Бернаут

Воцарилась неловкая тишина. Все смотрели на нас. Вот только для него это был час победы, а для меня – позорного поражения. Что я себе напридумывала? Что встретила того самого? Что даже таким неудачницам, как я, однажды выпадет выигрыш в лотерее? Захотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю.

– Да пошли вы, – бросила я, крепче схватила сумку и побежала. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. – Что бы ты там ни выиграл…

Они снова громко расхохотались. А я все бежала, бежала – и, только когда в боку закололо, а в легких не осталось воздуха, остановилась и поняла, что все это время двигалась не в ту сторону. Прислонившись к стене спиной, я сползла на землю и от досады разрыдалась…

Глава 2. Тройная корона (Бланж)

«Реми Беланже превосходит ожидания, или Три победы подряд», «Тройная корона у двадцать первого номера», – прочитал я заголовки новостной ленты, а потом провалился в комментарии. Лучше бы я этого не делал.

«Вперед, Марсель».

Ну да, конечно. Куда ж без него.

«Все знают, что Марс был лидером. Если бы не та травма, где бы ты был, пацан?!»

Его запястье уже полгода назад срослось, завистливые вы ублюдки.

«Отстаньте уже от малыша Б».

Боже, когда от меня отлипнет это жуткое прозвище? То, что я начал выступать в семнадцать, не дает им права и дальше поливать меня грязью.

«Вы ненавидите его просто потому, что он не американец, признайтесь уже».

Ну наконец-то! Хоть один здравый комментарий.

Прокрутив еще череду таких же, я оттянул воротник футболки вниз и тяжело выдохнул. Жарища в это время здесь стояла просто невыносимая. В такие дни я особенно сильно скучал по Ванкуверу. По его горам в серой дымке, затянутым облаками, по соленому океанскому воздуху и вечерней прохладе. Хотя океан был и здесь, но тут он ожидаемо оказался другим. Раскаленным от южного солнца и обласканным туристами. Не по моему характеру.

«Иди поплачь, как в тот раз, малыш».

А это я даже комментировать не стал бы.

Все мы привыкли слышать о спортсменах, которых обожают, боготворят, перед которыми преклоняются. А если тебя ненавидит целая страна?

Выключив телефон, я швырнул его на стол. Какая-то девица, спящая на соседней парте, резко проснувшись, подпрыгнула. На ее футболке была нашита эмблема одного из многочисленных студенческих обществ вроде «Тета Каппа Ню», куда все здесь мечтали попасть, но только не я. Я даже не знал, сколько их в этом университете, хотя и проучился здесь три года. Формально.

Девчонка окинула меня взглядом:

– Ой, привет. Сигаретки не будет?

– Нет, – ответил я. – Не курю.

– А-а… – протянула она. – Ты ведь Реми, верно?

Я лишь нехотя кивнул.

– И всё действительно так, как о тебе говорят?

– Смотря что тебе говорили.

Она зарделась, как будто подумала о чем-то неприличном.

Что с этими людьми? Почему слова «мотоциклы» и «гонки» у них ассоциируются с чем угодно, только не с серьезным спортом?

– Говорят, что для нашей страны номер двадцать один слишком опасен. Что он безумный. Безбашенный. Сумасшедший. Примерно так, – сообщила она и улыбнулась. – Советовали не связываться.

Прозвенел звонок: лекция закончилась.

– Вот и послушай советов, – ответил я, игнорируя ее нахмуренные брови, и, написав Лили, где меня ждать, влился в поток студентов.

– Привет, Бланж! – Мне помахала и улыбнулась какая-то девчонка. Я ее не знал.

– Как дела, Реми?

Они все, почти абсолютно все знали мое имя. Конечно, я догадывался откуда, но все же…

«Он, как всегда, невыносим».

«Как будто сложно поздороваться!»

Мы ведь даже не знакомы, с какой стати? Если я стану здороваться с каждым, жить времени не останется. К тому же некоторая популярность приятна лишь в самом начале. Со временем она приедается. Как и другие, пусть даже самые крутые, вещи. А о том, что девушки любят мотоциклистов, я уже рассказывал. Их тянет к «плохим парням», а для большинства я именно так и выглядел. Романтика и адреналин. Вот что заставляло их обманываться.

Всем хочется принца. Такого, что увезет прямиком в глупую сказку. Столетия прошли, а ничего не поменялось, разве что четвероногие кони превратились в стальных. Вот только во мне это все не будило и капли интереса.

