Гортензия Грей:призраки и злодеи

Я достала одну из фотографии тети Мэган из ее альбома. На ней три девушки в длинных зауженных платьях, обнявшись, хохотали в фотокамеру. Тетя был тоненькой блондинкой с густо обведенными серым глазами и волосами, подобранными наверх так, что казалось, вокруг ее головы парит облако.

– Хм… думаю, это она… да, она… – друв с изумлением покачал головой. – Мир действительно тесен. У вас интересная аура, юная леди. Такая… яркая. Что ж, я хорошо запомнил ту девушку. Она приехала на День Теней, когда двери храма Дуир открыты для тех, кто хотел бы сделать свой визит незаметным. Гости входили через маленькую калитку у пруда, и их было немного: один молодой человек, сбившийся с пути – я тогда уговорил его вернуться в отчий дом. Еще пришла пожилая леди, которая считала себя виноватой в смерти подруги – я предложил ей посмотреть на ситуацию с другой стороны, и до сих пор надеюсь, она отказалась от… хм… того, что хотела сотворить. Последней в этот день была… она, ваша тетя.

Жрец пожевал губами. Его взгляд был устремлен в окно, и я как-то поняла, даже вздрогнув от осознания, что это был последний закат в его жизни.

– Я запомнил ее, потому что так бывало редко – чтобы Дуир отказалась принять малыша… малышку… ребенку был от силы месяц.

– Когда это произошло? – вырвалось у меня.

– Шестьдесят пять лет назад. Ребенок родился в Самайн.

Тете было семнадцать. Друв Шелли тоже был молод.

– Мне было двадцать шесть, – кивнул жрец, – но я хорошо ее запомнил. Наверное, потому что был довольно наивен, очень переживал и пытался уговорить не отдавать ребенка. Но она отвечала «я все решила» и повторяла один и тот же вопрос: точно ли я сохраню ее тайну. Мы часто сталкивались с женщинами, в отчаянье отдававшими своих детей храмам или чужим людям, но таких юных я еще не встречал. Умом я понимал, что девочке-подростку, еще ребенку, не справиться с материнством без поддержки близких, но, видимо, таковой у нее не имелось. Я понес малышку к Дубу, но Дуир отказалась ее принять.

– Но… почему?

– Если бы я знал. Однако ответ был четким – Дуб выпустил корни и не дал мне приблизиться, а руки стали деревянными. Мне пришлось опустить младенца на землю, чтобы не уронить. Я вписал девочку в книгу рождений под именем Хеанна, что на Старо-эльбонском означает Обретенная. Был только один выход: поискать место для малышки в приютах при других церквях. Но в храме Бадб Главный жрец увидел в ней черты Темного Дара. В приюте Трехликой и в трех остальных не было мест. В конце концов, ее принял храм Сына Божьего, – жрец вздохнул. – К счастью, ей почти сразу нашли приемную семью.

– Дар… это некромантия? – уточнил Майкл.

– Скорее… магия смерти.

– Но это же как раз сфера Бадб.

– Да, если Дар можно развить под наблюдением и в правильную сторону, но не когда он столь силен и хаотичен.

– И что было потом? – спросила я. – Вы знаете, как сложилась жизнь Хеанны?

– У меня практически не было возможности отследить ее дальнейшую судьбу, – с сожалением признался жрец, – но я не особо обольщался на этот счет, помня, что в храме Сына Божьего пастыри работают над искоренением любых «отклонений» от нормальности. Или нет. Впрочем, мои коллеги их храма Бадб считали, что в данном случае это было к лучшему. Никто так и не смог определить, что не так с ребенком. Все могло зависеть от характера девочки. Она могла отказаться от Дара и прожить хорошую жизнь. Поэтому я удивился и обрадовался, узнав, что через двадцать лет Хеанна вышла замуж и родила сына.

– Как вы это узнали?

