По свободной воле

ЮИ Синицын

По свободной воле

По свободной воле.

Правила поведения.

Мальчик, одетый по- семинарски, держа в одной руке мешок с вещами, а в другой – черного цвета форменную фуражку, осторожно толкнул дверь, вошел, и осмотрелся. Перед ним была большая комната, темноватая из-за старых, выцветших, неопределенного цвета обоев, с невысокими, узкими, но чистыми окнами, иконами в красном углу. Посреди комнаты стояли два ряда кроватей. На третьей, справа от входа, кровати сидел мальчик, другой, сидел «на корточках» перед ним на полу.

«Надо знакомиться. Смелее!» – подбодрил себя новый ученик, и робко сказал:

– Здравствуйте.

Старший, сидевший на кровати, подвернув под себя ногу, был смугл, черноволос и походил на цыгана. Он улыбнулся, блеснул белоснежными, будто фарфоровыми, зубами, и насмешливо посмотрел на вошедшего темно- желтыми большими глазами, яркими в свете, падавшем из окна. Словно третий глаз, по новичку прицелилась круглая небольшая родинка, мушкой сидевшая меж бровей. «Цыган» сказал: «Привет, проходи, располагайся!» и кивнул в сторону, по всей видимости, свободной кровати слева от себя. В то же самое время другой ученик, огненно-рыжий, пухлый, обляпанный неисчислимыми конопушками, увлеченно и сосредоточенно, ничуть не отвлекаясь на новенького, высунув и прикусив от любопытства и, наверное, даже от удовольствия, язык, втыкал здоровенную серую спицу подопытному в бедро.1

Испытуемый, будто бы не замечая этой экзекуции, продолжил знакомство.

– Я – Вадим. Этот вот пожар зовут Георгий, ещё с нами наш друг Иван, он урок повторно отвечает, должен скоро быть. А тебя как зовут?

– Алеша…

Сказал вошедший. Он растерялся. Он даже чуточку испугался, и сглотнул моментально загустевшую слюну вмиг высохшим шершавым языком.

Странный мальчик продолжил.

– Алеша? Что ж, как скажешь, тогда будешь Алеша. Но вот мы – Вадим, Георгий и Иван. Только так. Чего ты остолбенел? Располагайся, не тушуйся. Мы хорошие. Дружи с нами. Не пожалеешь!

Алеша подошел к указанной ему кровати, на которой рядом с подушкой, на потертом шерстяном одеяле, лежало серенькое, влажное постельное белье. Положив мешок с вещами под кровать, Алеша стал засовывать подушку в наволочку, искоса поглядывая на добровольную, как он понимал, пытку. Мальчик был даже не удивлен, нет, он не мог подобрать бы подходящего слова для своих чувств. Он был в замешательстве, он был ошеломлен, ошарашен, потрясен и даже нет, пожалуй, все, всё, всё это вместе только могло бы вместить его ощущения и мысли. Такое он видел впервые, и, даже, не слышал никогда о подобном. Никак, никак не ожидал он столкнуться с этаким опытом в первый же день в общежитии духовного училища.

Алеша, четырнадцатилетний мальчик, до последнего времени жил недалеко от Хабарова, на Дальнем Востоке. Менее полугода назад, под Порт-Артуром погиб его отец, полковой священник. Через месяц после этого у мамы случилось кровохарканье, доктор сказал, что это чахотка и что ей надо поменять климат. Вот мама и уехала с единственным сыном на свою родину, в центр России, в деревню, ютившуюся на берегу реки, недалеко от леса, верстах в ста от губернского города. Дорога далась маме тяжело и впрок ей переезд не пошел.

