Прожить одну жизнь, спасти тысячи других

Молодёжь, по глупости или под влиянием сверстников, порой "глотает" эту "радость" в надежде увидеть что-то этакое. "Эффект, как от ЛСД, только бесплатный!" – думают они. И жестоко обманываются. Вместо "аватарских пейзажей" и "единения с космосом" получают кривую шею, "деревянные" мышцы и встречу с врачами в белых халатах.

И вот, спустя пару лет, уже я, гордый фельдшер "скорой", лечу на вызов: "Подросток, 16-17 лет, спазм шеи". Дом – окраина города, классика жанра: девятиэтажная хрущевка , и заросли травы, и скамейка с бабушками. Пока нет сериала или “поле чудес” они на улице зависали.

Встречает меня мама, встревоженная и бледная, словно только что увидела привидение. Захожу – и вот он, мой "дебютант" в мире галоперидоловых страдальцев. Голова скручена набок, взгляд – удивлённо-испуганный, мышцы шеи – словно тиски. Классика экстрапирамидных расстройств, как говорится. Хотя "баловаться" галоперидолом уже стали реже, но "старые песни о главном" никто не отменял.

"Ну что, юноша, – спрашиваю я, изображая строгого доктора Айболита, – где сломал? В какой драке на районе?"

Парень, бедный, мычит что-то невнятное про "играл с Пашкой" и "резко повернул шею". Ага, думаю, как же. Шея у человека – не волчок, чтобы так вертеть.

"Слушай, Димон, – перехожу я на "пацанский" язык, – у нас тут два варианта. Быстрый и грустный. Быстрый – говоришь правду, я делаю волшебный укол, и твоя шея расслабляется, как после йоги. Грустный – едем в больницу, к травматологам. Они крутят твою шею, светят рентгеном, и, понимая, что это не травма, отправляют тебя к токсикологам. Те берут кровь, ждут результатов анализов, и через пару часов – тот же волшебный укол. Только время потеряешь."

Дима, вздыхая, сдаётся: "Ладно, – говорит, – был грех. Пашка сказал, у его бабушки (лечиться в психушке) есть таблетки, от которых 'такой кайф!' А у меня – вот. А у Пашки – нормально."

"Повезло тебе ещё, Димон, – философствую я, – что отделался 'кривым взглядом'. А бывает ещё и ЗНС – злокачественный нейролептический синдром. Это уже не комедия, это трагедия с высокой температурой, 'деревянными' мышцами и танцами на нервах. Так что говори спасибо Пашке за его щедрость."

"Ну что, мамаша, – говорю я, – собирайте вашего 'химика'. Едем в токсикологию, лечить Димину любовь к 'мультикам'."

Вот такие они, приключения на "скорой". И смех, и грех. И таблетка не от того, и приход не туда.

Случай третий: "Наркокома и онемевшая богиня в белом халате или урок смирения на фоне абсурда"

Появилось у нас на "скорой" "свежее мясо" – интерны. Кто-то грезил о мигалках и адреналине, кто-то просто хотел "срубить бабла", потому что в "скорой" платили больше, чем в больничной палате с её сонными мухами.

Среди этого "пополнения" выделялась одна "особа королевских кровей" – кардиолог с амбициями Наполеона. Считала всех вокруг (особенно фельдшеров и водителей) "челядью", созданной для поклонения и выполнения приказов. Работала она в уютной кардиологии, но тут, видите ли, решила "разнообразить досуг". Плюс ко всему, подружилась она с новоиспечённым заведующим, который тоже возомнил себя реформатором и начал "чистку рядов" под "своих". А "старички", знаете ли, в его планы не вписывались.

В общем, никто не мог сработаться с этой "царицей Савской". И старшая медсестра, устав от жалоб, решила провести "социальный эксперимент" и поставить меня с ней в бригаду. "Посмотрим, – сказала она, – что из этого получится: либо мир, либо война."

Первый же вызов (кардиологический, разумеется) показал "боевой" настрой "королевы". Водителю влетело за "медленную езду" и отсутствие "симфонии сирен". Я заступился за "брата по рулю", объяснив, что спешить особо некуда (пациент стабильный), а сирены в пробке – пустая трата нервов.

И тут Остапа понесло. "Я, – воскликнула "кардиологиня", – на тебя жаловаться буду! Заведующий сказал, чтобы я следила за тобой и писала рапорта на тебя!"

