Любовь сквозь года

Алина действительно была хороша: высокая, стройная, длинные волосы, ровный нос, родинки, будто поставленные художником. Голос – мягкий, обволакивающий.

– Так в чём тогда проблема?! – снова удивилась Агния.

– Людей ведь любят не только за красоту, – сказал я, щёлкнув её по носу.

– Ну, я не знаю. У нас в классе все мальчики так себе. Я выбрала Артёма. Он самый симпатичный. Вот и буду сидеть с ним за одной партой. Так все и делают.

Она взяла меня за руку и потащила обратно – туда, где снова звучали мамины реплики, голос сестры и запах борща.

Диана. Вкус ромашкового чая

Как тётя Поля ни старалась найти отговорки, чтобы ничего не рассказывать, я всё равно не оставила её в покое – мне было безумно интересно всё разузнать. Тётя Поля – одна из немногих, кто безусловно заслуживает простого женского счастья. Оказалось, у неё появился поклонник – Алексей Петрович, давно влюблённый в неё. Хотя он был полковником в отставке и человеком с непростой судьбой, ухаживать за тётей Полей всё равно побаивался, робел. Но не прошло и года, как он набрался смелости и начал проявлять к ней видимое внимание.

Тёте Поле скоро шестьдесят, Алексею Петровичу недавно исполнилось шестьдесят четыре. Отношения развиваются медленно: она всё ещё продолжает его отталкивать, хотя, когда она вошла на кухню с букетом ромашек, её румяные щёки и блеск глаз всё сказали за неё.

За чашкой ромашкового чая, любовь к которому мне привила тётя Поля, мы пришли к общему выводу, что мужчина он хороший, работящий, много лет в разводе, тем не менее за собой ухаживать не перестал. А это означает, что дать шанс ему определённо стоит, хотя далось это решение ей ой как непросто.

Думаю, я понимала тётю Полю даже больше, чем она догадывалась. По сути, мы чувствовали одно и то же: страх снова полюбить. Только я это уже осознавала, а она – упрямилась.

Таким образом я уговорила её позвонить Алексею Петровичу – попросить починить подтекающий кран. А сама вдруг ощутила усталость. Видимо, сказались бессонная ночь в поезде, сытость и обретённое спокойствие. Я сказала, что хочу немного отдохнуть.

Я собиралась лечь на диван, где сладко спал сын и посапывала Молли. Но стоило собаке меня увидеть, как она вскочила и завиляла хвостом. Наверное, ей нужно было по делам. Пришлось доставать из чемодана пелёнку. Молли была крошечной, но смышлёной: чёрные бусинки-глаза глядели с пониманием. Я постелила пелёнку в ванной и отнесла её туда – она всё сделала быстро и по делу.

После проведённого моциона я легла на диван и через мгновение заснула. Меня разбудил детский смех за окном. Дениски и Молли рядом не оказалось. Я ещё немного полежала – тело ныло от усталости, но бурчание в животе всё же подняло меня на ноги.

На кухне уже полным ходом шло приготовление пищи:

– Тёть Поль, я сейчас в себя приду и помогу вам.

– Соня ты, уже восемь вечера. Ужинать пора.

– Восемь? Я думала, часок поспала… Я не хочу, чтобы мы доставляли вам неудобства. Из-за нас вы весь день у плиты.

– Дианочка, ты что! – тётя Поля вдруг обняла меня с такой силой, будто вкладывала в это всю себя. – Это счастье, что вы здесь. Сколько можно повторять? – Потом подошла к Дениске, поцеловала в макушку и потрепала за волосы.

– Может, закажем еду, чтобы вы не готовили? – Я зевнула, тоже поцеловала сына и почухала Молли за ушком.

– Не нужно. Нет ничего лучше домашней еды, – заупрямилась тётя Поля.

Спорить не было смысла – ужин уже был почти готов. Я погладила Молли и дала ей косточку, которую она с удовольствием утащила на диван и продолжила трапезу. Мы последовали её примеру и сели за стол.

Салат выглядел как картина: ярко-красные, налитые солнцем помидоры лоснились соком; свежие огурцы хрустели при одном только взгляде; тонкие полукольца фиолетового лука отдавали лёгкой пикантностью. Между ними прятались упругие чёрные маслины и крупные кубики феты – нежной, солоноватой, с характерным сливочным вкусом. Всё это великолепие было щедро окутано ароматным оливковым маслом, в котором отражался свет лампы, как в янтаре. При одном только аромате хотелось тянуться за вилкой. Мы делали такие и в Австрии, но запах бабушкиных овощей с грядки не сравнить ни с чем.

