Кружева судьбы

– Руку убрал!!!

Юля вздрогнула от этого крика, а Никита невольно отступил в сторону, увидев разгневанное лицо мужчины в милицейской форме.

– Что, алкашня, с утра киряешь на опохмел? – поправляя китель, спросил Сотников, появляясь на пороге. – А лапы куда тянешь? Обломать?

– Серёжа, прекрати, – попросила Юля. – Это Никита. Я тебе о нем рассказывала.

– Ну как же, помню, – усмехнулся Сотников. – Это тот самый гад, который бросил своего сына и даже не сказал тебе «спасибо» за то, что ты его подобрала. Ты зачем сюда явился, убогий?! Деньги принёс Юле, за то, что она кормила и поила твоего отпрыска? Или пришёл просить, чтоб тебя опохмелили? Так тут не богадельня, не подают.

Никита посмотрел на Сотникова, потом перевёл взгляд на Юлю:

– Где ты говоришь находится этот центр?

– На Калинина, сразу за сквером. Там есть широкая аллея, ты её сразу увидишь…

– Спасибо тебе ещё раз, – Никита машинально коснулся плеча Юли, но Сотников тут же отбросил его руку, а потом с размаху ударил кулаком в челюсть.

– Я тебе сказал, не трогай её! – с силой выговаривая сквозь зубы каждое слово, склонился он над отлетевшим к лестничному пролёту Никите.

Всё это произошло так быстро, что Юля не успела отреагировать и закричала, когда Синельников уже поднялся.

– Серёжа, ты сошёл с ума!!! Что ты делаешь?! Никита!!! Да прекратите вы!

Но мужчины её не слышали. Никита успел вернуть удар Сотникову, однако их силы были не равны. После долгой болезни и тяжёлого запоя, Никита не чувствовал в руках былой силы и вообще от его прежнего здоровья едва ли осталась половина. Сотников снова ударил его по лицу, и Никита с трудом удержался на ногах, однако снова качнулся, чтобы напасть на своего противника.

– Давай, давай! – подзадоривал его Сотников. – Покажи себя и я мигом оформлю тебя на пятнадцать суток за нападение на сотрудника МВД. А потом ещё будет суд и тебя надолго упекут в места не столь отдалённые. Ну что же ты стоишь, давай, если такой смелый!

Юля решительно встала между ними:

– Если вы сейчас же не прекратите, я… – гневно начала она и замолчала, не зная, что сказать.

Никита пришёл ей на помощь:

– Не волнуйся, Юль. Я ухожу… Извини…

– Вали-вали! – вскинулся Сотников. – И чтоб я больше тут тебя не видел!

– Серёжа, пожалуйста… – расстроенная Юля, прижав ладонь ко лбу, посмотрела вслед Никите, который, пошатываясь, спускался по лестнице. Потом повернулась к Сотникову: – Зачем ты так? Что он тебе сделал, Серёжа? Откуда в тебе столько ненависти?!

Он потянул её на себя, и Юля оказалась зажатой между ним и стеной. Сотников наклонился к её лицу и проговорил медленно и чётко:

– Я никому и никогда не позволю прикасаться к тебе. Просто запомни это. Моя жена – это особый статус. Я слишком долго ждал тебя, Юля, чтобы терпеть всякую мразь, которую тебе жалко. Надеюсь, ты меня понимаешь, и это больше не повторится.

***

Серая масса здания городского центра временного содержания детей выглядела неуютно и уныло. Фасад, обшарпанный и тусклый, казался печатью былых времён и не отражал в людских сердцах ни лучика надежды, ни теплоты. Высокие узкие окна прятались за ржавыми решётками, а громоздкие металлические двери, выкрашенные свежей серой краской, скрывали за собой мир равнодушия и детских слёз.

Заросший сквер, невольный свидетель множества трагедий, разыгрывающихся в этих стенах, тихонько роптал на свою судьбу, качая кронами полувековых деревьев. Но каждый, кто приходил сюда, был слишком занят своей собственной судьбой, чтобы слушать старого ворчуна.

