Бернаут

– Брось. – Он встал рядом, опираясь плечом на стеклянную стену забегаловки. Мы замерли на пару мгновений, глядя друг на друга, словно ожидая, пока рука судьбы решит наше будущее росчерком своего пера. Я подняла глаза к небу, словно прося его дать хоть какое-то подтверждение, что я не ошиблась с решением. А потом заиграла музыка.

– О нет! – Я прикрыла глаза и отступила назад под узнаваемые аккорды Placebo. – Вот с самого начала знала, что это плохая идея.

– «Фак ю»5, – хмыкнув, произнес Бланж, а я еще сильнее зажмурилась. – Я не в том смысле. Песня такая….

– Знаю, – застонала я. – Тебе не кажется, что это знак?

– Да брось. Глупо верить в такое.

Моя бабушка всегда обратное говорила.

– Мне кажется, это предупреждение, Бланж! Предупреждение, что нам не стоит этого делать! Я в этом почти уверена.

«Когда я смотрю на твое лицо, мне хочется тебе вмазать!» – доносилось из музыкального аппарата.

– Глупости!

– А вот и нет!

– О Господи…

– Такси! – крикнула я и вытянула руку.

– Жаклин, ну ты серьезно? Ну подумаешь, песня. Кому она вообще сдалась? И кто во все эти совпадения верит?

– Я верю, и наверняка это Вселенная хочет нас уберечь. Как ты там говорил? Пять лет тюрьмы? Нет уж, спасибо. Я передумала.

– Эй, ты не имеешь права передумать! – возмущенно воскликнул он.

И вместе с певцом я произнесла – медленно, одними губами:

– Да пошел ты!

Глава 6. Фатально влюбленным посвящается

Вот уже десять лет примерно раз в шесть-восемь месяцев мне снился один и тот же сон. Как будто я снова стою на пороге собственного дома и не могу сделать и шагу. Хочу бежать, но ноги словно приросли к полу. Так всегда бывает в кошмарах. Не закричишь, не пошевелишься. Остается просто смотреть.

Вот та же комната, оклеенная желтыми обоями в мелкий цветочек, посеревшими по краям и слегка ободранными, старый комод, диван, продавленный кое-где, а на стене карта мира с небрежно вырванным куском на том месте, где была когда-то Южная Америка.

– Чтобы не думала, будто тебе есть куда бежать, – смеясь, как полоумный, когда-то произнес Норман, мой отчим, воткнул в стену лежащий на столе нож и полоснул по атласу мира, прочертив впадину между Айовой и Рио. Я симметрично ударила воображаемым ножом ему по горлу. Мне было девять.

Норман был моим вторым по счету отчимом. Первого я почти не помнила. Биологический же отец даже именем и фамилией в моей жизни не отметился. Я – результат случайного секса в туалетной кабинке захолустного бара. Думаю, мой настоящий отец так и пребывает в неведении, что где-то там живет его девятнадцатилетняя дочь. И что ее воспитывал какой-то парень по имени Норман.

Все, чем он занимался, – ходил по домам, впаривая людям никому не нужные соковыжималки. А в оставшееся время напивался до такой степени, что стены в тонком, словно картонном, домике тряслись, так и норовя разойтись по швам, словно дряхлая одежка, которую нещадно тянут в разные стороны.

Я его боялась. Мать, наверное, тоже. По крайней мере, когда я предложила ей от него уйти, она посмотрела на меня своим «что ты можешь понимать» взглядом, и больше на эту тему мы не разговаривали. Но куда сильнее был стыд. За такую семью, за мать и за Нормана, который был откровенным придурком. Знаете, это тот случай, когда лежишь полночи, глядя в потолок, и невольно мечтаешь: вот бы человек, трахающий твою мать за стенкой, умер. Женщины вроде моей матери не знают, какие кошмары мучают их дочерей по ночам. Но мы об этом молчим. Это невидимая война, которую мы, дети таких матерей, ведем в одиночку.

