Обитель 1

Огонёк помедлил, замотал тельцем будто головой и в то же время закивал, а Милана нахмурилась. Он посмотрел за её спину. Милана обернулась – в конце коридора увидела дверь, и страх вернулся.

Милана вернула голову, с сомнением смотрела на водоворот, сделала маленький шажок и с неуверенностью, с опасениями подняла руку – пальцы почти коснулись странной субстанции, но она одёрнулась.

– Я не…, – сказала она. – Но что по ту сторону?

Огонёк не ответил. Милана нахмурилась, опустила руку и смотрела на водоворот. Она начала думать, что всё это не может быть реальностью; а паранойя шептала, что огонёк не желает добра, что это ловушка.

– Нет, – сказала она. – Я не… – Она намеревалась отступить.

Но тут огонёк толкнул её со спины – и с криком она упала в пучины, которые проглотили её будто водный коричнево-зелёный туман.

2

С криком Глеб падал несколько секунд, потом, как при спуске на горке, желудок подлетел вверх – и он упал обратно, не в пустоту, а на пол. Пока Глеб приходил в себя, то услышал, как закрылась громоздкая дверь. Чувствуя прохладный гладкий пол, он поднялся и, осмотревшись, не увидел ничего кроме черноты.

Тишину нарушило мерное дыхание, от которого цепенело тело. Взгляд Глеба поднялся выше, он увидел большие красные глаза – и по телу пробежали мурашки, а волоски встали дыбом.

Красные глаза резко приоткрылись шире – Глеб сдавленно вскрикнул, отступил назад, споткнулся и едва не упал.

– Что?! – взревел басистый мужской голос. – Где она?! Где девчонка?!

Глаза метались из стороны в сторону, словно кто-то размахивал большими овальными факелами.

Существо в ярости бегало по большому пустому помещению – из угла в угол, и по кругу. А сжавшийся, жарко-холодный от паники и ужаса Глеб метался из стороны в сторону и уворачивался от звуков огромных когтистых лап.

Высокая, словно от ворот, створка двери приоткрылась и внутрь влетело существо размером немногим больше домашнего кота.

– Хозяин! – крикнул женский голос с лёгкой хрипотцой. – Хозяин! – Котомышь летала за очертаниями монстра и пыталась прорваться через его ярость и растерянность. – Хозяин!

Глеб застыл в центре огромного зала с чернотой вместо потолка, и не знал, что делать. Его разум будто выпал и валялся под ногами, а инстинкты разбежались.

Краем глаза Глеб заметил пурпурный свет и повернул голову. Возле двери с приоткрытой створкой парило небольшое существо, выглядящее как большой огонёк. Отбрасывая вопросы и доверяясь интуиции, Глеб двинулся в сторону двери и не сводил глаз с очертания шестиметрового существа то ли с горбиками, то ли с торочащими лопатками из спины; с растрёпанной густой шерстью на голове и с крупными ушами, которые указывали в потолок.

Глеб шёл боком, ускорялся и ускорялся; не выдержал – развернулся к двери лицом и побежал. Котомышь это увидела и взвизгнула. Она было полетела вслед за пленником, но одёрнулась, подлетела к уху хозяина и завопила:

– Хозяин!

Хозяин взревел, а потом глаза стали красными щёлочками. Прежде чем он ударил котомышь лапой, она завопила:

– Пленник! Пле…!

Огромная голова повернулась в сторону, где был юноша – и оно было пустым. Хозяин взревел от ярости; и, громыхая и клацая когтями, побежал к двери.

Вслед за огоньком Глеб пересёк широкий коридор, забрался в туннель вентиляции за решёткой и, сбивая колени, пополз за спасителем так быстро, как только мог, а хотел ещё быстрее; до ушей доносился рёв и голос монстра, и страх в груди стучал с силой кувалды.

*

В коридоре свечи единственной круглой люстры погасли, и она покачивалась. Под ней стоял и дышал тяжёлым гневом хозяин замка. Через большое окно падал бледный рассеянный свет луны – вылавливал очертания крупных заострённых ушей, которые были смесью ушей: волка и летучей мыши; передние лапы выглядели волчьими и имели когти, а густая чёрная шерсть лоснилась.

– Мы найдём их! – воскликнула котомышь. – Найдём! – Она рыскала в коридоре и заглянула под тумбочку.

В зале откуда сбежали пленники раздался звук – как порыв слабого, но резкого ветра; и кто-то упал с небольшой высоты на плиточный пол. Красные глаза прищурились и всмотрелись в черноту.

