Сыновья Борея

– Тебя яко кличут-то, посол?

– Родий я! Воевода князя Александра! – откликнулся тот.

– А я Гедемин! Князь Миндовг говорил мне, отроку ещё, аще я есмь побочный сын князя Довмонта. Може и тако, да мне всё едино. А ты давай пей мёд-от с устатку, да закусывай, гость новгородской.

Выпили мёду, закусили. Гедемин, на правах хозяина, посчитал своей обязанностью ввести в курс событий местной жизни посланника Великого Новгорода:

– Мой благодетель, князь Миндовг, заменил мне отца, Родион, а егда я подрос, стал вьюношем, сделал меня старшим конюхом. Должность энта при дворе великого князя немалая. На мне всё обеспеченье дружинное, конское, висит, окромя оружья, – энтим занимается старший оруженосец князя. У него мастера ковального дела, деньги для закупа железа. А моё дело – уход за конями, овёс. Сам ведаешь, сена накосить, хоша бы на тыщу лошадок. Само собой – кожи, сёдла, ременная упряжь. Шорниками, конюхами, я заведую.

Помолчали, пригубили мёда:

– Внемли, брат Родион! – продолжил Гедемин, пожевав варёной конины. – Главно, чтобы кони были в ратном порядке! Вот я и стараюсь. Вон скоро сенокос, все мои конюхи пойдут траву косить. Месяц энтот мы, литвины, прозываем травостоем, а соседи полочане, – изоком. Да в разных местах по-своему сенокосный месяц прозывают….

– А князь мой, – без всякого перехода продолжил конюх, – в дни энти, тяжкие, на перепутье оказался. Егда набег мунгальской конницы Мункэ-хана отразил, разгромил ордынцев, ему многие литовские князья помогали. Да и яко не помогать, аще почти вся сила дружинная, ратная, в руках князя Миндовга была. Тому прошли немалые годы, я тово не зрел по-малолетству. А вот посля, многие князья от яво отвернулись, понеже Миндовг великим князем содеялся, всю власть в свои руки взял. Князья Довмонт, Тройнат, с семьями и роднёй, да и другие тож, позавидовали ему, нож за пазухой тайно держут, а веру Православну сменили на католическу, назло Миндовгу. Мой князь тоже ведь поначалу Православну, византийску, веру принял.

– А посля што? – монотонно рассказывал старший конюх. – Худо стало! Папские монахи припёрлись, тевтонцы понаехали. Моему князю веру пришлось сменить, ибо поляки, тевтонцы, да и князь галицкой Даниил на нево войной пошли. Дабы не быть побитому, да власть великого князя в Литве укрепить, пришлось моему благодетелю овцой католической прикинуться. Золотой короной тогда папа Иннокентий моего князя наградил за то, и тевтонцам с поляками на нево кидаться запретил. Теперя Миндовг есмь король всех литовских земель. Да лутче бы он энту корону не брал и в католики не крестился, потому что ещё больше завистников, врагов себе нажил. Оне теперя зубами-то скрежещут, да заговоры плетут. В Вильне, в Минске, в Несвиже, яко шершни, гнёзда поганые свои свили….

Родию, может от мёда, а может от спокойной, размеренной, журчащей, словно тихий лесной родник, речи парня, стало как-то тепло, умиротворённо. Не мог знать, не мог предвидеть наперёд посланник князя Александра, что именно род этого юноши через два десятилетия будет заправлять и распоряжаться всем Западом русской равнины, а то бы другими глазами смотрел на мальчишку. Это он, язычник Гедемин, жестоко отомстит убийце своего благодетеля Миндовга князю Тройнату. А ещё за убийство старшего сына Войшелка, двух младших сыновей Миндовга и его племянника поплатятся от руки Гедемина литовский князь Довмонт и князь Андрей, сын Даниила Галицкого. Это его внук, тоже Гедемин, расширит территорию Литовской Руси от Балтики до Чёрного моря, захватит Волынь, Киев и другие города вплоть до Курска и Калуги. И это он, Гедемин младший, станет родоначальником династии Гедеминовичей.