Спустя два года бесполезной возни с работой он окончательно захирел, растолстел, стал ленивым, неповоротливым и неопасным. И когда я почти выдохнула, в нашей жизни появился второй Норман. И хотя у него было другое имя, это слово для меня превратилось в нарицательное.

Каким был этот? Не плохим и не хорошим. Я его почти не запомнила. Он просуществовал с нами недолго. Потом был третий. Тоже мельком. Вроде неплохой мужик. Он был безобидным и редко ночевал в нашем доме, так что воспоминания о нем у меня смазались. А вот потом появился Норман-четвертый, и его имя я, даже если захочу, не сотру из памяти. Озабоченного ублюдка звали Лесли. Мне в то время исполнилось тринадцать.

Я много раз думала, почему моя мать вечно выбирает таких мужиков. Однажды даже напрямую спросила. Мама ответила: «Вырастешь – поймешь», вот только мне уже девятнадцать, но я так и не поняла, в чем же была причина.

У нас с ней вообще были странные отношения. В один день она любила меня, как будто специально повторяя, как ей повезло, что у нее есть дочь, и как сложно ей пришлось бы, останься она в одиночестве. В другой – словно стеснялась меня и старалась избегать. Ее раздражали мои торчащие копной непрочесываемые волосы, загар «с плантации» и характер «наверняка от отца, ведь никто из нашей семьи таким не был». Каким «таким», я и сама не знала. Где-то даже сохранилось фото, на котором изображена вся она, наша семья: словно после католической мессы, женщины в тонких платьях до колен, с рукавами-фонариками, волосы у них убраны, виски у мужчин аккуратно подстрижены, а в центре всего этого я – с разбитыми в кровь коленками и прической-одуванчик размером со школьный глобус.

Мы никогда не говорили об этом, но очевидно, что мой отец был мулатом. Возможно, он был латиносом, потому что внешне я застряла где-то посередине. Волосы темные и до безумия непослушные, глаза черные, а вот кожа лишь слегка позолоченная, да и черты лица некрупные, скорее европейские. Я не была своей ни здесь, ни там. Как говорила мама, ни рыба ни мясо. А учитывая, что она сама всю жизнь оставалась голубоглазой блондинкой с локонами до того прямыми и гладкими, что листик с дерева упадет – поскользнётся, каждый ее ухажер, глядя на меня, думал, что я приемная. Потому что в моих лохмах мог застрять и кирпич.

Когда Лесли только вошел в наш дом, я поняла по одному лишь взгляду, который он бросил в мою сторону: дело-дрянь. За эти годы я хорошо изучила мужчин и научилась им не доверять. И нет, я не была жертвой. Череда маминых мужиков закалила меня настолько, что я сломала бы пальцы тому, кто посмел бы полезть ко мне под юбку. А он полез. Но мне повезло, ведь это был не сон. Я могла двигаться. И зарядила ему вазой по затылку.

Не думая о том, как буду это объяснять, я просто вытащила из-под кровати облезлую сумку, покидала туда первые попавшиеся вещи и вышла за дверь. В моем кармане было восемьдесят долларов на билет до Кармел-Бэй, где жили единственные родственники по линии матери – дедушка с бабушкой, и билет на большой автобус с бегущей гончей6. Я знала, что где-то там есть хорошие мужчины и правильные семьи, но никогда не встречала их. Но дала себе обещание: когда-нибудь у меня будет именно такая. А потом уехала навсегда.

– Джекс, вставай! Одиннадцать уже! – позвал меня кто-то по имени.

Все еще стоя на пороге собственного дома с той самой сумкой в руках, я резко обернулась, но, как это часто бывает во сне, шагнула мимо ступеньки, а потом мгновенно проснулась, едва не рухнув с кровати. Сердце колотилось, гнало адреналин по венам. Я тяжело выдохнула. Проклятые некошмары.

