Ювенилия Дюбуа

Настоящий «Я» чувствует тотальную нейтральность. Я могу говорить, что мне нравится тот или иной сорт вина. Цвет. Запах. Форма женского тела или конкретная форма общения. Тысяча оценочных моментов, где я постоянно делаю выбор, – всего лишь притворство, которое каждый раз с надрывом выдавливается из меня. Какая-то внутренняя часть меня действительно боится принимать правду, поэтому изо дня в день я ищу любимую музыку, писателей, знакомых. Постоянно пытаюсь найти новые блюда, которые стали бы моими любимыми. Я слушаю много шуток, чтобы какая-то рассмешила до панической атаки. Я живу человеком, но моё сознание, мой храм, в котором я молюсь (пока никто не видит), постоянно молчаливо напоминает мне, кто я есть. Мой главный порок в этой жизни не допинги, не телесное помешательство, не десять заповедей бога, которые я могу нарушить или уже нарушал. И даже не мои, порою, очень страшные мысли, которые бывают преступны и аморальны. Мой главный порок – безразличие к предоставленному дару.

Кто-то из вас обязательно узрит в заключении фальшь или элементарные зачатки усталости вперемешку с депрессивными эпизодами. Кто-то же начнёт ссылаться на мой юный возраст и что я просто драматизирую. Конечно, если приставить к моей голове пистолет, я буду дрожать, бояться. Возможно, я даже вспомню молитву и начну рьяно нашептывать её. А если заболею чем-то смертельным, то буду до самого конца сожалеть о потере материального. Дайте мне мешок денег, и я на ваших глазах обрадуюсь, потому как откроются возможности. Или, скажем, если мои родные проживут до ста лет, я точно буду благодарить, как и многие из вас, судьбу за её доброту. Но что же во всём этом будет внутри меня? Почему зародыш останется без впечатления? Почему его беспристрастие расстроит, когда я взгляну на его лицо в кромешной тьме?

Я очень хочу, чтобы скептический зритель оказался прав. Я хочу проснуться в один из обычных дней и понять, что люблю эту жизнь; что я хочу искренне смеяться. Искренне желать продвижения по службе. Искренне мечтать о бессмертии для всех достойных людей. Искренне… Быть. Возможно, так оно и будет. И я забуду о себе вот таком, какой я сейчас. Тот человек уйдёт, оставив тело моё и дух в радости и покое. Всё это покажет время, но сейчас я искренне улыбаюсь только тому, что жизнь не длится вечно.

Сейчас я иду по самым людным улицам и ухмыляюсь. Да. Ироничная лёгкая улыбочка, никто и не заметит. Все эти попытки объяснить себя смешны. Но почему? Может, виною тому исключительное сосредоточение на темах, которые кажутся чем-то выходящими за норму поведения, но разве сама норма не говорит о коллективном безумии? Каждый раз я буду заходить в тупик, ведь каждая дорога только и ведёт к этому самому тупику. Что же остаётся? Что я получил, проделав такой долгий путь в надежде объясниться? Целая череда предложений – одна лишь маленькая неуклюжая попытка, но что я получил?! Я спрашиваю. Сказать «облегчение» – значит соврать. Лишний раз напомнить себе «кто ты?» – уже ближе к условной правде. Моя бесконечность. Мой век. Моё истерзанное тело. Моя душа. Кто во всей этой нескладной истории «вы» и эти постыдные воспоминания? Можно без преувеличения сказать, я набрался наглости сделать вас соучастниками.

Я хотел; я желал, чтобы вы вскрыли собственный замок, посмотрев на себя теми самыми незаспанными глазами, которые поначалу ужаснулись собственному отражению и только со временем научились бы чуть более снисходительно относиться к естественному уродству. Не пытайтесь сказать мне, будто вы не такие. Опыт познания реальности – тот самый аргумент, позволяющий мне со всей наглостью тянуть вас за собой. Простите, но вы люди. А даже те единицы, которые умудрились не запятнать себя поисками, вы ещё страшнее нас, вечно неспокойно ищущих ответы. Статуи, которых выковал «неизвестный» для декора богатых господ.