Я, как воспитанный человек, попросил у водителя "чистый листок". "Пишите, милочка, – говорю, – пишите. Потом с заведующим прямиком к главврачу. Там вам и объяснят, кто есть ху и как этот "листок" эффективно применить."

Видишь ли, "королева", я на "скорой" больше пятнадцати лет отпахал. Видел и адреналиновые гонки, и трагедии, и "веселуху". Умею эмоции держать в узде, особенно когда "горячо". А ты, "без году кардиолог", реальных "тяжеловесов" в жизни не видела. Так что давай подумаем о будущем сотрудничестве. И да, я тут "присматриваю" за тобой, чтобы ты кого ненароком не "прикончила". Так что "отставим понты", берем вызов и едем дальше.

Получив очередной вызов (парень без сознания "отключился"), мы ехали в молчании. Каждый думал о своём. Спустя пятнадцать минут мы прибыли на место – неблагополучный район, хибары, где обитали приезжие "барахольщики".

Подъехали к "дворцу" – саманный барак, где "комфорт" был синонимом слова "отсутствие". Единственное окно, мебель в стиле "гоп-стоп" (то есть её просто не было), а топчан, усеянный матрасами, – "спальное ложе" для целого гарема.

Заходим внутрь – и мою "богиню" в белом халате "парализует" от увиденного. Она, словно каменная статуя, застывает на пороге, забыв про тонометр и кардиологию. Я её легонько толкаю в бок, она делает неуверенный шаг вперёд, хватается за тонометр, словно за спасательный круг, и безуспешно пытается распутать трубки.

А зрелище было то ещё. На топчане – парень лет двадцати, синюшный, хрипит, а сверху другой парень, чуть постарше, проводит самодеятельную "реанимацию".

Пока моя "дива", словно очнувшаяся от летаргического сна, копошится с тонометром, я действую четко и спокойно. Оцениваю "спектакль", достаю из сумки "набор для фокусов" (ампулы, шприц, жгут, ватка со спиртом) и направляюсь к пациенту. Прошу "реаниматора" посветить мне – и ловким движением ввожу лекарство в вену. Дальше – "мешок Амбу" (мешок Амбу (Ambu bag), также известный как ручной дыхательный мешок или мешок типа "дыхание-в-мешок", это портативное медицинское устройство, используемое для искусственной вентиляции легких (ИВЛ) у пациентов, которые не могут дышать самостоятельно или дышат неэффективно.) и нашатырь под нос. И о чудо! Парень розовеет, начинает дышать, словно после марафонского забега, и приходит в себя.

Я прошу друга больного помочь перетащить его в машину (Гамак (Носилки "ГАМАК" они же “ВОЛОКУШИ” – это, как правило, бескаркасные мягкие носилки, изготовленные из прочной ткани с ручками-петлями по краям. Их особенность заключается в том, что они могут использоваться не только для переноски пострадавших, но и в других целях) "ковёр-самолёт" для транспортировки.

И вот в машине начинается "разбор полётов". Парень, приходя в себя, отнекивается от всего. "Ничего не помню, – говорит, – ничего не знаю."

"Ну-ну, – отвечаю я, – давай не будем лукавить. Героин, и, судя по всему, 'бомба' (героин с метадоном). А вот твои дальнейшие приключения зависят от пропорций. Если метадона больше, через пару минут ты снова отрубишься. И да, флакончик от пенициллина, который ты выбросил во дворе, – это тоже "намек" на твою любовь к героину с метадоном."

Вся машина, включая "королеву кардиологии", смотрит на меня с круглыми глазами.

"Ну да, – признаётся парень, – решил попробовать 'бомбочку' из флакончика. Не наркоман я, честно. Просто так получилось. Но, видать, на этом с 'химией' завязываю. Ваше лекарство, доктор, – это отрезвляющий душ."

Доставили мы парня в токсикологию, и при погрузке носилок обратно в карету, наша "королева" выдала неожиданную тираду. "Александр, – говорит, – спасибо тебе огромное. Ты профессионал! Быстро, чётко, без паники! А я бы даже на флакончик этот внимания не обратила. Была я не права, каюсь."

После этого случая на "скорой" ещё долго обсуждали, как я "поставил на место" гордячку, и как ей пришлось "приземлиться" с небес на землю. Да и работать она после этого стала как нормальный человек, а не как "богиня Олимпа", да и к фельдшерам с санитарами и водителям стала относиться проще и уважительно.