– Во-о-оу! Не разбей голову, – со смешком попросила Кэсс. Подскочив, она плюхнулась на мою кровать, улеглась на бок, подперев голову рукой, и уставилась на меня в ожидании. – Ну-у-у-у…. – протянула она.

– Что «ну»? – Я покосилась на нее, вставая и потирая ушибленный локоть.

– Сандра сказала, ты вернулась поздно. Я сгораю от любопытства!

Бросив взгляд на неразобранную кровать напротив, я сделала вывод, что Кэсс не ночевала в общаге, оставшись у Чеза, и теперь ждет от меня похожих подробностей.

– Нечего рассказывать, – буркнула я.

– Как это? Ты вчера ушла с вечеринки с до безумия горячим мотоциклистом, вернулась ночью – и теперь говоришь, что нечего рассказывать?!

– Все прошло… – Я закрыла руками лицо. – Все прошло ужасно.

Потому что мне стало стыдно. Ужасно стыдно за то, что я почти предала себя.

Казалось бы, жизнь, которую я вела до Кармел-Бэй, должна была закалить меня настолько, что броню вокруг сердца никто не смог бы проломить. Но благодаря дедушке с бабушкой оно не стало сердцем из камня. Глядя на них, я поняла, что существует настоящая любовь. И вместо того, чтобы возводить стены, решила доказать всем – точнее, как сказал мой психотерапевт в лице Кэсс, собственной матери, – что семья может быть идеальной. А вчера с подачи Бланжа сама же этот принцип едва не разрушила.

Слишком сложную он задал задачу, в которой не так просто решиться подвести черту, ведь когда на одной чаше весов – возможность спасти место, которое любишь, а на другой – риск предать собственные идеалы, выбор не может быть легким. Вот только как объяснить это Кэсс?

– Да ну! – воскликнула она, прижав ко рту ладони, словно наконец обо всем догадалась. – Ты все-таки с ним переспала!

Что? Нет! Но, наверное, уж лучше так, чем сказать правду.

– Да, переспала, – бросила я, лишь бы она отстала. Ее глаза стали как шоколадные монеты из «Аспен Кэндис». – Мне не понравилось, довольна? Так что больше я его не увижу!

Кэсси посмотрела с пониманием, но огонек в ее глазах зажегся такой, словно она изо всех сил пытается не заорать, что ее девочка наконец стала взрослой.

– Детка… – Она обняла меня за плечи. – Мало кто получает удовольствие в первый раз. Тебе просто нужно будет попробовать снова.

– Никакого «снова» не будет, – отрезала я.

– Почему? Он выгнал тебя? Оскорбил? Повел себя как подонок?

– Нет. Он ничего такого не сделал. Я сама ушла. Ясно?

– Но он тебе нравится?

– Нет!

– Что за бред, Эванс. Я знаю тебя лучше всех в этом городе, я устроила тебе как минимум пять свиданий вслепую, и ты никогда бы не стала даже целоваться с парнем, если бы он не запал тебе в душу, а уж тем более спать с ним. Бланж тебе нравится, признайся?

– Нет!

– Да!

– Не нравится он мне! – Я угрожающе выставила вперед палец.

– Неубедительно! К тому же… – Она развернула ко мне мой ноутбук, которым я ей частенько разрешала пользоваться. Кэсс так широко улыбалась, что того и гляди порвутся щеки. – Ты гуглила его.

Господи, почему я не закрыла браузер?

– Просто наводила справки.

– Насколько он известен, горяч, богат?

– Отстань.

– Твои глаза не умеют врать!

– Ладно, я просто дура, что решилась переспать с ним, ты довольна?

Но наш спор прервал стук в дверь. А потом в комнату заглянула Сандра, соседка через комнату.

– Эй, Джекс, что это за потрясный парень к тебе с утра?

– Где? – испугалась я.

– Внизу ждет! Если бы сама с ним не поздоровалась только что, подумала бы, что он – моя галлюцинация после вчерашнего, – хихикнула она.