Грязный асфальт под ногами. Сотни и тысячи оттенков разной ткани. Формы обуви отличаются. Причёски. Шапки. Кепки. Разные походки. Где-то идут парами. Где-то толпой, что и не сосчитать… Да. И шум. Постоянные комбинации. В голову влетают звуки деревянного соловья. Отдельные слова с обсуждениями. Проблемы. Новинки моды. Пятничные планы. Смешки. Нескрываемая агрессия. Вопросы. Поворот направо приносит долгий светофор. Мы ждём, когда же можно будет перейти в другую параллель. Девушка на другой стороне будто бы с интересом посмотрела в мою сторону, но затем пропала. Толпа съедает её. Мы все идём. Глазами ищу лицо, но тщетно. Кофе по скидке после четырех дня или вечера? Гнилостный запах у люков. Калеки попрошайничают на узком проходе, с хитрецой посматривая прямо в глаза. Задумчивые листья скользят по ветру, попадая прямо в объектив. И каждый здесь чувствует себя особенным. Да. Это правда, но это ложь. Не сложно вот так сорваться с урбанистической мантры.

Редкие деревья. Они успели покрыться той самой безжизненной коркой для сна. Падающие люди где-то рядом, от переизбытка внутренних страданий. Счастливые дети. Школьники. Влюблённые подростки, которые пока сами стесняются первых чувств после жаркого и беззаботного лета. Деловые маленькие собачки. Постоянная рекламная пауза, что вызывает мигрень, а у некоторых и душевную эпилепсию. Допустим, меня… Осталось только вспомнить, кто этот «меня». Безразличие вокруг съедает. Но если и есть кому-то дело, то это тоже своего рода перекус. Пищевая цепочка, как любое другое понятие, всегда пронизывает насквозь аспекты существования. Вот да, ещё одна тема, на которой можно сфокусироваться.

Допустим, еда. Как уже было сказано выше, мы её употребляем. Она нас употребляет. Пища бывает для ума, для настроения и с пылу, с жару. Еда – основа. По такой логике и космос ведь чем-то питается, правильно? Скорее всего, энергией (ведь именно её дарит еда), а раз так, то любой наш приём пищи – это кормление космоса. Как вам такое? Замкнутая цепочка, образующая монументальную идею об одержимости высших физических (и выходящих за грани понимания) сил накормить всех вусмерть. И ведь каждый считает себя главным. А вот ещё. Забавно так. Девочка идёт с мамой и пытается ударить родителя маленькими кулачками, приговаривая: «Ну купи, купи, купи!» Меня умиляет это не только с точки зрения наивности, но и с точки искренности настоящей трагедии, сравнимой с потерей чего-то действительно дорогого. Приоритеты меняются. Последний штрих: молодая мама игнорирует ребёнка, пытаясь внутренне собраться в другую структурную идею. Делегирование в пустоту. Ребёнок должен превратиться в уроборос.

Я понимаю, последние строчки не должны были быть такими размазанными и «ни о чём». Простите. Честное слово. Хотелось бы закончить на действительно сильной ноте, словно я смог сделать какие-то выводы. Или, допустим, мне что-то открылось такое (даже пусть и почти неуловимое), что смогло бы изменить меня и вас; где прожитые годы стали бы тем самым опытом, который принёс пользу и дал будущему хороший запал. Но, увы, записывая свои последние бесцельные шатания по чужому городу, я не хочу врать. А все эти несвязанные предложения – всего лишь попытка не расплакаться за себя и за всех вас. Таких же ранимых, как и я. Таких же потерянных. Заблудших. Непонимающих ровным счётом ничего. Теряющих каждый день по чуть-чуть себя. Медленно гаснущих под натиском и замешанных событиями, где, казалось бы, уже ничего нельзя исправить, но мы всё пробуем и пробуем обмануться и поверить в новую сказку.

Эпилог

Дневник

3 декабря

Последняя точка была поставлена. Когда? Мой нежный свет (ведь грубой тенью я представляюсь сейчас) замирает на вполне трогательной и невинной ноте. Описывая отдельные фрагменты взросления, я как бы по-настоящему снова проживал их. Несмотря на частую скверность собственных действий, моё нынешнее отражение испытало радость, окунаясь в ум того мальчика, который любил драматизировать. Того самого мальчика, который придумывал себе судьбу, затем создав пародию на её исполнение и свято поверив, что всё это имеет вес. Того самого мальчика, который изображал из себя безнадёжную жертву, втайне мечтая о чуде. «О боже, услышь меня и сделай всё наоборот, чтобы я уверовал!»

