Обитель 1

– Яша? – позвал Глеб. Он почувствовал, что что-то не так.

Смотря вниз и потирая камушек, Яков приблизился к брату и встал напротив. Глеб встревожился:

– Яшь, что-то не так? – спросил он. – Тебе не нравится место?

– А я… А потом я забуду маму?

Словно пуля пронзила сердце Глеба – лицо разгладилось и боль сжала грудную клетку. Но, желая не выпускать себя из рук, он сделал тихий вдох и выдохнул.

– С чего ты это взял? – спросил он.

– Я…, – сказал Яков. Чёрные бровки хмурились, взгляд уткнулся в ноги, а пальчики вертели камушек. – Иногда мне кажется, что я забываю её лицо. А потом смотрю на фото, и вспоминаю.

– Вот видишь, – улыбнулся Глеб. – Значит не забудешь. Ведь у нас много фотографий. Ну, не так уж много, но достаточно.

– Но это не тоже самое! – выкрикнул Яков и поднял влажные глаза, а пальчики сжали камушек. Глеб удивился, растерялся, и замер. – Это… не…, – пытался он найти нужные слова в головушке. – Фото – это другое, это не помнить. Когда я закрываю глаза я помню тебя так хорошо! Но её… она уже не такая чёткая. А фото это… это не настоящая мама, это картинка мамы.

– Ох, Яша, – сказал Глеб. Он притянул брата к себе и приобнял. – Ты не забудешь маму.

По щекам Якова потекли слёзы. Он шмыгнул и, повышая голос, сказал:

– Ты этого не знаешь! Ты этого не можешь знать! И… и я слышал, что, когда дети взрослеют они забывают свои воспоминания.

«Ах, вот откуда семя проросло.», – подумал Глеб.

– А ведь уже год прошёл, – шмыгнув, добавил Яков.

Глеб едва не поправил брата, что год и три недели; и сказал:

– Да, что-то забывается и это нормально. Но ведь что-то остаётся. Например, у меня есть воспоминания, когда мне, как и тебе сейчас, было шесть, и когда мне было пять, да и даже есть парочка размытых воспоминаний, когда мне было четыре.

Яков поднял голову; плач, не развернувшись, свернулся – два тонких ручейка на щёчках подсыхали, а влажные карие глаза засияли.

– Правда? – спросил он с надеждой.

– Конечно, правда, – улыбнулся Глеб. – В том числе у меня есть воспоминания, связанные с мамой. – И через плечи Глеб почувствовал, как Яков затрепетал от радости. – И тем более, у тебя же отличная память, ты-то точно сохранишь много воспоминаний. Наверняка больше, чем я. А с чем-то я помогу, а с чем-то и фото помогут. Хоть они и картинки, но всё же они содержат частичку памяти и частичку людей и тех моментов.

– У меня отличная память?

– Ну, конечно! Ты же так быстро научился считать и выучил алфавит, да и ты всегда быстро обучаешься новому.

Яков просиял, опустил голову и смотрел в сторону.

– Отличная память, – прошептал он.

Глеб дал брату несколько секунд, а потом с осторожностью спросил:

– Змей?

Яков вспомнил зачем они сюда пришли, увидел расправленный и готовый змей на бревне – утёр подсохшие ручейки на щеках, шмыгнул и кивнул.

– Да, – сказал он. – Давай запускать!

*

Печаль момента рассеивалась. Вместе братья пытались запустить их змея. Когда поднялся небольшой ветер, Глеб смог попасть в поток – и разноцветная причудливая бабочка воспарила. Но Яков что-то почувствовал спиной – обернулся и замер.

На дорожке стояла женщина среднего роста, стройная и с округлыми формами. Она была в простом светло-салатовом платье с воздушным подолом чуть ниже колен, а ноги были босые. Прямо как на последнем фото – то, что висит на холодильнике. Только не было той усталости, не было синяков под глазами, волосы не были тусклыми, и они не поредели, а поясок платья не нужно было утягивать.

Чёрные волнистые волосы качались на ветру, подол развевался, а карие глаза смотрели на Якова.

– Мама? – не веря, прошептал он.

Глеб его не услышал – он пытался удержал бабочку в воздухе и найти лучшее место и высоту лески. И он не заметил, как Яков зашагал к дорожке. А когда женщина побежала к узкой заросшей тропке – он побежал за ней с криком:

– Мамочка!