А сейчас старший конюх Миндовга, заботливо налив ещё мёду в кружки, задал, вдруг, высокому гостю из Великого Новгорода совсем неожиданный вопрос:

– У тебя семья-то есть, Родион?

Родий, очнувшись от своих дум, ответил:

– А? Да, Гедемин! Семья есть, сын десяти лет от роду.

– Один сын и всё? – удивился конюх.

– Ещё три дочки есть!

– А я вот ещё не женат! Дел много, недосуг всё, за девками ведь ухажи надобны, а где досуг-то возьмёшь, хоша по моим летам, тако пора бы. Ну, да отец не настаивает.

– А ты, Гедемин, яку веру исповедуешь? – поинтересовался Родий.

– Едино токмо древнюю веру отцов и дедов наших блюду, посол! – убеждённо заявил парень. – В силу великова Перкунаса уповаю, к Велесу доверие имею, штоб кони наши в бережении сохранялись, Сварожичу жертву приношу, Макоши, богине земли и воды поклоны бью. Ладно, Родион! Пойду до князя, а ты давай, отдыхай. Вон топчан-от!

Конюх вышел, притворив дверь. Родий встал, задумчиво прошёлся по шорной. Земляной пол скрадывал шаги. Не снимая сапог, улёгся на топчан, закинув руки за голову и устремив взгляд вверх. Крыша из мощных брёвен тёмным шатром уходила вверх. Усталость, после целого дня езды в седле, навалилась на посланника, и он не заметил, как уснул.

Неизвестно сколько удалось поспать Родию, только приснилось ему, будто стоит он в поле, а к нему через ромашковый луг от реки бежит, раскинув руки в стороны, его малолетний сын Ванятка. С налёта кидается Родию на грудь, крепко обхватывает за шею. Что-то бормочет отцу в ухо, показывает рукой в сторону реки, а оттуда летит на них большой чёрный ворон и злобно сверлит отца с сыном своими круглыми красными глазищами. То лихо на землю прадедов и отцов летит….

Родий очнулся, качнул головой, стряхивая сон. Свеча по-прежнему горела на столе. Возле топчана стоял некто в чёрном паллии, голову его прикрывал капюшон. Руки этот некто скрестил на груди, а из низко опущенного капюшона выглядывал только кончик носа и кусок бороды, а ещё из темноты капюшона поблескивали глаза, в упор разглядывавшие посланника Великого Новгорода. Внезапно фигура в чёрном прервала тишину, заговорила густым басом:

– Поспал малость, витязь! Очень хорошо! Ну, поднимайся, да сказывай без утайки зачем, от кого прибыл, сюды? Я есмь король Миндовг.

Конюх Гедемин поставил на стол ещё одну зажжённую свечу и тихо вышел, плотно притворив дверь. Король же, по-хозяйски присев на лавку, властным жестом указал поднявшемуся Родию на место по другую сторону стола.

Откинув капюшон паллия, Миндовг уставился на Родия, в седой шевелюре его блеснул массивный золотой обруч. Взгляд литовского владыки был колючим, проницающим, будто король хотел этим взглядом проткнуть и вывернуть посланника наизнанку.

–– Сказывай, зачем приехал? – повторил Миндовг. – Чужих ушей здесь нет.

Посланник с достоинством выпрямился, коротко представился:

–– Я посол Господина Великого Новгорода, король! Наречён Родием. Я есмь воевода князя, Александра Ярославича Невского!

–– Хм, – перебил король. – Нам ведомо, что у князя Александра, воеводами в дружине его, есмь Пётр Мандрыка и Пётр Бота, ратоборствовать с ними мне приходилось, а про тебя, парень, мы не слыхивали. Чем докажешь?