Им помогал дядя, брат мамы, служивший земским доктором где-то под Самарой. Он дал денег на ремонт родительского дома, оплачивал лечение мамы, и собственно, кормил и одевал их тоже он. Дядя советовал пойти Алеше учиться в светскую школу, но это выходило дорого, а духовная школа была бесплатной, к тому же ученик в ней находился на её содержании. Однако более всего на его появление в школе оказала влияние мама, очень хотевшая, чтобы Алеша пошел по духовной части. Алеша же не мог опечалить маму, которой становилось понемногу все хуже и хуже. Она худела, щеки её все более заливал нездоровый румянец, и кашель тряс иссохшую спину все чаще. Мама бодрилась, однако скрыть тревогу за сына не могла, или не хотела, пытаясь приготовить Алешу к сиротству. Алеша очень любил маму, собственно ради её утешения он выдержал тяжелый экзамен в училище, правда, чуть не провалив испытание, из-за того, что смог назвать только трех иудейских царей, так как готовился не по тому учебнику.2 Над ним сжалились, приняли, от этого он был благодарен всему миру, всем учителям и даже самим стенам училища, за то, что они выявили сострадание его мамочке.

– А, нравится тебе это, да, Георгий?

Спросил огненно-рыжего естествоиспытателя подопытный, когда тот стал пробовать согнуть спицу в дугу, чтобы сделать подобие рукояти, за которую можно было бы взяться.

Рыжий остановился, почуяв насмешку и угрозу в этих словах.

– Ничего так, интересно.

– Давай, сам вытаскивай, на эту твою фантазию я тебя не подбивал.

Рыжий, молча, разогнул, спросил:

– А как доставать, медленно или быстро?

– Как хочешь.

Рыжий доставал спицу медленно, и опять увлеченно глядя в глаза соседа.

– Больше я тебе испытывать себя не доверю. А для удовольствия можешь вновь гулюшкам головы отрывать. Но кошек больше не трогай, уяснил?

Потребовал удивительный Вадим, сжимая бедро ладонями. Он взглянул на Алешу и подбодрил:

– Не боись, Алеша! Тут не желтый дом. И я не буйный. Потихоньку все поймешь. Тебе повезло. Ты с этого момента с нами. Никто не обидит тебя, никто не обзовет. Во всяком случае, в глаза не обзовет. Потому что ты с нами.

Приятели встали, обернувшись к Алеше. Алеша стоял в замешательстве. Вадим усмехнулся и предложил:

– Давай поручкаемся для начала, что ли.

И протянул первым руку. Леша подошел к ним и тоже протянул ладонь. Он был на пол головы выше их, шире и явно сильнее.

– А ты растерялся, Алеша…

Улыбаясь, утвердительно сказал Вадим. Рыжий, молча, разглядывал новенького с интересом, который Алеше показался чуть ли не гастрономическим. Было неловко, но Алеша ответил:

– Немного. А зачем ты это?

– Это?

Спросил Вадим, указав пальцем на бедро. Потом, почесал шею и спросил сам:

– А сколько тебе лет, Алеша?

– Тринадцать.

– Ясно. Ты, кажется, ничего кроме священного писания и не читал?

– Почему же не читал… Читал.

Возразил Алеша. Но неуверенно, не понимая, куда клонит новый знакомый.

– Как тебе сказать. Испытываю я себя, закаляю. Так ведь и не только я делаю.

– А кто ещё?

Скрывая ужас, от того, что ему ещё придется увидеть нечто такое, или самому вдруг, не дай бог, приведется участвовать в подобном, спросил Алеша.

– Многие. Вот, например те, кто вериги3 носит.

– Так они плоть усмиряют же, грех вместе с ней источевают. В почитание апостола Петра…

Вадим лукаво улыбнулся, и сполохи брызгами вылетели из его бронзовых глаз.

– Вон оно как? А что ж ты так уверен, что они точно не из гордыни это с собой учиняют? А? Да и отчего же Петр пожелал, чтобы его распяли?4

– Так он же вернулся, потому что понял, что не может уйти из Рима. Ему же, когда он пытался спастись, по пути из Рима встретился Христос, и сказал, что идет в Рим, чтобы вновь быть распятым.

