Ночью тени алые

– Древняя кровь. Кровь сильного вампира. Твоя, Лайла.

Она знала. Конечно, знала. Просто надеялась…

– Но это создаст связь, – продолжил доктор, и в его голосе появились предупреждающие нотки. – Ты будешь чувствовать его эмоции, он – твои. Возможно, обрывки мыслей. Эффект продлится несколько дней, пока кровь полностью не переработается организмом.

– А преображение? – Лайла сглотнула. – Он не станет…?

– Вампиром? – доктор покачал головой. – Нет, если я проведу ритуал правильно. Направлю вампирскую магию на исцеление, а не на изменение природы.

Лайла перевела взгляд на Киллиана. Кровь на ковре уже начала подсыхать по краям. Его лицо в свете камина казалось восковым, неживым. Только легкая дрожь век выдавала, что он все еще здесь, все еще борется.

Она вспомнила его руки на своей талии, когда она его поцеловала. Его голос, когда он рассказывал о семейном проклятии. Его спину, закрывшую ее от врагов.

– Делай что нужно.

– Лайла…

– Делай!

Голос прозвучал резче, чем она хотела. Доктор Уайт кивнул и начал доставать из саквояжа необходимое. Серебряный кубок с вытравленными по краю древними символами. Связка трав, пахнущих полынью. Свечи из черного воска, оплывшие от многократного использования. Небольшой нож с кривым лезвием.

– Ритуал кровавого исцеления требует полного единения, – говорил доктор, расставляя свечи вокруг Киллиана в определенном порядке. – Ты должна открыть не только вены, но и душу. Впустить его в себя и войти в него. Готова?

Готова? Она не была готова впускать кого-то в свою жизнь уже почти сто лет. Не после Пола. Не после того, как Виктория…

Но выбора не было.

Вместо ответа Лайла подняла запястье ко рту. На мгновение замерла – последний шанс отступить. Потом клыки прошли сквозь кожу легко, привычно. Знакомая боль в своей остроте.

Кровь – темная, почти черная в свете свечей – потекла в серебряный кубок. Первые капли зашипели, соприкоснувшись с зачарованным металлом. Древняя кровь всегда реагировала на серебро.

– Теперь слова, – доктор протянул ей пергамент. – Повторяй за мной. И Лайла… постарайся вкладывать в них намерение. Ритуал почувствует фальшь.

Латынь звучала как погребальный гимн. Слова были старше Рима, старше самой цивилизации. «Sanguis meus, vita tua. Dolor meus, salus tua. Anima mea, anima tua».Моя кровь – твоя жизнь. Моя боль – твое спасение. Моя душа – твоя душа.

С каждым словом воздух в библиотеке становился плотнее, тяжелее. Пламя свечей вытянулось неестественно высоко, отбрасывая пляшущие тени на стены. Лайла чувствовала, как древняя магия откликается на ее призыв – медленно, осторожно, словно зверь, решающий, стоит ли доверять незнакомцу.

Доктор Уайт приподнял голову Киллиана, поддерживая за затылок. Его пальцы были удивительно аккуратными – руки человека, привыкшего иметь дело с хрупкой жизнью.

– Медленно. Если влить слишком быстро, его организм отвергнет кровь.

Лайла поднесла кубок к губам Киллиана. Они были сухими, потрескавшимися. Первые капли впитались в них, окрашивая в темно-красный. Киллиан дернулся, словно от удара током, но доктор удержал его голову на месте.

– Продолжай. Не останавливайся, что бы ни случилось.

Она лила кровь тонкой струйкой, наблюдая, как кадык Киллиана движется при каждом глотке. Его веки дрожали, под ними быстро двигались глаза – мозг реагировал на вторжение чужеродной субстанции. И тут…

Ощущение яда в его крови ударило по ее системе волной жидкого огня. Лайла знала боль – за триста пятьдесят лет она испытала почти все ее виды. Но это было что-то новое. Каждая клетка горела, плавилась, умирала и возрождалась заново. Яд Алых роз был создан специально для убийства сверхъестественных существ, и теперь он пытался уничтожить ее изнутри.

Лайла стиснула зубы так сильно, что почувствовала вкус собственной крови. Нельзя кричать. Нельзя останавливаться. Иначе он умрет.

Киллиан выгнулся на полу, из горла вырвался хриплый, нечеловеческий звук. Руны на его коже вспыхнули алым – не просто светились, а горели, оставляя запах паленой плоти. Его магия боролась со вторжением, не понимая, что это спасение, а не атака.