С тех пор как я сел на свой первый кроссовый байк, мечты о том, что именно этот спорт станет смыслом моей жизни, превратились в ничем не заглушаемую одержимость. Моя жизнь была распланирована на десять лет вперед. Все свободное время занимали тренировки и спортзал. А вот девушек там не было вовсе. Если не считать Лил.

– Ты это читал? – запыхавшись, выпалила она, догнав меня на лестнице. Она заправила за уши светлые, слегка вьющиеся волосы. На ее запястьях, как и всегда, была нанизана куча браслетов, и, когда она шла рядом, они всякий раз позвякивали. Из нашей четверки профессионалов она была самой младшей. И единственной, кто все еще учился в университете (не считая меня самого).

– Не читал и не буду, – ответил я. – К тому же я плачу тебе не за это. Так что избавь меня, пожалуйста, от этих сплетен.

– Ты мне не платишь, Бланж, – с любезной улыбкой напомнила девушка. И, не сдержавшись, процитировала: – «Эти фанаты просто невыносимы. Вместо того чтобы восхищаться тем, что буквально у них на глазах раскрывается талант поколений…» Ты слышал? Слышал это? – спросила она и пихнула меня маленьким кулачком в плечо. – «…Они продолжают стонать: „Это отстой, чемпионат отстой, этот малолетний пацан – отстой, раньше все было лучше“». И еще вот: «Это будут сложные десять лет для всех ненавистников Бланжа», ха-ха-ха. Триста сорок пять лайков на комментарии.

– Обхохочешься просто.

– Ну, они хотя бы признают.

– Но все равно ненавидят.

– Просто ты кэнакс1. – Лил пожала плечами. – Американцы не терпят, когда кто-то другой забирает то, что принадлежит им по праву.

– Ну, тогда им придется смириться.

– Привет, Бланж! – снова раздался где-то сбоку женский голос, на который я не отреагировал, а Лилиан обернулась.

– Это что, та девчонка, которая в прошлом году взяла титул «мисс Калифорния»?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Бланж, ну, ты хоть бы кивнул для вежливости.

Ей было достаточно одного моего красноречивого взгляда.

– Узнала? – спросил я и тут же пояснил: – Про Марса.

– Калифорнийская серия для отбора на мировой чемпионат? Представлять честь страны на MXoN2? Да, он подал заявку на участие.

– Почему мы до сих пор не подали? – натягивая перчатки, поинтересовался я.

– Мы подавали, нам пришел отказ… Вернее, – осторожно уточнила она, – тебе пришел отказ…

Я рассмеялся.

– Ага, очень забавно. – Только Лил не улыбалась.

– О чем ты? Я лучший.

Я, конечно же, не стал уточнять, что есть еще Марс. Ненавистный Марс, вечно портящий мои планы.

Годы истории подтвердили, в мотокроссе не бывает феноменов одиночек. Почти всегда, если появляется достаточно сильный спортсмен, Вселенная как будто решает уравновесить баланс, подкидывая ему равного соперника. И вот они мы!

Марс был первым, с кем я познакомился много лет назад, когда сбежал из Ванкувера сюда. Через его руки прошел мой первый кроссовый байк. И я не мог не признать, что эти руки творили чудеса. Он был гением. Я же – безумным экспериментатором, без тормозов и инстинкта самосохранения. Логично, что мы быстро подружились. А потом все посыпалось.

Не знаю, как вышло, что наше с Марсом противостояние переросло в такую войну. Наверное, дело в том, что в нем оказалось замешано больше, чем просто амбиции. Старые обиды. А это смесь куда более гремучая. И конечно же, никто из нас не мог подумать, что когда-нибудь все это выльется в такое сумасшествие. Поединок лучших.

– Это первенство мира, где каждая страна по результатам соревнований выставляет свою команду. Ты не гражданин США, Реми, а значит, не можешь представлять Штаты.

– Что за бред? Я живу здесь с пятнадцати лет. У меня есть виза.

Лил приподняла брови, развернув телефон экраном в мою сторону. В ее глазах читалось сожаление.

– Вот, смотри: виза не подходит. Только гражданство.

Я открыл рот, но тут же его захлопнул. Твою мать! Меня охватил приступ злости и унизительной паники. Такой, которую я не позволял себя никогда. Я не привык, чтобы мне говорили «нет». А это случилось уже дважды.