Родий подал Миндовгу великокняжескую куну с личной печатью князя Александра.

Король небрежно посмотрел на печать.

– Добро! Энто може и к лучшему, что о тебе никто у нас не ведает, – обронил король. – Говори, с чем послал тебя князь Александр!

– Мой князь, Александр Ярославич, послал меня с предложением ратного союза противу крестоносцев, король! – выложил напрямик Родий, наплевав на дипломатическую осторожность. – Тевтонцы зашли на земли Пскова и за два года тайно возвели укреплённый замок Армцвальд в верховьях реки Великой. Кстати помощь им всяко, – энто и люди, и кони, зело оказал твой же вассал, князь Тройнат, ограбив заодно ближние псковские сёла. Мой князь решил осадить сей замок, чинить тевтонцам разоренье и убыток, понеже строенье энто на псковской земле, что терпеть нам несносно. А посему, король, князь Александр просит наплевать на наши распри в прошлые времена, да поддержать полки новгородски ратно твоею дружиною, союза с тобой ищет.

Миндовг молчал, продолжая сверлить посланника своими глубоко посаженными глазами, которые от пламени свечей как-то колюче посверкивали под нависшим тяжёлым лбом. Наконец заговорил:

–– Вам что тамо, в Нове-граде, невдомёк? Я же теперя католик и немцам получается союзен, хоша договора письменного с ними у меня нету. Ведай посол: у меня здесь папских шпионов полно, каждый мой шаг тевтонцам ведом, а вы меня на свою сторону переманиваете.

Миндовг дважды хлопнул ладонями, и в дверях возник конюх.

– Слыхал, Гедемин! Князь новгородский Александр меня противу немцев кличет. Останься здесь!

– Мы ведаем, король, – заторопился Родий, – что в твоих землях много православного народу проживает. И народ твой измучен грабежами и поборами тевтонцев, да и сам ты ране крестился в Православной вере. Чего ж терпишь засилье крестоносцев?

Миндовг задумался, да и было отчего:

В своей бурной жизни он и так уже достаточно нагрешил. Это по его приказу были убиты два родных брата в борьбе за власть. Но с другой стороны, став единовластным хозяином боевой дружины и заняв княжеский стол в Новогрудке, он сумел отбить нападение монгольских полководцев Мункэ-хана. А, кроме того, он объединил в едином княжестве литовские племена ятвягов, жмуди и остатки пруссов.

Но, приняв крещение, сначала как православный, он, под давлением сложившихся обстоятельств, переменил византийскую веру на католическую. А это грех немалый. Тогда объединённые войска венгров, поляков и тевтонцев, да ещё и дружины Даниила Галицкого грозили раздавить Литву. К тому же принял из рук папы Иннокентия королевскую корону.

Опять же как посмотреть, так было нужно для создания и укрепления государственности, иначе литовцы стали бы рабами у тевтонских господ, хотя они и так уже ими были. Теперь вот новое испытание. Союзники нужны, хоть бы и против тех же тевтонцев, потому как орден, – это сила, и сила мощная. Но как бы ошибки не совершить при выборе союзника? Полоцкие князья слабы, а в Новгороде грызня идёт между западниками «молодшими» и «лутчими», приверженцами князя Александра, который взял себе в союзники Орду. Теперь вот Александр его, Миндовга, в союзники сватает. А как узнать, – кто этот посланник? Может он от «молодших», а прикидывается воеводой князя Александра. Времена наступили такие, что не знаешь на кого положиться, с какого боку удара ждать. Никому довериться нельзя. Все масляно улыбаются, а сами нож за пазухой держат. Думать надо, взвешивать….

– А не боится твой князь, – медленно заговорил Миндовг, – удара в спину от латгаллов, чухонцев и датчан со шведами, когда его полки увязнут в ратоборстве с тевтонами?

– Нет, не боится, король! – быстро ответил посланник.

– Хм, сам-то, – прощупывал король, – яко относишься к немцам?

