Прожить одну жизнь, спасти тысячи других

Знаете, хватит, пожалуй, о страданиях и болезнях. Душа просит чего-то… ну, если не светлого, то хотя бы не столь драматичного. Давайте-ка я вам расскажу о наших коллегах, без которых работа на «скорой» превратилась бы в логистический кошмар и проверку на выносливость похлеще марафона – о наших водителях. Ведь пока мы, медики, колдуем над пациентами с фонендоскопами и шприцами наперевес, именно они виртуозно лавируют в городском потоке, доставляя нас к месту событий быстрее, чем мысль о чашечке кофе успевает промелькнуть в голове. Работа у них, скажу я вам, та еще карусель: вечный стресс, ответственность за наши драгоценные жизни (и жизнь пациента, само собой), и все это под аккомпанемент сирены и не всегда лестных эпитетов от других участников движения.

Когда я только начинал свой путь фельдшера, водители были не просто рулевыми – они были душой бригады. Мы были единым организмом, где каждый винтик на своем месте, и водитель был первым, кто подставит плечо, будь то перетаскивание носилок по узкой лестнице хрущевки или помощь в усмирении особо буйного «клиента». Со временем, увы, таких вот «своих в доску» парней становилось все меньше. Иногда попадались экземпляры, глядя на которых, хотелось спросить: «Простите, а вы точно с нами или просто мимо проезжали и решили подбросить?» Встречались и откровенно враждебно настроенные типы, словно мы им лично зарплату урезали.

Но, видимо, моя карма была чиста, или звезды так сошлись – мне с водителями по большей части везло. Никогда не забуду своего первого напарника за рулем – Ивана. Легенда, а не человек! Как только я, зеленый юнец, переступил порог подстанции, заведующий, окинув меня проницательным взглядом, определил меня на «свою» (бригаду) машину. Не подумайте чего, он на ней по ночам подрабатывал, создав нечто вроде элитного спецназа скорой помощи (помогал БИТам разгружать их вызыва). На эту бригаду брали только избранных, асов фельдшерского дела, к коим, по неведомой мне причине, причислили и меня, желторотика. Оснащение у нашей «ласточки» было – любая бригада интенсивной терапии обзавидуется: ларингоскоп, пункционная игла для всяких экстренных манипуляций, и даже – о, чудо! – электрокардиограф, который в те времена был роскошью, доступной лишь реанимационным и бригадам интенсивной терапии.

Иван, мой первый водитель, был полной противоположностью этой суровой элитарности. Добрейшей души парень, отзывчивый, с неизменной готовностью прийти на помощь и с шестым чувством на любую опасность. С ним мы прошли через столько всего, что хватило бы на сценарий для неплохого боевика с элементами комедии. Он умудрялся подвезти нас так близко к подъезду, что иногда казалось, он сейчас заедет прямо в квартиру. А ночью, когда я карабкался по темным, пахнущим кошками и сыростью лестницам, он всегда мастерски направлял свет фар или мощный фонарь, выхватывая из мрака ступеньки и возможные сюрпризы. Таскать носилки? Помочь при ДТП, когда рук катастрофически не хватает? Иван никогда не отказывался, он был частью команды до мозга костей.

Особенно запомнился один случай – аккурат на первой неделе моей работы, да еще и в мой день рождения! Представьте картину: на подстанции уже скромно накрыт стол (торт, лимонад, все по-простому), душа поет и требует праздника, как вдруг – вызов. Рядом, буквально в соседнем квартале, «человек ведет себя неадекватно». Классика жанра. Мы с Иваном мигом на месте. Я, прихватив увесистый бикс со стерильным материалом (мало ли что), отправился покорять четвертый этаж типовой панельки. Уже у подъезда, пропахшего всем сразу – от борща до перегара, я услышал истошные крики сверху. Поднявшись, обнаружил эпицентр веселья: мужчина в состоянии, которое мягко называют «не стоит в адеквате», пытался натянуть носки задом наперед, яростно отбиваясь от перепуганных родственников и не узнавая их в упор. Диагноз напрашивался сам собой – острое психическое расстройство. "Телефон есть у кого?" – крикнул я выглядывающим из дверей соседям. Нашлась трубка этажом ниже. Пока я спускался, наш буйный пациент, метаясь по площадке, с грохотом опрокинул батарею пустых бутылок в металлических ящиках – наследие бурных выходных. Грохот разнесся по подъезду, как артиллерийский залп.