– Совершенно случайно. Провидение помогло. В храме Сына Божьего при приютах иногда проводятся праздничные собрания. Разумеется, Хеанну не оставили в Экорни, ее отправили в неизвестный мне сиротский дом. Храм Сына Божьего всегда очень трепетно относился к тайне рождения. В Экорни мать и ребенка могли отследить. Времена были такие, что это могло навредить вашей тете и девочке. Тем более что младенца не приняло ни одно Божество Шести. Но через сорок три года после того, как следы ребенка затерялись, Хеанна прислала фотографию. Довольно старую. На ней она была совсем юной, с младенцем на руках, и очень счастливой. На обороте была одна лишь строка: «Кровь вернется»

– Звучит не очень… благодарно, – покачал головой Майкл. – И фотографию мог прислать кто-то другой.

– Еще там была подпись: «Хеанна, 20 лет, и ее сын Унгель, три месяца».

– Унгель? На старо-эльбонском означает «иной», – перевел Корбетт. – Фото не сохранилось?

– Возможно. Спросите в храме Сына Божьего. Не знаю, смог ли я вам помочь, – старик глубоко вздохнул. – Но это все, что я знаю.

– Спасибо вам, – в порыве благодарности я взяла друва за руку… и вздрогнула.

Старика окружали фантомы. Более четкие, чем обычные призраки, и яркие. Почти дюжина духов стояла вокруг кровати друва Шелли и смотрели на него… с ожиданием и умилением.

Жрец повернул ко мне голову и хрипло спросил:

– Вы тоже их видите?

– Да, – язык присох к гортани. – Я… вижу.

– Мои любимые и близкие, – друв улыбнулся. Его нос и подборок еще больше заострились. – Не бойтесь. Это не фантомы… это тени… отражения. Дуир послала их, чтобы мне не было так страшно. Я всю жизнь служил ей, веруя в следующее рождение и благословение Богини, а мне все равно страшно. Мне пора, мисс Грей… и вы, мистер, простите, я забыл, кто вы, молодой человек. Но я должен вам кое-что передать.

Мы оба обратились в слух. Меня потряхивало от напряжения, но я продолжала держать Шелли за руку, боясь, что наша связь оборвется. Призраки улыбались и что-то шептали, но я не понимала ни слова. Дух молодой женщины с широким добрым лицом гладил Шелли по седым волосам, наклонившись к его лицу. По щекам призрака текли слезы, но на губах играла улыбка.

– Я передам… – с трудом выговорил старик. – Это больше для вас, юная… леди. Когда вам покажется, что надежды уже нет, прислушайтесь к далеким голосам …

Друв Шелли напрягся и… обмяк в кровати. Призраки исчезли, ниточка пульса под моими пальцами затихла. Я осторожно положила руку старика ему на грудь. У дверей всхлипнул Мигель.

– Мне он ничего не передал, – обиженно пожаловался послушник.

– Он все сказал вам при жизни, – Майкл похлопал парня по плечу. – Вам повезло, друг мой. Вы знали этого человека, и думаю, еще не раз встретите его в череде перерождений.

***

– Вещий лосось! Какое странное послание, – воскликнула я, когда мы вышли во двор храма. – Далекие голоса. Как понять, какие далекие голоса – пророческие?

– Наверное, нужно оказаться в ситуации, когда не останется особой альтернативы, – предположил Майкл. – Но лучше не стоит в ней оказываться. Мигель сказал, что тело сейчас обмоют и вынесут в общую гостиную. Братья будут молиться. Потом пригласят всех желающих попрощаться со жрецом. Поскольку мы разделили с друвом его последние часы, завтра можем присутствовать на похоронах. Это большая честь.

– Завтра? Придется все-таки остаться здесь на ночь?

– До утра дорогу все равно не расчистят. Ты действительно видела фантомов?

– Скорее души. Они интересовались друвом, а на нас не обращали внимания.

– Ты явно пришлась старику по душе.