– У рыцарей, – осторожно заметил Родий, – много наёмников, кнехтов, аще сбежались под крыло крестоносцев со всех земель франкских. Им, жаждущим денег и чужова добра, лишь бы пограбить неважно кого, а папа Иннокентий толкает энтих татей на наши земли, якобы, мы есмь еретики, Христа, видишь ли, не тако славим, вразумлять нас надобно. А народ наш испокон веку приобык к жертвенности и идёт на любые лишенья, но родные земли свои, веру Православну, византийску, не отдаст на поруганье никому.

– Раскололся ваш народ надвое, посол, яко чурка берёзовая! – возразил король. – Многие ваши люди на ордынцев обижены за грабежи их, и тевтонцы им любы. У меня ведь уши, Родион, и в Твери, и во Владимире, и в Нове-граде имеются.

– Ордынцы нашу, византийску веру, не притесняют, король, – поспешил заверить литовца Родий, – а тевтонцы силой оружья желают навязать нам католическу веру, да ведь и литовцев, народ твой, замордовали, нам сие тож ведомо.

– Да кто тебя самово-то ведает!? – подозрительно заговорил король. – Може, ты от лица «лутчих» предо мной тут распинаешься, а сам из «молодших», от «золотых поясов»? Може, наврал ты мне тута с три короба, а я должон верить тебе? Чем докажешь честь свою?

– Времена, король, – Родий прямо посмотрел в глаза Миндовгу, – наступили и впрямь тяжкие, токмо аще никому не верить, тако и жить незачем. Оружьем своим древним клянусь, што сказал тебе едино токмо правду!

Король посмотрел на меч посланника, синий камень в перекрестье рукояти, как-то странно подмигнул литовскому владыке и тот, вдруг, решился:

– Внемли слову моему, посланник! – заговорил литовец. – Ратной силой, воевода, помогать князю Александру мне неможно, связан я договором с тевтонцами, а вот препоны, – Миндовг в упор посмотрел на Родия, – чинить ему, князю твоему, я не буду. Пусть заходит на земли мои, громит тевтонцев, чинит им разоренье и убыток. Сделаю я вид, что знать ничего не знаю, ведать не ведаю, занят, мол, был другими делами. Когда, поведай мне, посол, князь Александр начнёт ратоборство с немцами?

Родий покрылся испариной, момент в разговоре наступил роковой. Сказать точное время нападения на противника – это подвергнуть дружину князя Александра огромному риску. И всё же посланник решился:

– На Перунов день! – был ответ Родия.

– Добро, Родион! Я к энтому дню, якобы, не ведая ни о чём, уеду на охоту к Мазовецким болотам, в леса тамошни. Кабанов тамо полно, да на волков облаву надо содеять, так что половину дружины с собой заберу. Места энти далёкие, ажник возле польских земель. Папские шпионы своими лживыми зенками узрят, яко я с шумом уеду с людьми своими из Новогрудки к болотам тем. Внял, парень?

Родий прижал ладонь правой руки к сердцу, сказав:

– Я всё в точности передам князю Александру Ярославичу!

Миндовг согласно кивнул головой, и, вдруг, поинтересовался:

– Я вот всё не могу внять, воевода? Ты посланник, человек высокова званья, почитай рука князя Александра, а прибыл ко мне без свиты, без охранной полусотни – это принижает твою миссию. Ты, яко заговорщик, прибыл тихо, незаметно, – то уже подозрительно, да ведь и опасно, понеже дороги стерегут тати, лихие люди. Те же тевтонцы могут повстречаться, что тогда? Яко один ты с ними ратоборствовать будешь? Ведь накинутся на тебя, яко волки!

Родий снисходительно усмехнулся, погладил ножны своего меча, ответил как-то беспечно:

– Будь в надёже, король! Мой меч меня ни разу не подвёл. Гляди сам!