– А почему вниз головой? То есть он решил еще большую муку принять?

– Нет. Я такого не читал и не слышал.

– Ладно, просветим мы тебя со временем. Главное для тебя, что ты теперь с нами будешь, располагайся, отдыхай, завтра нам в город можно будет выбраться, мы тебя поздравим. Отдыхай, короче говоря. Осматривайся. Мы Ивана ждем, что-то его опять математикой измучивают.

Иван подошел вскоре. Это был тоже высокий и крепкий мальчик, но мельче Алексея.

Иван был расстроен, тем не менее, выдержал марку и был приветлив.

– Здравствуй, новый наш собрат и соученик – сомученик. Как зовут тебя, счастливец? Я – Иван.

Они поздоровались за руку, познакомились, Алеша вновь сказал, что его зовут Алеша.

Иван кивнул, и продолжил.

– Что привело тебя к нам? Случайно, не любовь ли к математике?

Алеше стало смешно.

– Точно нет.

– Тогда, боюсь, будешь ты, как и я, страдать за неё и пытаться утешить зависть к тем, кто по ней экзамен выдержал.

Алеша рассмеялся.

– Зря смеёшься, зря. Скоро поймешь – почему. Я уже третий раз пытаюсь тему одну ответить. Ты нашего учителя не знаешь. Но, ты его узнаешь. И скоро.

Разговор Ивана и внешний вид располагали, но в нем тоже было нечто особенное. Когда взгляды мальчиков совпали, Алеша увидел умные разноцветные глаза Ивана. Один был голубой, а другой карий, почти черный.

– А я знал, что ты не выдержишь экзамен.

Вступил в разговор молчавший Георгий.

– Что же ты не говорил тогда?

– Чтоб ты сильно не задавался. Что же это, у нас столько хвостов, а у тебя всего один. Не по-братски.

– Эх, Георгий. Братство это не то, что ты думаешь, я же тебе объяснял. Это не значит всем в одной яме сидеть. Это значит вместе из неё выбираться.

Георгий молчал, сжимая губы в трубочку, будто сдерживая насмешливую улыбку.

– Вот, и я к тому же. Вылезешь вместе с нами, а не один.

Вадим, поморщившись, надел штаны.

– Ладно, соколики, скоро на молитву. Сегодня обед в два часа, Алеша.

Вадим аккуратно заправил постель. То же самое, вслед за ним сделали другие.

– Заправь и ты, Алеша. – посоветовал Иван.– После обеда лежать на постели нельзя.

– Ты казеннокоштный?5

– Да.

– Вадим тоже, у него отец покойный диакон был. А мы с Иваном – своекоштные 6…

– Тебе ещё послушание не определили?

– Нет.

– Если не определят пока, то завтра с нами пойдешь в город. Завтра нам можно будет. Отдохнем, поздравим тебя со вступлением в наше братство. Мы сегодня последний день дежурим по кухне. А завтра воскресение, и заступят другие. По – тихому сбежишь с нами, если тебе не разрешат, как первогодку, выйти.

В коридоре послышался топот и гул от негромкого разговора многих людей.

В большую комнату вошли, гомоня, остальные воспитанники. Возраст их был разный. Все они познакомились с Алешей, но кроме его имени их ничто не интересовало. Непонятно из-за чего Алеше стало тревожно, и в душу втиснулось чувство, что быть в какой – то компании лучше, чем быть одному.

Первый день прошел в сумятице из-за волнения Алеши. Он почти его не запомнил.

На следующий день он, повинуясь внутренним смутным ощущениям, поддался на самовольный выход в город.

Погода стояла просто отличная, мальчишки потащили Алешу на квартиру, которую нанимал знакомый им ученик старшего курса. Квартира была на окраине, в бедном, перекошенном, вросшем в землю почти до окон, доме. Вход в домишко был в небольшой яме. Дверь оказалась открытой. Прокуренная каморка удивила Алешу неопрятностью. Всюду валялись форменные ботинки и пустые бутылки, в ведре с водой плавали окурки. Семь молодых человек спали одетыми по двое-трое, поверх одеял. Стоял храп, густой туман перегара и перепревшего многодневного пота.