За ужином строили планы на следующий день: клининг обещал закончить завтра. Мне надо было закупить продукты, найти учебное заведение и для Дениски, и для себя, а ещё подобрать машину. Без авто я уже не представляла жизни.

Сразу найти хорошую работу я не надеялась, но мечтала попасть в частную гимназию. В случае неудачи – пойду преподавать в обычную школу.

Я обучалась с ребёнком на руках. Комфортное обучение? Нет, не слышала. Училась везде: на площадке, когда Дениска спал, в транспорте, ночью, в очередях. Не жалуюсь – знаю, через это проходят многие. После окончания учёбы мне даже удалось собрать восьмимесячный опыт работы в школе с детьми от 7 до 12 лет.

– Дианочка, будешь ромашковый чай? – спросила тётя Поля, прервав мои размышления о завтрашнем дне. – Конечно буду! Это же мой любимый, вы знаете.

Конечно, тётя Поля это знала, ведь именно она привила мне любовь к нему, и именно он сблизил нас настолько, что тётя Поля стала мне роднее кровной матери.

Мои отношения с мамой – это отдельная история. Мы жили вместе, только официально по прописке. На самом же деле, я её в своей жизни никогда не ощущала. Она просто знала, в каком я классе, покупала еду, по необходимости одежду, давала деньги на карманные расходы, когда я просила, и считала, что этого достаточно, чтобы называться мамой. Каждый раз, когда я нуждалась в поддержке, слышала: «Будь сильной. Ты уже взрослая». Неважно – пять мне лет или пятнадцать. Время для меня у неё всегда заканчивалось, а точнее, даже не начиналось.

Я долго не понимала, зачем я ей. Почему родила, если не хотела? Эти мысли съедали меня подростком. Однажды я сидела на лавке, вся в слезах. Мимо шла тётя Поля. Единственная, кто остановилась и спросила, что случилось.

– Она меня не любит! Никогда не любила! – вырвалось у меня сквозь рыдания.

– Кто, Дианочка?

– Мама! Зачем она меня родила? Она никого не любит, кроме себя!

Я уже почти кричала. Рёв переходил в истерику. Тётя Поля поняла, чем это может закончиться. Голос её вдруг стал жёстким:

– Вставай. Пойдём.

– Куда? – захлёбывалась я. – Только не к ней. Я не пойду!

– Во-первых, не «к ней», а к матери. Во-вторых, я приглашаю тебя к себе в гости. У меня есть ромашковый чай и песочное печенье. Попробуешь – и все беды пройдут.

Я начала упрямиться – хотела казаться сильной. Но тётю Полю не проведёшь: она видела, что я – обычный ребёнок, которому нужно тепло и материнская забота. Не обращая внимания на мой протест, она молча встала, открыла дверь и просто смотрела на меня до тех пор, пока я не встала и не пошла за ней.

С того дня тётя Поля осталась в моей жизни. До самого того момента, когда письма мои начали оставаться без ответа. А потом – и вовсе исчезла.

Максим. Первая любовь и незаживающая рана

Мы сидели за столом, и я старался мысленно быть с родными, но мысли всё ускользали куда-то далеко. Больше всего меня терзало, кем я стал за эти годы. В своих отношениях с девушками я совсем не понимал, что значит настоящая любовь.

После расставания с Дианой у меня не было серьёзных чувств. Страх перед повторением тех эмоций сделал меня таким, каким я стал: сам нередко причинял боль другим, почти не замечая этого.

Разговор с Алиной открыл мне глаза – я понял, насколько моё поведение было несправедливым. Не в любви дело, я это понял давно. Наверное, не всем суждено переживать настоящие чувства – глядя на статистику разводов, кажется, что настоящей любви сегодня вообще становится всё меньше. В России, говорят, на десять браков приходится около восьми разводов. Это печально, но, возможно, просто так устроен мир.

С Дианой у меня была настоящая любовь – не глупая подростковая, а осознанная. Я старался забыть это имя, но чувства всё равно преследуют меня. Было больно? Да. Боюсь полюбить снова? Тоже. Но я благодарен, что испытал это хотя бы раз.

Сегодня я решил: больше не хочу причинять боль ни себе, ни другим. Я собирался пригласить Алину переехать ко мне и познакомить с родными. Мама будет счастлива, Алина успокоится, а мне станет легче – ведь наконец-то я сделаю кого-то счастливым.