Случай четвертый. "На грани: три попытки побега"

Зависимость, знаете ли, штука прилипчивая. Она, как правило, "притаскивает" за собой целую "банду" других пороков. И я это прочувствовал на своей шкуре, когда меня отправили на срочный вызов – "Мужчина, попытка повешения".

В голове – калейдоскоп худших сценариев. Петля, бледное лицо, хрипы… Гнал на вызов, как Шумахер, хотя по рации успокоили: "Сняли уже с петли, дышит". Но вот дальнейшие "подробности" умалчивались.

Прибыли на место – а там "мексиканский сериал" во дворе. Женщины мечутся, словно куры без головы, мужик (судя по всему, местный Рэмбо) яростно лупит ногой в дверь дома.

"Что случилось, где пострадавший?" – спрашиваю я, приземляясь в этот "водоворот страстей".

Рэмбо представляется: "Ермек, сосед, по совместительству – полицейский. Прибегает, значит, ко мне соседка Айгуль и вопит, что муж её, Айдар, в сортире повесился. Я, как супергерой, хватаю первый попавшийся нож со стола и несусь на место происшествия."

И тут начинается самое интересное.

"Висит, значит, этот Айдар на джойстике от PlayStation. Фантазия у народа, я вам скажу! Перерезаю шнур, снимаю его – а он, оказывается, ещё живенький, отдуплился. Схватил мой нож и давай себе пытаться вены резать! Еле выбил клинок. А этот 'горе-самоубийца' – в дом и забаррикадировался."

Ломаем дверь. Врываемся – и видим "картину маслом": Айдар валяется на кровати синюшный, дышит, как рыба, выброшенная на берег, а рядом – "улика" в виде использованного шприца.

Сразу подозрение на диагноз – "наркокома". Колю ему налоксон (волшебное зелье, возвращающее из царства тьмы) – и "чудо" свершилось, диагноз подтвердился.

"С возвращеньицем, – говорю я. – Ну-ка, успокойся, давай по-человечески поговорим. Зачем вешаться, резаться, травиться? Что за цирк?"

И тут из Айдара полезла "исповедь".

"Доктор, хреново мне. На игле я уже – страшно вспомнить, сколько лет. Лечился – как мёртвому припарка. В наркологии – проходной двор, 'торчка' пронести – раз плюнуть. Я вот как-то в коронках зубов героин спрятал. Обшмонали при госпитализации всего, но в зубах посмотреть и не додумался никто. А вылез я из этого дурдома, и опять за старое. Но главная беда – игровые автоматы."

И тут начался душераздирающий рассказ.

"Должен я, доктор, кучу бабла. Остановиться не могу. Каждый вечер как зомби прусь к этим чёртовым 'одноруким бандитам' игровым автоматам. Игра успокаивает, тяга к наркоте пропадает, но потом…"

"Сегодня решил сыграть и 'кайфануть' за одно, а жена, зараза, деньги спрятала. И вот я, гениальная личность, решил отправиться в другой мир. Раз уж в этом – жизни нет."

"Лечиться-то хочешь?" – спрашиваю я.

"В наркологии – нет, – честно признается Айдар. – Смысла не вижу."

"А от игровой зависимости, да и от наркотиков заодно?"

"Вот тут мысль интересная."

И тут я ему "под козырь":

"Смотри, на такой "весёлый" вызов как у тебя, в любом случае приедет полиция и психиатрическая бригада. А ты у нас – 'хронический суицидник'. Психи обязаны тебя в больницу забрать. И вот твой шанс пройти двойное лечение."

И тут в комнату "врывается отряд спасателей из дурки": врач, фельдшер (мой одногруппник тёзка) и два санитара.

"О, привет, тёзка, – кричит Санек фельдшер с психбригады. – Как всегда, без твоих 'аттракционов' скучно жить!".

Я кратко описываю ситуацию. И тут врач с психбригады начинает беседу с Айдаром, а я с тёзкой отхожу "полялякать". Давно, знаете ли, не виделись, недельку как.

Вот такая "разношёрстная компания" собралась на этом вызове. Скорая спасает от джекпота и шприца. И попробуй разберись, что страшнее.