Вадим залез в шкаф и, перебрав несколько вещей, подал те, которые принадлежали, видимо им.

– Дай бог, в этот раз будет без вшей.

Засмеялся Вадим и протянул синюю холщовую рубашку Алеше.

– Я не буду, я останусь в своем.

– Одевай, так в городе свободнее будет.

– Нет. Я не одену. – уперся Алеша.

– А я так думаю, что и мы зря каждый раз переодеваемся. Все равно, попадемся мы, только если свои увидят, из семинарии. Или родитель Георгия. Хотите – переодевайтесь. Мне вшей и клопов больше не надобно. – совершенно неожиданно поддержал Алексея Иван.

Вадим помолчал. Он сидел, опираясь на колено. Подержал в руках тряпье, перевел взгляд с Ивана на Георгия, не глянув даже в сторону Алексея.

– И? И что дальше? Вернемся в училище?

– Зачем? Пойдем в своем. – бойко ответил Иван.

– Тогда все в своем. – Поставил условие Георгий.

– И в цирк?

– И в цирк. Кому мы там нужны. Заплатим да и пройдем.

Вадим повел бровью в сомнении.

– С другой стороны, конечно, в цирке мы наставников из училища не найдем…

А в лавку? А если городовой приметит?

– Да нужны мы кому! Убежим, если что. – продолжал убеждать Иван.

– Тогда бежать врозь. И не продавать остальных, если поймают. Всем ясно?

Иван и Алексей единогласно согласились. Георгий, помычав, тоже принял условие.

Вадим бросил вещи в шкаф и встал с колена.

– Договорились, но быть настороже. Если я что увижу, так скажу.

Вадим продолжал навязывать себя как вожака. Когда они вышли, он осторожно притворил дверь и метнул злой взгляд в глаза Алексею.

В городе солнышко и вид прохожих, которые кто праздно, кто по делу, шли по улицам, поумерили разногласие среди мальчишек. Вскоре оно между ними было совершенно незаметно.

На одной улице Георгий заглянул в калитку, зашел, во дворе погладил собаку, ластившуюся к нему как к хозяину, походил вокруг дома, заглядывая в окна, вышел обратно, увидев, видимо нечто, что хотел, и сказал Вадиму:

– Все хорошо.

В центре города, рядом с угловым домом, стоявшим на пересечении двух торговых улиц, Вадим, скомандовал:

– Алеша, Иван, постойте тут. Иван, расскажи Алеше об улице и магазинах.

Алеша был в городе только однажды, и ничего не знал в нем. Иван начал рассказывать, показывая руками и в одну сторону и в другую. Что да где. При этом он озирался, стараясь делать это незаметно. Через минут десять вернулись Вадим с Георгием. Они несли два вещевых мешка. В левой руке Георгия была длинная серая спица.

– Пойдем. – бросил слово Вадим. И они быстрым шагом пошли куда-то.

Минут через двадцать ходьбы, свернув в несколько переулков, они оказались у дома, на первом этаже которого были две вывески: «Гостиница» и «Трактир у гостиницы».

Вадим зашел в трактир, выйдя вскоре в сопровождении полового, махнул приятелям рукой, и они вновь куда-то пошли. В подворотне приятели встали, поставили мешки. Половой раскрыл их. В мешках были окорока, колбасы. У Алексея «в зобу дыханье спёрло»7 от вида снеди. Половой выбрал корзину, отдал деньги Вадиму, пояснив:

– Все как договорились.

И ушел не прощаясь. Вадим потряс деньги в ладонях и отдал деньги Георгию.

– Дели ты.

Георгий разделил. Алексею досталась четвертая часть.

– За что?– удивился Алеша.