– Держи его! – скомандовал доктор. – Он сейчас в промежуточном состоянии – между жизнью и смертью. Если он вырвется…

Лайла отбросила кубок и прижала Киллиана к полу всем весом. Ее ладони легли на его плечи, колени зафиксировали бедра. Его тело билось под ней в конвульсиях. Мышцы напряглись так сильно, что, казалось, вот-вот порвутся. Глаза закатились, показывая белки. Изо рта пошла пена с примесью крови – ее, смешанной с его.

А потом связь ударила как молния, и мир взорвался ощущениями. Внезапно она существовала не только в своем теле, но и в его. Чувствовала его боль – острую, всепоглощающую, похожую на тысячи раскаленных игл под кожей. Его страх – животный, первобытный страх смерти. Его отчаяние – он не хотел умирать, не сейчас, не когда…

И под всем этим – что-то теплое, почти нежное, направленное на нее. Образы мелькали как вспышки: ее лицо в свете свечей клуба, ее рука в его ладони на крыше склада, ее губы, искривленные в редкой улыбке. Он думал о ней. Даже умирая, думал о ней.

Магия текла между ними, связывая, сплетая их сущности воедино. Лайла чувствовала, как ее древняя сила находит яд в его крови и медленно, методично начинает его растворять, превращать в безвредные соединения. Процесс был изнуряющим – каждая обезвреженная молекула отзывалась вспышкой агонии, но она терпела. Должна была терпеть.

– Лайла! – голос доктора вернул ее в реальность. – Завершай ритуал! Последние слова!

Она с трудом вспомнила. Голос дрожал, срывался: «Mors tua, vita mea. Vita mea, mors tua».Твоя смерть – моя жизнь. Моя жизнь – твоя смерть.

Последнее слово повисло в воздухе как удар колокола. Свечи погасли все разом. Наступила абсолютная тишина.

А потом Киллиан распахнул глаза.

Серые, с красноватыми прожилками. Зрачки расширены, но уже фокусируются. Он смотрел на нее снизу вверх, и через новую связь она чувствовала его смущение от их позиции, облегчение от того, что боль ушла, и под всем этим – то же тепло, что согрело ее.

– Ты спасла меня. – Голос был хриплым, сломанным, но живым. – Почему?

– Ты опять задаешь глупые вопросы.

Лайла все еще сидела на нем верхом, ее руки все еще прижимали его плечи к полу. Надо было отодвинуться, встать, восстановить дистанцию. Но она не двигалась. Через связь текли его эмоции – раздражение на собственную слабость, и под всем этим – благодарность, такая искренняя, что у нее перехватило дыхание.

– Отдыхайте оба, – доктор Уайт уже собирал инструменты, профессионально не обращая внимания на их смущение. – Связь будет активна несколько дней. Могут быть неожиданные эффекты – общие сны, обмен воспоминаниями, временная потеря границ личности. Это пройдет, когда его организм полностью переработает твою кровь.

Он защелкнул саквояж, поднялся.

– Мистер Блэквуд, вам нужен покой минимум сутки. Никакой магии. Лайла, тебе тоже не помешает отдых.

Лайла наконец заставила себя слезть с Киллиана. Ее движения были неловкими, скованными – близость смущала, но через связь она чувствовала, что его смущает не меньше. Расплатилась с доктором. Он ушел тихо, оставив их вдвоем в библиотеке, пахнущей кровью, магией и сгоревшими травами.

Она помогла Киллиану сесть, потом подняться. Он двигался медленно, осторожно. Окровавленная рубашка прилипла к коже, и он морщился, пытаясь ее снять.

– Давай я помогу, – сказала Лайла, аккуратно отклеивая ткань от затянувшейся раны.

Он кивнул, поднял руки, позволяя ей стащить испорченную рубашку через голову. Рана на животе превратилась в розовый шрам, но кожа вокруг все еще была воспаленной. Руны на его теле больше не светились – только темные линии на бледной коже.

– Диван, – сказала она, кивая в сторону честерфилда у камина. – Тебе нужно лечь.

– Мне нужно выпить, – поправил он, но послушно двинулся к дивану.

Лайла усадила его – он почти упал на подушки – и подошла к бару в углу библиотеки. Хрустальный графин с виски манил янтарным блеском.