Смотрю на Айдара и думаю: зависимость – это дьявольская штука. И кто бы мог подумать, что игровые автоматы – это не просто "развлекуха", а настоящая "чума XXI века". Хотя в 2010 годах многие молодые люди были подвержены этому злу.

––

Игровая зависимость, или лудомания, является серьёзным расстройством, которое может оказать разрушительное воздействие на жизнь человека и его близких. Вот несколько шагов, которые вы можете предпринять, чтобы помочь игроману:

1. Распознайте проблему:

Признаки игровой зависимости:

● Постоянные мысли об азартных играх.

● Необходимость делать все большие ставки, чтобы достичь желаемого возбуждения.

● Неудачные попытки контролировать, сократить или прекратить играть.

● Раздражительность или беспокойство при попытке сократить или прекратить играть.

● Использование азартных игр как способа убежать от проблем или облегчить негативные эмоции.

● Попытки отыграться после проигрыша.

● Ложь, чтобы скрыть масштабы своей игровой зависимости.

● Потеря важных отношений, работы или возможностей из-за азартных игр.

● Просьбы к другим о финансовой помощи из-за проигрыша денег в азартные игры.

Поговорите с человеком:

● Выберите подходящее время и место, где вы сможете поговорить наедине и без отвлекающих факторов.

● Выразите свою заботу и беспокойство, используя «я-сообщения», например: «Я беспокоюсь о тебе, потому что заметил, что ты проводишь много времени за азартными играми».

● Избегайте обвинений, критики или угроз.

● Будьте готовы выслушать и понять точку зрения человека.

2. Предложите поддержку:

● Будьте терпеливы: Избавление от игровой зависимости – это процесс, который может занять время.

● Предложите свою помощь в поиске ресурсов: Группы поддержки: Анонимные Игроки (Gamblers Anonymous) предлагают поддержку и сообщество для людей, борющихся с игровой зависимостью.

● Консультации: Профессиональный консультант или терапевт может помочь человеку понять причины своей зависимости и разработать стратегии преодоления.

● Горячие линии: Национальная горячая линия по проблемам азартных игр может предоставить информацию и поддержку.

● Помогите человеку найти альтернативные занятия: Предложите заняться спортом, хобби или другими видами деятельности, которые могут заменить азартные игры.

● Установите границы: Чётко определите, какую поддержку вы готовы оказать, и что вы не будете делать (например, не будете давать деньги в долг).

3. Позаботьтесь о себе:

● Обратитесь за поддержкой: Если вы являетесь членом семьи или другом человека с игровой зависимостью, вам также может потребоваться поддержка. Рассмотрите возможность посещения группы поддержки для членов семьи или консультации с терапевтом.

● Установите границы: Защитите себя от финансового и эмоционального воздействия игровой зависимости вашего близкого.

● Не вините себя: Помните, что вы не несёте ответственности за зависимость другого человека.

Важно помнить:

Вы не можете заставить человека прекратить играть. Решение бросить азартные игры должно быть принято самим человеком.

Не покрывайте долги игромана. Это может усугубить проблему.

Будьте готовы к тому, что человек может отрицать свою зависимость или сопротивляться помощи.

Обращение за профессиональной помощью – важный шаг на пути к выздоровлению от игровой зависимости.

-–

Случай пятый: "Метадоновая Одиссея: путь от комы к безумию и обратно"

Ну что я могу сказать? Ломка, друзья мои, это не просто плохое настроение или лёгкая головная боль. Это когда твой организм и разум, словно разъярённые звери, пытаются вырваться из клетки, которую ты им сам построил. Это когда пот течёт рекой, кости ломит, словно тебя заживо хоронят, и ты готов на всё, чтобы это прекратилось. Это – ад на Земле.

И вот, на этот раз мы, бравые парни из БИТа, спешим на помощь коллегам из "линейки". Диагноз: "Наркоман не выходит из комы". Ну, думаю, сейчас мы этого "спящего красавца" разбудим. Приезжаем – а там на полу синюшный мужик лет тридцати, и вокруг него – "озадаченная" врач. "Три кубика налоксона уже влила", – говорит, – а он как Спящая красавица, только вместо принца – я и со шприцем".

Осматриваю я пациента и понимаю: кома-то – метадоновая. А это, знаете ли, другая песня. Метадон – "зверь" коварный, выводит из комы медленно, а потом устраивает такое "веселье", что мало не покажется. Неврологические "приветы", психомоторное возбуждение – в общем, "танцы с бубном" гарантированы.