– Без сознания, – сказал хозяин. – Не сбежит.

Он поднял голову и издал протяжный вой, который пронёсся по коридору, ушёл в черноту зала с очертаниями мебели и уходил дальше по коридорам огромного замка.

– Нужно немедленно отнести мальчишку в камеру, – сказал хозяин.

– Да! Да! – закивала котомышь, а крупные уши задёргались взад-вперёд. – Конечно!

– Да не ты, дурёха! – рявкнул хозяин. – Тогда ещё один сбежит.

Котомышь сжалась и втянула голову в плечи.

– А что мне…, – лепетала она. – А что я… Ах! – ахнула она и голова вышла из плеч. Она взлетела и приземлилась у решётки вентиляции в стене напротив тумбы. – Я что-то чую, – сказала она.

И хозяин проскрежетал:

– Свою смерть.

Котомышь взвизгнула, сжалась и втянула голову; но потом собралась и сказала:

– Нет, я чую… – Она подпрыгнула, повисла на решётке и уткнула крупный нос с круглыми ноздрями между прутьями. – Да-да! – обрадовалась она. – Мальчишка! И-и… девчонка тоже!

В зале послышался бег не то ног, не то лап. Красные глаза смотрели на решётку и прищурились.

– Ну, так ты мелкая, пролезешь, – сказал хозяин. – Вот и лезь. И верни моих пленников!

– Да-да! – ответила котомышь. – Конечно-конечно! Верну и найду! Точнее, – она открыла решётку, – найду и верну!

Недовольно прорычав, хозяин лапой толкнул котомышь – и она кубарем влетела в вентиляционный туннель, а решётка брякнула.

– Живо! – рявкнул он. – И как найдёшь, зови всех, до кого дозовёшься. Ты же мелкая ни схватить, ни утащить не сумеешь.

Котомышь перевернулась на живот, встряхнула головой и побежала по туннелю; и она слышала, как на перебой говорили женские и мужские голоса.

– Хозяин! Мы здесь! Хозяин!

– Хозяин, вы звали?

– Хозяин, что делать?

– Ох, хозяин!

– Хозяин! Хозяин!

От раздражённого рыка сотряслись стены и голоса замолчали. Потом раздался приказ, который котомышь не разобрала, но догадывалась, что велел хозяин; да и ей было всё равно – велели-то не ей.

*

В глубинах туннелей вентиляции Глеб слышал бег, ругань, а иногда хлопанье крыльев, но не перьевых. Вслед за пурпурным огоньком, он выбрался в широкий коридор с чашами и большой дверью слева, а справа простирался тёмный зал с большими зеркалами.

Глеб едва дышал, майка и рубашка взмокли, а колени и ладони саднили. Он увидел огонёк у высоких ступеней – подбежал и ловко взобрался на верх. Звуки из туннеля становились громче и Глеб, едва смотря на странные зеркала, не успевал изумляться и бежал через зал за спасителем. Эхо шагов с раздражением отражалось от стен, сплеталось, наслаивалось.

Огонёк замер возле одного из напольных зеркал с толстой потемневшей рамой – внутри крутился воздушно-водный тягучий водоворот коричнево-зелёного цвета, на верху рамы выпирал барельеф скрученного дерева, а сбоку, поскрипывая металлом, высилась стопка разбитых зеркал.

Глеб остановился и смотрел на странный водоворот.

– И что теперь? – спросил он и перевёл взгляд на спасителя. Тот ручками без пальцев и глазками указал на зеркало.

Глеб смотрел на водоворот с сомнением, с опасениями. За спиной раздались хлопанье крыльев и ругань – и его накрыл страх, словно волна цунами. Он доверился интуиции и заключил что огонёк помогает. Зажмурившись и задержав дыхание, Глеб шагнул-прыгнул в прохладу – пучина водоворота проглотила его, и он исчез.

Решётка распахнулась и в помещение кубарем вылетела котомышь. Она увидела, где оказалась, и, смотря на пустой зал со множеством зеркал, вжала голову в плечи.

– Ой-ёй…, – сказала она.

Глава 4 – Охотничьи угодья

1

На траве, в свете туманной луны – словно под лучом мутного фонаря – лежала Милана в прежней одежде и с ободком-венком бирюзовых роз на голове. Вздрогнув и ахнув, она очнулась и села – обнимая себя, она тяжело дышала и понимала, что жива. Она помнила толчок; помнила охватившую воздушную прохладу и лёгкое покалывание; помнила, как увидела очертания странных деревьев и потеряла сознание.