– Да ну?! – Кэсс бросилась к окну, но я схватила ее за майку, потянув назад:

– Стой! Он же увидит! – Краем глаза я успела заметить: вон он, стоит прямо возле лужайки, подпирает свой мотоцикл. И тут же бросила соседке: – Скажи, что меня нет.

– Нет, ты здесь!

– Нет меня!

Сандра, все это время торчащая в дверном проеме, выпалила:

– Если тебе не нужен, я возьму, – и в ответ на возмущенный взгляд Кэсс добавила: – Ну а что?

– Так, это наш парень, ясно? – пригрозила Кэсси. – А ты давай дуй в свою комнату! Я сама выйду с ним поговорю.

Когда дверь захлопнулась, я шепотом проорала:

– Выйди и скажи, что меня нет! Куда угодно делась. Заболела, украли, улетела к тетке в Цинциннати.

– Черта с два он мне поверит! – так же шепотом проорала подруга в ответ.

– А вот сделай так, чтобы поверил, – велела я и, выпроводив ее из комнаты, закрыла дверь. И, не сдержавшись, спряталась за шторой и стала тайком наблюдать за фигурой в темной футболке, усевшейся в крошечной тени, что отбрасывал на траву его мотоцикл.

Они говорили ужасно долго. Бланж так и не встал. Кэсс же стояла, сложив руки на груди. В ее позе так и читалось: «Ну давай, убеди меня». Я же напряженно считала секунды. Сколько времени нужно, чтобы сказать два предложения? Прошло пять минут, десять, а они все еще о чем-то беседовали. Кэсс бросила беглый взгляд в наше окно, и я сделала шаг назад, чтобы никто не мог меня заметить.

– Он влюбился по уши, – констатировала она, когда вернулась.

– Не говори ерунды. Ты сама убеждала меня вчера, что такие, как он, не влюбляются. Все, для чего они годятся, – секс на раз. Ну вот, миссия выполнена.

– Ты не понимаешь, тут другое, – с уверенностью знатока произнесла подруга. – Ты же читаешь книжки. Какой у него типаж?

– У Бланжа? Я понятия не имею.

– Все знают, почему не стоит встречаться с плохими мальчиками наподобие него. Но никто не помнит, что именно такие влюбляются раз и навсегда. Знаешь, в чем минус таких, как мой Чез? В том, что он милый со всеми. Улыбочка туда. Улыбочка сюда. – Кэсс театрально изобразила манеры своего парня, нахмурилась и восхищенно добавила: – А этот – полный мудак. Зато он только твой мудак! И ничей больше!

– Кэсс, ты вчера перепила.

– Ох и пожалеешь ты, Джекс. – Она уселась на кровать и, уткнувшись в телефон, наконец затихла. Мне же показалось, будто мои внутренности скрутило в узел. Морской. Шкотовый.

Спустя два часа Бланж все еще оставался на том же месте. Я изредка поглядывала на него.

Давно наступило время обеда, хотелось есть.

– Принеси мне что-нибудь, – попросила я подругу, которая обернулась у самого выхода, все еще кривясь от моего упорного желания продолжать этот спектакль. Надо заметить, взаимного. Потому что Бланж к этому моменту успел пообщаться с половиной обитательниц нашего кампуса, и каждая посчитала своим моральным долгом потом зайти и сказать, что я эгоистичная гадина. Не такими словами, конечно, но подразумевалось именно это.

Еще через четыре часа наша комната превратилась в клуб женской психотерапевтической помощи, потому что к вечеру здесь собрались буквально все. Разложив прямо на полу и на кровати чипсы, закуски и колу, включив фоном сериал по «Хулу», все с энтузиазмом обсуждали происходящее. Теперь соседки считали, что бредовая идея Кэсс про то, что сердце мудака может принадлежать лишь одной, не бредовая вовсе.