Родий выдвинул из ножен лезвие меча всего на одну четверть его длины. Шорная мгновенно наполнилась каким-то лунным светом. Миндовг откинул голову, а Гедемин наоборот дёрнулся вперёд. Когда Родий задвинул меч обратно, в комнате стало даже как-то темно, хотя обе свечи горели полным пламенем.

– Стоит токмо обнажить мне его, – продолжил посланник, – и мои недоброжелатели с большой дороги, что сдуру вздумали покуситься на естество моё, завладеть конём и имуществом моим, тута же ослепнут и с воем разбегутся, в разны стороны, теряя портки свои и шапки, и оружье своё. А свита, да охрана – энто для меня токмо лишняя обуза. Корми их, да фураж для коней, да ночлег, да на кой мне вся энта канитель и забота. Я порученья князя мово завсегда исполняю в одиночку.

– Ладно, рыцарь! – Миндовг постарался не подать вида, что был весьма удивлён, если не ошарашен. – Коли уж ты такой неуязвимый, я спокоен за тебя. А поведай ка мне, – Миндовг сузил глаза, – тута, недалече от города, возле дороги, нашли вчера пятерых зарубленных – случаем не твоя работа? Ну, да мне наплевать, токмо один из покойников оказался кнехтом рыцаря Ульриха фон Штодэ, а барон будет искать, кто прикончил ево наймита. Его кнехты теперя все дороги из Новогрудки обшарят. Гляди не попадись, не то и меч твой тебе не подмога.

Миндовг немного помолчал и высказал вполне ожидаемое Родием напутствие:

– Ты вот что, рыцарь! У меня здесь в Новогрудке, да и в Вильно, и в Несвиже, я уже тебе об энтом говорил, много папских соглядатаев и лучше для нас обоих, и для дела важного, ежли ты так же незаметно, как прибыл, скроешься отсюда. Гедемин снабдит тебя и твоево коня едой в дорогу, да под утро и проводит за ворота города окольной дорогой. Вот возьми мою охранную куну, да паллий свой спрячь в дорожну суму. Эй, Гедемин!

– Слушаю, отец! – с готовностью отозвался сзади конюх.

– Дай нашему гостю плащ крестоносца! В нем его никто не задержит, и пытать куда, да зачем едет, не осмелится. Ты, воевода, по-германски разумеешь?

– Разумею и говорю, король! Юлла-варяг, воевода князя нашего, меня ещё отроком обучал германскому языку.

– А что, викинг сей, живой ещё?

– А чего ему подеетси? Старый конешно, но крепок ещё и телом, и духом.

Король со скамьи поднялся, сказал на прощание:

– Ну, гляди, парень! Будь осторожен, времена лихие. Передай мой поклон князю Александру, и да хранит тебя Господь….

Глава 4. ЗАМОК АРМЦВАЛЬД

В предутренних сумерках Гедемин, провожая Родия, напутствовал:

– Вот по той дорожке, хоша она и замуравлена, езжай Родион и будь в спокое. Поприща чрез два попадётся тебе дорога, аще по ней наши крестьяне жито возят на продажу. Дорога лесная, глухая, про неё мало кто ведает. То дорожка на Полоцк будет, полдня проедешь, а тамо и на север повернёшь, в свои края, до Изборска.

Погладив коня по холке, Гедемин добавил:

– Паллий германский не выкидывай, он тебе ишо нужон будет опосля. Перкунас тебе в помочь! Езжай, брат!

Отдохнувший и накормленный овсом, конь бодро понёс Родия на юго-восток. По левую руку, на востоке, ширилась зелёная полоса рассвета. Где-то на дереве протяжно каркнула ворона, ей откликнулась другая. Вскоре Родий выбрался на проезжий шлях, ведущий в сторону Полоцка, и конь без понукания поскакал галопом.