Я предполагал, что Штаты сделают все, чтобы не допустить меня к участию. Но у меня в запасе всегда оставалась Канада. Вот только и они мне уже отказали. «Ты не был в стране больше пяти лет. Ни разу не представлял Канаду ни на каких соревнования. У нас и без тебя есть те, кто может сделать это достойно» – вот таков был их ответ.

– Ладно, что-нибудь придумаю, – бросил я напоследок и распахнул дверь на улицу. Прикрыв рукой глаза от солнца, направился в сторону парковки. Я уже знал, что через неделю все мотосообщество станет радостно кричать о том, что Беланже вышел из гонки, заранее слышал эти голоса, снова вопящие: «Он не нужен даже своей стране, так зачем сдался Америке?» – и очередное «Вперед, Марсель!».

Говорят, жадность – это порок. Зависть – чернота в сердце. Но я примирил эти два понятия со своей совестью, считая, что в спорте меры простых смертных перестают работать. Первое место одно. И если я желал получить его…

– Черта с два я позволю ему забрать это.

Глава 3. Выходи за меня

Меня разбудил звук свалившейся на стол книги. А следом за ним голос:

– Спать в библиотеке запрещается!

Я подскочила, готовая не то защищаться, не то рассыпаться в извинениях, что так нагло посмела заснуть в секции технических справочников, но облегченно выдохнула, потому что передо мной стояла моя соседка по комнате.

– Боже, Кэсс! – воскликнула я и швырнула в нее первое, что под руку попало, – резиновый ластик, а потом машинально провела рукой по кудрявым, непослушным волосам. – Ты напугала меня до смерти.

Она лишь тихо рассмеялась.

Год назад, когда я только переехала учиться в Калифорнию, мне меньше всего на свете хотелось попасть в одну комнату с какой-нибудь безумной тусовщицей, активисткой студенческого братства или девчонкой из группы поддержки, поэтому, заполняя анкету для подбора соседа, я указала в качестве хобби: пение в хоре (никогда не имела ни слуха, ни голоса), вышивку (даже иголку в руках не держала) и фотографию – ведь когда-то работала в школьной газете. Чем скучнее мне попадется соседка, тем лучше, думала я, тем тише и спокойнее будет протекать моя жизнь. Проблема в том, что Кэсс сделала то же самое.

Она указала реставрацию одежды (и да, в этом была действительно хороша), чтение детективов (спросите у нее, кто такая Агата Кристи, и она, нахмурившись, ответит: «Модель Виктории Сикрет?») и макраме (тут без комментариев).

В двух пунктах из трех мы обе соврали. Нужно ли пояснять, почему мы в итоге оказались вместе?

– Хватит! – воскликнула она, складывая мои книги стопкой на краешке стола и глядя на меня темными, как грозовое небо, глазами.

Если не брать во внимание нос с горбинкой, Кэсси была почти канонически красива. Кожа цвета слоновой кости, волосы длинные и гладкие, не как мои, торчащие необузданной копной. Но было в ней что-то еще, капелька того самого волшебства, притягивающего людей, – я называла это уверенностью, – так что парни быстро протоптали тропу в нашу комнату. Чаще они подходили ко мне, только чтобы познакомиться с Кэсс, – редко получалось иначе. Нет, я не была дурнушкой или затворницей. Я просто не умела заводить ни друзей, ни парней. Они появлялись в моей жизни либо сами, как уличные кошки, либо благодаря нелепой случайности.

Кэсс часто говорила, что дело в моем взгляде: «Ты как будто вовсе и не интересуешься никем. Как будто не веришь в то, что можешь кого-то на самом деле заинтересовать». И как же она на самом деле была права!

– Сегодня вечеринка по поводу окончания года в «Каппа Ню».

– У меня еще линейные уравнения не сданы.

– Завтра подготовишься.

– Я хотела полазить в интернете, поискать работу. Мне катастрофически не хватает денег, Кэсс. А через две недели нужно платить за дом.

Она посмотрела на меня крайне сурово:

– Снова мать?

Я поморщилась.

– Только не говори, что сделала это опять?

– Ну Кэсс…

Мне пришлось вкратце пересказывать ей наш с мамой недавний разговор. Все это время Кэсси молча слушала, а когда я закончила, наклонилась, отодвинув мои книги в сторону, и с наездом прошептала:

– Зачем, Джекс?

Если бы я сама знала.