Никита свернул на аллею, ведущую к центральному входу здания, и вскоре подошёл к детской площадке, огороженной высоким металлическим забором. Сердце Никиты дрогнуло, когда он увидел играющих там детей. Несколько мальчишек гоняли мяч, пытаясь забить его в рамку ворот, не обтянутых сеткой. Но в их игре не было обычного детского задора, весёлых криков, радостного смеха. Они играли как взрослые, молча и сосредоточено, и, казалось, не получали никакого удовольствия от своего занятия.

Маленькая девочка со светло-русыми волосами, собранными в тонкую, неопрятную косичку, испуганно смотрела на Никиту, прижимая к себе куклу в грязно-розовом платьице. Мальчик лет десяти, худой, с пересохшими губами и взглядом, который ясно говорил о том, что он давно перестал верить в добро, раскачивался на качелях, ни на кого не обращая внимания. Ещё один ребёнок, по стрижке которого было непонятно мальчик это или девочка, сидел на скамейке с книжкой в руках, внимательно читая её, а может быть, разглядывая нарисованные там картинки.

И только Илюши нигде не было видно.

Никита толкнул калитку, но она оказалась заперта на ключ и, чтобы попасть на территорию центра, ему пришлось несколько раз нажимать на кнопку звонка, добиваясь появления кого-нибудь из работающих здесь специалистов.

Однако вышел к нему немолодой, седоусый охранник и спросил довольно-таки недружелюбно:

– Что надо?

– Я пришёл за своим сыном, – сказал Никита, показывая паспорт и пытаясь придать охрипшему голосу хоть какую-то мягкость. – Илья Синельников. Мне сказали, что он находится здесь. Я его отец.

– Ты свою рожу в зеркало видел, отец? – усмехнулся охранник.

Никита осторожно коснулся опухшего глаза и разбитой губы:

– А! Это не то, что вы подумали. Это ничего не значит. Просто так получилось.

– У таких как вы, всё просто, – покачал головой тот. – Живёте как скоты, рожаете по пьяни, плодитесь как кошки, а ума детям дать не можете. Свалили всё на государство и радуетесь. А сюда приходите, чтобы совесть свою потешить. Вот мол, мы как о детях своих печёмся! Хоть бы конфетку дитю принёс. Или яблоко. Иди-ка лучше отсюда, горе-папаша… Проспись!

– Я не пью, – с тихой злостью заговорил Никита. – И вы не имеете никакого права разговаривать так со мной. Позовите сюда любого воспитателя или кто там у вас есть. Я всё равно никуда не уйду, пока не увижу своего сына. И если вам не нужен скандал, лучше сделайте то, что я говорю.

Вместо ответа охранник молча развернулся и ушёл, даже не подумав выполнить его просьбу.

Прошло полчаса, прежде чем Никита понял, что к нему никто не выйдет. Тогда он снова принялся вызывать охранника настойчивым звонком. Но тот никак не реагировал на это, и взбешённый Никита несколько раз ударил ладонью по калитке, добиваясь хоть какой-то реакции работников центра.

На его счастье как раз в это время на детской площадке появилась какая-то женщина. Видимо, она пришла за детьми, потому что стала ждать, пока они соберутся вокруг неё.

– Простите, пожалуйста! – громко закричал Никита, размахивая руками и пытаясь обратить на себя её внимание. – Извините, вы не могли бы подойти ко мне? Это очень важно. Пожалуйста, прошу вас.

Кивнув детям, женщина подошла к нему и поздоровалась довольно-таки холодно:

– Добрый день, что вам нужно?

Никита, протягивая ей свой паспорт, торопливо объяснил, кто он и зачем пришёл. Женщина с сомнением посмотрела на него, потом взяла документ и, после короткого изучения, вернула его Никите:

– Илья, действительно, у нас, но вы не можете увидеться с ним без разрешения органов опеки. Вы уже были у них?