Через день, Родий, переночевав в попутной деревеньке, резко свернул на север, в направлении псковских земель. Места эти Родию уже были знакомы, и в Полоцк ему заезжать было совсем ни к чему. А вот разведать где этот тевтонский замок и подходы к нему, Родий посчитал для себя крайне необходимым.

Перебравшись через реку Полочу, и, заночевав в этот раз в лесу, Родий, через день, уже ехал по псковской земле. Здесь местность опять стала болотистой и, виляющая в разные стороны, дорога была местами залита грязной жижей. Речка Великая брала своё начало из здешних болот, и на следующее утро Родий, переночевав в жидком березняке, ехал уже вдоль хиленького ручья, который после победья превратился в добрую протоку, да и леса здесь уже пошли хвойные, сосновые боры с елями. Где-то в этих, малонаселённых краях должен был располагаться форпост тевтонцев. Только утром следующего дня, в большом лесном массиве, Родий обнаружил, наконец, замок.

Все замки раннего средневековья строились довольно просто: сначала возводилась башня-донжон, по большей части из дикого камня, а к ней пристраивался одно или двухэтажное здание, где проживал барон с семейством и челядью. К башне же, которая являлась доминантой замка, пристраивались стены периметра, окружавшие обширный двор с конюшнями, казармами, погребами и другими службами. В зависимости от материального состояния хозяина, замок мог быть внушительным или крошечным, но уж обязательно имел оборонное значение.

Замок Армцвальд, который обнаружил Родий, был сооружён наспех, тевтонцы явно торопились, но сразу было видно, что строили его не для хозяйственной деятельности. Из подлеска, где остановился Родий, видна была только башня и часть крыши дома с квадратной трубой. Из неё валил дым, видно что-то там варили. Башня из камня пятнадцати саженей (32 м.) в высоту, невысокая, но внушительная. Обычных стен, окружающих замок, тевтонцы возвести ещё не успели, но трёхсаженный забор-периметр (6,5 м.) из вертикально вкопанных брёвен охватывал большую территорию. Рва с водой из рядом протекавшей реки, что должен окружать всю эту городьбу, видимо, тоже выкопать не успели, хотя кое-какие земляные работы были всё-таки начаты.

Родий медленно, стараясь быть незамеченным, сделал полукруг по подлеску. Деревянные башенки для лучников возвышались над забором, их Родий насчитал с десяток, кроме тех, что располагались по бокам мощных, окованных железными полосами, двустворчатых ворот. Новгородский воевода понял, что такой периметр требовал не менее тысячи защитников, а то и более. Значит, подумал Родий, внутри должна быть казарма, амбары с продовольствием и фуражом, конюшня и другие службы, а, кроме того, должны быть подземелье и переходы. Лес вокруг замка был вырублен на расстояние до пятидесяти сажен (120 м.). Окружающее замок поле с густо торчащими пнями, заросшими травой, являлось естественным препятствием для нападающих, а, с наверняка разбросанными вокруг триболами, то и вовсе непроходимым.

– Ты чего тут высматриваешь, рыцарь? – раздался по-немецки неожиданный голос. Из ближних кустов вышли два пехотинца с копьями наперевес.

Родий, не растерявшись, ответил:

– Да вот еду в Псков по поручению короля Миндовга!

Кнехты недоверчиво покосились на белый плащ с красными крестами на спине и груди Родия. Один из них уже более дружелюбно заметил:

– Почему-то язык у тебя не похож на наш. Ты откуда родом?

– Из Бергена! – был короткий ответ.

– А-а-а, тогда понятно! Почему тут торчишь? Заходил бы!

– Да вот размышляю, друзья мои: то ли дальше ехать, то ли в гости к барону Ульриху напроситься. Дело у меня, ребята, срочное, королевское. Спешить надо, да конь вот голодный, покормить бы надо.

Кнехты, при упоминании имени хозяина замка, совсем успокоились, добродушно сказав:

– Ну, думай, да решай, а мы пошли с обходом. Пока, рыцарь!