Внизу этот звук произвел эффект разорвавшейся бомбы. Пока я дозванивался до психбригады, Иван, услышав канонаду, решил, что его фельдшера там уже разбирают на запчасти, и рванул в подъезд спасать. Не обнаружив меня на поле боя, он с тревогой вопросил у соседей: «Где доктор?!». Те, видя его решимость, указали на соседнюю квартиру: «Там спрятался!». Я же, связавшись с «психами», предусмотрительно позвонил и в полицию – мало ли, до приезда коллег нужно будет как-то утихомирить разбушевавшегося гражданина. Но Иван решил подстраховаться по-своему: добежал до машины и по рации вызвал подмогу с подстанции – «бригаду с мужиками» (видимо, самых крепких коллег), а диспетчера попросил продублировать вызов в полицию с пометкой «Нападение на медработника!». Для верности.

Я, ни о чем не подозревая, закончил переговоры, вышел из гостеприимной квартиры и спокойно спустился к машине. И тут началось! С воем сирены к подъезду подлетает наша бригада интенсивной терапии – ребята высыпают из машины… с какими-то палками в руках! Видимо, готовились к серьезной заварушке. Увидев меня целым и невредимым, врач БИТа выдохнул с облегчением: «Фух! Что там у тебя стряслось?». «Да больной с галлюцинациями на четвертом буянит», – отвечаю. «Ок, пойдем посмотрим», – скомандовал врач, и бригада, похожая на отряд зачистки, скрылась в подъезде. Не успели они исчезнуть, как к дому подкатил полицейский УАЗик, из которого выпрыгнули четверо бравых бойцов с автоматами наперевес. А следом, вальяжно припарковалась машина психбригады, откуда выгрузились четыре удивленных амбала в белых халатах. «Ооо! – протянул врач-психиатр, оглядывая собравшуюся компанию. – У вас тут веселье в полном разгаре! И где виновник торжества?». «Там, – махнул я наверх, – на четвертом. Наши БИТы уже с ним знакомятся».

Мы с Иваном скромно остались внизу, у машин, наблюдая за этим парадом служб. Через пару минут виновника торжества аккуратно вывели под белы рученьки санитары и упаковали в свою машину. Следом вышел «мозгоправ». «Банальный Delirium Tremens, коллега, – буднично сообщил он мне. – Будем лечить». «Чего-чего?» – переспросил Иван, с любопытством разглядывавший процессию. «Белая горячка, Вань, – пояснил я. – Или, по-научному, алкогольный галлюциноз». Мы сели в машину и поехали на подстанцию – мой день рождения все-таки ждал!

Вторым водителем, с которым судьба свела меня надолго, был Сергей – личность не менее колоритная. Заядлый охотник, плотный, с густой окладистой бородой, он почти всегда ходил в камуфляже, словно только что вернулся с лесной засидки. С Серегой мы прошли, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Один случай в РОВД (Районном Отделе Внутренних Дел) нам запомнился особенно, да так, что после него все местные полицейские стали узнавать нас в лицо и относиться с подчеркнутым уважением. Так за нами и закрепилась репутация: «доктор Карачаров и водитель-драчун».

Дело было днем. Вызов в РОВД, повод – «алкоголик без сознания». Приезжаем. На территории, среди патрульных машин, на асфальте возлежит тело лет сорока пяти в состоянии полной невменяемости. Видать, патруль подобрал его где-то тепленьким, а пока везли оформлять, клиента разморило, и он отключился. Разбудить его стражи порядка не смогли и решили спихнуть на нас – везите, мол, в токсикологию. Я осмотрел «пострадавшего» – повреждений вроде нет. Но везти его в токсикологию – та еще радость. Там вечно ворчат: «Что вы нам алкашей возите? Везите в вытрезвитель!». А в вытрезвитель, по идее, должны возить как раз полицейские. Дилемма! Что делать с этим спящим царством?

Достаю ватку, нашатырь. Провожу у носа. И тут – о, чудо! – наш «бессознательный» приходит в себя. Да как! Вскакивает на ноги и начинает изрыгать в нашу сторону что-то угрожающее и нечленораздельное. Тут же подлетает молоденький сержантик и, видимо, решив развлечься, начинает с ним «играть в бокс» – уворачивается от неуклюжих выпадов пьяного, сам стоит в стойке. Серега, наблюдавший за этим цирком, наконец не выдерживает: «Слышь, хватит его дразнить! Нам его потом везти, если разбушуется!». И тут этот пьянчуга, ни с того ни с сего, разворачивается и замахивается на меня! Хорошо, реакция не подвела – увернулся.

