Астронавты

Я сохранила и другие открытки, рассказывающие часть этой истории, которой родители со мной никогда не делились. Вот, например, от 4 августа 1981-го:

Привет, родители! У нас все отлично, мы очень загорели (даже почти обгорели), прекрасно проводим время, все очень общительные, а снегу тут как зимой, жаль только, что все такое дорогое. Мы, наверное, доберемся до вас раньше, чем эта открытка, но на всякий случай – крепко целуем.

Жауме и Клара.

На штемпеле – треугольная гора и надписи «Tignes» и «Ski toute l’année sur la Grande Vallée»[26]. На заднем плане светит солнце.

Привет, родители! У нас все хорошо, но жара жуткая, градусов 35 или 40, а влажность 90 %, зато тут очень красиво, мы были в Розовом саду, там снимали «Эммануэль», и на плавучем рынке. Может, и в Сингапур съездим. Ну ладно, целуем.

Жауме и Клара

На марке – водопады, фон зеленый-презеленый. На открытке – «The Nakaraj Barge in a Procession, Bangkok, Thailand»[27]. Мне бросилось в глаза упоминание «Эммануэль». Из этого фильма мне запомнилась главным образом не эротика, а то белое плетеное кресло с круглой витой спинкой. И сама мятущаяся главная героиня, которая от скуки ищет приключений в экзотической стране, задавшей моду на путешествия в Юго-Восточную Азию.

Дорогая семья!

Наконец-то мы на Бали. До сих пор путешествие было не так прекрасно, как мы ожидали, но Бали того стоит: это самое красивое место, что мы видели. К счастью, тут не так жарко, как в Барселоне. До встречи!

Жауме и Клара

Это единственная открытка, подписанная моим отцом, на ней изображен национальный танец. Ясно, что писал отец, и не только по почерку: моя мать ни за что не включила бы этого слегка негативного замечания. Фразу «Путешествие было не так прекрасно, как мы ожидали» можно понять по-разному, но «самое красивое место, что мы видели» ее компенсирует и в конце концов вроде бы даже перевешивает.

Как раз тогда моя мать забеременела. На их последней открытке – с тех пор они никогда больше не путешествовали вместе – изображено огромное волосатое чудовище, которое приносит в жертву нарядную женщину. Их охраняют два стража. На штемпеле кто-то мне незнакомый и дата – 11 августа 1983 года.

Оба они, и мать, и отец, хранят свои молодые фотографии. Альбомы остались у моей матери, она просто вырвала оттуда все снимки с моим отцом, так что теперь этот альбом рассказывает историю о том, как женщина путешествует по миру в одиночестве. На пожелтевших страницах – пустые белые прямоугольники; они рассказывают об исчезновении, о паре, о человеке.

Насколько я знаю, совместных фотографий моих родителей не осталось. Думаю, они их выкинули, так что теперь кажется, что каждый из них шел по жизни в одиночестве. Думаю, в том индонезийском альбоме было запечатлено то, что с ними случилось. Они поехали в то путешествие вместе, а вернулись уже предчувствуя будущие пустоты в семейном альбоме. Это путешествие «было не так прекрасно, как мы ожидали». В какой-то из точек маршрута они потерялись, в какой-то из точек на тех выцветших снимках, которых больше нет и в которых, возможно, и был заключен ответ на вопрос, необходимый, чтобы понять эту историю: почему? Но никто не знает, когда пара становится парой. И когда перестает ею быть. Это же не автобусный маршрут. Возможно, когда речь заходит о начале и конце, все, что нам дано увидеть и угадать, – лишь вспышки, сполохи жизни и смерти. И мы приближаемся к этому свету, хоть и не видим его целиком. Хотим прикоснуться к нему, желание приблизиться держит нас на плаву. Никто не знает, когда эта вспышка погаснет и можно ли сделать хоть что-то, может, подвинуться или отойти, чтобы вновь увидеть ее – или хотя бы угадать.

Энн Друян отправила свои мысли и чувства в космос в виде волн. Шел 1977 год, Карл Саган и НАСА льстили себе надеждой, что человечество оставит след в космосе, отправив туда нечто вроде послания в бутылке – на случай, если где-то во вселенной обнаружится другая цивилизация, способная понять наш язык и культуру. Эта затея реализовалась в виде Золотых пластинок «Вояджеров».

Этот проект, своего рода странствующая выставка на просторах галактики под руководством Карла Сагана, ставил целью отправить инопланетянам послание на борту зондов «Вояджер-1» и «Вояджер-2». Миссия зондов состояла в том, чтобы улететь дальше любого космического корабля: пролететь мимо Юпитера и Сатурна, передавая данные и изображения на Землю, затем двинуться дальше, к Нептуну и Урану, и наконец выйти за пределы Солнечной системы, в межзвездное пространство.