Милана посмотрела в бок – увидела траву и никакого зеркала; посмотрела за спину – тоже самое; а оглядевшись, увидела, где оказалась.

Мрачные странные деревья имели скрученные стволы с разной интенсивностью и в разные стороны; раскидистые ветки, самые толстые из которых тоже были скручены; тёмно-зелёные листья имели овальную форму и зубчатые края; а в некоторых стволах имелись небольшие дупла с чернотой. Землю устилал ковёр густой травы, и кроме неё и деревьев здесь ничего не росло. Небо – блеклое тонкое полотно облаков; вокруг оседала дымка; на пустые участки и через просветы веток и листвы падал туманно-лунный рассеянный свет, но достаточно яркий, чтобы видеть округу. Самой луны и каких-либо звёзд не было видно.

Слабый порыв ветра зашелестел листвой, травой, сухими листьями в опавших кучках, и покачивал хвост прибывшей гостьи. Водя взглядом по странной и пугающей местности, она сглотнула и поднялась. Везде был одинаковый лес, через несколько метров он размывался, мутнел в дымке, и растворялся. Милана не знала куда идти, что делать и что вообще происходит.

В стороне раздался крик вороны – вспыхнув страхом, Милана присела на корточки и зажала рот, чтобы не взвизгнуть. Она шумно дышала через нос и смотрела в сторону, откуда раздался звук.

Ворона каркнула во второй раз. Выдыхая, Милана отняла руку ото рта.

– Это просто птица, – прошептала она, и страх немного утих.

Она встала и с несколько секунд сжимала и разжимала кулаки холодных дрожащих рук – решилась и пошла в сторону, где было карканье. Она подумала, что, если там есть жизнь, то есть… что-то ещё. И она надеялась, что там может быть выход из этого кошмара; или то, что она наконец проснётся.

*

Милана шла через лес и поглядывала по сторонам. Трава, подсвеченная лунным светом, казалась: мягкой, туманной, мистической; деревья замерли – словно на сказочно-жуткой картине; вокруг встречались участки с более высокой травой, изредка – пни, поваленные стволы; и только периодические слабые порывы ветра вдыхали жизнь в странный лес на несколько секунд.

Вскоре стали встречаться мёртвые вороны, которые висели на ветках деревьев, подвешенные за голову или ногу. Смотря на них, Милана приобняла себя, но продолжила идти. Редкое карканье раздавалось с разных сторон, но всегда издали. Милана смотрела по сторонам, на размытые вдали предметы, свисающие с верёвок – как мешки разных размеров и наполненности.

Тошнотворный запах ударил в нос – и, смотря в сторону, Милана наступила на что-то мягкое, но упругое; что-то, что издало неприятный чавкающий звук. Милана опустила взгляд – скривилась и отступила на шаг. Это было отвратительное месиво чего-то непонятного, но того, что когда-то было у кого-то внутри тела. Оно гнило, смердело, а несколько мух кружило вокруг. Милана услышала тихий скрип, увидела едва заметно покачивающуюся тень, и подняла взгляд. Лицо разгладилось, а глаза распахнулись – она отступила на два полушага и зажала нос.

Со скрученной ветки на потёртом плесневелом канате свисал большой мешок, хаотично обвязанный этим же канатом. Из дырки свисала крупная мужская ступня мертвенно-сероватого цвета. Подул ветер – мешок слегка повернулся и показал детскую руку, которая торчала из дырки посередине.

– О, господи…! – сдавленно воскликнула Милана. Она попятилась, споткнулась и упала.

Едва удерживая себя от крика, Милана суматошно поднялась; спотыкаясь, обошла мешок и бегом спустилась по склону. Её трясло, а страх клокотал внутри. Не оборачиваясь, но слыша, как поскрипывает ветка от веса мешка, она, цепляясь за траву, забралась на земельный уступ. Забравшись, она не могла встать с четверенек – дыхание усложнялось, а земля качалась и плыла; она впилась в траву и не могла пошевелиться, не могла зарыдать. Часть её хотела обернуться и посмотреть, а часть – нестись со всех ног как можно дальше.

Дыша через нос, Милана сделала протяжный вдох, выдох; поднялась, покачнулась и, не обернувшись, возобновила осторожный путь. А об увиденном она старалась не думать.

По пути встречались мешки, но они были на расстоянии. А к подвешенным мёртвым воронам присоединились мыши и крысы. Деревьев становилось больше, как и плоских кучек опавшей листвы, большая часть которой ссохлась, потемнела.

