перед тобой она стояла, как рожающая мать, и она говорила с тобой. Иштар, высокая среди богов, назначала тебе (твой путь): 'Ты ждешь места, где я иду. Куда я направляюсь, и ты идешь со мной'. Ты ответил ей: 'Владычица владычиц, куда ты идешь, я пойду с тобой! И она говорила с тобой: 'Оставайся здесь, где место твоего пребывания. Ешь пищу, пей вино, создавай музыку, почитай мою божественность, пока я не пойду и не исполню это дело. Пусть твое лицо не бледнеет, и твои ноги не дрожат'. Я обнял крепко ее ноги и сказал ей: 'Царица Царей, куда клонится твой взор, туда да пойду и я'…"» (23).