– Нет, – растерялся Никита. – Я пришёл сразу к вам. Пожалуйста, мне очень нужно поговорить с Илюшей. Он должен знать, что я обязательно заберу его. Я принесу разрешение завтра. А сейчас, пожалуйста, позовите моего сына. Я поговорю с ним вот так, через решётку. Не буду заходить и пытаться увести его. Я всё понимаю, но и вы поймите меня тоже. У меня был срыв, но больше этого не повторится. Пожалуйста, поверьте мне, я вас очень прошу.

Но женщина снова покачала головой:

– Даже если бы я хотела, я всё равно не пустила бы вас к Илье. Он болен и нуждается в лечении. Его состояние тяжёлое. И если вы хотите его увидеть, вам нужно поторопиться с разрешением…

***

Жаркий летний день в Заре подходил к концу. Солнце постепенно опускалось за горизонт, заливая небо густыми красками – от огненно-оранжевого до мягкого розового, плавно переходящего в бархатистую синеву.

В воздухе у реки стояла густая, тёплая влажность, согретая дневным зноем. Пахло сухой травой и горячей землёй, жадно впитавшими днём каждую каплю солнца. Лёгкий ветерок лениво колыхал листья берёз и дубов, разнося повсюду дурманящий аромат луговых цветов и трав – васильков, бессмертника, полыни, чабреца и мяты.

Люба сидела на мягкой траве на самом берегу реки и задумчиво гладила волосы Артёма, который лежал, положив голову ей на колени.

– Хочешь, давай завтра же уедем отсюда в город. В область ещё можно. Да куда скажешь, мне всё равно, хоть в Казань, хоть в Рязань, хоть в Москву.

– И что же мы там будем делать? – невесело улыбнулась парню Люба.

– Я работу себе найду, а ты будешь дожидаться меня дома, – Артём заглянул ей в глаза. – Ужин готовить, убираться и всё такое.

Люба тихонько засмеялась:

– Откуда у нас дом в Казани, Рязани или, тем более, в Москве?

– Пока нет, но будет же, – горячо заговорил Артём. – Дом – это дело наживное. Главное, что есть ты и я, Любаша, а всё остальное приложится.

На дальнем краю луга слышался негромкий стрёкот кузнечиков, которые вместе со щебетом птиц создавали природный хор, убаюкивающий и в то же время удивительно живой и настоящий. Лягушки у небольшого пруда начинали свой вечерний концерт, добавляя мягкую басовую ноту в это звуковое полотно.

Ещё дальше виднелись крыши деревенских домов, красные – черепичные, серые – шиферные. Был среди них и дом Любы, который она так и не привыкла считать своим. В маленьком и неприглядном касьяновском доме Ивана Серого ей было намного уютнее, чем просторном жилище Алексея Кошкина. Там у неё была бабушка и подружка Катя, а здесь…

Любаша вздохнула и Артём, услышав её тяжелый вздох, сел и с тревогой заглянул ей в лицо:

– Ты чего, Любань?

– Да так… – она отвернулась, чтобы он не увидел слез, заблестевших в её глазах. Но он уже взял её лицо в свои ладони и мягко коснулся губами её дрожащих губ.

– Люба, Любушка моя, – заговорил Артём ласково. – Маленькая, ты что? Это из-за моей матери, да? Слушай, не переживай. Ну окатила ты её водой, и что? Правильно сделала, пусть остынет. Я тоже поскандалил с ней, чтобы не совала свой нос, куда не следует. Я ведь ей не пацан, чтоб за мной бегать и решать, с кем мне встречаться, а с кем нет.

Люба покачала головой:

– Не говори, Артём. Зря я всё-таки не сдержалась. Но если б она не стала оскорблять мою бабушку, этого бы не произошло.