Когда она вернулась с двумя стаканами, Киллиан уже лежал на диване, прислонившись к подлокотнику. Накинул на плечи плед, но грудь оставалась обнаженной. Дыхание было уверенным, исцеление шло быстро.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, протягивая ему стакан.

– Как будто меня разобрал на запчасти нерадивый плотник, – он сделал глоток, поморщился. – А потом собрал обратно, но инструкцию потерял. И еще… – он посмотрел на нее внимательно. – Я чувствую твою тревогу. Это нормально?

– Магическая связь, – объяснила Лайла, устраиваясь в кресле напротив. – Несколько дней, и все пройдет.

Он кивнул, закрыл глаза. Дыхание постепенно выровнялось, стало глубже. Через связь Лайла чувствовала, как напряжение покидает его тело, как сознание медленно расслабляется.

Она достала из сумочки небольшой блокнот. Карандаш скользил по бумаге почти сам собой, воспроизводя изящные линии. Его лицо в покое выглядело моложе, черты смягчились. Темные волосы растрепались, упав на лоб.

Локи бесшумно подошел к креслу, обнюхал ее ноги, затем одним изящным прыжком оказался у нее на коленях. Устроился калачиком.

– Умный котик, – прошептала Лайла, почесывая его за ухом. – Знаешь, что я спасла твоего хозяина, да?

Локи замурчал, словно соглашаясь. Его изумрудные глаза взглянули на нее с благодарностью.

Через полчаса Киллиан проснулся. Открыл глаза, сфокусировался на ней, затем перевел взгляд на блокнот.

– Что ты делаешь?

– Рисую. Давняя привычка для снятия стресса.

– Можно посмотреть?

Лайла колебалась мгновение, затем повернула блокнот к нему. Локи недовольно мяукнул, когда его потревожили.

Киллиан изучал рисунок с серьезным выражением лица. Брови сошлись к переносице.

– Я выгляжу слишком… смазливым. Как герой дешевого романа.

Лайла неожиданно для себя фыркнула. Его самоирония разрядила напряжение последних часов, и она впервые за долгое время почувствовала искреннее веселье.

– Это называется «художественное видение». Я рисую не только то, что передо мной, но и то, что чувствую.

– И что же ты чувствуешь, глядя на меня?

Вопрос прозвучал легко, почти шутливо, но она уловила его настоящий интерес. И неуверенность – он действительно хотел знать.

– Силу. Даже когда ты спишь. И… одиночество.

Его выражение стало серьезнее.

– Проницательно.

– Такова природа художников. Мы видим то, что люди предпочитают скрывать.

Некоторое время они молчали. Киллиан медленно потягивал виски, она продолжала поглаживать Локи. Связь между ними пульсировала ровно, как второе сердце. Странно успокаивающе.

– Расскажи мне о ней, – попросил он наконец. – О Виктории. Мне нужно понимать, с кем мы имеем дело.

Лайла замерла. Она чувствовала его искренний интерес, желание понять, а не просто удовлетворить любопытство. Он же наверняка ощущал ее боль, связанную с этим именем, но не отступал.

– Это… долгая история.

– У нас есть время, – он сел прямее. – И после того, что ты для меня сделала… я хочу знать.

Лайла покрутила стакан в руках, наблюдая, как виски играет в свете камина.

– Я нашла ее в тысяча семьсот восемьдесят девятом. Июльская ночь, душная, как в аду. Горел целый квартал в Уайтчепеле.

Она сделала глоток. Вкус был как воспоминание о человечности – горький, с нотками дыма.

– Поджог? – спросил Киллиан.

– Да. Какой-то сумасшедший решил очистить район от «грязи». Я проходила мимо, услышала плач из горящего дома. Не детский крик ужаса – тихий, почти беззвучный плач ребенка, который понимает, что помощи не будет. Впрочем, ты это видел в лавки Мортимера.

Через связь она чувствовала, как его собственные воспоминания о потерях отзывались пониманием.

– Родители уже сгорели. Она… десятилетняя девочка в ночной рубашке пряталась под кроватью. Комната была полна дыма, балки трещали. Еще минута, и потолок бы обрушился.

– И ты спасла ее.

– Получила ожоги – руки, лицо, спина. Для вампира того моего возраста это тяжело.

– Почему ты рискнула?

Лайла встретилась с его взглядом.

– Потому что не могла иначе. Не могла смотреть, как ребенок умирает.

