Переплетённые души

– А я знал, что здесь что-то нечисто. Не может такой… как ты не уметь говорить. Меня зовут Рик Геренс. А ты?

– Мар… кел, – сказал юноша тихо. Слова давались ему непросто. Отвык.

– Красиво. Просто Маркел?

Юноша кивнул и вновь уткнулся в колени. Он не любил общаться с незнакомыми людьми. Вообще не любил общаться.

– Ты злишься на меня? – вновь спросил Рик. – Я один из тех, кто запер тебя здесь. Я смотрел, как мои товарищи сражались с тобой. Пятеро – на одного. Но я никак им не помешал. Ты имеешь право злиться.

Маркел покачал головой. Что значило злиться? Он никогда прежде не испытывал этого чувства. Ему было всё равно. Он смотрел на Рика пустым взглядом, желая, чтобы тот ушёл как можно скорее. Но одновременно хотел, чтобы тот остался. Хотел узнать от него больше. Хотел поговорить с ним так, как говорили у него на глазах другие люди. Когда один задаёт вопрос, другой отвечает. Но Маркел боялся. Боялся, что у него не получилось бы так же.

Неожиданно Рик встал.

– Прости, мне надо идти, – сказал он. – Я могу прийти завтра?

Маркел кивнул, сам до конца не осознав причину своих действий.

***

И так продолжалось ещё несколько дней. Рик приходил каждый вечер. О чём-то спрашивал, получая от Маркела молчаливые ответы. Сам что-то рассказывал. Каждый раз понемногу. Но один раз молодой господин не стал ничего рассказывать. Только сказал:

– Хочу тебе показать кое-что. Сегодня увидел, решил поделиться эмоциями. Пойдёшь со мной? – он протянул руку, намереваясь помочь юноше встать.

Маркел поднял на него взгляд.

– Мне нельзя, – сказал он тихо.

– Никто не узнает. Тем более, ты со мной.

Глаза юноши слегка расширились. Никогда прежде он не противился приказам. Не хотел. Не видел смысла. Но теперь этот смысл появился. Больше всего ему хотелось сейчас пойти с этим странным господином. Увидеть что-то. Что? Он хотел узнать. Никогда прежде он не испытывал такого интереса к чему-то. Как это называлось? Любопытство?

Маркел протянул свою руку Рику, и тот помог ему встать. А потом они пошли туда. До этого места пришлось подниматься по узкой винтовой лестнице замка. Маркел никогда раньше ходил на верхние этажи. И вообще никогда не выходил за пределы свой комнаты и тренировочного зала. Шаг за шагом. Этот давалось ему непросто. Оказывается, ходить по лестницам – совсем не то же самое, что биться на мечах.

Но вот они дошли. Маркел понял это, когда лестница кончилась, и впереди появилась богато украшенная дверь. Рик, шедший первым, взял с пояса ключ и, повернув его в замке, отрыл проход. Ещё несколько ступенек.

В лицо Маркелу ударил неожиданно большой поток воздуха. Голова закружилась. Юноша побледнел, пытаясь справиться с новым для себя ощущением. Потом в глаза ударил свет. Такой яркий, так не похожий на тот, который Маркел видел раньше – в тренировочном зале или, тем более, в камере. Он закрыл заслезившиеся глаза и прижал пальцы к векам. Надавил. Солнечные блики как будто стали слабее. Набравшись смелости, юноша убрал руку и слегка приоткрыл глаза. Свет был всё ещё очень ярким, но теперь хотя бы не так ослеплял.

Тогда Маркел в первый раз посмотрел по сторонам. Он стоял на большой площадке, на которой не было ничего, кроме перил у края. А за ними простиралось… У юноши захватило дыхание, он подбежал к краю площадки и взялся руками за перила. Вокруг него не было ничего, кроме воздуха. Над головой, вместо потолка, стояла странная голубая поверхность с проплывающими белыми клубами. А вдалеке светил огненный шар, на который Маркел не мог долго смотреть – шар слепил. А там, далеко-далеко были видны границы замка и весь окружающий мир, о котором юноша раньше знал только из рассказов.

Маркел подумал о том, что всю жизнь от него скрывали всё это. Почему? Каждый из тех, кого он знал, постоянно видел весь мир вокруг. Мог выходить из замка и смотреть на всю эту красоту. А он находился в одном месте, не понимая, что делать дальше. День за днём, год за годом. Всё дело было в господине Дирване? Или тому тоже приказывали другие люди? А он, Маркел, оказался просто ненужным элементом, о котором можно было забыть.

Он ни на что не влиял, ничего не решал. Почему? Привычный ответ, что так было надо, таковы правила, больше не работал. Он хотел знать причину.

В носу закололо, а по щекам потекли горячие струи воды. Что это было? Почему-то от них становилось больно в груди. А, может быть, наоборот? Они появлялись из-за того, что бесконечно сердце.