До сих пор не могу понять, что же я чувствую после крика? Публично открывать мысли того, кем я был, сейчас кажется странным. Сложно сказать, насколько в действительности я был правдив в деталях. Может, их и вовсе не было. Нужно немного отдохнуть и подумать об этом.

П.С.: до сих пор не могу поверить, что двенадцать лет пролетели настолько незаметно.

10 декабря

У взрослого человека есть много преимуществ перед молодостью. К таким, в первую очередь, можно отнести жизненный опыт, включающий в себя два аспекта. Атрофированный максимализм и нехватка здоровья, чтобы предаваться блаженному разрушению (хватает и биологического). Также можно добавить самостоятельность, способную расставить всех на свои места.

Богатые и подмазанные занимают нагретые должности. Бедность и праздность получают своих бедных, но пугающе весёлых слуг. Средний класс биологических машин так и останется средним классом со своими плюс-минус да ценностями семейного очага. Художники же (сейчас я говорю про настоящих деятелей, а не тех, кто стремится поглощать коктейль «Голливуд-парк») получают свою порцию страданий, благодаря чему их жизненный запас достаточно быстро заканчивается, оставляя на редкую старость безумие и голод. Есть ещё те лица, которые умудряются найти баланс между своими стремлениями и возможностями, но случайных критериев так много, что потуги к таковой жизни всё равно приравниваются к рулетке. Благо, иногда эта рулетка бывает благосклонной.

Лично я не смог к своим годам добиться желаемого, но никто не говорит о моём смирении. Нет. Пока я не уронил свою мечту в грязную лужу, как бросают сигаретный бычок мимо урны, делая вид, словно так и должно быть. Хамство и свинство. А ещё: слабохарактерность, когда ты осознаёшь свой мелкий проступок с благостной мыслью, что никто не видел.

Прошла неделя с последней записи. Я обещал себе подумать над написанным, и, честно говоря, процесс анализа в заданной плоскости за отведённые дни привёл меня лишь в тупик. Одним из оправданий своих странностей и ошибок могла бы послужить фраза: «Всё это сделало меня тем, кто я есть сейчас», но мы ведь прекрасно понимаем, что работает она исключительно в тех случаях, когда n-ый субъект что-то по итогу из себя представляет, либо если речь строится в негативно-показательном ключе. В моём же случае весь предыдущий опыт не сформировал из меня ни художника, ни полноценную ячейку общества, которая могла бы похвастаться локальными достижениями. У меня нет ничего, чем я мог бы гордиться. Есть только ощущение, что я немного не понял правил игры, оставшись в промежуточной невесомости между бортом парохода и холодным морем.

Мимолётные отношения. Литературные вечера. Подработки на низкооплачиваемых местах. Мечта, поселившаяся в голове, да так, что скальпелем не вырезать, разве только полностью лишить себя головы. И всё казалось, что времени много. Думалось: вот он, есть прогресс. Ещё чуть-чуть и получится, вот увидишь. Только за пеленой мнимого движения скрывалась вкопаность. Моргнул, и прощай, моя бедная молодость. Поэтому, когда я обещал подумать над своей исповедью – я не лгал. Просто не смог прийти к чему-то однозначному. Это чувство… Знаете, того банального счастья, когда в жизни было всё, а ты не видел его, гоняясь за призраками.

Я улыбаюсь, вспоминая время, когда человечество ещё не умирало от новой чумы. Я улыбаюсь, вспоминая здорового себя, такого дурака, который с сигаретой в зубах умудрялся наматывать зимой круги в лесу на лыжах, ни капельки не уставая. Того себя, который мог позволить себе не спать целую ночь. Того себя, который…

11 декабря

Сейчас моя жизнь вполне походит на ту самую жизнь, к которой стремится средний человек (разве что нет жены и ребёнка, которыми я не успел обзавестись). У меня есть работа на скотобойне и свободное время, что тратится на алкоголь для чувства онемения мыслей. У меня нет долгов. Я никому не враг, и я никогда не убивал людей. Совесть моя чиста.