Понимание мелькнуло в его глазах вместо с отголоском его собственной вины за Эмили.

– Виктория осталась сиротой, – продолжила Лайла. – Родственников не нашлось. Я не могла просто бросить ее. Устроила в хороший пансион, платила за обучение, навещала. А она… привязалась. Стала называть меня мамой.

– Тебе было одиноко, – сказал Киллиан мягко.

– Да. Сотня лет – большой срок даже для вампира. А тут появилась она – маленькая, хрупкая, но с такой силой внутри. Она хотела жить.

Пламя в камине затрещало. Киллиан отставил стакан, наклонился вперед.

– Что случилось потом?

– В 1799-м ей исполнилось двадцать. Красивая девушка, умная, образованная. Работала в благотворительном обществе. И туберкулез. Врачи давали ей месяц.

– Она попросила тебя обратить ее, – догадался Киллиан.

– Потребовала. Сказала, что не боится вечности, если проведет ее со мной. Что лучше быть монстром, чем мертвой.

Лайла встала, подошла к окну. Ночной Лондон мерцал огнями.

– Я не смогла отказать. Не смогла потерять ее.

– И что-то пошло не так? – в голосе Киллиана было сочувствие.

– Виктория изменилась после обращения. Стала жесткой. Требовательной. Ревновала меня ко всему – к друзьям, к охоте, к книгам. Однажды сожгла мою коллекцию писем, потому что я провела вечер за чтением вместо разговоров с ней.

– Но ты прощала ее.

– Списывала на адаптацию. Думала, пройдет. Но стало хуже. Она начала манипулировать другими членами клана, натравливать их одного на другого. Я видела, но не хотела верить.

Киллиан поднялся с дивана, подошел к ней. Встал рядом, но не слишком близко – давая пространство.

– А потом ты встретила Пола, – сказал он тихо.

Его имя все еще причиняло боль. Столько лет прошло, а та оставалась свежей.

– В тысяча девятьсот двадцать третьем. Преподаватель истории в Оксфорде, специалист по Средневековью. Мы встретились в библиотеке – я искала информацию об одном артефакте, он изучал те же манускрипты.

– Он знал, кто ты? – поинтересовался Киллиан.

– На третьей встрече спросил прямо: «Вы ведь вампир, верно?» Я была готова стереть его память и бежать. Но он просто пожал плечами и сказал: «Я изучаю историю, миледи. Научился отличать тех, кто читает о прошлом, от тех, кто его помнит».

Киллиан тихо хмыкнул.

– Умный человек. И храбрый.

– Слишком храбрый. Он знал, кто я, и не боялся. Мы… я любила его.

Слово прозвучало как признание в преступлении. Лайла прижала ладонь к стеклу, впитывая его холод.

– Виктория взбесилась? – угадал Киллиан.

– Устроила сцену. Кричала, что я предаю ее, предаю нашу семью. Что смертные – это пища, а не равные. Потребовала, чтобы я прекратила видеться с ним.

– И ты отказалась.

– Сказала, что она мне не хозяйка. Что я жила задолго до ее рождения и буду жить после ее смерти. Что любовь – это не предательство.

Лайла замолчала. Следующая часть была самой трудной. Киллиан, чувствуя ее напряжение, положил руку ей на плечо.

– Что она сделала?

– Обвинила Пола в передаче данных о клане Совету. Подбросила улики – она всегда была талантлива в интригах. Созвала экстренный совет.

Пауза. Киллиан ждал, не торопил.

– Клан признал его виновным и приговорил к смерти. По закону Алых Роз, я, как его возлюбленная, должна была привести приговор в исполнение. Доказать преданность клану кровью предателя.

– Жестокий закон, – пробормотал Киллиан.

– Древний. Я отказалась. Сказала, что уйду из клана, но не подниму руку на невинного.

Лайла отвернулась от окна, встретилась взглядом с Киллианом.

– И Виктория вызвалась сделать это за меня. «Я избавлю мою мать от тяжкого бремени», – сказала она. Так благородно. Совет согласился.

– Боже, – выдохнул Киллиан, и через связь она почувствовала его ужас.

– Она убила его на моих глазах. Медленно. Я была связана цепями – «для моей же безопасности». Могла только смотреть. Она начала с пальцев, все время приговаривая, что делает это из любви ко мне. Что спасает меня от собственной слабости.