– Почему он ей не напишет?

– У него нет ее номера, – вместо меня ответила Ирэн. Откуда она узнала – и так ясно, к гадалке не ходи. Я мельком выглянула в окно. Сидит, гад. Еще и страдальца теперь из себя строит.

– Вы просто не понимаете, тысячи лет прошли, а у парней до сих пор первобытные инстинкты не искоренились. Когда ты убегаешь, в нем включается охотник, и он бросается догонять, – захихикала Бренда. – Джеки ему не дала, поэтому его так переклинило.

– Она ему дала, – шепнула Сандра, но я услышала.

– Эй! – Я рассерженно обернулась к Кэсс. Когда успела растрепать?

Кэсси наклонила голову и широко улыбнулась. «Ну а что такого?» – словно спрашивала она, пожимая плечами.

– Слушай, ты большая девочка, тут нечего стесняться. – Все дружно закивали. Сестринство избавилось от последней девственницы, ура!

– Тогда это и правда любовь.

– Джекс, ну расскажи… Что он вчера сделал? Почему ты на него обижена?

Я обреченно закрыла руками лицо. Ужасно не хотелось снова врать про вчерашнюю ночь, которой не было, но мне на помощь пришла худышка Мэгги Доусон.

– Может, стоит его покормить? Вечер уже.

Тут я уже не выдержала:

– Господи, Мэгз, он тебе что, собака приблудная? Захочет есть – уедет. Транспорт у него под боком.

– Но он до сих пор сидит. На солнце. На жаре.

– Не знала, что ты такая принципиальная, Эванс.

Вот же засранец. Теперь они ему еще и дружно сопереживают.

Сделав вид, что возможный голодный обморок Бланжа меня совершенно не волнуют, я засунула в рот один «Доритос» и снова уткнулась в книжку. Но идиллия продлилась недолго. В комнату вошла Бет и протянула мне какой-то сверток.

– Тебе передали.

– Это от него? Любовное письмо? – тут же переполошились девчонки, подскочив со своих мест, но Кэсс одним лишь взглядом усадила всех обратно.

– Отстаньте от Джеки, пусть сначала сама прочитает.

Я развернула лист. Внутри оказалась квитанция с просрочкой платежа за дом. В центре сиял красный штамп, а сверху было приписано синей ручкой: «Я твой последний шанс» – и ниже: «Ты выйдешь за меня, Эванс?»

– Ну что там? – вытянула шею Сандра.

– Подожди, она аж в лице изменилась. – Это уже подметила Мэг.

– Так, всё, расходимся! – скомандовала Кэсси и принялась выталкивать всех за дверь.

– Эй, нам же интересно, чем дело кончится!

– Из окна посмо́трите.

– И Джекс так и не рассказала, что за история у нее с Бланжем…

– Никакой истории. Член у него маленький, вот и все.

По ту сторону двери раздалось дружное хихиканье.

– Кэсс, – я аж ахнула, – ну зачем ты так сказала?

– А нечего на наше губу раскатывать! Там уже десяток претенденток выстроилось, и чем дольше он сидит, тем выше его акции на рынке потенциальных кандидатов в чужие постели, а ты по натуре неконкурентная от слова «совсем». Так что демпингуем немного парня.

Как бы я ни противилась, не смогла сдержать улыбку, а подруга присела рядом, обняв меня за плечи:

– Ну что там?

– Я боюсь, Кэсси. – Конечно же, я не стала объяснять, чего именно. Уже гораздо позже, трижды пожалев, я стану размышлять о том, почему в тот день согласилась на эту сделку. Почему пошла против своих моральных принципов, не побоявшись еще и законы страны нарушить. И не найду ответа.

Может, этот красный банковский штамп определил исход, или целая женская коммуна, решившая во что бы то ни стало сыграть роль свах-крестных, или острое желание что-то наконец в своей жизни изменить, а может, я просто устала и поэтому подумала: «А пускай этот придурок придет и устранит все мои проблемы», вот только не подумала, что, если пускаешь придурков в свою жизнь, готовься к тому, что все в ней пойдет кувырком.