– Любаша, – Артём снова заглянул в глаза девушки: – Я тебе обещаю, что когда ты станешь моей женой, никогда не будешь хоть как-то зависеть от моей матери. Она будет жить сама по себе, мы сами по себе и далеко от неё. Кроме меня у матери есть ещё Вика, вот пусть едет к ней и указывает им с зятем как жить. А нас трогать я ей не позволю.

– Нет, Артём, – сказала Люба, прижимаясь к плечу парня. – Ни за что они не дадут нам с тобой пожениться. Вот увидишь, они сделают всё, чтобы разлучить нас.

– Пусть только попробуют, – сказал Артём и крепко прижал к себе девушку. – Пусть только попробуют.

***

В глубине деревни Турусовки, где узкие тропинки петляли меж старых берёз и вязов, стоял покосившийся домишко бабки-знахарки. Маленькие подслеповатые окошки с пыльными рамами, были затянуты паутиной, а крыша, местами провалившаяся от времени, крыта темно-серой соломой. Снаружи дом обвивала дикая ежевика, словно сама природа старательно скрывала то, что происходит внутри. А запах прелой травы, сырой земли и дыма от печи смешиваясь в густой, тяжёлый аромат, намертво прилипал к каждому путнику, проходившему мимо страшного жилья.

Галина подошла к дому с тяжёлым сердцем и злыми мыслями. День был серым и небо словно плакало редкими каплями дождя, добавляя мрачности намерениям приехавшей сюда матери Артёма. Только Галину было уже не испугать. Она твёрдо решила избавиться от невесты своего сына любой ценой и ради этого была готова на всё.

Галина прошла по заросшему травой двору и подняла руку, чтобы постучать в дверь. Но та вдруг сама отворилась с протяжным скрипом и перед Галиной предстала бабка-знахарка с таким же живым, пронзительным взглядом, что страшно хотелось отвернуться.

– Проходи, раз пришла, – прошамкала старуха, пропуская гостью в тёмные сени.

Галина кивнула ей вместо приветствия, но едва сделала шаг, как полумрак поглотил её, наполняя воздух невыносимо тяжёлым смрадом.

Закашлявшись от охватившего её удушья, Галина огляделась. Низкий потолок с дубовыми балками был покрыт тенетами чёрной паутины, стены украшали серые от сажи рогожи, сухие травы, связанные в пучки и нечто, похожее на сушёные корни. По углам стояли полочки с банками, наполненными змеями, пауками, всяким гнусом и птичьими перьями. От печи тянулся едва заметный дымок, запах которого – смесь смолы, жжёного пера и болотного мха – вызывал тошноту.

Бабка усадила Галину на скрипучий табурет у старого деревянного стола и спросила тихо, едва шевеля губами:

– Что тебе надо?

Галина не сразу собралась с силами, но всё-таки рассказала о Любе, которая словно корнями обвела её сына. И чем дольше Галина говорила, тем большей злобой наливалось её сердце.

– Что дашь? – снова прошамкала старуха.

– Деньги. Вот, – трясущимися руками Галина стала развязывать платочек, в котором прятала бумажки, но знахарка положила свою высохшую руку на узелок и покачала головой.

– Зачем деньги? Здоровье дай, молодость дай…

– Бери! – решительно кивнула Галина. – Любкины забирай. Только избавь меня от неё Христа ради…

Лицо старухи исказилось от судороги:

– А-а-а!! – закричала она и толкнула Галину так, что та упала с табурета и… проснулась.

– Фу ты! – села Галина на кровати, прижимая руку к выпрыгивающему из груди сердцу и невольно задев похрапывающего мужа.

– Чего ты орёшь?! – приподнялся на одном локте Виктор, разбуженный женой. – Приснилось что?

– Ага, – сказала Галина. – Спи, спи. Я пойду, воды выпью и тоже лягу.

Виктор пробормотал что-то и снова уснул, а Галина прошла в кухню и села у окна, пытаясь унять дрожь во всём теле. Небо на востоке уже начал светлеть, скоро должен был наступить рассвет, но на душе у женщины было мрачно и темно.