– Чудак человек. Как за что. Мы позаимствовали чуточку продуктов у одного лавочника. Заработали денежек. Еды себе взяли, поделимся еще с теми, кого ты на квартире видел. Они наши друзья и поддерживают нас. Ты с нами был. Поэтому это твоя доля.

– Так мы ограбили кого?

– Вот, чудак человек, а. Никого мы не ограбили. Георгий, объясни ему.

– Лучше ты. Ты убедительней.

Вадим повел головой, помолчал и объяснил:

– Видишь ли, Алеша… Мы, так сказать, взяли продукты, в виде свиных окороков, колбас и сала, в лавке отца нашего друга, Георгия. Дело в том, что Георгия отец его не признает, мама Георгия умерла. Георгий все время служил в лавке отца. Ты ведь знаешь сказку про Золушку? Так это ещё хуже. А мы восстанавливаем справедливость. И не в первый раз. И ничего плохого в этом не видим. Георгий узнал, что отец с семьей уехал, оставив наблюдать племянника за лавкой. Племянник, детина никчемная, опять напился. Георгий отомкнул замок, он мастер в этом. Мы зашли, взяли нужное нам, и вышли. Вот- всё тебе рассказал. Как на исповеди. Что скажешь?

– Что?

– Что, что? – передразнил Алешу Вадим. – Ты грех отпускаешь? И вообще – есть здесь грех?

– Есть. Но я не понимаю.

– Алеша, здесь есть мешок с едой, деньги, здесь есть цирк, парк с оркестром, река с лодками в центре города, здесь есть кондитерская, и здесь, наконец, есть четыре голодных отрока. Из них трое, как минимум, – это парии8, ставшие ненужными никому отщепенцами, по разным причинам. Может быть, ты – другой, благополучный? У тебя, возможно, все хорошо? Папа – батюшка в богатом приходе, мама – матушка. У тебя и тети, дяди, и сестры, дедушки, бабушки? Чего же ты оказался в нашем училище в общежитии, а не в наемной квартире?

– Мой папа погиб под Порт-Артуром, а у мамы туберкулез. И трогать их не надо. Не советую. Особенно маму. Она плоха.

– Никто и не трогает. Это чтобы ты сам решил с нами ты или нет. И справедливо ли наше место.

– Не знаю этого. Но все по воле Божией.

– Тогда и это по его попущению. Скажи, вот ты хочешь, чтобы мама твоя угостилась окороком или колбасой?

– Хочу, но она далеко, в ста верстах.

– Ничего, давай адрес, отправим почтой или ямщиком, с оказией. Георгий, ты как?

Георгий помычал, пошлепал губами и нехотя ответил:

– Тогда, думаю, этим, на квартире, поменьше дадим. Мне тоже поесть хочется.

– Давай так. Договорились?

Алеша не мог побороть искушение побаловать мамочку этакими яствами, и согласился. Приятели сдержали слово, все было сделано. К обедне они вернулись, после – опять сбежали и вернулись к вечерней службе. Никто этого не заметил, а кто заметил – не сказал. Днем подростки позволяли себе многое. Они курили, и искушали этим Алешу. Иван и Георгий, когда они катались на лодке, предложили научиться курить. Алексей отказался, испугавшись даже мысли об этом. Вадим же вовсе сказал приятелям:

Курите только подальше сядьте, и не в нашу сторону.

А Алеше пояснил:

– Я, Алеша, табачный дым не выношу совсем. Просто ужас, как кашляю от него, и тошнит меня.

– И еще интересное событие случилось в тот день. По дороге в цирк они встретились с девочкой. Девочка говорила задорно и весело, и, явно, была озорна.

– Я уже давно жду вас. Думала, что обманули, испугаетесь. Я вот не испугалась, улизнула. Ненадолго, часа на два.

И она рассмеялась.

– А это кто? Новый рыцарь вашего ордена? Как зовут? Алеша? Как мило. Рыцарь Алеша.