– Слушай, Джекс. – Кэсси обняла меня, истолковав мое молчание, конечно же, по-своему. – Я понимаю, это сложно. Особенно после всего, что случилось с твоей мамой, и прочего дерьма. Мне очень жаль, ты ведь это знаешь. Но этот парень, кажется, и правда по уши. Вон он, все еще сидит ждет.

– Думаешь, стоит к нему выйти?

– Иди, – кивнула она на дверь. – От того, что вы поговорите, хуже точно не станет. – А потом заговорщически добавила: – И не возвращайся, пока хотя бы не поцелуешь его.

Я представила себе эту картину, и меня передернуло, но решение было принято.

Бланж так и сидел на нашей лужайке. Черные джинсы, футболка, перчатки, торчащие из кармана, позади черный с рыжим мотоцикл. Что говорить, девчонкам есть на что попускать слюни. Этот засранец хоть и не отличался внушительной фигурой или высоким ростом, но был очень хорошо сложен. Красивые плечи, рельефные руки, узкие бедра. Вот только какая же внутри спрятана гадкая душа.

Заметив меня, Бланж встал.

– О, как быстро ты вернулась из Цинциннати. – Он улыбнулся, не сдержавшись. – Я думал, мне придется ждать ближайший рейс еще сутки.

– Очень смешно.

– Соскучилась, что ли?

– Умираю просто, – ответила я, медленно убивая его взглядом. – Что ты тут устроил?

– Просто решил немного тебя подтолкнуть к принятию решения.

– Мне кажется, или я еще в прошлый раз сказала, что ничего не выйдет? Даже песня подтвердила.

– Мы найдем новую. Новую песню. Такую, где тебе будет обещано будущее покруче, чем у принцессы Дианы, и море любви.

– Принцесса Диана умерла. И не нужно мне твоей любви.

– Хорошо, я ошибся. Тогда денег. Море денег.

– И деньги твои мне не нужны.

– Ой ли? – Довольно ухмыльнувшись, он стрельнул взглядом в просроченную квитанцию. – А теперь дай мне, пожалуйста, руку.

– Зачем? – спросила я, но ладонь все равно протянула.

– Мне нужно точно знать размер кольца, – пояснил он и, сняв со своего пальца карманный набор не то ключей, не то каких-то еще инструментов, надел мне на палец один из них.

Я отдернула руку. Бланж нахмурился.

– Я девять часов проторчал у твоего кампуса, и моя репутация и так уже рухнула ниже плинтуса, так что я планирую поцеловать тебя, – произнес он, не отрывая глаз от любопытных окон. – И сделать это грязно, – добавил Бланж не без удовольствия. – Просто чтоб ты была в курсе.

– А вот хрена с два тебе, Бланж.

Только его улыбка была настолько зловещей, что я сделала шаг назад. Он расслабленно шагнул следом, так и не вынимая рук из карманов.

– На нас все смотрят.

Он протянул ладонь, коснувшись моей щеки, а потом начал накручивать прядь моих волос на собственные пальцы. Клянусь, вздох умиления был слышен даже через двойные стекла.

– Значит, ты сказала «да»?

Пересилив себя, я встала ближе и погладила его по волосам, вкладывая во взгляд всю ненависть, на которую только была способна:

– Это самое отвратительное решение, которое я принимала в жизни. Я тебя так ненавижу. Буквально с первого дня, как мы встретились.

Мягко улыбнувшись, он произнес:

– Жду тебя послезавтра в церкви, в белом платье.

– С ума сошел? – Я сильнее вонзила ногти в его волосы, потянув прядь на себя.

– Прости, не удержался. – Он хохотнул, еще немного приблизившись – вероятно, для того чтобы я ослабила хватку. – Ты так мило убивала меня взглядом. Я уж подумал, что точно нарвусь на пощечину.