В тот самый день, когда она поскандалила с Любкой на ферме и та прямо из ведра окатила её грязной водой, Галина не находила себе места. И только Зинаида, как обычно приехавшая к ним в гости на субботние посиделки, смогла хоть как-то успокоить её. Она же и рассказала ей про Федотиху, бабку, занимающуюся всякими заговорами.

– Сильная она, ох и сильная, – шептала сестре Зина, когда мужики ушли в баню. – Она наведёт на эту Любку такую порчу, что только держись. Если не помрёт девка, так истаскается или сопьётся. Вот увидишь. Посмотрит на неё, на такую, наш Артёмушка, и сам отвернется. Плеваться ещё будет. А тебе спасибо скажет. Поезжай, поезжай к ней, Галя. Не теряй времени. А то будешь потом локотки кусать, да будет поздно.

Галина посидела у окна ещё немного. Спать ей больше не хотелось. Она прошла к умывальнику, привела себя в порядок, потом оделась и вышла из дома, чтобы успеть на первый автобус, приезжавший в Касьяновку в начале шестого. Путь до Турусовки должен был занять чуть больше двух часов, но Галина не жалела времени. Главное, чтобы у неё все получилось.

Глава 7

Галина шла по узкой деревенской улочке, не замечая, как быстро утреннее солнце поднимается над горизонтом, создавая на земле причудливые узоры света и тени. Сквозь деревья вдали виднелись поля, усыпанные золотыми колосьями, и воздух, казалось, был напоен ароматами спелых зёрен и давно созревших садов.

Но Галина не чувствовала этого особенного летнего благоухания. Задыхаясь от быстрого шага, она то и дело прижимала руку к сердцу и останавливалась, чтобы восстановить сбившееся дыхание. Сама деревенская с рождения, Галина привыкла к сельским пейзажам, и они уже давно не трогали её своей безмятежностью и неброской красотой.

А полюбоваться тут было чем. Турусовка совсем небольшая деревенька, никак не могла сравниться с Касьяновкой и едва ли насчитывала сотню домов, но каждый из них выглядел так, будто был создан для кисти мастера, увлечённого русской глубинкой. Невысокие избы с черепичными крышами и резными ставнями, стояли, окружённые аккуратными огородами и цветниками, где яркие маки, левкои и васильки смешивали свои цвета, словно художник, создающий палитру летнего сада.

Миновав небольшой проулок, Галина остановилась у невысокого забора, выкрашенного весёленькой голубенькой краской и с удивлением посмотрела на самый обыкновенной деревенский дом, вполне себе современный и ухоженный. Неужели именно здесь живёт та самая Федотиха, о которой рассказывала ей Зинаида? Нет, не может быть. Галина представляла дом знахарки совсем по-другому, чёрным и мрачным. Как в том её сне.

Не веря собственным глазам, Галина полезла в карман за бумажкой, на которой был написан адрес знахарки, и сверила его с табличкой на углу дома. Ну да, всё верно. И всё-таки как-то не верится.

Постояв ещё немного, Галина нерешительно постучала в калитку, вызвав тем самым громкий лай дворовой собаки. Но хозяйка, несмотря на поднявшийся шум, не вышла из дома, зато из-за соседского забора выглянул какой-то старик и поманил к себе Галину.

– Тебе чего надо тут, милая? – спросил он, облокачиваясь о крепкий штакетник, разделявший его подворье и двор знахарки.

– Мне бы бабку Федотиху увидеть, – кивнула Галина на светленькие окошки дома деревенской колдуньи. – Не видели, выходила она сегодня или нет?

– К бабке ты, значит, – усмехнулся старик. – А нету её. Ранёхонько куда-то подалась. Поди, опять по лесам да лугам свои травы собирать. А тебе она зачем?

– Помощи хочу попросить, – задумчиво проговорила Галина. Не ожидала она, что старухи не окажется дома и теперь не знала, сколько ей придётся ждать её.