Спрыгнув с зыбкого уступа, Милана шла в земельной чаше с опавшей листвой. Справа лежал распоротый олень, а внутренности лежали перед ним и вокруг. Поморщившись, Милана ускорилась; тревога и страх густели, покалывали в груди, и начинало казаться, что она сходит с ума. Потому что всё выглядело слишком реальным и нереальным одновременно.

Дойдя до конца земельной чаши, Милана забралась на поваленное сухое дерево, а с него – на земельный выступ; и продолжился путь шелестения травой. Вскоре стали попадаться капканы – часть была захлопнута, в некоторых были убитые животные, а мухи кружили над трупами; и силки – часть развалилась, а в некоторых были зайцы. Милана обходила ловушки с осторожностью; морщилась от вида трупов, их жутких морд, выпученных глаз, крови; а от смрада едва не тошнило.

Под ногами Миланы то шуршала трава, то шелестела листва, а впереди вырисовывались очертания дома с шатровой крышей и толстой трубой. Справа была кучка внутренностей и над ней жужжали мухи. Смотря на это месиво, Милана зажала нос.

Следующий шаг – хлёсткий звук, щёлк – и Милана, вскрикнув, подлетела. Сетка обняла и стиснула незваную гостью в мешок. Стуча страхом и паникой, она схватилась за отверстия сетки и кое-как села. Сидя, она пыталась прыгать и дёргала сетку, чтобы та сорвалась.

Запыхавшись, Милана пыталась собраться и придумать что делать. Как вдруг – со спины, со стороны очертаний дома раздался скрежет по дереву, как по дощатому полу; затем снова и снова – широкие шаги ускорялись и приближались. Спина Миланы прогнулась от страха; одной рукой она зажимала рот, а второй и телом она рывками разворачивала сетку.

Когда сетка развернулась, Милана увидела в дымке двухметровый силуэт с округлой головой без волос. Сверкнули крупные глаза – круглые, жёлтые – и раздался жуткий звук: будто одичалый человек умело подражал птице. Силуэт двинулся на Милану, и она закричала.

2

Арочный высокий портал с коричнево-зелёным водоворотом образовался на том месте, где очнулась Милана и из него вышагнул-выпрыгнул Глеб, не удержался и упал. Он не потерял сознание, сел и увидел, что оказался в жутком лесу со скрученными стволами и некоторыми ветками с тёмно-зелёными зубчатыми листьями; с дымкой и приглушённым, но достаточно ярким лунным светом за блеклой пеленой бесконечных облаков.

Глеб обернулся, но портала уже не было. Слабый порыв ветра – шуршание листвы и травы, поскрипывание веток – и по телу Глеба прошла волна мурашек.

– Отлично, – стараясь держать себя в руках, прошептал он и поднялся. – И куда теперь? – Он надеялся, что пурпурный огонёк появится и укажет путь, но никто не появился.

Тишину, словно красная нить, разрезал крик вдалеке – Глеб замер, сердце быстро застучало, а каждая мышца напряглась.

Глеб всматривался, прислушивался; и он вспомнил, что монстр говорил о девчонке, которая пропала. Он сжал кулаки, сглотнул и пошёл в сторону, откуда раздался крик, быстрым шагом.

Крик повторился – более громкий – Глеба обдало волной страха и волнения; но теперь он знал точное направление, поправил курс и побежал, хотя часть его хотела бежать в противоположном направлении.

Вскоре стали попадаться весящие мёртвые вороны. Глеб замедлил бег и смотрел на трупики с изумлением, с тревогой, с отвращением.

Затем стали появляться мешки. И Глеб даже не хотел знать, что в них. А когда появился один перед ним, то он увидел спуск, перешёл на шаг и взял правее. Идя по небольшому склону, он взглянул на кучку внутренностей и поморщился, а увидев мужскую стопу из дырки мешка – отстранился и ужаснулся. Мешок повернулся и показал маленькую руку – ужас возрос, Глеб споткнулся, упал на бок и проехался вниз. Перевернувшись на спину, он с ужасом и с неверием смотрел на бледную детскую руку, а желудок будто хотел обнять позвоночник.

Вспомнив о девушке, вспомнив об опасности, Глеб встряхнул головой и взял себя в руки – забрался на земельный выступ и, не оборачиваясь, не думая, побежал дальше.

Когда стали появляться ловушки, Глебу пришлось перейти на шаг и больше смотреть под ноги, а не по сторонам. Он дошёл до кучи внутренностей справа с облаком мух над ней и остановился – смотрел на пустую сетку, порванную с одной стороны.