Ветер развевал длинные светлые волосы юноши, собранные в хвост. Сушил слёзы, но они не хотели останавливаться. Как будто пытались наверстать упущенное за девятнадцать лет.

Рик, до этого тактично стоявший чуть позади, чтобы не мешать Маркелу, подошёл и встал справа от него.

– Почему ты плачешь? – спросил рыцарь.

Маркел покачал головой, а потом медленно проговорил.

– Потому что хочу туда, – он вытянул руку, показывая на лес и реку, которые были видны с площадки. На стоявшие вдалеке горы и крестьянские поля. – Но сейчас я здесь.

Глава 11. Бал.

Признаюсь честно, единственное, что мне нравится в жизни высшего света – это балы.

Август Первый

Дорогая одежда приятно касалась кожи. Волосы, впервые за долгое время, были аккуратно уложены. На лице застыло выражение неподдельного интереса и лёгкого смущения. Август Норичетти впервые отправлялся на бал в северной стране, вместе с Эмметом Хоренси, своим телохранителем.

Последние штрихи сборов, и господа с востока отправились в город. Вновь оказавшись там, юноша испытал практически такой же восторг, как в первый раз. Вокруг двигались люди самого разного социального положения – это можно было понять по их одежде и свите. Многие дамы, нарочито демонстрируя своё богатство, покупали самые дорогие украшения в лавках. Рядом же с этими лавками, практически не привлекая внимания, сидели люди, одетые в лохмотья, с протянутой к окружающим рукой – просили милостыню. У лавок, где всегда было много людей, получить результат было намного вероятнее.

Август окидывал этих людей жалостливым взглядом, но ни разу не сделал попытки приблизиться. Каждому не поможешь. Поэтому деньги лучше сохранить. По крайней мере, до прибытия «на родину». Там была бы возможность устроиться на работу, не привлекая внимание. Аристократы севера, как правило, либо не работали – деньги для них добывали слуги, жившие у их семьи поколениями, либо занимались делом, передающемся им по наследству.

Эммет и Август прошлись по нескольким улочкам, минули небольшую площадь, на которой стояла статуя (Август не разглядел, кому она была посвящена), и свернули на улицу, дома на которой сильно отличались от остальных. Обычно жилища были простыми, один в один похожими на своих соседей. Но эти дома выделялись своей уникальностью и вычурностью. Каждый из их хозяев хотел как-то выделиться на фоне остальных. Колонны и сады прекрасных цветов вокруг одного дома, отделка золотом и мрамор другого. Фантазия хозяев захватывала дух.

«Интересно, почему все эти люди живут здесь, – подумал Август. – У них бы точно хватило денег на собственные особняки в более уединённых местах. Чудно. Но как же красиво…»

Август залюбовался фонтаном, стоявшим за забором у одного из домов. Казалось, ему было всё равно на ухудшающуюся погоду. Вода продолжала весело струиться вниз, разбиваясь о дно. Интересно, что происходило с этим фонтаном при наступлении зимы?

Но долго удерживать эту мысль Август не стал. Эммет провёл его во двор рядом с этим домом, а потом и в сам дом, показав на входе два красивых конверта с приглашениями. Милая служанка, улыбаясь и глядя в пол, провела гостей в зал, где проходил бал. Когда они подошли к деревянной двери, украшенной золотом, Август на пару секунд прикрыл глаза, морально готовясь к тому, что его ждало. А когда открыл почувствовал, что вернулся в прошлое. Только теперь он был здесь в совершенно другой роли. И роль эта ему нравилась.

Зал был просто огромный, и занимал, судя по всему, практически весь первый этаж особняка. Мраморный пол, отделка золотом и серебром, множество банкетных столов и множество гостей. Казалось, были приглашены практически все аристократы младшей столицы. Играла громкая живая музыка. Орган, скрипки, множество флейт. Повсюду были видны прекрасные пары танцующих. Разноцветные платья дам поражали своей необычностью, да и костюмы их кавалеров, как правило строгие, здесь смотрелись гораздо более ярко, чем обычно. Это торжество, хотя и походило общими чертами на балы во дворце, было наполнено тем, чего там Август никогда не ощущал, – свободой. Люди, оставаясь воспитанными в строгости аристократами, чувствовали себя здесь намного более комфортно и расслабленно, чем на официальных балах. Достаточно было просто быть собой, без ухода в нарушение общечеловеческого этикета, с пелёнок знакомого этим людям, чтобы не нарушить никаких правил.

– Добрый вечер, – сказал улыбающийся мужчина среднего роста, подойдя к ним. – Рад видеть вас, господин Хоренси. – Он повернулся к Августу, улыбнувшись ещё шире. – Буду рад, если вы представите меня своему спутнику.

– Господин, – обратился Эммет к Августу. – Это Грегори Лоран, организатор данного вечера. Господин Лоран, это мой господин, Август Норичетти, о котором я рассказывал.