– Она снова оставила тебя разбираться со всем дерьмом самостоятельно. И плевать хотела на то, как ты должна это делать, и тем более на твой дом.

Я изо всех сил прикусила губу.

– Извини, что я, как всегда, резко. Просто меня бесит, что каждый раз, когда она просит, ты не можешь сказать «нет».

– Потому что она моя семья, – выдохнула я. – Пусть неидеальная, странная, но моя. У меня никого нет больше, понимаешь?

– Зато у нее есть ее мужики!

– И то верно!

И мы одновременно хмыкнули.

Моя мать периодически выходила замуж – когда мне было пять, семь, девять и пятнадцать лет. Последний ее муж – торговец подержанными автомобилями из Сан-Диего – оказался таким дерьмом, что я без зазрения совести переехала к дедушке с бабушкой. В маленький домик на самом краю популярного нынче Кармел-Бэй. С деревянной террасой и качелями. С большим полем, заросшим люпинами, с пало-верде3 и старым покосившимся забором, опирающимся на гигантскую секвойю.

Они купили его задолго до того, как в этом месте начали снимать «Большую маленькую ложь», до того, как туда переехал старина Иствуд, и до того, как там приобрел шикарный особняк Брэд Питт. До того, как замостили дороги и цены в Rivers Market взлетели до небес. Все это было раньше. Там прошла бо́льшая часть моего детства, и я не хотела с ним расставаться.

Когда бабушки с дедушкой не стало, мать хотела этот дом продать, потому что платить за него нам было не по карману, но я не позволила. По завещанию он принадлежал мне, и я готова была сделать все, чтобы его сохранить.

– По дороге сюда я видела, что в «Хутерс» вывесили вакансии. Чаевые там, говорят, неплохие.

– Фу, – поморщилась я. – Ты же знаешь, я не пойду в «Хутерс». И даже чаевые не спасут ситуацию. Ни в жизнь не надену их короткую форму. С моей-то задницей тем более.

– Неужели в нашей стране не предусмотрены какие-нибудь фонды помощи на случай необходимости? Гранты, дотации? Благотворительность, в конце-то концов? – Она так раздухарилась, что едва не перешла на крик. Я шикнула на нее, приложив палец к губам. – Просто меня бесит эта несправедливость. Ты вкалываешь, чтобы сохранить дом, который и так твой, а всем плевать.

– Кэсс, – с улыбкой начала я. – Давно пора понять, что этому миру вообще на тебя плавать, а единственное, что эта страна мне дала, так это более-менее сносную медстраховку и синий паспорт.

И если бы я знала тогда, как сильно изменит мою жизнь последняя фраза, то трижды подумала бы, прежде чем ее произносить. Потому что в тот момент, когда я заключила, что большего дерьма в моей жизни просто не может случиться, судьба явно решила, что я беру ее на слабо.

Моя подруга куда-то уставилась, загадочно улыбаясь и явно потеряв нить нашего разговора.

– Не поворачивайся, – шепнула она одними губами. – По курсу объект, прямо за соседним столом, и он пялится. На тебя.

– Умоляю, не начинай, – пригрозила я. Каждый раз, когда Кэсс намеревалась свести меня с одним из друзей ее парня, затея оборачивалась полной катастрофой.

– Чем ты опять недовольна? – вскинулась подруга.

– Чем? И ты еще спрашиваешь? После всех свиданий вслепую, что ты мне устраивала? – Нет, сначала это было даже забавно. Но потом… – Я, между прочим, до сих пор не забыла Лэри из Коннектикута, что вечно носил шорты с дельфинами и закидывал снюс.

– Господи, старина Лэри! – Кэсс ухмыльнулась. – Ну да, он действительно был странным.

– А тот, что оказался отчаянным либерал-националистом и таскал меня на митинги?

– У всех есть свои недостатки. Они же не предъявляют мне свои гражданско-правовые позиции при знакомстве.

– Я еще молчу про ипохондрика4.

– О да, ипохондрик. – Она рассмеялась. – Тогда мы действительно промахнулись. – И тут же заговорщически добавила: – Нет, погляди, я была права. Он остановился и правда пялится.

– Кэсс… – Я нахмурилась. – Просто скажи, кто? Снова Марк?

Марк пытался ухаживать за мной с первого семестра. Мы оказались за одной партой на политологии, и с тех пор после каждого занятия я наблюдала, как он хочет завязать разговор, но так и не решается. Так что уже почти год он таскался за мной, словно игуана, и все глядел несчастными глазами.