Я кивнула. Жаль, не могла спросить друва, что именно он увидел в моей ауре. Но присутствовать на погребении я обязана.

– Друв сказал, что в храме Сына Божьего священники работают над искоренением любых «отклонений» от нормальности, – дословно процитировала я жреца. – То есть с их точки зрения, я и ты не нормальны?

Корбетт заметно растерялся:

– Ну да. Разве в церкви Сына Божьего в Лайонсроуд было не так?

– Я там почти не бывала, – уклончиво ответила я. – А в Лонгдуне пастырей почти не видно, они там какие-то незаметные. Надо всем Лонгдуном довлеет Дуб. А значит, Дуир.

– Но при этом в Лонгдуне люди вообще мало ходят в храмы. Они считают, что Древа достаточно. У нас в Олте в Долине Озер храм Сына Божьего священники был большим и… даже не знаю… хорошим… светлым. Мама верила во всех богов и посещала все три церкви, что смогли у нас закрепиться.

– О, у вас присутствовала конкуренция? – шутливо спросила я.

Но Майкл со всей серьезностью кивнул:

– Точно. Завоевать сердце северянина – непростая задача. У нас в каждой деревне – свой фаворит, а Мэтрил-хилл, наш округ, издревле поклонялся Ану. Но даже у нас священники Сына пытались искоренить «волшбу».

Я снова схватилась за локоть Майкла. Хотя дорогу к гостинице укрыло пушистым снежком, под ним под каблук иногда попадалась корка льда.

Меня все еще немного трясло. Перед глазами стояли лица друва Шелли и его родных. Вот я и старалась отвлечься, болтая с Корбеттом и заодно расширяя свой кругозор в области религий. Одно дело зачитать до дыр энциклопедию, другое – пообщаться непосредственно с живыми свидетелями истории.

– Но зачем? А как же фантомы?

– Так у пастырей же вечный призыв: смирись! – хмыкнул Майкл. – А все, что идет не по плану – за грехи наши тяжкие, поэтому тоже смирись. Хотя я читал их Святую Книгу и, думается мне, Сын Единого Бога имел в виду немного другое.

Мы ввалились в гостиницу все в снегу. Надежда, что Экорни перестанет засыпать снегом, испарилась. Зато в номере была горячая вода, а в вестибюле прямо у стойки я накупила кучу норманских парфюмерных штучек для купания. И все же, лежа в пене и предвкушая вечерние развлечения, я думала о друве Шелли.

Как встретили его ТАМ? И что он хотел сказать своей последней фразой?

Глава 4

ГЛАВА 4

Я сидела на кровати, скрестив ноги и раскрыв перед собой чемодан, и с удивлением разглядывала… изумрудное платье? Не помню, чтобы в гардеробе Горти было такое: с открытыми плечами и жутко зауженное. Или было?

Было, но совсем не такое, а широкое и немного мне не по фигуре. Я еще тогда повздыхала над чудесной тканью и… скучным офисным фасоном. Верх, помнится, был аскетически закрытым. Низ – монашки позавидовали бы. И кстати, вот эта брошь в виде павлиньего пера – ее я прекрасно помню… но не на себе. У меня галлюцинации?

Я вывернула платье наизнанку. Так, все ясно. Чьи-то ловкие ручки поработали над фасоном: ушили низ, обрезали верх и отделали ворот атласной лентой. Брошь? Я видела ее на Фиби. Дорогая безделушка, безумно красивая.

Вспомнила, как Фиби занималась нашим переездом. Упаковывала и распаковывала гардероб я сама, но мисс Лоран командовала грузчиками. Наверняка тогда она и заметила яркую, но устаревшую вещь в одной из коробок. Еще и Линду в мероприятие вовлекла, судя по аккуратным крошечным стежкам по шву.