– Мам, – неожиданно даже для себя прервал я разговор родственников, – я думаю, ты была права насчёт Алины.

– Сынок, что именно ты имеешь в виду? – переспросила мать в недоумении, поглядывая, как и все остальные, на меня.

– Я имею в виду, что ты была права, и пришло время вас познакомить.

Сначала мама, как мне показалось, не до конца осознала значение моих слов – она просто смотрела на меня, не моргая и, кажется, не дыша. Первой, кто отреагировал, была Агния. Она радостно захлопала в ладоши, и в её глазах засверкали искренние детские искорки радости и ожидания приключений.

В этот момент я даже представить не мог, что это решение круто изменит мою жизнь – не на 90 градусов, а на все 180, если не больше. Я был уверен: я принял важное и верное решение. Что могло пойти не так?

Осознав смысл сказанного, мама торжественно воскликнула. Казалось, с таким же выражением лица и интонацией Гитлер произносил свои речи. Если вкратце, суть её 30-минутной триады заключалась в том, что она, как всегда, была права. Не зря она в роли домашнего попугая повторяет всей семье, что, когда и как нужно делать, потому что в итоге все счастливы. И она – права.

Спорить с матерью в её триумфальный час никто не осмелился, и я – в том числе. Я пробормотал что-то о том, что долго думал и что пришло время "открыть все карты" – перед собой, семьёй и Алиной. Как оказалось, все были счастливы. Кроме меня и Карины. Мама продолжала воспевать хвалебные песни всем богам, лишь бубна ей не хватало, чтобы начать ритуальный танец. Отец усмехался и наливал себе уже третью рюмку, а Агния довольно поедала торт, который ещё 10 минут назад был под запретом. Только Карина смотрела на меня глубокими и грустными глазами.

– Кариш, что-то не так? – взволнованно спросил я, подумав, что сестра себя плохо чувствует.

– Да, Макс! – воскликнула она, вскинув брови. – Всё не так! – с грохотом отодвинула стул и быстро вышла из кухни.

Такой реакции никто не ожидал. Никто не знал, как себя вести: идти за ней или оставить в покое. Зная характер сестры, второй вариант был безопаснее. Но я не из робких. Несмотря на уговоры родителей, я был готов принять весь удар на себя и выяснить, что же её так задело.

Я отодвинул стул, щёлкнул по носу всё ещё поедающую торт племянницу, пытаясь приободрить её, и вышел на веранду. Я был уверен: Карина там. Конечно, я оказался прав. Она уже открыто курила сигарету.

Карина никогда не была особенно красивым ребёнком – и она это знала. Высокая, худощавая, с вытянутым лицом – всё это придавало ей скорее мужественные черты. В детстве она не была самой красивой в классе, да и в группе института, который так и не закончила из-за ранней семейной жизни. Но у Карины был свой "магнит": внутренняя уверенность, обаяние и энергия, притягивающая людей. Она никогда не стеснялась своей внешности, всегда была окружена подругами, а позже – и парнями.

С возрастом, как и все, она экспериментировала с внешностью. К 20 годам, после развода и рождения Агнии, определилась со стилем. Волосы тёмно-красные, причёска – всегда аккуратная. Стиль – сдержанный, подчёркивающий фигуру, но не вызывающий. Мужчины оборачивались ей вслед. Прямая осанка, уверенный взгляд и тонкое понимание людей придавали ей харизму.

Увидев меня, Карина едва заметно шевельнула губами – я был уверен, она выругалась. Я искренне не понимал, в чём дело. Моя самоуверенность испарилась, шаги стали неуверенными. Я уже обдумывал план побега обратно на кухню. Наверное, у меня на лбу высветился сигнал SOS, потому что Карина, как знающая толк в мужчинах женщина, спокойно, но ледяным голосом произнесла:

– Макс, я тебя хоть и люблю, но ты такой идиот!

Диана. Слёзы и правда: встреча после многих лет

Отужинав, мы с Дениской еле-еле поднялись из-за стола. Накинулись на все вкусности и не отступали от тарелок, пока не увидели их дно – тётя Поля не жалела еды. Такой ужин – именно тот момент, когда понимаешь: ты не одинок. Классического киношного ужина всей семьёй у меня никогда не было. Матери было не до меня, я была просто счастлива, если в холодильнике была хоть какая-то готовая еда – чтобы не надо было самой всё готовить, как бывало чаще всего.