Тут уже подходит Сергей. Спокойно так, басом: «Ты чего, мужик? Это доктор, он тебе помочь хотел, а ты кидаешься!». И в этот момент получает прямой удар кулаком по лицу. Серега, охотник, человек действия, долго не думал. Ответный удар был такой силы и точности, что алкаш рухнул на асфальт как подкошенный. При падении раздался характерный щелчок – видимо, приложился головой. И все, тишина. Я подхожу, осматриваю. На затылке ссадина. «Ну вот, – говорю Сереге и обалдевшим полицейским, – проблема решена! Повезем с закрытой черепно-мозговой травмой». Менты стояли с открытыми ртами. Мы быстро погрузили обмякшее тело на носилки и поехали в больницу.

По дороге Серега, все еще потирая челюсть, спрашивает: «Ну как он там?». «Нормально, – отвечаю, – лежит, храпит». Серега напрягся: «Ты уточни: храпит или хрипит?». «Да успокойся, Серега, все с ним хорошо! Спит наш богатырь непробудным сном».

Приезжаем в больницу, начинаем выгружать это «пьяное тело». И тут оно… замычало, зашевелилось и снова начало бормотать угрозы в наш адрес! Терпение было на исходе. Я поворачиваюсь к Сереге и негромко так говорю: «Серег, а давай его с носилок «случайно» уроним? Может, угомонится?». Наш бухарик, видимо, услышал, резко замолчал, задумался… и до конца передачи в руки больничных санитаров вел себя тише воды, ниже травы.

А еще был случай, от которого волосы дыбом вставали, уже без всякого юмора. Раннее утро, часов пять. Мы с Серегой везем женщину с приступом холецистита в больницу на окраине города. Машина у нас тогда была – ГАЗ «Волга», седан. Хорошая, кстати, машина, нравилась мне. Едем по трассе, рассвет только занимается, я дремлю на переднем сиденье, убаюканный мерным гулом мотора. И вдруг…

С встречной полосы, перемахнув через невысокое ограждение, прямо на нас летит машина! Летит в прямом смысле слова! На скорости она налетела на бордюр, ее подбросило, она перевернулась в воздухе и крышей прошла буквально в сантиметрах над нашей крышей, после чего кубарем скатилась в придорожный овраг. Мы с Серегой резко тормозим, выскакиваем из машины, сердца кололотятся где-то в горле. Смотрим в овраг: там, на траве, лежит перевернутая машина, а из нее, отряхиваясь, вылезают два мужика! Целехонькие! Стоят, растерянно озираются по сторонам, видимо, сами не поняв, как тут оказались.

Еще несколько миллиметров, пара градусов не в ту сторону – и эти «летчики» приземлились бы аккурат на нас с пациенткой. Убедившись, что каскадеры живы и не требуют нашей помощи, мы сели обратно в «Волгу» и поехали дальше в стационар. Но сон, конечно, как рукой сняло. Адреналина хватило до конца смены.

Но, увы, картины идеального братства за рулем и стетоскопом, которые я вам тут рисовал с Иваном и Серегой, со временем стали скорее исключением, чем правилом. Особенно это чувствуется в последние годы. Что-то неуловимо изменилось в воздухе на подстанциях, какая-то невидимая стена стала вырастать между кабиной водителя и медицинским салоном.

Нынешние водители все чаще держатся как-то особняком, словно их работа – это просто доставить «тело» медика из точки А в точку Б, а дальше – не их забота. Высадить за квартал до нужного адреса, особенно ночью, заставив фельдшера или врача совершать увлекательное путешествие по темным, не всегда дружелюбным дворам с медицинским ящиком наперевес – стало почти нормой. Идешь так, спотыкаясь в темноте, освещая путь фонариком телефона, и думаешь: «А ведь Иван бы фарами весь двор осветил…».

Про помощь с носилками и говорить не приходится. Раньше это было само собой разумеющимся, а теперь… В лучшем случае помогут с таким видом, будто делают величайшее одолжение вселенной, сопровождая процесс тяжкими вздохами. А то и вовсе откажутся: «Не моя работа». И стой ты один на пятом этаже с тяжеленным пациентом и носилками, изобретая чудеса эквилибристики и уговаривая перепуганных родственников помочь. А уж если ты задержался на вызове дольше часа – разбирая сложный случай, ожидая полицию или ту же психбригаду – можешь быть уверен: в машине никто особо и не волнуется. Водитель спокойно слушает музыку, дремлет или решает кроссворд, даже не пытаясь узнать по рации, жив ли ты там вообще.