И она опять рассмеялась. Смех был её добрый и красивый, и не раздражал Алешу.

– Знакомься, Алеша. Эта бестия, эта маленькая Эсмеральда9- моя сестра. Она -просто чертовка, по имени Евдокия. Дуська – «пуська».

У девочки были пронзительно, особенно под ярким небом, голубые глаза, темно-русые, почти черные волосы, белоснежные, словно жемчужные, зубки, и родинка между и чуть выше бровей. Девочку звали Дуся, а то, что она была сестрой Вадима, было понятно без слов. Девочка звонко смеялась, будто белочка ела печенье и пила фруктовую воду маленькими глоточками, насмешливо поглядывая на Алешу, отчего он смущался.

Оказалось, что девочка жила в пансионе, что пансион оплачивала тетка, что девочка готовится держать экзамен в епархиальное, и что родители её и Вадима уже давно умерли.

Таких счастливых дней, как этот, в жизни Алеши, мальчика из глубинки, выросшего в нужде, как и многие дети православных священников маленьких бедных приходов на окраине империи, было прежде мало. А таких сытых, веселых, и шумных, пожалуй, не было.

За два дальнейших месяца учебы, поближе познакомившись с остальными соучениками, Алексей увидел, что большинство из них – милые хорошие мальчики, в основной массе домашние, добрые, такие же, как и он, с такими же идеальными мыслями, набожные и видящие будущее свое в служении Богу. Но были и другие, хотя их было меньшинство. Они давали клички, делали разные пакости, подбивали выпить и закурить. Некоторых учеников задирали, особенно, если это были младшие и слабые. Но никого из компании Вадима не трогали. Так что, что дружба с приятелями избавляла от необходимости что-либо доказывать силой, и этим Алексею нравилась его новая компания. И все же не это было главное. В их компании была тайна, были поручения друг за друга, был свой кодекс поведения, и это увлекало Алешу. Каждый выход в город они находили безобидные, и не очень, приключения, у них были игры в «бабки», стычки с местными мальчишками- «гужами», ныряние с обрыва, катание на карусели и много еще чего, что так нравится и так важно в детстве. А ещё в городе, во время этих вылазок, Алеша изредка встречался с Дусей. Она была хоть и насмешлива, но очень приветлива, и очевидно выделяла его из всех прочих приятелей. Иронично называла его «рыцарь» и каждый раз умудрялась вводить его в большое смущение. Того она хотела добиться, или чего другого, быстро ли у Алеши появилось желание видеть девочку, или, иначе, время прошло довольно долгое, однако он мыслями привязался к ней, и она ему стала нравиться настолько, что в библиотеке училища он начал брать книжки нерелигиозные, и интересоваться поэзией. Мальчик хотел удивить девочку удачной декламацией, и, особенно, хотел сравняться в знании поэзии, и вообще, литературы, с Вадимом, которого Дуся очень уважала. Сравниться же с Вадимом в этом было ой как тяжело. Он читал быстро и имел блестящую память. Кроме этого, он мог читать любую книгу, а Алеша нет. Он хоть и узнал вскоре, кто такая была Эсмеральда, но «Собор Парижской Богоматери» осилил с огромным трудом, засыпая на предложениях длиной в страницу. Зато осенью он увидел, отчего Вадим прозвал сестру именем цыганки, придуманной Гюго. Летом Дуся выдержала экзамен и была принята в епархиальное училище. Было начало октября, было холодно, но было солнечно и было радостно. Мама написала Алеше в письме, что ей стало лучше, и она постарается приехать в декабре проведать сына. Их компания стояла на улице, они ждали в условленном месте, недалеко от пансиона, где жила Дуся до поступления в епархиальное училище. Просто стояли и разговаривали, ожидая Евдокию. Она подошла и стала напротив Алеши, при этом они были будто вдвоем, остальные трое мальчишек оказались в стороне.