Голос Лайлы не дрожал, но Киллиан через связь чувствовал бурю внутри – ярость, боль, вину.

– Пол кричал. И смотрел на меня. А потом Виктория вырвала его сердце и преподнесла мне. «Теперь оно навсегда твое, мама», – сказала она.

Киллиан крепче сжал ее плечо. Не утешая – как тут утешишь? – просто давая понять, что он рядом.

– После этого она обвинила меня в предательстве. У нее были поддельные письма, купленные свидетели. Совет поверил ей, не мне. В конце концов, она была моей дочерью.

– Классическая схема, – сказал Киллиан мрачно. – Уничтожить угрозу, потом убрать свидетелей.

– Меня изгнали. Объявили предательницей. А Виктория плакала при других. Такие искренние слезы. Говорила, как ей больно осознавать, что я выбрала смертного вместо семьи. Прекрасная актриса.

Лайла подошла к дивану, опустилась на край. Усталость накатила внезапно.

– Через десять лет она стала главой клана, сместив предыдущую. Леди Виктория Торн. Превратила Алые Розы в одну из самых жестоких группировок Европы. А я… скиталась. Пряталась. Училась жить заново.

Киллиан сел рядом, кутаясь в плед.

– Она никогда не прекращала охоту, – продолжила Лайла. – Иногда я думала, что она забыла. Годы проходили спокойно. А потом снова – наемники, ловушки, предательства. Будто она играет со мной.

– А теперь она узнала о кулоне, – понял Киллиан.

– И о тебе. Она увидела, как ты защитил меня. Этого она не простит. В ее искаженном сознании я принадлежу только ей. Даже изгнанная – все равно ее.

Киллиан откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Лайла почувствовала через связь его усталость и что-то еще – решимость.

– Мы могли бы уехать, – сказал он тихо. – Взять кулон и исчезнуть. Америка, Австралия…

– Ты бы бросил свой дом? Ты не хотел делать этого даже из-за Рэйвенскрофта.

Он открыл глаза, повернул голову.

– А ты бы бежала от Виктории всю оставшуюся вечность?

Хороший вопрос. Собственно, она это и делала последние семьдесят лет. И куда это ее привело? К кровной связи с темным магом, который теперь тоже стал мишенью. Из-за нее.

– Нет, – призналась она. – Устала бежать. Но ты… ты не обязан в это влезать. Связь через несколько дней исчезнет, а потом…

– Нет.

Одно короткое слово, но сказанное с такой силой, что Лайла вздрогнула. Киллиан сел прямо, развернулся к ней. Его рука накрыла ее ладонь.

– Я тоже устал быть один, Лайла. Десять лет бегства от Совета, от своей вины, от призрака Эмили. Может, пора перестать бежать. Обоим.

Его пальцы переплелись с ее. Теплые, живые. Она чувствовала его решимость, и под ней – тот же страх, что грыз ее саму. Страх довериться. Страх открыться. Страх снова потерять.

– Мы можем погибнуть, – сказала она.

– Знаю.

– Виктория безжалостна. Рэйвенскрофт одержим местью. Совет магов хочет твою голову, а после похищения кулона – и мою. А артефакт… мы даже не знаем, как он работает.

– Да.

– Тогда почему ты не боишься?

Киллиан наклонился ближе. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы она почувствовала его дыхание.

– Потому что впервые за последние годы у меня есть реальная причина выжить. И не только выжить – жить.

Он поднял свободную руку, коснулся ее щеки. Осторожно, словно она могла разбиться от грубого прикосновения.

– И потому что ты тоже устала быть одна. Я чувствую это, Лайла. Ты можешь притворяться ледяной стервой сколько угодно, но я теперь знаю правду.

Она должна была отстраниться. Оттолкнуть его руку, встать, уйти. Восстановить барьеры, которые защищали ее столько лет.

Вместо этого она закрыла глаза и позволила себе на мгновение просто почувствовать. Тепло его ладони. Устойчивое биение его сердца. Его присутствие – не требовательное, не собственническое, как у Виктории. Просто… присутствие. Предложение разделить ношу.

– Я не умею доверять, – призналась она. – Разучилась. Или никогда не умела.

Она открыла глаза. Он был так близко, что она различала каждую ресницу, каждую морщинку в уголках глаз. Красные прожилки в радужке делали его взгляд почти демоническим, но выражение оставалось человечным.

– Давай учиться вместе. По шагу за раз.

Глава 7