Вся эта идея с покаянием пришла мне неспроста. Один из свободных вечеров в неделю я начал тратить на психолога. Людям постоянно нужно с кем-то коммуницировать, иначе тишина может запросто свести с ума. Я одинок. Кем бы человек ни был, делиться эмоциями (и знать, что кто-то их пытается понять) – одна из важнейших и фундаментальных функций наших несовершенных жизней. А когда делиться не с кем, остаются только разговоры самим с собой.

Какое же было наслаждение вытаскивать на страницы себя. Да. Именно. Я вытащил себя почти настоящего. Того, кем, может, прямо сейчас являетесь и вы: живыми, изучающими, размышляющими и мечтающими. Кто бы что ни говорил, но для меня абсолютно равнозначным является стремление «посмотреть мир» со стремлением «заглянуть в собственную душу». Это два вида путешествий, для которых нужна определённая смелость. Но если в первом случае достаточно просто денег, то во втором место денег занимает отчаяние на каждом своём этапе.

12 декабря

С каждым днём число смертей увеличивается. Люди в панике, врачи разводят руками, боясь не меньше остальных. Только лица с экранов пытаются держаться по причине имеющегося телесуфлёра. Когда всё только начиналось, я ужасно испугался. Как так? Молодой я, да попасть под риск вот так исчезнуть в муках? Сколько же во мне развилось неврастенических настроений! С того времени прошло несколько лет. Теперь я действительно повзрослел. А ещё я устал бояться. Это ли не блажь?

15 декабря

Кто не был на скотобойне – счастливый человек. Видеть кусок мяса в красивой упаковке на прилавке и слышать истерическое блеяние – разные вещи. После полугода работы я даже не мог думать о том, чтобы съесть что-то некогда живое. Тогда я напрочь потерял границы между смертью животных и людей. Убийство – есть убийство, и это чистая правда. Но время лечит. Это тоже правда. Дни смягчают в нас многое, в том числе мысли. По итогу я смог прийти к элементарному заключению о цикличности.

Человек поглощает существ, чья плоть даёт энергию для выживания. Время поглощает людей, и мы удобряем землю. В обоих случаях происходит один из самых важных моментов почтения, когда смерть всех нас несчастных приобретает хоть какой-то смысл. Будь мы все бессмертны, то что тогда? Бессмыслица.

16 декабря

Вчера забыл написать о причине такого странного решения пойти на бойню. У того, кто будет читать эти клочки, может возникнуть вопрос: «Почему именно скотобойня?» Ответ прост: в такие дни это лучшее, что смог найти человек с высшим образованием.

17 декабря

Снова снилась работа. Причём в таких деталях, что аж в дрожь берёт. Только на мне не было привычной формы. Футболка, домашние шорты и носки. Шум механизмов мешался с криками. Иногда они достигали такого критического момента, когда уже было не разобрать: плачут ли это испуганные дети или коровы. И пьянящий запах тёплой крови. Густой, буквально поглощающий помещение; пропитывающий каждый миллиметр тела. Теперь не отмыться, как ни старайся.

Когда проснулся, нижняя часть лица была в засохшей крови. «Лопнул сосуд в носу», – подумал я, но сам сильно испугался. Наволочку попробовал отстирать, теперь она с бледным пятном.

18 декабря

Сегодня сожаление укололо точно под рёбра, когда я вспомнил о родителях, которых не видел уже лет пять-шесть. У меня была возможность уехать в родной городок, когда границы ещё не перекрыли из-за этой проклятой эпидемии, но я всё надеялся на лучшее. Думал, через месяц, максимум полгода пойдёт на спад. Увы, предполагать спокойно может и дурак.

В своей исповеди я писал о том, что на образ родителей лучше смотреть издалека, как бы запечатлевая их бессмертный светлый лик. Мои божества. Да. Сейчас же, как человек, немного познавший жизнь, я хочу хотя бы на мгновение пасть перед матерью и отцом на колени, попросить у них прощение просто так, даже если я ничего для них плохого не сделал, и просто обнять. Но будет ли ещё возможность?