А зима… Зима – это отдельная песня. Экономия бензина – святое дело! Поэтому включить печку, чтобы медики не превращались в ледышки после уличного вызова, или хотя бы прогреть машину ночью перед выездом – это для многих непозволительная роскошь. Сидишь, стуча зубами, в промерзшем салоне, который больше напоминает филиал Северного полюса, и думаешь о высоком – о спасении жизней, конечно.

Впрочем, справедливости ради, нельзя винить во всем только водителей. Иногда и мы, медики, хороши. Чего греха таить, встречаются среди нас коллеги, которые смотрят на водителя как на обслуживающий персонал, на человека «второго сорта». Разговаривают через губу, свысока, забывая, что от этого человека за рулем зачастую зависит не только скорость прибытия, но и безопасность всей бригады.

Вот так и получается, что некогда единый, слаженный механизм бригады скорой помощи начинает давать сбои. Командный дух испаряется, взаимовыручка становится редким артефактом, и бригада превращается… да неизвестно во что. Просто в людей, волею случая оказавшихся на одну смену в одной машине, каждый со своими проблемами и своим взглядом на общую, казалось бы, работу. И от этого, честно говоря, становится немного грустно.

Вот такие они, наши водители – где-то герои, где-то хулиганы, где-то просто мужики со своими причудами, но всегда – неотъемлемая и важная часть нашей непростой работы.

“Сирена и неизвестность за дверью”

Ночь окутывала город своим безмолвным покрывалом, лишь изредка нарушаемым воем сирен, разрезающих тишину. Каждый вызов скорой помощи – словно бросок монеты в колодец неизвестности. Никогда не знаешь наверняка, что ждет тебя за дверью, какая драма развернется перед глазами. Легкая простуда может обернуться трагедией, а тревожный звонок о серьезной травме – оказаться досадной мелочью.

В тот день, когда поступил вызов о ножевом ранении руки, я работал в паре со стажером из далекой Индии. Его глаза с интересом впитывали каждый момент этой непривычной для него реальности. Адреналин ударил в кровь, как только диспетчер передал адрес. Мы неслись по лестничным пролетам старой многоэтажки, наши шаги гулко отдавались в пустом подъезде. Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно. На пороге появилась юная девушка, хрупкая фигурка в свете тусклой лампочки. Ее тонкий пальчик безмолвно призывал к тишине.

– Скорую кто вызывал? – спросил я, стараясь сохранить спокойствие.

– Я, – прозвучал ее тихий ответ.

– И где ножевое ранение?

– Нет, я специально вызвала скорую на ножевое ранение, чтобы вы быстро приехали.

На мгновение воцарилось недоумение.

– Хорошо, – произнес я, стараясь скрыть нарастающее раздражение, – и что же случилось?

Девушка опустила взгляд и протянула руку. На ее пальце виднелась тонкая красная полоска.

– Меня кошка поцарапала.

Мы с индийским студентом обменялись красноречивыми взглядами. Он, с непоколебимым профессионализмом, обработал царапину перекисью водорода и йодом.

– А дальше вам придется объяснять все полиции, – строго сказал я. – Вы должны понимать, какую ответственность несете, делая такие вызовы. На ножевые ранения всегда выезжает полиция. Будьте готовы к штрафу за ложный вызов.

Совершенно иным был вызов, поступивший спустя несколько смен назад. Повод звучал сухо: «Травма руки». Но когда мы прибыли на место, увиденное повергло в шок. На полу маленького магазинчика алела лужа крови, а рядом с ней, бледная как полотно, сидела молодая женщина, отчаянно пытаясь перевязать окровавленную руку молодого человека обрывком ткани.

– Что случилось? – взволнованно спросил я.

– На нас напали грабители с ножом, – дрожащим голосом ответила девушка. – Они угрожали нам, а потом один набросился с ножом на моего парня. Он попытался вырвать нож, вот и…

Я быстро осмотрел глубокие раны на кисти парня. Кровь пульсировала, грозя обескровить его. Не теряя ни секунды, я обработал раны антисептиком, наложил давящую повязку, установил капельницу с физраствором и, бережно уложив пострадавшего на носилки, помчался в травматологическое отделение. Каждая секунда была на счету.