Глеб вздрогнул, словно его шарахнули током. Бабочка потерпела крушение в озеро. Глеб обернулся и увидел, что брат выбежал на дорожку и устремился в сторону тропки, ведущей в лесопарк. И его охватил странный дикий страх – словно Яков несётся к дороге, а там мчится старый автобус, который если даже и заметит ребёнка, всё равно не успеет затормозить.

– Яша! – крикнул Глеб. – Стой! Ты куда?!

Но он не отозвался, побежал по тропке – протаптывал и отталкивал высокую траву, а впереди он увидел, как мелькнул светло-салатовый развевающийся подол.

Глеб, который не увидел светло-салатового цвета и чёрных волос, сорвался с места и побежал за братом. Он выбежал на дорожку, но его дёрнуло назад к озеру и наискосок. Леска, которую он держал в руках, зацепилась за корягу в песке, а бабочка так и осталась в воде.

Глеб отбросил катушку с леской и вбежал на тропку, крича:

– Яша! Стой! Яша!

Но маленькие ножки уже пробежали по старому асфальту с трещинами и выпуклостями, и вбежали в лес в объятиях асфальтного неровного круга.

Глеб выбежал на асфальт и в суматохе осматривался по сторонам. Но ни слева, где пешеходная дорога заворачивала и плавно поднималась, ни справа, где протягивалась на несколько метров, а потом плавно опускалась и затем поднималась – не было братика. Паника и страх в Глебе возрастали. И тут он услышал впереди, в гуще деревьев:

– Мамочка! Стой!

И Глеб ринулся в лес – он бежал, отталкивая ветки кустов, и кричал:

– Яша! Яша, стой! Вернись! Яша!

А когда он заметил розовое пятно футболки и маленькое подпрыгивающее зелёное пятнышко рюкзачка, Глеб поправил курс бега и ускорился, как смог. Но через несколько шагов, он споткнулся об выпирающий корень сосны, проехался по опавшим шишкам и повалился на землю. Вставая, он снова позвал брата и побежал дальше.

Яков выбежал из внутреннего лесочка асфальтного круга, перебежал пешеходную дорогу и снова в лес – за ускользающим светло-салатовым подолом и волнистыми чёрными волосами.

Глеб потерял Якова из виду и выбежал на асфальт. Он, обливаясь потом, тяжело дышал и осматривался по сторонам; а сердце бешено стучало в такт панике и страху.

– Мама, стой же! – раздался голос Якова.

Глеб отчётливее почувствовал, что брат в опасности и вбежал в лес.

*

Запыхавшись, Глеб перешёл на шаг, споткнулся и едва не упал; он видел Якова впереди чрез просветы веток рябины и кустарника. Он прошёл мимо рюкзачка-лягушки на ветке, мимо смартфона с голубым чехлом, которые он не заметил, и, отодвинув ветку молодой рябины, вышел на идеально круглую полянку.

Яков стоял спиной и смотрел перед собой. Глеб коснулся его плеча, говоря:

– Яша, ты меня пере… – он осёкся и увидел того, на кого смотрел брат.

Их мама стояла перед ними как ожившая фотография, сделанная на их последнем пикнике того рокового года, но при этом мама выглядела так, когда ещё была здорова. Рука Глеба скатилась с плеча Якова; и он согласился с братом – не то же самое, что видеть на фотографиях. Фотография это лишь кусочек памяти о человеке, запечатление мгновения жизни, помещённое в плоскость. Фотография не передаёт всего.

У Глеба возник порыв подбежать и со слезами обнять маму. Тело дёрнулось, маленький полушаг, но нога встала на место. Шок проходил, растерянная радость развеивалась – лицо хмурилось, а в глазах вставали: непонимание, смятение.

Руки лже-мамы протянулись, на лице возникла тёплая, но в то же время холодная улыбка, и она сказала:

– Идите же ко мне, мои дорогие.

Глеба пронзил холодный страх, а по телу прошли мурашки.

А Яков с улыбкой шагнул к маме, восклицая:

– Мамочка!

Но рука Глеба вцепилась в плечо брата и остановила его.

– Это не мама, – сказал он сухим голосом.

– Что? – не понял Яков.

– Дети мои, – сказала лже-мама. – Идите же ко мне. Разве вы не скучали?

– Я скучал! – выкрикнул Яков и попытался вырваться. Но Глеб сильнее сжал плечо и рывком притянул брата к себе. – Нет! Пусти! Я хочу к маме! Пусти!

Глеб встряхнул брата и крикнул:

– Это не она! Это невозможно!