– Заболела, что ли? – продолжал допытываться любопытный старик. – Вон, издёрганная какая.

– Нормально со мной всё, дедушка. Не волнуйтесь, здорова я, – отмахнулась от него Галина, не желая продолжать разговор. Но только отвернулась, чтобы уйти, как в спину ей прилетели насмешливые слова:

– Здоровье – дело такое. От самого человека и зависит. Особенно если ты зло на других в себе носишь.

– С чего вы взяли, что я на кого-то злюсь? – резко спросила старика Галина. – Что вы вообще ко мне пристали? Своих дел у вас нет? Или я просила у вас совета?

– Не просила, – согласился старик. – А я всё-таки тебе его дам. Езжай-ка ты отсюда, бабонька, домой. Что вы, дуры бестолковые, кланяетесь этой ведьме? Греха, что ли, не боитесь? Бог-то ведь всё видит. В церковь лучше сходи да свечечку поставь, глядишь, на душе-то и посветлеет.

– Шёл бы ты, дед, со своими советами куда подальше, – рассердилась Галина и пригрозила ему: – А то я и сама тебя прокляну, и бабке Федотихе скажу, чтоб она на тебя порчу навела.

Старик помрачнел, плюнул через забор чуть ли не под ноги Галине, и ушёл, ничего не сказав ей на прощание.

Рассмеявшись, Галина повернулась, собираясь присесть на лавочку под раскидистой липой, и тут же столкнулась с женщиной лет сорока, словно из-под земли выросшей перед ней.

– Здравствуйте, я услышала, что вы меня ждёте, – сказала незнакомка, сверля Галину внимательным взглядом тёмно-карих глаз.

Смех застыл на губах Галины:

– А вы разве Федотиха? – не удержалась она от громкого восклицания.

– Таисией меня зовут, – поправила её женщина и пожала плечами. – А местные, действительно, Федотихой кличут. Деревня, глушь, что с них взять. Люди дремучие, необразованные. Смотрю, вот вы с Акимычем познакомились. Напрасно, такой вредный старикашка. Вечно лезет не в своё дело.

– Это я уже заметила, – кивнула Галина и перешла сразу к делу. – Помощь мне ваша нужна, Таисия. Хочу избавиться от невесты своего сына. Привязалась к парню, что не оторвёшь. Не иначе как приворожила. Сама страшная, живёт в нищете. Да ещё и грубиянка, каких поискать. Помогите мне, а я уж сделаю всё, что вы скажете.

– Пойдём-ка в дом, там всё мне и расскажешь, – сказала Таисия, – а тут нечего людям глаза мозолить.

Галина через прибранные побеленные сени вошла вслед за Таисией в переднюю комнату и округлила глаза, не справившись с охватившим её удивлением. Мягкий солнечный свет рассеивался через занавески, озаряя узорчатые обои и массивный ковёр с насыщенными красными и бежевыми оттенками, что покрывал весь пол. В центре комнаты стоял простой стол, накрытый скатертью с цветочным рисунком, вокруг которого разместились старые деревянные стулья.

По левую сторону от окна уютно устроился диван в полосатой обивке, на котором лежала ярко-алая подушка. Напротив него поблёскивал чистенькими стёклами шкаф, на полках которого аккуратно располагались посуда и мелкие безделушки: несколько фарфоровых статуэток балерин и девушек в национальных костюмах, сервиз «Рыбки», такой был и у самой Галины, и что-то там ещё, она не успела рассмотреть.

И никакой тебе паутины, высушенных летучих мышей и прочей гадости, без которой не обходится ни одна обычная колдунья, по крайней мере в книгах и фильмах.

Галина с явным сомнением посмотрела на хозяйку дома, которая спокойно наблюдала за своей гостьей.

– Чаем или кофе угостить? – спросила хозяйка, когда та присела к столу. – Я больше кофе люблю, но чай для гостей тоже держу. Вот, кстати, моё любимое печенье курабье. Только что в магазине купила. Угощайтесь, свеженькое.