– Я рада Вас видеть, мой рыцарь. Здравствуйте, Алеша.

– Я тоже рад, Дуся.

– Я хотела видеть Вас, мой рыцарь, сегодня. Очень.

– Я тоже, очень.

Выдавил из себя Алеша, впервые переборов смущение и поддержав разговор признанием радости от встреч с девочкой. Он решил прочитать ей, если представится случай, выученные стихи.

– Мне кажется, Алеша, что сегодня я услышу какие-нибудь удивительные слова, посвященные мне. Как Вы, мой рыцарь, думаете, могу ли я услышать их?

– Можешь, Дуся, если не будешь насмехаться.

Решил дать маленький бой Алеша. Краешком глаза он заметил, что приятели молча и с интересом наблюдают за ними. Это насторожило его, он еще больше покраснел, пытаясь побороть рассеянность, решил сунуть руку в карман форменного суконного пальто, и почувствовал ладонью нечто, что было мокрым, твердым и шевелилось. Он вздрогнул и отпрыгнул под смех приятелей и Дуси. Прямо перед Алешей стояла белая козочка. Она смотрела бронзового цвета глазами-пуговицами на Алешу, держа во рту платок. Потом козочка встала на задние ноги, потом опустилась в поклоне на одно колено, и Алеша услышал голос Дуси:

– Умница, умница, Белочка. Алёшенька, угостите мою подружку.

С этими словами Дуся дала ему незаметно маленькую морковку. Коза беззастенчиво стрескала угощение и опять вперила в Алешу настырный взгляд.

– Вот уж фокус!

Удивился Алеша.

– Вам с ней в цирк надо. Как интересно. Это ты сама придумала и научила её? И когда, и как?

– Сама. Это козочка хозяйки пансиона. Хозяйка – подружка моей тетушки. Они с детства дружат. Так что мне многое позволялось в пансионе. Она очень милая, хозяйка пансиона. И совсем не жадная. Одна девочка с собой привезла клопов, так хозяйка нам порошок персидский на свои деньги купила. Ах, как там было мне хорошо.

– Все одно и то же, как я посмотрю. Сироты, клопы, церкви, приюты, болезни, лавочки, трактиры, городовые и гуляние на масленицу для редкого разнообразия. – съязвил Вадим – Да к этому еще, отдельно, только для нас – смирение, да покаяние, да терпение, да еще всего полно разного.

Алеша услышал эти слова, но решил пропустить «их мимо ушей». Его больше волновало то, что Дуся обратилась к нему «Алёшенька».

– Не надо, братец, день такой хороший ведь, пусть все будет по-доброму сегодня – попросила Дуся.

– Он сегодня не с той ноги, видать встал, как репей всех цепляет – пожаловался Дусе на друга Иван.

– Ага. Злой я.– согласился Вадим, а потом насмешливо, жалостливым голосом продолжил.

– Дуся, попроси Ивана: не пей из копытца, Ванюша, козленочком станешь!

– Рассмешил или поиздевался? переспросил Иван. Что-то ты в последнее время только камни горазд к шее привязывать. Вы с Георгием это еще не обсуждали?

Георгий на эти слова Ивана и бровью не повел, оставшись невозмутимым.

– Ну вот, ну не ссорьтесь, лыцари… вновь стал выпрашивать Дуся.

День не был испорчен, они погуляли и даже на двоих, на последние деньги, съели по половине пирожного. Дусе досталось целое. Весь день Алеша, задерживая взгляд на Дусе, краснел. Вадим, заметил этот факт и щуря глаза, сладким голосом продекламировал:

– Нет в мире царицы, краше польской девицы!10

Иван с Георгием рассмеялись, Дуся, облизывая крем с пирожного, лукаво улыбалась, а Алексей засмущался сильно, но в руки в себя взял и в ответ спросил:

– А почему польской?

– Мама у нас полячка! – таинственно улыбнувшись, словно Шемаханская Царица11 в детстве, объяснила Дуся.