– Она! – крикнул в ответ Яков. – Она!

– Наша мама мертва!

Яков перестал вырываться и, плача, сказал:

– Но…

– Это не она. Просто… поверь мне, прошу.

Смотря на лицо брата, растерянный Яков кивнул. Он посмотрел на женщину и только теперь увидел, почувствовал, что это не его мама. Его мама была тёплой, но от этой копии не чувствовалось никакого тепла, никой любви. Глеб взял брата за руку и потянул за собой, и они попятились к краю полянки.

Лицо лже-мамы исказилось злобой и холодом, глаза вспыхнули красным, а за спиной развернулся чёрный густой пар. Возник толчок из-под земли – в центре полянки раскрывалась глубокая круглая яма, и из неё вышла волна прохлады.

Распахнув глаза от ужаса, братья развернулись и бросились бежать. Из пара на спине лже-мамы вырвалось по три щупальца, и они устремились к ним. Глеб обернулся, ужаснулся, и, схватив Якова, бросился в сторону – они упали, а в месте, где они только что находились, щупальца схватили пустоту. Но три из них тут же метнулись к братьям, которые вставали и убегали.

Щупальце успело схватить Глеба за ногу, и он упал на живот. Яков развернулся и хотел вернуться на помощь.

Но Глеб закричал:

– Беги! Беги как можно быстрее! Беги!

Яков побежал. Он увернулся от второго щупальца, прыгнул с полянки в зелёную густоту и побежал через лес так быстро, как его маленькие ножки никогда не бегали.

Невзирая на борьбу, щупальце подняло Глеба за ногу и понесло к яме. Он извивался, кричал, ругался, брыкался и пытался высвободиться. Но два щупальца схватили за руки, забросили в яму – и он растворился в черноте, так же, как и его крик.

В лесу вскрикнул Яков – перед ним, раскрыв руки, стояла девушка в розовом сарафане, с двумя рыжими косами и с красными глазами. Яков понял, что это тоже копия кого-то, и что от реальной девушки когда-то веяло теплом. Испугавшись, Яков побежал прочь от неё.

Рыжие косы и розовый сарафан то мелькали с одной стороны, то с другой – и Якова загнали обратно на полянку. А увидев яму в центре, его глаза расширились от ужаса. Щупальца лже-мамы схватили за руки и ноги – Яков вопил, брыкался. Но щупальца забросили его в черноту, и крик растворился.

Яма срослась, а лже-Анна и лже-мама развеялись, словно призраки.

Глава 3 – Огонёк и зеркала

1

Когда дневной свет исчез, Милана падала ещё с несколько секунд и кричала. Затем её тело как будто перевернул поток, но оно осталось неизменно; а внутри желудок, сжавшись, подпрыгнул так, как бывает, когда машина резко едет с горки. Милана замерла на долю секунды в воздухе и упала, как ей показалось, обратно, но она с небольшой высоты приземлилась на прохладный пол.

– Что? – спросила Милана. Мозг пытался оценить произошедшее и дать объяснение, но не мог.

Вокруг была чернота. Милана села, голенями и ладонями почувствовала, что пол гладкий и прохладный, как у плитки; ощупала карманы шорт, но смартфона в них не оказалось.

Милана немного успокоилась, сердце из ушей вернулось в грудь, и в тишине она услышала мерное дыхание кого-то очень большого. Сердце снова убыстрило стук; тело, теряя подвижность, замерло; и, едва дыша, Милана уткнулась взглядом в черноту – туда откуда доносился мерный звук.

Что-то большое шлёпнуло по полу в нескольких метрах впереди – по спине Миланы молнией прошлись мурашки, волоски на теле встали дыбом, а волосы на голове зашевелились. Сердце гулко стучало; Милана, стараясь не дышать, старясь быть тихой, поднялась, чтобы убежать, но не видела куда бежать и от чего бежать.

В черноте на высоте примерно в пять метров вспыхнули большие красные глаза – они светились, не имели зрачков, или они тоже были красными; и они видели в черноте, так как смотрели прямо на Милану. Она ахнула и сдавленно взвизгнула; попятилась, водила руками по воздуху – пыталась нащупать хоть что-то.

Ниже красных глаз раздался громкий звук втягивания воздуха.

– М-мм, – причмокивая, произнёс мужской басистый голос. – Столько боли. Столько печали. – И выдохнув, он добавил: – Ты подходишь.