Отец… Я его практически не помню. Лишь высокий силуэт мужчины, постоянно кричавшего где-то вдалеке. Мама развелась с ним, когда мне было чуть меньше трёх лет. Семейной идиллии в нашем доме никогда не было – с самого моего рождения. Мама вышла замуж рано – как это часто бывало в СССР, едва достигнув совершеннолетия. Большой и светлой любви у неё не было, зато была надежда на стабильное будущее. Папа в итоге не стал тем великим инженером, каким мама его представляла. После увольнения он запил, и для мамы это был настоящий ад – молодая девушка с грудным ребёнком на руках, муж-алкаш и никакой работы.

Три года подряд папа пил, бил маму, а потом, как мама рассказывала, доставалось и мне – маленькой, беззащитной. Я много раз пыталась поговорить с мамой об этом, но ничего не вышло. Я её не осуждаю, ей самой было тяжело. Просто я, став матерью, поняла, что никогда не смогу понять её и поддержать в полной мере. Как бы ни было трудно, мой ребёнок всегда был счастлив и улыбался.

Когда мы закончили ужин, Дениска ушёл в гостиную смотреть телевизор, а Молли осталась у меня на руках, посапывая.

– Спасибо вам большое, тётя Поля! – стараясь не заплакать, сказала я, хотя глаза уже предательски покалывали, а губы сложились в некрасивую трубочку.

Увидев моё лицо, старушка быстро прильнула ко мне:

– Дианочка, родненькая, что случилось? – взволнованно спросила она.

Я взяла себя в руки, но слёзы уже навалились. Обняв её, еле слышно прошептала:

– Тётя Поля, вы даже не представляете, как сильно я вас люблю и как долго нуждалась в вас.

Мы обе не смогли сдержать слёз. Мама никогда не обращала внимания на мои страдания и душевную боль. Когда я это поняла, научилась скрывать эмоции, но в этот вечер решила, что хочу быть искренней.

Прошло много лет, много обид и стрессов, но именно в этот день я дала волю своим чувствам. Мне казалось, что я выплакала все слёзы на ближайшие пять лет.

Очень хотелось спросить у тёти Полины, почему она так резко прекратила со мной общение, в чём я виновата. Но время было не подходящее. Я чувствовала, что это не моя вина, что тайна в чём-то другом – и, наверное, я ещё не готова узнать её.

Мы обе никак не могли поверить, что сейчас действительно сидим и разговариваем не в воспоминаниях, а в реальности. Наш разговор продолжался до трёх часов ночи. Я и представить не могла, как сильно мне не хватало таких душевных бесед. Мы говорили обо всём на свете, смеялись и плакали, поддерживали друг друга и вспоминали былое. Впервые за много лет я заговорила с кем-то о Максиме – это было драгоценное и неприкосновенное для меня.

Моя мама не осмеливалась завести разговор на эту тему, хотя, как мне казалось, иногда ей всё-таки хотелось выступить в роли матери. Но она знала: она никогда не была и не является тем человеком, с кем я готова делиться сокровенным.

В жизни было всего два человека, которым я могла доверить свои тайны – тетя Поля и Оля. Не то чтобы у меня не было подруг, просто мне хватало пары настоящих людей, а не толпы. Душу и сердце я тоже никому особо не открывала – воспитание и отношение матери сделали меня закрытым человеком. Я привыкла не жаловаться и не доставать других своими проблемами.

Я знаю, как тяжело держать всё в себе, бояться признаться в слабости и попросить о помощи. Именно поэтому я мечтала, чтобы мой сын вырос совсем другим. Чтобы он знал: я всегда буду его опорой и поддержкой, и он не должен бояться показывать свои эмоции миру. Уметь говорить: «Мне плохо, мне нужна помощь, я в тебе нуждаюсь» – это так важно.

Я благодарна судьбе, что тётя Поля научила меня выражать свои чувства. Это умение помогло мне расстаться с мужем и не дать себя растоптать. Благодаря этому я выстояла перед всеми трудностями.

Оля была моей лучшей подругой, с ней мы познакомились в школе. Она перевелась к нам во втором классе, потому что её предыдущая школа всё больше закрепляла за собой статус «школы для будущих уголовников» – курение прямо на уроках, драки «стенка на стенку», разборки. Родители Оли, интеллигентные врачи, решили перевести её к нам уже в начале первого семестра.