Сколько раз приходилось сталкиваться с подобной непредсказуемостью! Вызывают на «умирает», а приезжаешь – банальное повышение температуры или скачок давления. И наоборот, звонок с жалобой на легкое недомогание, головную боль, а за дверью – бездыханное тело. Спрашиваешь в отчаянии: «Почему не вызвали скорую раньше? Сколько драгоценного времени потеряно!» А в ответ слышишь робкое: «Мы не думали, что все так серьезно… Не хотели вас беспокоить». И в этой фразе – вся трагедия человеческого легкомыслия, способного привести к непоправимым последствиям.

Как мы выживали в "Бизонах" и "Рафиках"

Позвольте, сударь мой, окунуться в анналы памяти и поведать о тех железных конях и самодвижущихся экипажах, коим выпала честь служить под моим началом на поприще скорой медицинской помощи. О, славные были времена! Каретный двор наш, подобно хамелеону, менял свой облик несчетное число раз за годы моей службы, что протекала в славном граде Алма-Ате, раскинувшемся у самого подножия величественных гор Заилийского Алатау, чьи снежные шапки глядятся в лазурное небо, а изумрудные склоны летом дарят прохладу, а зимой – укрытие от степных ветров.

На заре моей карьеры балом правили три богатыря отечественного автопрома: УАЗ, прозванный метко «Бизоном» за свой жизнерадостный морковный окрас, юркий РАФ и степенная «Волга» ГАЗ-24.

Наш УАЗик, сей неутомимый проходимец, был воистину даром небес для мест труднодоступных, коими изобиловали предгорья, обнимающие город. Зимой в его чреве царило почти тропическое тепло, но вот лето… Лето превращало поездку в испытание духа и тела. Между тобой и водителем, словно огнедышащий дракон, располагался двигатель. Раскалялся он до такой степени, что вода в системе охлаждения начинала гневно бурлить, требуя постоянного долива. Сидя в салоне, ощущал себя адептом финской сауны – пот струился ручьями, а к этому термальному блаженству добавлялась вездесущая пыль, что коварно проникала внутрь и кружилась в воздухе веселым хороводом до самого конца поездки. Само же действо погружения в салон или извлечения из него, особенно для страждущих с травмами, дам на сносях или почтенных старцев, напоминало акробатический этюд с элементами эквилибристики. С иронией вспоминается случай: бравый молодой человек с сотрясением мозга бодро вскарабкался внутрь. Пока мы, чинно следуя по гладкому городскому асфальту, везли его в лечебницу, его бравада сменилась дурнотой, рвотой и, наконец, полным забвением. Видимо, УАЗ решил провести собственную, весьма нетривиальную диагностику. А одна девица, страдавшая почечной коликой, за время нашей тряской транспортировки, по прибытии в стационар, с облегчением избавилась от камней – такой вот невольный литотрипсический эффект нашего «Бизона».

Затем наступила эра РАФика – популярнейшей в те лета машины. Несколько лет я отдал служению на этом чуде техники. Ах, эта поездка в РАФе! Сущая симфония дребезжания и грохота. Огромная боковая дверь обладала собственным нравом и имела неприятную привычку самопроизвольно распахиваться на поворотах, даря пассажирам незапланированный обзор окрестностей. Наши водители, мастера на все руки, нашли поистине гениальное решение: привязывали дверную ручку резиновым жгутом, который, подобно невидимой руке, автоматически захлопывал дверь. Ирония судьбы: автоматика, рожденная из подручных средств! Задняя же дверь требовала для фиксации в открытом положении специального посоха – палки, которую предусмотрительно возили с собой. Легкий нрав РАФика играл с ним злую шутку зимой: на гололеде он то и дело норовил исполнить пируэт или беспомощно буксовал, требуя дружного толчка всей бригадой. Лето же приносило свои сюрпризы. В жару аккумулятор, размещенный прямо в салоне, начинал «закипать», щедро наполняя пространство едким, раздражающим глаза и горло, химическим амбре. Однако, справедливости ради, стоит отметить, что по уровню внутреннего комфорта РАФик все же превосходил аскетичный УАЗ.