Но как рассказать, кто мы такие? Устроить выставку земной жизни – дело нелегкое, но авторы проекта изготовили диск, на который попытались записать ключевые визуальные и звуковые ее проявления. Как и следовало ожидать, диск оказался заполнен смехом, пейзажами, музыкой разных народов и различными языками, и никакой тебе войны, боли или ядерных испытаний. Карл Саган был убежден, что такого внеземные цивилизации не поняли бы; что в боли они могли бы увидеть угрозу, а чтобы они не истолковали ее как агрессию в свою сторону, требовался контекст.

Писательница Энн Друян составила плейлист для Золотых пластинок «Вояджеров». А еще ей сделали ЭЭГ: прикрепили на голову электроды и записали колебания напряжения в нейронах ее мозга, чтоб отправить самые глубокие ее мысли в космос.

Но не какие попало: банальные повседневные мысли не годились, поэтому Друян планировала заготовить речь, точнее, схему со всеми основными пунктами, которые она собиралась включить в свои размышления, – что-то наподобие сборника хитов из истории человечества и философии. Но уже в больнице, когда к ней подключили электроды и стали записывать ее мозговые волны – можно предположить, что она упомянула в своей мысленной речи Иисуса Христа, Канта, Просвещение и Эйнштейна, –  начались помехи, и в ее речь затесалось воспоминание о недавнем телефонном разговоре, в ходе которого Карл Саган сделал ей предложение. Таким образом, в электроэнцефалограмме, которую несут на борту «Вояджер-1» и «Вояджер-2», «Критика чистого разума» мешается с мыслями влюбленной женщины, и этот беспорядочный, хаотичный синтез и есть сама жизнь.

Меня трогает эта мысль: что среди картонных фигурок на выставке того, чем Земля никогда не была или по крайней мере не исчерпывалась, самое правдивое – эта оплошность, мысли влюбленной женщины, что путешествуют по Вселенной в капсуле времени, которую, как мы знаем теперь, никто никогда не найдет.

Моя бабушка, мать моего отца, рассказывала о нем кое-что забавное. В пять лет одной из его любимых фраз было: «Я устал от жизни». Я думаю, он просто повторял за родителями, но результат всегда был один: окружающие принимались хохотать. Он был младший из двух детей, голубоглазый малыш (а в нашей стране такое принято замечать). О его детстве сохранилось две истории: как он ненавидел чесночный суп и как влепил жвачку в волосы сестре друга.

Стоило мне задать вопрос – и мой отец принимался с жаром обличать чесночный суп. Это было очень популярное блюдо послевоенных лет, но во времена его детства суп этот, состоявший из черствого хлеба, воды, чеснока, оливкового масла и паприки, готовился у них дома не столько по бедности, сколько из-за бабушкиной приверженности чесноку. Отец мой больше всего возмущался размокшим хлебом, влажными комками в густой массе, текстурой больше напоминавшей пюре, чем суп. Когда он вспоминал это блюдо, на лице у него отражалось самое настоящее отвращение. «А если я не доедал, ту же тарелку мне ставили на стол на ужин, а потом и на завтрак». Лишь изредка его дедушка Амадор, бабушкин отец, живший вместе с ними, мог сжалиться над ним и выкинуть остатки или съесть их вместо моего отца. Но так бывало не всегда, и этот образ – мой отец-ребенок, мой отец в миниатюре сидит на темной кухне перед тарелкой густой похлебки – стоит у меня перед глазами. Быть может, это отвращение он передал мне в наследство: пытаясь попробовать размокшие хлопья, или гренки в рыбном супе, или печенье «Мария», которое макаешь в молоко и оно ломается под собственным весом и соскальзывает на дно чашки, я всегда испытывала рвотные позывы. С моей стороны это было проявление солидарности с отцом-ребенком, способ сохранить его чувства и скрепить наш с ним молчаливый и бессмысленный союз, о котором знала я одна.

А еще до меня дошли воспоминания о первой любви моего отца, старшей сестре его друга Виктора, которой он во время игры – не знаю уж, что это была за игра, –  влепил в волосы жвачку. Бедной девочке пришлось отрезать длиннющие косы, потому что никак иначе извлечь жвачку не удавалось.

Та девочка больше никогда в жизни с ним не разговаривала, и любовь прошла в тот самый день, когда ей пришлось постричься совсем коротко, почти как брату.