– А мне этот Акимыч сказал, что вы в лес ушли, травы всякие собирали, – прыснула в ладонь Галина.

– Травы тоже собираю, – вполне серьёзно ответила ей Таисия. – Я ведь знахарка потомственная, меня родная бабушка всему учила. Я всё умею. И вам тоже помогу. Травы, они всегда особую силу имели, только сейчас люди об этом забывать стали. А я всё помню. Расскажите мне о невесте вашего сына. Как её зовут? Где живёт, чем занимается?

Галина начала свой рассказ, не упуская даже незначительных подробностей. А когда дошла до ведра с водой, которой с ног до головы окатила её Люба, с радостью отметила, что Таисию эта история нисколько не развеселила. Напротив, знахарка нахмурилась и покачала головой:

– Паршивка какая… Скажите мне, Галина. Вы, значит, живёте в Касьяновке, а эта Люба – в Заре. Так? А есть ли кто-нибудь в Заре, кто сможет помочь вам? Дам я вам один травяной настой, который надо подливать в еду или питьё человека. Всего пару чайных ложек и то не каждый день. Два-три раза в неделю не больше. Хороший настой. Быстро от него человек чахнуть начинает. Такое иногда тоже необходимо. Займёт всё это три-четыре недели. И ни один врач не поймёт, что происходит с человеком.

– Она умрёт? – воскликнула Галина.

– Это если Люба ваша совсем здоровьем слабенькая, – пожала плечами Таисия. – А так-то жить будет. Только в таком состоянии, что ей будет совсем не до любви. Да и парень твой посмотрит на неё такую и отвернётся. Мужики, они здоровых любят, а с больной девки что взять?

Галина закусила нижнюю губу:

– А я думала, вы там как-то колдовать будете, – вырвалось у неё.

– Ты в каком веке живёшь? – рассмеялась Таисия. – Ещё скажи, что душу мне пришла отдать за моё колдовство.

– А что надо? – совсем растерялась Галина.

– Деньги, что же ещё, – вполне серьёзно ответила ей знахарка. – Так что, будешь ты мне платить или нет?

– Буду, – согласилась Галина.

– И человека найдёшь, который сможет подливать Любе мой настой?

– Найду, – кивнула Галина, сразу подумав о Зинаиде.

– Тогда давай свои денежки и будем прощаться. Некогда мне тут с тобой… – подвела итог всему разговору Таисия.

***

– Я не ожидала этого от тебя, Сергей, – Юля упрекнула Сотникова, когда они вернулись в квартиру после скандала с Никитой на лестничной клетке. – Ты видел, что он и без того слаб. Почему же ты так ведёшь себя?

– Юль, ты собираешься отчитывать меня как в детском саду? – усмехнулся он. – Может быть ещё в угол поставишь? Ладно, хорошо, не дуйся. Да, я немного погорячился. Но я не намерен терпеть возле тебя всяких ухажёров.

– Он не мой ухажёр и пришёл, чтобы узнать о своём сыне, – сказала Юля.

– Ой, вот только не надо рассказывать мне, что тебе всё равно! – рассердился Сотников. – Этот Синельников – последняя тварь. Ему наплевать на всех, кроме себя. Ах, у него горе! Скорее пожалейте его, бедненького! Бегите ему помогать! Может быть, ты ещё в постель с ним ляжешь, чтобы ему не было так грустно и одиноко?!

– Господи, Серёжа… Что ты несёшь?! – Юля прижала руку ко лбу.

– Я тебе ещё раз повторю, – подошёл он к ней и, наклонившись, заглянул в лицо, – моя жена будет общаться только с тем, с кем я позволю. И ещё. Сегодня же иди на свой рынок и требуй расчёт. Я не хочу, чтобы ты обслуживала всякий сброд. А если твой Али-баба не захочет отпускать тебя, пообещай ему такие проблемы, которые он никогда не сможет решить. Всё, малыш, до вечера. Мне уже пора.