– Ты ее определенно заслуживаешь.

– Так в чем же дело, Жаклин? – Он чуть наклонился, словно подставляя щеку. – Твои подружки, кстати, все еще смотрят.

Я обернулась, сама прекрасно понимая, в чем подвох. Занавески на трех из четырех окон сразу всколыхнулись. Мэгги помахала, но тут же исчезла, по всей видимости схваченная и затолканная вглубь комнаты Сандрой. Бланж прекрасно чувствовал меня и реагировал соответственно. Поэтому, приподнявшись на цыпочки, я почти коснулась его щеки губами и прошептала, копируя его спокойствие в голосе:

– Как-нибудь в другой раз. Не сомневайся, я тебе это еще припомню.

А потом почувствовала чужие руки на своей талии – вторжение в личное пространство. Невольно вскинула голову навстречу, уверенно, резко. Почти так же, как он сам. Но Бланж, поглядев на меня пару секунду, наклонился, замер у моих губ, благо целовать меня ему не пришло в голову, и прошептал:

– Послезавтра в четыре. В центральном суде. И не забывай улыбаться, пожалуйста.

Глава 7. «Властью, данной мне…» (Бланж)

Черные мотоботы. Я так забегался, что даже не подумал о том, чтобы взять с собой сменную обувь, и теперь эти громоздкие ботинки светили из-под черных штанов своими рыжими полосками. И чем дольше я смотрел на них, тем сильнее казалось, что на белом мраморном полу они привлекают ненужное внимание.

Жаклин все не было.

Чужие шаги людей, оформлявших разные бумажки и подающих судебные иски, эхом отдавались от стен в холле. Я взглянул на часы: без пяти четыре. Судя по всему, пунктуальностью эта девчонка точно не обладает. Лишь бы вообще пришла. Искать кого-то другого уже не было ни времени, ни возможности.

– У вас с собой трехдневная лицензия? – с улыбкой спросила женщина в классическом костюме, появившаяся из-за двери. И я протянул ей оформленную моим юристом еще позавчера бумагу. Семьдесят два часа (вместе с длинным списком вопросов) на то, чтобы изменить свое решение; не знаю, кто эту процедуру придумал, но каждый час этого гадкого ожидания словно подливал масла в огонь сомнений: действительно ли оно того стоит? – Пройдемте со мной, секретарь Южного округа находится на третьем этаже.

«Третий этаж», – отправил я Жаклин сообщение. Она прочитала, но ничего не ответила. Выдохнув, я сел на свободную лавку. Рядом ожидала своего времени пожилая пара. Судя по черному костюму седовласого мужчины и простому, но белому платью женщины, они пришли сюда с той же целью, что и мы.

Невеста, ровесница моей матери, держала в руке небольшой букет белых пионов. Под ее глазами были уже заметны морщины, но она улыбалась так ослепительно, что казалось удивительно красивой. «Может, нужно было тоже взять цветы?» – промелькнуло у меня в голове. Хотя вряд ли Эванс оценит. А если она все-таки передумала?

На лестнице послышались шаги, и я машинально встал. А потом замер. Она надела белое платье. На фальшивую свадьбу. Ее волосы были собраны в низкий кудрявый хвост, в который была вплетена атласная лента. Может, этот день и правда значил для нее больше, чем могло показаться, а превратился в фарс. И я косвенно был тому причиной. Я хотел было сказать, что она выглядит просто чудесно, но, кашлянув, чтобы голос звучал потверже, произнес:

– Ты опоздала.

Она ничего не ответила, но ее взгляд остановился на моих ботинках, выдавая все ее мысли, которые считывались так легко, словно в меня декодер встроили. «Ненавижу тебя. Ненавижу твои дурацкие ботинки». Да, не так я это себе представлял. Хотя, признаться честно, вообще никак. Ну кто женится в двадцать один?