Я хмурилась и качала головой, дав себе обещание отчитать подруг по возвращении. У них мало своих дел? Здесь работы было явно на несколько дней! И то когда мы падали от усталости, осваивая новый офис. К тому же у меня есть новое платье, серебристо-серое… деловое. Ну и что? Обошлась бы и им.

Продолжая притворно возмущаться, я и не заметила, как оказалась перед зеркалом. Из складок платья выпала записка: «К нему есть шарфик, покопайся в чемодане. И брючный костюм мы тоже положили. Ты будешь в нем сногсшибательна! Твои Фиби и Линда. P.S. Не злись. Иначе ты бы не согласилась. Работа работой, но с тобой рядом интересный мужчина. Повеселись».

Шарфик был. Из прозрачного изумрудного газа. Я набросила его на шею концами назад. Так, кажется, драпировала шарфы Коко Шанель. Теперь я лишь капельку ню, и открыта, и прикрыта. Вырез подчеркивал грудь, но не вульгарно, а так… так, как нужно, признала я.

Чулки со швом сзади мне перед отъездом подарила Фиби. Ей часто присылали посылки из Нормании. То, что в Лонгдуне пока оставалось дефицитом, в местной «Франции» стало нормой повседневной жизни. Складки, которые Линда сохранила, красиво расходились ниже колена и слегка обнажали ноги. Я была похожа на звезду Голливуда начала пятидесятых.

Туфли оставила старые, темно-зеленые. Кстати, их я в чемодан не клала. Ну а бордовый брючный костюм трогать вообще не стоит, не думаю, что местные так прогрессивны.

Поколдовав над прической, я спустилась вниз. Паб был полностью заполнен, но Корбетт, заранее договорившийся о столике, помахал мне из угла.

По мере того как я неспешно продвигалась между танцующей публикой (иногда ловя грубоватые комплименты и даже свистки), Майкл медленно вставал со своего места. На его лице читалось восхищение. Он смотрел на меня так не в первый раз, но сейчас это было особенно приятно, ведь я предвкушала вечер спокойного общения без «отвлекающих факторов».

– Гортензия, – хрипло проговорил некромант, запинаясь. – Мисс Грей… я… вы… Ты словно сошла с картины. Этот цвет… твои глаза… будто трава на Холмах Эйлы.

Наверное, с точки зрения северянина, это был шикарнейший комплимент. Корбетт продолжал что-то бормотать. Пощадив некроманта, я протянула ему руку и улыбнулась. Майкл очнулся и отодвинул для меня массивный стул. Решено, когда вернусь домой, расцелую подруг в обе щеки.

– Верховный еще не выступал? – спросила я.

– Нет, мы поминали друва Шелли. Выпили эля за его следующую жизнь. Вспомнили, каким славным человеком он был. Я рад, что смог присоединиться и помянуть Шелли. Ведь он привез нам саженец нашего Дуба. Только эль и сидр. Здесь никто не хочет сейчас напиваться, поэтому в меню лишь легкие напитки. Все понимают, что этой ночью нужно быть трезвыми.

– Есть сведения о приближении Прорыва? – напряглась я.

– Вероятность невелика. С одной стороны, снег и Маббон, – кратко пояснил Корбетт. – С другой, есть статистика. Прорывы часто совпадают с какими-нибудь событиями в духовном мире. Например, уходом друвов и пастырей, посадкой нового Дуба, очищением очередного кладбища. Как будто…

– … фантомами до сих пор управляют, – договорила я через силу. – Что если ими действительно управляют. С Клиффов… откуда-то еще?

– Антифантомщики проверяли Клиффы много раз и до сих пор пытаются обеспечить условия для десанта, – покачал головой Корбетт. – Там нет живых. Я сам летал над Клиффами с парой других некромантов, собранных со всей страны. И во время войны, и после. Особая техника. Самолеты с серебряным покрытием, специальные костюмы, прожекторы дневного света… Но не всем везло. Когда фантомы прут сплошной массой, серебро истончается, а от прожекторов нет толку. Там… Тьма. Огромные разбомбленные здания лабораторий. Когда фантомы поднимаются на Прорыв… это одно зеленое море. Никто бы не выжил.