"Ну ладно, – говорит мой врач Вася, – добавим ещё два кубика волшебства. Может, проснётся, как от поцелуя принца."

И как говорится, "Не буди лихо, пока тихо". Наш "Спящий" начинает розоветь, дышать… И тут начинается "шоу"!

Буквально с каждым чихом вылетала мокрота, как из брандспойта во все стороны, а наш, невысокого роста наркоша превращается в терминатора. Глаза безумные, мычание, как у маньяка, и давай всё крушить и ломать! Подойти страшно, в токсикологию его таким никак не довезти.

Вызвали "психов", а сами думаем, как "терминатора" усмирить. И тут мне в гениальную голову приходит идея: кидаю в него подушку! "Монстр" отвлекается, а мы с Васей делаем ему "подножку" и, как в индийском кино, дружно валим на пол.

Но что делать дальше? Решили завернуть его в ковер который лежал на полу, как в саван, и получился у нас "кокон". Но не тут-то было! Этот "кокон" начинает извиваться и ползти, как гусеница. Вася, не долго думая, запрыгивает на него верхом, а я, словно ковбой на родео, набираю диазепам (4 кубика, чтобы утихомирить "зверя"). Но увы! Седация не работает, как мертвому припарка. Вот так и скачем мы вдвоём на этом "живом ковре", а "гусеница" извивается и рычит.

Тут-то и прибывают наши "братья по разуму" – психбригада. Четыре пары удивлённых глаз смотрят на это "шоу", а у меня с врачом Васей пот градом льется.

"Ну, ребята, – говорит врач "психов", – у вас тут смотрю, вечеринка в самом разгаре!"

"Ага, – отвечаю я, – присоединяйтесь. Диазепам не берёт!"

Два санитара садятся рядом с нами на извивающийся "ковер" и пытаются зафиксировать его в неподвижном состоянии. Врач "психов" смотрит в в глаза монстру, и выносит вердикт: "Диазепам ему что слону дробина! Нейролептики нельзя, будем пробовать оксибутират натрия. Это его должно усыпит."

Фельдшер психбригады колет "снотворное" в вену шеи, и наш "монстр" начинает засыпать. Выдыхаем с облегчением.

"Ну что, – говорю, – будем доставать нашу гусеницу из кокона или подождём, пока она совсем уснёт? Тащить его в этом виде не вариант."

"Рискованно, – отвечает врач "психов", – но вести нужно быстро и аккуратненько. Раскатываем ковер и быстро грузим спящее тело монстра на носилках в машину психбригады для госпитализации его в токсикологию, пока не проснулся. Иначе им в машине балет на пуантах устраивать придётся".

Вот так и закончилась эта история. Мы с доктором Васей – мокрые, выжатые, но счастливые. Скорее бы в душ, чтобы смыть с себя этот "адреналин".

“Эхо без ответа” или история, но уже с трагическим исходом

Глубокая ночь опустилась на город, окутав его ветхие центральные улочки плотной завесой тишины, которую лишь изредка нарушал далекий гул запоздалых машин. Было около двух часов, когда резкий голос диспетчера по селектору вырвал меня из дремотного покоя. Вызов по поводу травмы – рутинная фраза, за которой, однако, часто скрывались человеческие трагедии.

Местом назначения оказался частный дом, затерянный среди более крепких строений в самом сердце города. Он выглядел так, словно давно сдался под натиском времени: покосившийся забор, ржавая калитка, угрюмо темнеющие окна. Дом дышал запустением, и сам воздух вокруг него казался спертым и тяжелым. У самой калитки, в слабом свете одинокого фонаря, меня встретила девушка. Ее силуэт дрожал – то ли от ночной прохлады, то ли от всепоглощающей тревоги, исказившей ее черты.

«Доктор, умоляю… – голос ее срывался, слова путались. – Он же убьет себя сейчас! Мы не знаем, что делать…» Она судорожно сглотнула, взгляд ее метался, словно ища спасения в моем лице. «Это мой брат… Ему двадцать пять. Он… он на эфедроне сидит». Последние слова она произнесла почти шепотом, будто боясь, что их услышат даже стены этого обреченного дома.