Она пришла в класс испуганная, и я сразу начала с ней общаться, чтобы поддержать. Мы сблизились, вместе росли, ходили на тренировки, обсуждали мальчиков и первые влюблённости. Она знала всё обо мне и Максиме. Это оказалось не самым разумным решением.

Оля видела, как сильно Максим ценил наши отношения, хоть мы и были подростками. Ей тоже хотелось внимания от своего парня. Тогда я думала, что она искренне радуется за меня. Ошибалась. Сейчас понимаю, насколько.

В голове снова и снова прокручивался тот последний вечер с Максимом, Олей и её парнем. Он стал роковым для нас четверых. С того дня я никого из них больше не видела. Прошло уже десять лет, а картина в памяти не меняется и даже не тускнеет, как обычно бывает.

Когда долго не видишь человека, забываешь мелочи – улыбку, мимику, жесты и смех. Вот этого я так хотела забыть, но не могла. Помнила каждого так, словно мы виделись вчера.

Прокручивая тот вечер, я заснула и всю ночь видела один сон: я, Максим, Оля и Антон. Мы были так счастливы – но это счастье длилось недолго…

Максим. Тени прошлого и слёзы настоящего

Изначально я даже обиделся от незаслуженной нападки сестры. Думаю, она заметила моё смятение, но её это ни капли не волновало. Карина продолжала стоять с каменным, холодным выражением лица, из глаз которого, как мне казалось, сейчас начнут вылетать убивающие молнии. Немного помолчав и обдумав, что бы мне такого умного ответить, у меня получилось вымолвить лишь не очень остроумное:

– Да, ну и повезёт же кому-то с моей сестрёнкой.

– Повезёт, не сомневайся, – как баскетбольный мяч отбила она меня словами, – а вот тебе вряд ли повезёт в любви, если будешь продолжать вести себя как идиот.

Я попытался сделать недовольное лицо, но Карину это никак не впечатлило. Не обращая внимания на моё недовольство, она продолжила свою триаду:

– Макс, я никогда не думала, что у меня настолько слабохарактерный брат, – отчеканила сестрица, – у меня уже были тяжёлые времена, и мама постоянно заставляла меня делать так, как ей хочется. Тебе ли не знать, чем это закончилось? – тяжело вздохнула она и струсила пепел на пол.

– При чём здесь… – не дав мне договорить, она продолжила, делая вид, что абсолютно не замечает моего возражения:

– А закончилось это никому не нужным браком, побоями, нежеланием жить и незапланированным ребёнком. – Отвернувшись, она продолжала курить, пытаясь скрыть накатывающиеся слёзы.

– Кариш, ну ты чего? – приобнял я сестру сзади. – Ты же знаешь, мы с родителями всегда рядом, мы всегда тебе поможем с ребенком и всем остальным. Ты не одна.

Волнение нахлынуло на меня – я видел сестру такой сентиментальной крайне редко. Она никак не реагировала на мои объятия и молча курила, стоя ко мне спиной и глядя вдаль. Мои пальцы сжимали её хрупкие плечи, а горло временами нервно подёргивалось. Собравшись с силами, она, как обычно, проговорила вполне уверенным голосом:

– Максим, я люблю свою дочь больше всего на свете, и сейчас речь совсем не об этом, – резко отстранилась от меня, бросила «бычок» в пепельницу и сразу же потянулась за новой сигаретой. – Речь о твоём будущем и о твоём желании делать те или иные поступки. – Она обернулась ко мне.

– Ты же за Алину говоришь? – попытался я сбавить накал.

– Да, Макс! За Алину! Не строй из себя идиота! – взорвалась сестра. – Это очевидно, что ты не хочешь её ни с кем знакомить, очевидно, что ты уехал от неё, чтобы побыть вдали, но не можешь, потому что она, как назойливая муха, всё время названивает, а мама действует так же – и ты поддаёшься.

Молнии с её глаз будто вылетали, небо затягивалось дождливыми тучами, ветер развевал её длинные красные волосы – всё это лишь добавляло зловещей атмосферы.

– Карин, – начал я на повышенном тоне, – вот тут ты права. Может, хватит уже всем лезть ко мне и в мою жизнь? – Я эмоционально жестикулировал руками. – Разве не очевидно, что я достаточно взрослый, чтобы принимать решения сам? – продолжал «закипать».