– Их бомбят до сих пор?

– Да. Но нацисты дураками не были. Это цитадель. Здания уходят на десятки этажей под землю.

– Такой… масштаб.

– И за очень короткое время.

– Жутко. Как же жутко.

Корбетт мрачно выпятил тяжелую челюсть, словно и сейчас видел все это перед глазами: руины, вспышки эктоплазмы. Перед моими же глазами же плыли кадры военной кинохроники.

– У них не было недостатка в рабочей силе. Норманы, славонцы, свои же алеманцы, элладийцы, хиспанцы… тысячи, десятки тысяч пленных из Славонии, мужчины, женщины и даже дети. Сейчас все они – фантомы, как и те, кто погиб в лабораториях. Но если там кто-то еще жив… нет, невозможно. Ни одно торговое судно не приближалось к Клиффам с окончанием войны. Живым нужны продукты.

– А если фантомайстеры… коллаборационисты… предатели… если они никуда не делись? Пойманы, но не все? Сидят в какой-нибудь деревеньке, притворяясь обычными переселенцами и управляют Прорывами. Об этом же говорил Альфред?

– И тут я с ним согласен, – неохотно кивнул Майкл. – Тот, кого мы ищем, отлично подошел бы под это описание. Вот только он сделал ошибку – заигрался.

Красивое платье вдруг сдавило грудь: ни вздохнуть, ни выдохнуть. Душно, Хоть беги на мороз за глотком воздуха.

Но музыка вдруг стихла, а с ней и шум. Владелец паба торжественно включил радиоприемник. Из него полились звуки заставки – бравурный гимн Семи Церквей. Верховный Жрец готов был обратиться к нации.

– Граждане Эльбона… друзья мои, – надтреснутый голос Верховного донесся из радиоприемника. – Я снова с вами… в последний раз. Мною было принято решение покинуть пост Верховного священнослужителя. На это имеется благословение Дуир, засвидетельствованное паствой и жрецами храма. На мое место был назначен жрец Лиделл. Нация не останется без защиты. Семь Церквей и дальше будут защищать божьи создания на Земле и приносить упокоение отвергнутым после смерти душам. Я выражаю свою благодарность тем, кто помогал мне все эти годы. Особо хочу подчеркнуть вклад, внесенный моим другом, выдающимся изобретателем Томасом Эвереттом. Также я прошу вместе со мной помянуть только что ушедшего из жизни друва Шелли. Да будешь ты благословлен в чертогах Дуир, и да вернешься ты в бренную жизнь с Божьими дарами, дабы и дальше…

Речь прервалась. В радиоэфире неистовствовали помехи. Гости паба разочарованно выдохнули, но трансляция возобновилась. В своей последней фразе Верховный заверил эльбонцев, что в эту ночь, священную ночь Маббона, боги избавили остров от нашествия призраков.

– … веселитесь, пируйте. И да благословит вас Всеединый Бог.

– Сейчас уже не помню, но мама сказала, что на войне. Достойной и доблестной смертью. Спасибо храму Ану: после запечатывания я стал обычным ребенком. Правда, начал видеть сны… и фантомов. Но тут уж, как говорится, судьба. Да, здесь весело, – ухмыльнулся вдруг Майкл, поправляя манжет рубашки. – Пойдем потанцуем, Гортензия Грей? Пусть даже под такую простенькую музыку.Мы с Майклом выпили сидра и распланировали завтрашний день. Церемония похорон друва Шелли должна была начаться ровно в полдень. Чем заняться с утра? – Пожалуй, поговорим с пастырями, – предложил Корбетт. – Сомневаюсь, что они раскроют нам тайну рождения Хеаны, но чем боги не шутят. – Полностью поддерживаю. Тем более что сейчас все расслаблены и разговорчивы. Как же тут весело, – с намеком заметила я, поглядывая на танцующих. – Хорошо, когда никто не грустит, но все уповают на небесные милости. – Мне говорили, – помолчав, изрек Корбетт, – что до шести лет я помнил свою прошлую жизнь. Друв в храме Ану закрыл мне память, потому что я изводил окружающих и себя самого. Часами плакал, вспоминая, как умерла моя прошлая мать. Ходил по деревне и рассказывал старикам об их похождениях в юности. Не сказать, чтобы они были довольны, но прогонять меня боялись, дабы не обидеть Ану. Сам-то я в прошлой жизни прожил недолго, но достойно. – Как ты там погиб? – осторожно спросила я.