Милана едва стояла на ногах, пятилась маленькими шагами и, не моргая, смотрела на красные глаза, парящие в черноте. Откуда-то сверху раздался скрип, мелькнул тёплый желтоватый свет – хлопок деревянной дверцы, и свет исчез. Звук крыльев, но не как у птиц. А красные глаза смотрели в сторону и ожидали.

Милана упёрлась спиной в стену, руками нащупала что она выложена из очень крупных прямоугольных камней с закруглёнными углами. Ощупывая стену, она пошла в сторону – надеялась найти дверь, проход, что угодно; не отрываясь смотрела на глаза, которые не смотрели на неё; слышала тихий женский голос и шлепки крыльев с той же стороны, где и глаза.

– Что?! – воскликнул басистый голос. И Милана, вздрогнув, оцепенела. – Ещё один?

Снова послышался женский голос, который что-то быстро сказал, но Милана не смогла ничего разобрать.

– Два? Скажи им чтобы взяли ребёнка, а взрослого только если получится. Если он силён духом, то мне особо и не нужен. Хотя знаешь, что.

Послышались звуки шага тяжёлых лапищ по полу и глаза скрылись – существо развернулось и куда-то шло.

– Я лучше сам скажу, а то получится как в прошлый раз. А ты безмозглая, пока присмотришь за ней.

Высокие двустворчатые двери, словно ворота, открылись и впустили слабый тёплый свет. Милана увидела, как через проём протиснулось шестиметровое существо на четырёх лапах с чёрной лоснящейся шерстью, на спине было что-то, что было невозможно рассмотреть, а уши были крупными и вострыми. И между ними пролетело что-то небольшое. Глаза Миланы округлились, спина вжалась в холодную стену, и на несколько секунд она забыла, как дышать.

Дверь захлопнулась, лязгнул засов, и повисла тишина.

Дрожа и делая тихий вдох, Милана осела на пол.

– Нет-нет, это… это просто странный, страшный сон. Я вот-вот проснусь. – Она села и схватилась за голову. – Да, просто сон… – Она подтянула колени к груди и обвила их руками. – Это просто сон. – Она уткнулась лбом в колени и желала, чтобы всё это закончилось, желала проснуться.

*

Послышался странный звук – смесь: тихого тонкого шипения огня и приятного мелодичного дыхания сказочного голоска. Милана отняла лоб от колен, подняла лицо и увидела парящий огонёк пурпурного цвета размером с голову. В черноте он был ярким, но приятным; сказочным, манящим.

Приблизившись, огонёк мерно парил, оседая и приподнимаясь. Милана разглядела подобие личика, состоящее из глазок, очертания ротика и носика, но трудно было назвать это человеческим лицом. Огонёк произнёс странные приятные звуки с выдохами, а от тела возникли маленькие руки без пальцев и позвали за собой.

В Милане были: удивление, настороженность, смятение; но не было страха к этому существу. Она поднялась и с осторожностью последовала за незнакомцем.

Огонёк вёл через черноту. А пурпурный цвет и мерное трепыхание пламени – успокаивали.

Огонёк подлетел к стене и зажёг факел, который находился в металлической подставке. Но Милане было до неё не дотянутся, не допрыгнуть. Огонёк ударил в подставку – факел выпал и упал со звоном. Милана подняла увесистый факел с металлическим основанием и последовала за незнакомцем дальше.

Тёплый свет вылавливал очень крупную кладку камней стен и пол из больших плиток чёрного цвета с тонкими швами между ними. Милана прошла вдоль стены, поворот – и перед ней раскрылся высокий и широкий проход; не было видно потолка и едва виднелась противоположная стена прохода.

Милана приблизилась к высокой двери, за которой ранее скрылось существо с красными глазами и осветила её – две высокие широкие створки и большие кольца вместо ручек. Свет факела не мог осветить всю дверь, и не дотягивался до верха. На лице Миланы отразилось сомнение – она была не уверена, что ей хватит сил открыть хоть одну створку.

Справа раздался тонкий голосок с приятным шипением пламени. Милана увидела, что огонёк указывает на что-то в стене – приблизилась и осветила квадратную решётку из прутьев. Огонёк отодвинул ржавую задвижку. Милана взялась за продолговатую ручку в низу решётки и потянула на себя. Но дверца не поддалась.

Милана положила факел на пол, взялась за ручку обеими руками и, упираясь ногой в стену, вложила в тягу все силы. Протяжный скрип – дверца распахнулась, открывшись наверх, а Милана плюхнулась.