Глеб сглотнул страх и приблизился. Он не увидел крови и у него появилась надежда, что девушка ещё жива. Но от мысли, что порвало сетку и забрало девушку волосы вставали дыбом.

Слабый порыв ветра – дымка немного развеялась, и впереди Глеб увидел очертания дома. Постояв с несколько секунд, собираясь и решая, Глеб обогнул сетку и направился к нему. Шаг был осторожным – Глеб высматривал ловушки и прислушивался к каждому шороху, к каждому жужжанию мухи.

Показалось небольшое озеро. В центре, на островке стоял мрачный двухэтажный дом. Множество мостиков, соединённые между собой, шли с разных сторон берега, и все стремились к островку, но не все его достигали. Многие мостики разрушились, у каких-то часть досок была под водой, а от каких-то остались только гниющие столбики.

Глеб приблизился к воде и осмотрел землю перед ближайшим мостиком, и по спине поползли мурашки. На влажной почве были очертания узких стоп и резких когтистых следов. Птица явно была большая. Глеб попытался вспомнить всех больших птиц и как они могут быть опасны для человека, но эти попытки прервало напоминание о том, где он находится и кого он уже видел.

Глеб никогда не считал себя трусом, но сейчас он не мог заставить себя встать на первую взбухшую доску мостика. Несколько раз сжав и разжав кулаки, он решился – и, перешагнув птичьи следы, шагнул на мостик.

Доски поскрипывали, половина проседала. Туман над озером смешивался с дымкой и очертания леса размывались, становясь более жуткими, а дом становился чётче. Двухэтажный, чуть покосившийся, дощатый, старый и тусклый; когда-то он был белым, но сейчас – серо-белый; а крыша была тёмной. Из кирпичной трубы не валил дым, что делало дом ещё менее приветливым.

Мостик, по которому шёл Глеб, был прямым и вёл к крыльцу дома; к нему с разных сторон примыкали другие мостики, или их остатки. Глеб не понимал зачем здесь столько мостиков, и ему не нравилась эта хаотичная небрежность, эта заброшенность и пренебрежение к починке.

Мостик закончился, и Глеб шагнул на берег, поросший травой. Дом казался безжизненным, пустым. Глеб не знал, жива ли девушка, и вообще она ли кричала; не знал, что его ждёт внутри; и он не знал, что его пугает больше – жуткий лес или этот дом.

*

Крадучись, Глеб приблизился к дому, поднялся по четырём деревянным ступеням; и каждый раз, когда они поскрипывали, он морщился. Он присел на крыльце и смотрел на закрытую двустворчатую дверь с облупившейся белой краской. Справа от двери стояла скамейка, а цветочный горшок лежал на боку и часть земли высыпалась; слева от двери стояли: пара ящиков, погашенная свеча на блюдце, а рядом стояло несколько прозрачных бутылок с мутной непонятной жидкостью, или она стала непонятной из-за прошедших годов. Ещё левее было окно, из которого падал тусклый свет, а створка деревянных ставней покачивалась от слабого порыва ветра.

– Ладно, – соскребая храбрость, прошептал Глеб.

Он прокрался мимо двери к открытому окну, взялся за подоконник и заглянул внутрь. Источником света являлся светильник с одной лампочкой, которая выглядывала из-под тёмного плафона в форме полусферы, и которая периодически мигала, словно вздрагивала.

– Электричество? – прошептал Глеб с удивлением.

Внутри дом, как и снаружи, выглядел: старым, забытым, ветхим. Под светильником стоял обеденный стол, накрытый на четверых. На тарелках находилась сгнившая еда, в которой едва ли можно было распознать еду. Даже мух этот потемневший и гниющий пир не привлекал. У стены стоял буфет с посудой, у другой – два кресла и миска для собаки, а на стене висела большая картина с пейзажем. И было две светлых двери. Одна напротив окна, а вторая – слева.

Глеб прислушался и забрался внутрь дома. Кроме смердящей, но будто остановившей гниение и разложение еды ничего пугающего в столовой не было. А паутина и пауки казались обыденными.

Глеб прошёл к двери слева, прислушался и повернул округлую многогранную ручку из стекла. Дверь со скрипом открылась, и он заглянул в помещение.