*****

В большом мрачном зале первого этажа баронского дома, за грубым столом из пяти массивных широких плах, сидели два, немолодых уже, человека. Один, тощий и высокий с острым костистым лицом, барон Ульрих фон Штодэ принимал гостя, монаха, брата Лиона, представителя папы Иннокентия IV, такого же тощего, как и он сам, только ростом тот был меньше, да одет в чёрную сутану с тонзурой на голове.

Сидениями им служили обычные берёзовые чурбаки, накрытые медвежьими шкурами. Четыре узких окна пропускали в зал мало света, а потому по бокам входа в мрачное помещение горели два факела, дым от которых плавно уходил в окна без стёкол. На голых стенах из дикого пластинчатого камня, кроме различного оружия на двух потёртых временем персидских коврах, ничего лишнего не было.

На стене, за спинами хозяина и его гостя, висело большое распятье. Суровую обстановку зала не оживлял ковер или хотя бы вязаная рогожка на земляном, плотно утоптанном полу, что прямо указывало на отсутствие женщин в замке. Цитадель явно была наводнена только вооружёнными мужчинами. Да оно и понятно: какие тут могут быть женщины, коли, военные действия в этих местах, велись уже полсотни лет, то, затухая, то, разгораясь вновь, словно та печь у захудалого истопника, которому то дров не хватает, то расторопности, а то, может, и ума.

На столе, в деревянном блюде масляно отсвечивали коричневыми боками с пяток жареных кур, а в ивовой плетёнке чернела коврига чёрствого хлеба, больше похожая на речной голыш. Несколько объёмистых глиняных баклаг с пивом, да серебряный кувшин с вином дополняли нищую обстановку баронского стола. Пожалуй, только несколько расписных глиняных кружек оживляли этот сиротский стол. Хозяин, барон Ульрих, кисло поглядывая, на такую спартанскую еду извиняюще обращался к гостю:

– Ты уж прости, брат Лион, за скудную пищу, но мои оболтусы к обеду зажарят доброго кабана, тогда уж и разговеемся. В этих лесах диких свиней полно, а хлеб и другой провиант мне привозят из Вильно и даже кое-что из Кёнигсберга.

Тот, кого назвали Лионом, поправив монашескую сутану, успокоил хозяина:

– Не надо извинений, брат Ульрих. Что я не понимаю? Господь учит нас грешных воздержанию в пище и не только, а папа призывает нас, слуг Христовых, нести слово Божье заблудшим и погрязшим в ереси и язычестве, ибо сказано: «кто вникнет, тот возвысится и спасётся…». Правда сейчас не пост, а потому не грех и разговеться поросёнком. Ты лучше расскажи, брат, как складываются твои отношения с местным населением, с этими еретиками славянами?

Барон бросил свой нож, которым собирался зацепить из плетёнки одного из печёных куренков, на стол, и с раздражением высказался:

– А никак, брат Лион! Эти варвары понимают только один язык, – меча и кнута! Если бы не князь Александр, что сидит в Новгороде, на силу которого уповают эти еретики, я быстро принудил бы местных еретиков к покорности, и привёл бы в лоно истинной церкви….

Монаху нравилась спартанская обстановка в замке. Никаких излишеств, всё подчинено военной службе и солдатам здесь развлекаться негде и не с кем. Его, Лиона Мунца, направил сюда орден лдя работы с гарнизоном и местным населением. В сопровождении трёх солдат он приехал сюда накануне, поздно вечером и, кроме барона, ни с кем ещё не был знаком, а должность капеллана в гарнизоне обязывала знать всех. Разговор двух высоких персон в замке прервал один из стражников с воротной башни, без церемоний вошедший в зал:

– Барон! Прошу прощения, что прервал вашу трапезу, но у ворот остановился конный рыцарь. Он крестоносец и просит разрешения войти в замок.

– Кто таков? – грозно нахмурил брови хозяин.