Поднявшись и потерев ушиб, Милана подняла факел, забралась в вентиляционный туннель, который, как и стены, был выложен крупными камнями, и поползла на четвереньках, хотя могла бы идти, полусогнувшись и присев; а огонёк закрыл за ней дверцу.

Оставив два метра позади, Милана остановилась. Проход вёл дальше – в глубины черноты; и проход вёл налево – около двух метров и виднелся тёплый слабый свет за прутьями решётки. Милана смотрела перед собой – в черноту. Но слева появился пурпурный огонёк, перед решёткой – и, стараясь не обжечься об пламя факела, она поползла к нему.

Огонёк прошёл сквозь прутья и открыл задвижку. Милана открыла дверцу, которая тихо скрипнула, и выбралась наружу.

Широкий коридор с высоким потолком, а ковёр тянулся в обе стороны. На потолке висели огромные круглые люстры со свечами, но горела только одна из них. Коридор уходил направо и тонул в черноте с очертаниями огромной мебели, а слева упирался в большое арочное окно, из которого падал бледный рассеянный свет луны. Учитывая размеры помещений и мебели, казалось, что здесь живёт великан.

Милана оказалась за огромной тумбой, которая была как шкаф, и коснулась её левым плечом. Услышав что-то похожее на шаги, она оцепенела, а вдохи стали короткими и частыми. Она увидела пурпурный огонёк напротив коридора – за решёткой другого, такого же вентиляционного туннеля.

Набравшись храбрости, Милана сглотнула страх в желудок – приблизилась к углу тумбы и выглянула. Перед огромной дверью, за которой должна находиться пленница, перед линией ковра ходило существо размером немногим крупнее домашнего кота: смесь летучей мыши и сиамской кошки.

Чёрная короткая шёрстка, вытянутая морда с носом летучей мыши, крупные кошачьи глаза с фиолетовой радужкой, и у носа было подобие щёчек кошки с несколькими короткими усиками. Голова тоже была смесью, а крупные мышиные уши, подражая ушам сиамской кошки, смотрели вверх. Тело не имело кошачьей стройности и грациозности, а было больше овальным – мышиным. Имелся тонкий кошачий хвост. Кошачьи лапы перетекали в лапы с пальцами и коготками чёрного цвета – как у задних лап летучей мыши, но такие же были спереди, и в целом они выглядели как лапы обычной мыши или крысы. На спине были чёрные кожаные крылья – как у летучей мыши.

Котомы́шь ходила туда обратно вдоль двери – словно стражница. В движениях было мало грации кошки, если только плотненькой и объевшейся. Сомкнув губы и дыша через нос, Милана смотрела на странное существо; ей было страшно так, что она едва стояла и не могла сделать ни шагу. Но перспектива встретиться с огромным красноглазым существом пугала сильнее.

Милана следила за шагом чёрной стражницы и, когда та развернулась к тумбе спиной, она сделала вдох и побежала через коридор. Но только раздалось пара приглушённых шлепков босоножек по плиточному полу, как стражница услышала чутким слухом и развернулась. А увидев беглянку, заговорила женским приятным голосом с лёгкой хрипотцой:

– Что? Как сбежала?

Котомышь расправила крылья и прыгнула – взлетела и полетела на беглянку. Милана, которая только шагнула на ковёр, взвизгнула и встала в защитную неуверенную стойку – она размахивала факелом и не подпускала к себе стражницу.

– Прочь! – крикнула она. – Проваливай! Проваливай!

Котомышь перестала пытаться подлететь и замерла в воздухе – усмехнулась, показывая кошачьи зубы с клыками – не то кошачьими, не то летучей мыши; и, намереваясь потушить пламя, с усилием замахала крыльями.

– Нет! – пытаясь спасти огонь, крикнула Милана. Но своими уклонениями она только помогала. – Уйди! Отвали!

Пламя факела погасло. Котомышь обрадовалась и устремилась в атаку. Невзирая на страх и растерянность, Милана разозлилась – замахнулась факелом и ударила котомышь так, что та с возгласом отлетела и упала на пол. И пока она не пришла в себя, Милана подбежала к решётке – забралась в вентиляционный туннель и затаилась в темноте.

Котомышь пришла в себя, встряхнула головой и взлетела с громким возмущением, в котором хрипотца проявилась отчётливее и уже не была приятной. Но не увидев беглянку, котомышь растерялась. Она осмотрелась вокруг себя и взгляд остановился на зале, утопающем в черноте; цокнула и, потирая голову, полетела туда.