Я совсем мало знаю о детстве отца. Что его били линейкой по пальцам. Что священники в школе щелкали его по лбу. Что каждый год он выигрывал конкурс устного счета и ему прочили карьеру ученого, врача, инженера, профессора. Что до четырнадцати лет он ни разу не ночевал в гостях, потому что не хотел разлучаться с матерью и дедушкой Амадором, несмотря на чесночный суп.

С учетом этих немногочисленных данных о детстве моего отца мне кажется странным его присказка – что он устал от жизни. Любимец семьи, хорошенький мальчик, думаю, он повторял это, только чтобы позабавить родственников. Сегодня в статусе в ватсапе у него всего одно слово – «Счастлив».

В первые месяцы после того, как я начала писать эту историю, еще не зная, куда это меня приведет, я решила проинтервьюировать свою семью. «Проинтервьюировать» и «семья» – возможно, чересчур громкие слова, потому что, хоть я и попыталась организовать несколько интервью, в итоге мне удалось побеседовать только с отцом и с Кларой. Моя мать отказалась сразу же, едва услышав словосочетание «наша история» и предположение, что я могла бы что-то написать, так что ее я вычеркнула из списка респондентов. И потом, мне все равно казалось, что ее рассказ не был бы ключевым: ведь это отец ушел от нее, а не наоборот, и в его отсутствии крылось что-то важное.

Из бесед с отцом и Кларой я почерпнула даты, события и истории, но большая часть вопросов давалась мне с трудом: они могли повлечь за собой то, чего я всегда старательно избегала. Конфликт. Поэтому я просто-напросто не стала их задавать.

Отец согласился на интервью с условием, что я не стану задавать определенные вопросы Кларе, и я подчинилась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Цитируется в переводе Р. Райт-Ковалевой. –  Здесь и далее примеч. пер.

2

«Русская красавица» (англ.).

3

Перевод с английского Георгия Левинтона.

4

…их фамилии…– в испаноязычных странах люди всегда носят двойную фамилию – отца и матери.

5

Туррон – очень популярная в Испании (особенно в Рождество) сладость наподобие нуги.

6

Семейный альбом (англ.).

7

…форму ожерелью придают не жемчужины, а нити…– цитата из письма Луизе Коле: «Ты говоришь о жемчужинах. Но жемчужины – еще не ожерелье; необходима нить».

8

Пантумака – разговорное название хлеба с помидором, который правильнее назвать «пантома́кет».

9

Польворон – традиционный испанский десерт, песочное печенье, посыпанное сахарной пудрой.

10

День волхвов – Богоявление, праздник, который отмечается 6 января, в день, когда волхвы (по-испански они называются «королями» или «царями») пришли поклониться младенцу-Христу. В этот день в Испании дети получают подарки.

11

Роскон – праздничное блюдо, круглый пирог с дыркой посередине, обычно украшенный засахаренными фруктами и короной. Внутрь него кладут боб и фигурку короля; тот, кому достается боб, платит за этот или следующий ужин, а королю достается корона.

12

Пиаристы – католический монашеский орден, целью которого является христианское воспитание молодежи.

13

Но-до (сокращение от Noticieros y Documentales – «Новости и документальные фильмы») – киножурнал, производившийся во франкистской и постфранкистской Испании (с 1942 по 1981 год). Стиль но-до может относиться как к черно-белой гамме формы мальчиков, так и к ассоциациям, которые эта форма могла вызывать с эпохой франкизма.

14

MIT – Массачусетский технологический институт.

15

Энсаймада – сладкий хлеб, характерная выпечка острова Майорка, распространенная также в Каталонии.

16

«Земля до начала времен» – американо-ирландский приключенческий мультфильм режиссера Дона Блута, выпущенный в США в 1988 году компанией Universal Pictures.

17

Тетя. Теперь меня будут звать Куки (кат.).

18

Смилуйся, Господи (нем.).

19

Вербена – народные гуляния, праздник, отмечающийся в конкретной местности или районе города, как правило посвященный его святому покровителю. Самая известная – Вербена-де-Сан-Хуан, ночь на Ивана Купалу, ее празднуют на летнее солнцестояние, ночью 21 июня.

20

Собрасада – вяленая колбаса.

21

Писто – блюдо из запеченных овощей.

22

«Мы тебя очень любим» (кат.).

23

«Скоро вернемся» (искаж. кат.).

24

«Очень мило» (искаж. кат.).

25

23-F – попытка переворота в Испании 23–24 февраля 1981 года, ультраправый военный путч под руководством подполковника Техеро, имевший целью восстановить диктаторский режим франкистского типа.

26

«Тинь», «Катайтесь круглый год над Большой долиной» (франц.).

27

«Плывущая ладья Накарай в Бангкоке, Таиланд» (англ.).