– Что? Забудь про зануду Марка! – отмахнулась подруга, прищурившись. – Погоди, лицо знакомое такое. Я его точно где-то видела. Как же тебя зовут, красавчик?

– Может, в таком случае он на тебя смотрит?

Но она лишь покачала головой, игриво ткнув в меня карандашом.

– Да кто там? – сгорая от нетерпения, спросила я.

– О боже. Да это же…

– Кто?

– Это же он.

– Кто?

– Звезда интернета, Джекс. На занятия приезжает на черном байке. Ты наверняка видела: волосы каштановые, а в них седая прядь. Глаза светло-карие. На руках всегда перчатки. Даже сейчас. Как же это сексуально.

И тут в мою душу закрались первые сомнения. Я резко оглянулась, едва сдержав себя, чтоб не сорваться с места и не выскочить наружу, надеясь никогда больше не увидеть этого парня, но вместо этого медленно выдохнула и изобразила самое равнодушное выражение лица из всех, что только имелись в моем арсенале.

Чувство стыда за свой мегапозор года все еще просачивалось в вены от одного лишь взгляда на этого человека, и это было безумно неприятное ощущение. Кто ж знал, что мы еще и в одном университете учимся?! А еще он действительно пялился на меня. Вот только я знала: причина явно не во вспыхнувшем внезапно любовном интересе.

– Он не в моем вкусе, – процедила я сквозь зубы.

– Дже-е-е-е-екс, – протянула Кэсс и хлопнула ладонью по моей книге, заставляя посмотреть на себя. – Он не может быть не в твоем вкусе! Он во всех вкусе! И он вообще ни на кого не обращает внимания, понимаешь? – Теперь она светилась, как лампочка на рождественской гирлянде.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Его просто никто не интересует. Вообще.

Прекрасно. Если он посмеет хоть слово сказать, я пошлю его далеко и надолго.

– Он идет, идет в нашу сторону, – зашептала Кэсс и, схватив меня за запястье, добавила: – Я тебя умоляю, сделай лицо поприветливее.

– Привет, – раздался хорошо знакомый голос, и Кэсс расплылась в довольной улыбке. «Я же говорила», – читалось в ее глазах. Я отвернулась и принялась старательно ковырять трещину в столешнице.

– Приветик, – отозвалась Кэсси.

– Сегодня в «Сигма Пи» вечеринка по случаю окончания учебного года, приходите, – вдруг пригласил он.

Издевается? Теперь мне еще сильнее захотелось съездить этому придурку по морде.

– Класс. Мы собирались на вечеринку в доме сестринства, но обязательно подумаем над твоим предложением. Да, Джекс? – спросила подруга и под столом пнула меня носком теннисной тапочки.

Я прикусила язык, стараясь сдержать поток ругательств. Никто не знал, насколько мне было невыносимо противно, что меня развели, как последнюю идиотку. Противно и стыдно. Перед самой собой, перед этим парнем, перед его дружками и перед всем домом престарелых, ставшим свидетелем этого позора. Вернувшись домой в тот вечер, я целый час проплакала.

– Слушай, могу я поговорить с твоей подругой наедине? – вдруг спросил он.

Кэсс перевела на меня хитрый взгляд.

«Нет», – подумала я и пнула ее в ответ. Этот парень был последним, с кем я хотела бы оказаться не просто за одним столом, но даже в одной комнате.

– Разумеется, – с улыбкой отозвалась Кэсс, и, как только она скрылась за стеллажами библиотеки, я рявкнула:

– Проваливай.

Но он и бровью не повел, даже не пошевелился, хотя от такого моего тона даже наш старый домашний пес по кличке Айдахо обычно сбегал на задний двор.

– Надо поговорить. Я по делу, – произнес, присаживаясь напротив.

– Не может у нас с тобой быть никаких дел, – процедила я, достала сумку и принялась запихивать в нее тетради, но, когда потянулась за стопкой учебников, он положил на них руку.

– Мне нужна одна минута твоего внимания. – Его голос был таким, словно в нем напрочь выключились эмоции. И когда я, готовая удавить саму себя за слабость или, наоборот, за силу, ведь до сих пор не ушла, посмотрела на него, он вдруг произнес: – Выходи за меня.

Мой рот открылся и закрылся.