В отличии от столовой, здесь у мух был пир, и их жужжание соревновалось с кряхтением старого холодильника. Неяркий свет такого же светильника, как и в столовой показывал: грязь, пыль, странные высохшие следы на плиточном полу; ободранные обои, хлипкую старую линию тумб и кухонные шкафчики. На настенной полочке теснились банки с истёршимися надписями, но все они были на английском языке: «Sugar», «Flour», «Cinnamon», «Salt»5; у других баночек не было надписей или они стёрлись. Слева находилось закрытое окно с вялыми шторами; справа – дверь. На тумбах и плите, в мисках и кастрюлях лежали: кишки, желудки, и иные внутренности разных размеров. На горе грязной потемневшей посуды в раковине валялось копыто. В центре располагался небольшой круглый стол с некогда белой скатертью – она лежала криво, а один угол свисал ниже остальных. На столе стояли стеклянные банки: в одной были зубы и клыки, в другой – когти. А в миске для салата находилось коричнево-красное месиво чего-то, что было уже не разобрать.

Со кривлённым лицом, полным ужасом и отвращением, Глеб закрыл дверь. И выдыхая смрад, он направился к другой.

– Пожалуйста, – прошептал он и положил руку на округлую ручку. – Пожалуйста.

Он повернул ручку, но дверь оказалась заперта. Выдыхая, он свесил голову; собрался и вернулся к первой двери.

– Ладно, – прошептал он. – Просто пройди быстро и старайся не смотреть.

Повернув ручку, он задержал дыхание и вошёл в кухню. Не глядя на гниющие внутренности, он по косой прошёл к единственной двери и молился, чтобы она была не заперта. Он взялся за ручку и намеревался её повернуть, как вдруг – по ту сторону послышался скрежет по дереву. Глеба парализовало страхом, а задержанный воздух вышел. Клацающие, иногда царапающие шаги по дощатому полу приближались, а волоски на руках Глеба вставали дыбом.

Часто дыша и впадая в панику, Глеб попятился – наткнулся поясницей на столик и банки звякнули друг об друга. Чья-то рука легла на ручку по ту сторону двери, и та скрипнула. Глеб понял, что добежать до столовой он не успеет и, не разворачиваясь, присел – залез под стол и не сводил взгляда с двери, которую ему было видно наполовину.

Дверь со скрипом открывалась. А Глеб, скрывшись в тени и подтянув к себе ноги, замер и зажал рот рукой.

Дверь открылась. Глаза Глеба расширились, а рука теснее сжала рот. Он видел неестественно длинные худые ноги и торс тела в чёрных брюках длиной до середины голени. Бледная кожа ног сменялась на тёмно-коричневый и вместо стоп были четырёхпалые птичьи лапы: три пальца спереди, один сзади; и у них были длинные скрюченные когти. Длинные худые руки с бледной кожей опускались вдоль тела и были видны тонкие длинные пальцы с чёрными ногтями.

Глеб бы хотел придвинуться к краю столика и выглянуть – увидеть верхнюю часть худого неестественно-вытянутого корпуса, увидеть голову. Но он не стал рисковать – сидел, замерев и сжавшись; а живот часто-часто поднимался и опадал.

Ноги с птичьими стопами пришли в движение – шли клацающими шагами по плиточную полу, а из спины вырастали сложенные тёмно-коричневые крылья. Они опускались подобно подолу, прикрывали тело сзади, а нижние перья иногда касалась плитки кухни. Глеб с ужасом следил за существом, но голова не шевелилась – словно она и шея обратились в каменный лёд.

Существо открыло холодильник, в котором лежали головы различных животных. На верхней полке стояла банка с глазами, вторая – с языками; а контейнер был наполнен чем-то тёмно-красным и овальным. Существо прошло к тумбам, взяло что-то из верхнего шкафчика и вернулось к холодильнику; вязало что-то из контейнера и положило во взятую кастрюльку; взяло лёд из морозильника и засыпало в кастрюльку. И закрыв холодильник, существо медленным клацающим шагом вышло из кухни.

Дверь со скрипом закрылась. Клацающие, иногда царапающие шаги удалялись. А Глеб сидел и не мог пошевелиться. Его разум всё ещё пытался использовать логику, пытался объяснить происходящее, но не мог. Казалось бы, что все те фильмы ужасов, которые Глеб смотрел, должны были подготовить к ужасу в реальности, но они едва справлялись со своей задачей.

*

Шагов не было слышно с минуту. Глеб выбрался из укрытия. У него возник порыв любопытства, чтобы открыть холодильник и посмотреть, что взяло существо, но не стал, а прошёл к двери. Он долго прислушивался, собирался – повернул ручку и приоткрыл дверь.