Эфедрон… Это слово прозвучало как приговор. Синтетический демон, порождение кустарных лабораторий, выжигающий душу и тело. Родственник амфетаминов, но с более короткой, яростной эйфорией и неутолимой, разрушительной тягой к новой дозе. Часто сваренный на кухне с марганцовкой, он нес в себе не только психоактивный угар, но и яд, медленно отравляющий мозг, ведущий к необратимому распаду личности, к тому страшному состоянию, что врачи называют «марганцевым паркинсонизмом».

«Последний день он не кололся, – продолжала девушка, ее голос крепчал от отчаяния. – У него ломка началась страшная. Документов нет, лечиться он категорически не хочет…»

«А к участковому обращались?» – спросил я, хотя ответ был почти очевиден.

«Да, – кивнула она с горечью. – Их опорный пункт тут рядом, в соседнем доме. Но они… они разводят руками. Говорят, ничем помочь не могут». Бессилие сквозило в каждом ее слове.

Я шагнул во двор, ощущая под ногами хруст мусора, и толкнул ветхую дверь. Внутри царил полумрак и хаос. Запах затхлости смешивался с острым, неприятным запахом пота и чего-то химического. По единственной освещенной тусклой лампочкой комнате метался молодой парень. Он был похож на загнанного зверя: глаза дикие, движения резкие, прерывистые. Он снова и снова бился головой о шершавую, облупившуюся стену, оставляя на ней кровавые отметины. Вся его голова уже представляла собой сплошную рану. Усадить его, обработать эти раны было совершенно невозможно – он вырывался с нечеловеческой силой. Вести же его в больницу в таком невменяемом состоянии, без документов и согласия, я по закону не имел права. Выход оставался один – вызывать психиатрическую бригаду.

Минут через пятнадцать тягостного ожидания, наполненного глухими ударами и бессвязным бормотанием парня, на пороге появились они: врач в строгом белом халате, фельдшер и два крепких санитара с непроницаемыми лицами. Оценив обстановку одним взглядом, санитары без лишних слов попытались схватить и удержать мечущегося пациента. Врач-психиатр предпринял попытку заговорить с ним, но парень, полностью поглощенный агонией абстиненции, не реагировал на слова, не шел ни на какой контакт. Его реальность сузилась до невыносимой физической и душевной боли.

«Хорошо, доктор, – обратился ко мне врач психбригады спокойным, почти будничным тоном. – Можете ехать. Это наш клиент. Мы тут сами разберемся». В его голосе не было ни сомнения, ни сочувствия – лишь профессиональная констатация факта.

Я развернулся и вышел из этого дома, оставив позади сцену отчаяния и боли. Ночь поглотила меня снова, и вскоре я уже спешил на другой вызов, стараясь вытеснить из памяти дикий взгляд обреченного парня.

А в семь часов утра, когда город только начинал просыпаться и первые лучи солнца робко пробивались сквозь утреннюю дымку, диспетчер вновь передала мне вызов. Адрес был до боли знакомым. Повод – «повтор, человеку плохо». Предчувствие беды холодком коснулось сердца. По приезде меня встретила та же гнетущая тишина, но теперь она была абсолютной, мертвой. В комнате, залитой бледным утренним светом, на полу лежало неподвижное тело. То, что еще вчера было головой, превратилось в кровавое месиво. Признаки биологической смерти были неоспоримы. Это был труп.

«Как же так? – вырвалось у меня невольно, обращаясь к оцепеневшим от горя родственникам, стоявшим у стены. – Его же должны были забрать… В больницу?»

«Нет, – тихо ответила сестра, ее лицо было серым, без слез. – Доктор осмотрел его… Сказал, чтобы мы утром сами везли его в наркологический диспансер. А если будет сопротивляться – обратиться к участковому инспектору, он поможет…» Голос ее прервался.

Он не дождался утра. Не смог.

Вот так и закончился этот вызов. Картина той комнаты, слова врача психбригады, безнадежность в глазах сестры – все это до сих пор стоит у меня перед глазами. И главный вопрос так и остался без ответа: как можно было оставить человека в таком состоянии, наедине с его агонией, обрекая на верную гибель? Этот вопрос эхом отдавался в моей душе, смешиваясь с утренним шумом просыпающегося города, который так и не узнал о маленькой трагедии, разыгравшейся в его ветхом сердце этой ночью.

"Газуй, шеф!": из жизни водителей скорой помощи