Я приподняла бровь, разглядывая его растопыренную ладонь.

– Я не особо мастер выписывать коленца, – продолжил некромант, слегка наклоняясь, чтобы перекрыть шум паба, – но справлюсь с тем, чтобы провести тебя по танцполу. Хотя бы без падений.

Его уверенность была забавной.

Я позволила увести себя к свободному пятачку перед окнами. Майкл сунул монету местному «диджею», что-то быстро пробормотав тому на ухо. Когда закончился веселенький свинг, в пабе неожиданно зазвучал низкий, томный голос Кэтти Хэрроуз.

Но на твоих плечах – другие руки.Джук-бокс поет наш старый хит,

«Навеки» – ложь, как хмель от вина…Не слышит этот бит она

Мои «навеки» – в прошлом…

– Как ты узнал? – удивленно спросила я. – Я вроде не говорила…

– Кэтти Хэрроуз? Не знал, – Майкл развел руками, но его глаза смеялись. – Просто это моя любимая певица, – Корбетт огляделся, затем наклонился ближе. – Посмотри, как все на меня глядят.

Я повертела головой:

– Как?

– С завистью. Потому что я завладел самой красивой женщиной в этом пабе.

– Корбетт! – фыркнула я, но щеки предательски вспыхнули.

– Да-да, знаю, – он провел рукой по затылку, – мои комплименты грубы и неуклюжи, тут я как медведь в фарфоровой лавке.

– Почему медведь, а не слон?

– Медведь поменьше. Слон бы разнес все к чертям, а я только наношу ущерб. Мне не на ком было практиковаться: мои клиенты – народ беспокойный, но не слишком общительный. Но я учусь. Медленно, но учусь.

Пауза повисла между нами, заполненная музыкой и смехом из дальнего угла. Мы двинулись в такт блюза.

– Ты был женат? – неожиданно для себя спросила я.

Его пальцы на мгновение замерли на моей талии.

– Был.

– Какой она была?

– Красивой, – Корбетт задумался, глядя куда-то поверх моей головы. – Умной. Брезгливой. Ей не нравилась моя профессия, но нравился мой дед – вернее, его состояние. Разумеется, в смысле денег и связей.

Мы сделали неуклюжий поворот, и Корбетт наступил мне на ногу, пробормотав проклятие.

– Когда она поняла, что я не собираюсь становиться «достойным наследником», мы развелись. Потом началась война. Она работала в штабе, познакомилась там с симпатичным офицером… – Майкл усмехнулся. – У его семьи не было уходящих в древность корней, зато был завод. Локомотивы, кажется. Все закончилось… даже хорошо. Мы все выжили. И, представь, не ожесточились.

Мы помолчали, двигаясь в танце. Я вдруг почувствовала острый голод.

– В меню обычные блюда Мидланда, – предупредил Корбетт. – Жареная рыба, картофель, кабачки и капуста.

– Готова съесть все.

Картошка попахивала старым маслом, рыба пережарилась, но мне и не нужны были яства. Хотелось растянуть этот вечер в компании веселых простых людей… рядом с Майклом.