Но истинным фаворитом тех лет для меня была «Волга» ГАЗ-24. Вот уж где душа отдыхала! Комфортная, с поразительной для седана проходимостью, зимой – теплая, летом – дарящая спасительную прохладу. Не машина – рай земной по меркам того времени! Обычно на ней располагались педиатрические бригады, но на нашей подстанции она служила и линейной. Пациентам в ней было уютно, тепло, и, что немаловажно, почти не трясло. Единственный, но существенный минус – при серьезных случаях оказывать помощь было крайне затруднительно. Поставить капельницу или провести реанимационные мероприятия в тесном пространстве седана – задача из разряда невыполнимых. Как с иронией напутствовал меня заведующий, распределяя на эту бригаду: «Главное запомни, Саша, это скорость! На этой машине ты долетишь до больницы быстрее любого РАФа или УАЗа». Подразумевалось, видимо, что скорость компенсирует невозможность полноценной помощи в пути. Памятен случай: ночной вызов к дедушке с болями в животе. Классика хронического панкреатита – опоясывающая боль, сухость во рту, тошнота. Решено везти в хирургию. Спускать на носилках – некому, соседи на зов не откликались. Дедушка, взбодренный уколом спазмолитика, решил спуститься сам. Кое-как добрались до машины, он сел на заднее сиденье. Я ждал бабушку, которая медленно ковыляла следом. Вдруг крик водителя: «Санек, деду плохо!» Заглядываю – судороги, да не простые, а фибрилляция желудочков! Обернувшись к почти подошедшей бабушке, спрашиваю про аспирин дома. «Есть!» – «Несите!» Пока она семенила обратно, я, недолго думая, совершил прекардиальный удар сидящему (!) дедушке. Он очнулся! Уложил его на носилки, нитроглицерин под язык, вызываю реанимацию на себя. Бабушка еще не вернулась с аспирином, а реанимобиль уже тут. Быстро снимаем ЭКГ прямо в моей крохотной «Волге» – острый инфаркт миокарда! Решили не перекладывать – и повезли его в кардиореанимацию на моей же «райской» машине, которая внезапно стала реанимобилем поневоле. Было у «Волги» и еще одно, весьма пикантное, преимущество: в ней было физически невозможно родить! Анатомия салона не позволяла беременным женщинам принять необходимое положение и тужиться. Это давало почти стопроцентную гарантию довезти роженицу до роддома. А еще – благословенное ограничение на сопровождающих. Лишь один мог втиснуться, а не двое-трое, как норовили влезть в просторный РАФик, превращая карету скорой помощи в маршрутное такси.

На смену РАФикам пришли высокие, статные «ГАЗели», открывшие новую эру транспорта 2000-х. Проходимые, удобные – в них можно было работать стоя! Настоящий прорыв. Правда, время и дороги брали свое: постепенно все начинало расшатываться, боковая дверь иногда капризничала, а люки на крыше в дождь нет-нет да и начинали меланхолично ронять капли на головы медиков, напоминая о бренности всего сущего.

Позже на дорогах появились юркие «китайцы» JAC и солидные реанимобили на базе «Мерседесов», но это уже совсем другая история, другие кони и другие кареты… А те, старые, со своими причудами и недостатками, навсегда остались в памяти, как верные, хоть и своенравные, боевые товарищи.

Искра жизни вопреки прогнозам

Говорят, когда человеку на роду написано жить, умереть ему будет непросто. Эта мысль неотступно следовала за мной тем знойным алматинским летом, когда поступил вызов, от которого веяло безысходностью. Рабочие какого-то предприятия, за бетонным забором, в густых, пыльных зарослях обнаружили женское тело. Жива ли, мертва ли – понять не могли.

Мы прибыли на место. У забора уже собралась небольшая толпа, воздух был густым от любопытства и тревожных перешептываний. Нас встретила взволнованная женщина, крепко державшая на поводке беспокойно скулившую собаку – именно она и сделала страшную находку. «Доктор, сюда!» – её голос срывался. – «Там девушка… молодая совсем, голая… в кустах лежит! Кажется, не дышит!»

Продираясь сквозь колючие, цепкие ветви, таща за собой объемистый бикс и сложенные носилки-«гамак», я следовал за ней вглубь диких зарослей. И там, в сплетении пыльной зелени, она лежала. Девушка лет двадцати пяти, совершенно нагая. Беглый осмотр не выявил видимых травм на бледной коже. Но зрачки были неестественно широки, лениво, почти незаметно реагируя на свет фонарика. Дыхание, однако, было ровным, хоть и поверхностным, а под моими пальцами на сонной артерии слабо, но упрямо бился пульс.