– Что? – только и смогла пропищать я. Затем обернулась в поисках места, где могут прятаться его друзья. Неужели я похожа на настолько наивную дурочку, что он считал, будто я попадусь на эту уловку во второй раз? Но рядом никого не было.

Тишина, гулкая, звенящая, словно вокруг все вымерли, заполнила библиотеку. Хотя в какой-то мере так и было. Поэтому его слова прозвучали подобно канонаде.

– Я случайно подслушал ваш разговор с подругой, – пояснил парень. – Тебе нужны деньги, верно? Мне нужен «синий паспорт». – Он изобразил пальцами кавычки.

– В каком смысле?

– Гражданство этой страны.

Я подскочила:

– Это безумие.

– Не такое уж, – возразил он и тоже поднялся. – Тебе нужна помощь – так же, как и мне. И если мы – те самые два человека, что могут спасти друг друга, почему бы этим не воспользоваться?

– Мы даже не знакомы, – напомнила я и отшатнулась от него.

– Да? А я думал, вполне, – с усмешкой подметил он, и я кинулась было в его сторону, готовая влепить минимум подзатыльник, но он даже не вздрогнул.

– Все, что я знаю о тебе, – что ты моральный инвалид.

Он сощурился и наклонил голову, старательно делая вид, что польщен.

– Зато наша кредитная история станет общей. Сколько ты платишь за тот дом в месяц? Три тысячи? Пять? – спросил он, и я округлила глаза, будто перепуганная сова. Последние несколько месяцев я могла себе позволить лишь платежи по семь сотен. – Я могу взять это на себя. Тебе не придется работать, так что можешь спокойно заняться тем, чем захочется.

Теперь я явственно уловила в его речи едва заметный акцент. И он мог бы быть милым, если бы парень напротив не был единственным в этом здании, кто заставлял меня чувствовать такой дискомфорт.

– Нам даже не придется притворяться на людях. Меня не будет в городе четыре месяца. Да и потом я в универе набегами. Протянем еще годик-другой, чтобы отвлечь внимание миграционной службы, и разведемся. Непримиримые разногласия. Или что там еще пишут в графе «Причины»? Тебе даже двадцати пяти не будет. Все равно до этого возраста никто в здравом уме замуж не выходит.

Я уже пожалела о своем решении его выслушать.

– Я очень серьезно отношусь к браку.

– Я тоже. Если я дал слово, то никогда от него не отказываюсь.

– А как же клятвы перед Богом и людьми? Для меня это совсем не пустые слова.

– Ой, я тебя умоляю. Люди клянутся друг другу в большой любви, а сами разбегаются через пару месяцев. Это жизнь, детка. В нашем союзе будет и то больше честности. К тому же твоя подружка видела, что я хотел подкатить к тебе. Денек-другой, и она разнесет эту новость по кампусу. Появимся на паре вечеринок вместе, а там и лето.

– Нет, это безумие. – Я замотала головой, вскочила и стала нервно расхаживать между стеллажами. Сердце билось, как у перепуганного кролика. Парень тоже поднялся, облокотился на один из шкафчиков и стал молча за мной наблюдать. – И вообще, зачем тебе гражданство?

– Для участия в соревнованиях.

– У тебя визы нет? Ты разве учишься здесь не на законных основаниях?

– Виза есть. Но ее недостаточно.

Я аж остановилась:

– Ты точно ненормальный.

– Возможно. Я не отрицаю этого.

На этот раз я даже не попыталась скрыть ошеломленного выражения лица.

– Вечеринка в «Сигме» сегодня в восемь. Я буду там. Если надумаешь, приходи. У нас на все максимум неделя. Потом кончается срок подачи заявок. И да, Жаклин. – Он сделал шаг ко мне, заставляя притормозить, потому что я уже собиралась бежать от него со всех ног. Теперь между нами осталось лишь несколько жалких дюймов свободного пространства. Он спрятал руки в карманы джинсов и смотрел так пристально, что хотелось попятиться, но я стояла неподвижно, даже не дыша, чтобы не выдать, как гулко стучит мое сердце в эту минуту. – Этот разговор должен остаться между нами.

Трудно сказать, что это было: угроза, доброжелательное предупреждение или вопрос, но он опустил взгляд, снова посмотрел на меня, а потом молча ушел. Я слышала его шаги, отдающиеся гулким эхом в полупустой библиотеке, и не могла понять, что пугало меня сильнее: глубина безумия его предложения или то, что я допускала мысль о том, чтобы согласиться.