Жуя и поддерживая непринужденный разговор, я обратила внимание на интересное явление. У пивного крана стояла кружка с кривой надписью «Для Бенни», и кто-то из посетителей время от времени кидал в нее мелкую монету. Как только набиралось примерно с асс, пабмэн опустошал банку, наливал полную кружку эля и отправлял разносчицу в угол паба.

Там сидел пожилой человек в старом, латаном-перелатаном свитере, таких же старых брюках с латками и растоптанных сапогах. Эль он принимал с достоинством, без заискивания, явно получая честно заслуженное подношение. Содержимое кружки быстро исчезало в его глотке, и старик закусывал жареной рыбешкой, распространяя запах уксуса и устричного соуса. Далее он терпеливо дожидался, пока в копилке соберется достаточно унций.

Майкл тоже заинтересовался местным обычаем и бросил пару монет в кружку «для Бенни».

Я также заметила, что старик плохо владеет правой рукой – кружку он брал в левую, но это не мешало ему отлично справляться с элем.

– Некий Бенджамин Слоуп, гробовщик, – рассказал Майкл, вернувшись от стойки: – Инвалид войны, бывший столяр. После ранения научился все делать левой рукой. Друв Шелли заранее заказал у него гроб, так что сегодня Слоуп в центре внимания. Впрочем, народ всегда подносит ему кружку-другую пива. Будь то гроб или урна – лучше заранее быть уверенным, что тебя достойно проводят на Ту Сторону и ты не встанешь фантомом, угрозой для близких. Среди покойников, чьи гробы или урны делает Бенни, возвращенцев нет.

Рыжий бородатый крепыш за соседним столиком услышал эти слова и развернулся к Корбетту. Между ними завязалась оживленная беседа о жизни и смерти. О том, что «помереть достойно – не менее важно, чем здоровье близких и улов трески». Незнакомец расспрашивал Майкла о последних часах покойного жреца, а Корбетт охотно делился подробностями. Вот только его рассказ мало походил на то, как друв провел свои последние мгновения.

Я тем временем поискала глазами дверь в уборную. Видимо, удобства находились в коридоре.

На пороге я едва не столкнулась с молодой женщиной. Та улыбнулась и отступила, давая пройти. Я вежливо поблагодарила ее и лишь в туалете сообразила: вошедшая была очень на меня похожа. Не лицом – у нее были лисьи черты и тонкие губы – и не фигурой, а цветом волос и нарядом. Незнакомка носила ярко-изумрудное платье и серую накидку. Надень я свою новую одежду – и со спины нас могли бы перепутать.

Конечно, ничего необычного не было в том, что местная жительница выбрала тот же оттенок платья. Капюшон, отороченный мехом? Модный тренд. В Лонгдуне в каждой витрине красовалась вещь с таким элементом. Прическа? Пряди молодой дамы находились в некотором беспорядке, но это вполне объяснялось непогодой.

И все же, поправляя помаду, я не могла отделаться от мысли, что визит рыжеволосой леди как-то связан со мной. Да и еще одна деталь не давала покоя – нечто совершенно несуразное, не вязавшееся с реальностью, что я в растрепанных чувствах никак не могла сформулировать.

Вернувшись в паб, я увидела, что незнакомка беседует с гробовщиком Бенни. Старик слушал ее, полуприкрыв глаза, изредка кивая, но его изувеченная рука дрожала на колене, выдавая волнение.

Я различала ее нежный голос, но слов не понимала. Наконец, она накрыла своей ладонью руку старика, наклонилась и вдруг поцеловала его в лоб.

Я опешила. Но больше всего поразило, что, кроме меня, никто в пабе не обращал на девушку внимания. Меня здесь встретили одобрительными возгласами, а ее будто не замечали.

А когда леди в зеленом поднялась, я увидела, что она боса. Ее аккуратные бледные ступни были чистыми, а подол длинного платья (гораздо длиннее моего) ничуть не запачкан, несмотря на слякоть. Девушка снова прошла мимо, улыбнулась мне и направилась к выходу.