Видимо, сестру не тронул мой всплеск. Она спокойно, медленно моргая, с каким-то наслаждением наблюдала за моим возмущением, затягивалась сигаретой и смотрела сквозь на меня. Затем спокойно отвернулась к столу, чтобы затушить окурок, подошла ко мне и тихо сказала:

– А еще очевидно, Максим, – медленно и чётко, по слогам, – что ты её не любишь, никогда не любил и не полюбишь, потому что до сих пор, спустя хрен знает сколько времени, любишь Диану. – Хлопнула меня по плечу и ушла, крикнув на прощание: «Сейчас дождь пойдёт, иди в дом».

Но я уже не слышал. Чёрт возьми, она была права.

– Я люблю Диану. Карина права. – Признавшись в этом себе, я закатил глаза к небу, и в тот момент дождь хлынул с небес…

Почти десять лет прошло с тех пор, как я последний раз её видел. Глаза не отпускала одна картина: Диана, её глаза, смех и внезапно увиденное мной сообщение на ее телефоне – «Я хочу тебя. Приезжай ко мне скорей». Первые секунды и даже минуты я не мог поверить – это не сон, это не ошибка. Казалось, будто ко мне подошли, вырвали сердце и внутренности без анестезии, а мои крики о боли остались никем незамеченные. Я стоял один, истекая кровью, без шанса на спасение.

С того момента я больше не видел Диану. Несколько лет просто существовал, безразличный к учёбе, экзаменам в экономический университет и жизни вообще. В ту роковую ночь, придя домой и никому ничего не сказав, я собрал вещи и скромные накопления – которых, конечно, было немного для семнадцатилетнего – и уехал прочь, оставив записку на кухонном столе:

«Мам, пап, Карина, я вас очень люблю. У Дианы другой. Не ищите меня, придёт время – сам свяжусь. P.S. Руки на себя не наложу».

Я считал это идеальным решением. Не мог больше оставаться в городе, где каждая улица напоминала о ней. Купил билет на ближайший автобус в город, где никогда не был, и выкинул сим-карту. Мне было всё равно: выгонят ли меня на улицу, побьют ли местные гопники или продадут на органы – главное было не видеть её.

Я много раз набирал её номер, но не звонил. Стоял на вокзале, порывался купить билет обратно, но не делал этого. Не мог простить предательства и лжи.

Кто-то подошёл сзади и накинул на мои плечи кофту. Я обернулся – мама стояла с зонтом, беспокойство на лице:

– Сынок, что ты здесь стоишь? Что сказала Карина? Почему ты так расстроен?

Мне оставалось только сказать:

– Правду, мам. Она сказала правду. – Запнувшись и глубоко вдохнув, я поднял лицо к небу, чтобы капли дождя скрывали слёзы. – Я не люблю Алину и никогда её не полюблю…

Мама хотела что-то утешить, но я перебил:

– Мам, не надо. Это правда, которую ты тоже знаешь. Но всё остаётся в силе – я приглашу её в гости и, скорее всего, скоро сделаю предложение. – Надев кофту, я чувствовал, как промёрз до костей.

– Но, Максим… – я увидел слёзы в её глазах и бессилие.

– Мам, – снова перебил, – мне нужно подумать. Я поеду прокатиться. Обещаю, через пару часов вернусь, так что не волнуйся. – Поцеловал мать в щёку и направился к гаражу.

Я не дал ей сказать ни слова и знал, что так будет лучше для нас обоих. Мама лишь несколько раз кричала вслед:

– Максим! Максим, подожди! Ты куда? – поняв, что меня не остановить, выкрикнула напоследок: – Да будь же она проклята, твоя Диана! – и громко заплакала.

Диана.День, когда всё меняется

Я проснулась рано утром. Не могу сказать, что была полна сил и энергии – накопившаяся усталость после дороги и вновь нахлынувшие эмоции не давали моему телу полностью расслабиться, казалось, даже во сне. Вся ночь мне снилась дискотека – первая в жизни, которая разделила мою жизнь на «до» и «после».

Времени и желания долго раздумывать не было, поэтому я быстро потянулась, почувствовала ноющую боль в теле от тяжёлых чемоданов, зевнула, дала облизать нос и лицо уже сидевшей рядом со мной Молли и побрела в ванную. Дениска ещё посапывал, и я решила дать ребёнку ещё немного времени поспать. Сегодня у нас было запланировано много дел, так что малышу вряд ли удастся хорошенько выспаться.

Проведя все утренние процедуры, я пошла на кухню, где старушка уже вовсю готовила завтрак.