Когда стражница скрылась, Милана выдохнула с облегчением, развернулась и поползла за пурпурным огоньком, словно мотылёк за светом.

*

Милана ползла на четвереньках и чувствовала себя глупой мышкой в лабиринте. А пурпурный огонёк вёл дальше, и дальше.

Наконец Милана выбралась и оказалась в просторном коридоре с высокими стенами и с недостижимым потолком. На стенах висели чаши с пламенем, однако они не разгоняли всю черноту помещения, зато вылавливали клочки паутины на потолке и в углах. Не было мебели и окон, только двустворчатая дверь слева от Миланы – словно ворота с кольцами вместо ручек. В другом конце коридора, напротив двери возвышались две крупные ступени и коридор расширялся в зал с таким же высоченным потолком. На стенах встречались забытые чаши с огнём, а окон не было. И виднелись большие, метра с два с половиной в высоту и один с половиной в ширину, очертания чего-то из металла.

Пурпурный огонёк приблизился к первой ступени.

– Что? – спросила Милана. – Туда?

Милана не понимала зачем, хотя сейчас она вообще не понимала происходящее; и отчасти думала (и надеялась), что спит. А раз она спит, то почему бы не последовать за таинственным огоньком.

Милана забралась на высокую ступень, словно ребёнок на парапет; выдохнула, и забралась на вторую. Поднявшись, она замерла и насторожилась, а в глазах трепетали: удивление, озадаченность – она поняла, что представляли собой те высокие очертания: большие зеркала.

В тёмном зале был хаос из этих зеркал. Какие-то стояли сами по себе, а их собратья валялись рядом; какие-то, словно умирающее деревья, наваливались друг на друга; какие-то наваливались на стены, а возле них зеркала были сложены небрежными стопками, которые грозили развалиться в любую секунду. Металл рам и подставок потемнел. Большинство зеркал было разбито, а оставшиеся осколки стали чёрными и отражали будто покрытый толстым лаком мазут. Те зеркала, которые не были разбиты – не отражали, а имели цвет и водно-воздушный тягучий водоворот.

Милана шла по залу и каждый тихий шаг отдавался холодным шёпотом от высоких стен. В раме ближайшего зеркала был голубо-ледяной водоворот. Приблизившись к этому зеркалу, Милана прищурилась от света и почувствовала холод – словно миниатюрные льдинки покалывали кожу; и, потерев предплечья, она поспешила от него отдалиться.

Другие водовороты имели болотный цвет, оттуда веяло сыростью и тиной, но и к ним Милана не приближалась. Встречались коричнево-зелёные водовороты – из них веяло прохладой и лесом. Встречались тёмно-песочные – из них веяло душной жарой. Из зелёных веяло влагой и жарой. А из коричнево-пшеничных обдавало ветром и веяло смесью: запаха травы и едва уловимого запаха цветов.

У другой стены Милана заметила уже встреченные водовороты, но также виднелось небольшое количество серых и синих.

Осмотр оборвался, когда Милана увидела пурпурный огонёк возле одного из зеркал – оно стояло у стопки с разбитыми собратьями; и огонёк звал, веля поторопиться. Избегая зеркала, Милана ускорилась – эхо шагов накладывалось друг на друга и возмущалось.

Милана остановилась напротив зеркала на расстоянии в два метра. Его тягучий воздушно-водный водоворот был коричнево-зелёного цвета. Как и другие водовороты этого цвета, он обдавал прохладой и пах лесом, но теперь Милана почувствовала тонкий, едва уловимый и приятный запах цветов – как издалека.

Звуча тонким сказочным голоском, огонёк подозвал Милану ручками. Она помялась на месте, с осторожностью приблизилась и встала на расстоянии шага. Водоворот завораживал, отталкивал, пробуждал любопытство и страх.

Стоя так близко к зеркалу, Милана заметила что-то странное на верху рамы – она присмотрелась и увидела металлический барельеф: странное скрученное дерево, словно кто-то хотел отжать его ствол как тряпку.

Огонёк воспарил выше и приблизился к широкой потемневшей раме зеркала, и Милана опустила на него взгляд. Огонёк указывал ручками на водоворот.

– Что? – спросила она. – Я не… Я не понимаю. – Огонёк показывал ручкам на водоворот и изображал прыжок, сопровождая действия тонкими приятными звуками. – Подожди, ты хочешь… – Она поморщилась и воскликнула: – Я не хочу это трогать! – Но огонёк был настойчив. – Это приведёт меня обратно домой?