19 декабря

Ххххххххххххххххххххххххххх

20 декабря

Иногда заранее пишу дату со странной уверенностью, что будет желание поделиться мыслями, а самое главное – это повод сделать хоть коротенькую, но запись. Сейчас мне нечего сказать, но этот пробел уж очень сильно раздосадовал. Пусть моё оправдание послужит тем самым мифическим пальцем, который собою пытается заткнуть огромную брешь в корпусе тонущего корабля.

25 декабря

В голове каша. Постоянно пытаюсь примирить тело и ум. Первое хочет бежать, кричать, искать выход. А вот ум говорит о том, что деваться нам некуда. Что есть силы куда могущественнее собственных желаний, и что порою нужно пустить ситуацию на самотёк, надеясь на лучшее.

Периодическое дрыганье мышц на нервной почве раздражает, особенно когда прихватывает во время смены. Жуть! Стоишь в этом аду, и глаз так дёргается в такт грохочущим пурпурным лезвиям. Коллега спросит: «Нервы сдают?». Идиот. А разве не видно?

26 декабря

Всегда не любил холод, как и жару. Идеальное для меня время: ранняя осень и поздняя весна. В этом году не спасает даже самая тёплая одежда, новую же купить проблематично. Тут кто во что вкладывается. У меня съём маленькой комнаты, психолог, еда и таблетки. У кого-то одежда, еда и кредиты на бессмысленную машину. Как говорится: кто во что вляпался.

29 декабря

Скоро Новый год, но никто, похоже, праздновать не будет. Ну и чёрт с ним, всё равно наступит. А там, глядишь, и лето не за горами.

31 декабря

Я немного слукавил, когда сказал, что 19 числа мне нечего было написать. Врать в собственном дневнике интересно, конечно. В тот день я звонил маме, а когда она не взяла трубку, то и отцу. С того дня я каждый день звоню им. Всё пытаюсь вбить себе в голову, что проблемы с вышками. Такое уже как-то было. Связи не было, наверное, дня два, но сейчас прошло почти две недели.

Мам, пап… Я очень сильно переживаю и даже не могу сказать вам об этом. Я так скучаю. С Новым годом. С будущим счастьем.

3 января

Меня трясёт. Высокая температура. Одеяла не хватает. Последние месяцы я боялся, что этот момент наступит. И вот он настал. Приехали. Я бледный. Кости ужасно ломит. Сухие глаза. Тело всегда в собственном поту. Сразу же звоню в скорую помощь, где мне прямым текстом сообщают, что не приедут. Тут уж 50 на 50. Говорят, лекарства всё равно нет. Чего приезжать? Только распространять. Может, и обычный грипп, а может, нет. Теперь, когда общая напасть коснулась и меня, страх исчез. Сам не пойму, как и почему, но тело моё, под давлением свалившихся невзгод, перестало барахтаться, уволакивая и мысли.

С огромным усилием смог доковылять до кухни и попить. Хозяйка, увидев измождённое лицо квартиранта, ойкнула, убежав под мнимым предлогом в свою комнату. Я вроде даже услышал её «Отче наш…». Испугалась, а сама знает, что, скорее всего, её и не заденет. Куда уж там. У стариков особо нечего брать. Болезни любят молодых и крепких. Организмы, в которых есть чем поживиться.

Вспоминаю тот далёкий месяц, когда лежал в инфекционке. Это бледное, но повзрослевшее лицо. Неужели, когда пойду на поправку, то снова увижу ту самую метаморфозу? Как же хочется заботы. Звучит эгоистично, но я помню родительское тепло в те дни, когда мне было безумно плохо. Моё тонкое, размазанное тельце на диване под слоем толстых одеял. И матушка всё суетится. То воды даст, то температуру меряет. Как заварит крепких трав или заставит над картошкой попариться! А затем спинку поразминает, а отец с работы придёт и хорошенько ноги разогреет мазью и помнёт. Сразу так хорошо становилось. Вроде и плохо, но и хорошо…

А потом ещё вот одно из моих любимых воспоминаний, которое уже никак не связано с болезнью. Ну, может, только краешком, когда мама и отец в четыре руки меняли мне промокшие от пота простыни. Я уже шел на поправку, мог позволить себе немного побеситься. Катается пятилетний карапуз, смеётся, лёжа на диване, а отец и мама машут руками с зажатой простынёй, создавая волны, затем накрывая меня ими с головой. Как же было прекрасно! Начинаю понимать, что вся культура человека – одна большая выдумка. Но когда думаю о родителях, то хочу, чтобы чудаковатые сказки оказались правдой. Я хочу, чтобы был Бог. Я хочу, чтобы было добро и зло. Я хотел бы, чтобы все честные люди попадали именно к Богу, где их ждала самая высшая награда – бессмертие и бесконечный поток блаженного света. Потому как мои родители святые, и когда я их увижу! Да, читатель, кто бы ты ни был, знай: в особенно самый трудный час человек может открыть в себе то, что ему никогда не было доступно. И в моём случае это не просто слова, а та надежда, которая вот-вот да обязательно сбудется!

Сейчас я плачу, но только от мысли, что действительно скоро увижу своих родителей. Живых, здоровых. Возможно, слегка постаревших, но ещё крепких и таких же светлых, какими они всегда были. А пока надо понаблюдать за болезнью, мне кажется, она уже начала медленно отступать. Посмотрим, что принесёт мне завтрашний, такой ещё таинственный день…

4 января

Рассказы

Чужой доктор

1842 год. На улице стоит тёплая погода, солнце окрашивает собою каждый уголок пространства. На главной развилке расположился извозчик, нежно поглаживающий гриву лошади, попутно подкармливая любимицу сахарком. За его спиной пробегают дети, держа в руках сразу по паре леденцов. Дамы в пышных платьях направляются в сторону ателье, прикрываясь от солнца зонтами. На ближайших деревьях весело поют птицы.

Всё в этой картине говорило о том летнем счастье, когда даже смерть на время оставляет самых немощных, чтобы те насладились чудесными мгновениями своих хрупких, но таких прекрасных жизней. Только ближе к холодам госпожа в чёрном платье (с косой наперевес) вернётся из своего отпуска, чтобы вытащить людей из сказки, напомнив им цену счастья. Но, несмотря на временную блажь, у граждан этого небольшого городка не стало меньше мелких проблем со здоровьем, которые не нужно было бы решать.

Из парадной приземистого дома с саквояжем в руках вынырнул молодой мужчина. Миловидное лицо, под носом аккуратные усики, а на переносице оптические линзы. Звали этого прекрасного человека Уильям Хобс. На нём сидела свободная (салатового цвета) рубашка с закатанными рукавами по локти. На его ногах красовались чёрные брюки со стрелкой, а стопы обрамляли уже видавшие виды, но тщательно ухоженные туфли. На левом же запястье тикали надёжные часы, ведь время для этого джентльмена играло очень большую роль.

Каждый второй житель здоровался с Уильямом, обращаясь к нему именно «мистер Хобс», и на каждое приветствие мужчина приветливо кивал, хоть и смутно припоминал эти постоянно мельтешащие лица. А по имени и фамилии его знали в виду того, что Хобс являлся доктором этого уездного городка.

Жил Уильям через три улицы от центра, в северной части. Несмотря на свою очевидную моложавость, у него уже имелась жена-красавица Алиса, от которой он получил в подарок двоих прекрасных детишек. Кэтрин – старший ребёнок пяти лет, а её младшему братику недавно исполнилось четыре. Это были очень желанные и любимые дети. Жалование мужа позволяло Алисе не работать, занимаясь воспитанием чада и хозяйством. Лишь изредка она расслаблялась, позволяя пропустить через себя несколько телевизионных передач. Данный диковинный прибор действительно включался редко, да и, к слову, имел он свойства более декоративного характера.

Уильям уже планировал отправиться домой на обед, как на рабочий пейджер пришло оповещение, где писалось, что в соседнем квартале у молодой женщины появились нехарактерные сильные боли по женской части. Мистер Хобс был достаточно сильно предан своему делу. Он честный и нравственный лекарь, и данная им когда-то клятва – не пустой звук. Мужчина немедля выдвинулся по указанному адресу, всё также дружелюбно отвечая кивками на приветствующих его людей. Спустя десять минут он стоял у парадной, звоня по указанному номеру домофона. Звук мелодии прервался на третьем повторении. Тишина с того конца провода открыла ему дверь. «Какое безрассудство, вот так открыть дверь, даже не уточнив, кто, собственно, пришёл», – подумал Уильям. Этаж пациентки пришлось вычислять самому.