– Рад познакомиться с вами лично, господин, – произнёс Лоран, протянув руку Августу. Тот смутился буквально на долю секунды, после чего протянул свою в ответ, чтобы обменяться рукопожатиями. Прежде все гости отца кланялись Августу. Теперь же к нему обращались как к равному.

– Мне бы очень хотелось послушать ваш рассказ о родине, господин Норичетти, – продолжил хозяин дома. – Нечасто встретишь людей, прибывших настолько издалека. Я спрашивал у вашего телохранителя, но он говорил, что не знает, можно ли ему рассказывать, и сказал, что лучше задать вопрос лично вам. Вот я и решил пригласить вас обоих на этот вечер. Надеюсь, вы не откажете удовлетворить мой интерес.

Август усмехнулся. Да, это было похоже на Эммета. А он-то думал, как «телохранителю» удалось достать эти приглашения, при его-то способностях к коммуникации. Правильно всё сделал. Ушёл от ответа, чтобы не попадать впросак.

– Вы правы, Эммет способен на такое, – сказал Август, не переставая улыбаться. – Я и правда говорил ему не рассказывать всем подряд о том, что мы из другой страны и не хвастаться различиями наших культур. Не хотелось лишнего шума. Впрочем, он истолковал это по-своему. Хотя, наверное, так правильно: я сам смогу проконтролировать то, кому и что скажу. Разумеется, вы можете рассчитывать на мою откровенность.

Эммет удалился, сказав, что не хочет мешать беседе двух господ, а Август, проводив его благодарным взглядом, вернулся к разговору. Настроиться на беседу, не опасаясь, что «телохранитель» мог как-то выдать себя, было проще. Отвечаешь только за самого себя. А в себе юноша был уверен, как никогда. Превосходное настроение, подкреплённое бокалом красного вина, взятого у официанта, настраивало на приятный разговор.

Господин Лоран спрашивал Августа о культуре востока, об отце и матери, о старых знакомых и о причине, по которой такой молодой человек решился на это путешествие. Август охотно рассказывал то, что прежде читал в книгах, подкрепляя это собственными эмоциями и мнением, рассказывал о своей семье практически без изменений, разве что сменив имена на выбранные ранее, и, разумеется, социальное положение. В причине же, по которой юноша отправился в путь, вернее, по которой хотел отправиться, Август и вовсе не наврал, только назвал причину, по которой сам хотел посетить восток.

Судя по выражению лица Грегори, тот был доволен молодым вежливым господином. Мужчина даже пообещал представить юношу другим гостям. А дальше всё закрутилось. Водоворот из людей вращал юношу, унося его прочь от проблем реального мира. Вокруг остался только этот бал, улыбающиеся лица дам и кавалеров, прекрасная музыка, чувство свободы. В этот вечер Август понял, насколько правильным решением было назвать себя аристократом.

Вечер подходил к концу, и господин Лоран отделился от гостей, чтобы выйти в центр зала и произнести небольшую речь.

Август смотрел на него с лёгкой полуулыбкой на губах. Бал порядочно измотал его, но умение прекрасно держать себя на публике, привитое с самого детства, не позволяло показать на лице даже крохотной доли усталости.

– Господа, милые дамы, – заговорил Лоран, которому по-видимому этот бал не доставил ни малейшего напряжения. Он выглядел едва ли не более наполненным силами, чем в начале вечера. – Хочу ещё раз выразить благодарность вам всем за то, что сумели прийти сегодня. Этот вечер и правда был волшебным и, в большей степени, разумеется, благодаря таким прекрасным гостям. В завершение бала я бы хотел представить вам написанную мной симфонию. «Дыхание Бога жизни».

Вокруг гостей засуетились слуги, расставляя стулья по всему залу. Хозяин не хотел танцев под эту мелодию. Решил сделать её особенной. Август послушно сел на предоставленный ему стул, в душе радуюсь возможности расслабить ноги. Рядом с ним сел Эммет. Но юноша не бросил на «телохранителя» ни взгляда. Не было принято. Только чинно сложил руки и посмотрел в сторону музыкантов. Когда все расселись, симфония началась.

Август смотрел на музыкантов, на Грегори и думал. Произведение о величии Терруна? Ещё одно. Сколько их уже было написано?.. Даже раздражало. Странный выбор темы для такого вечера. Точно насмешка. А ведь и правда, нельзя было с уверенностью сказать, что вон тот юноша, так прекрасно исполняющий на скрипке эту симфонию, не написал её сам, а его господин не решил просто присвоить себе его славу. И в чём величие Терруна, если он, создавая людей, спокойно отнёсся к этому неравенству, при котором часть человечества способна устраивать такие грандиозные балы, а часть не может купить себе еду. Настоящий бог не допустил бы этого. Его существование и всеобъемлющая справедливость были лишь байками людей, решивших найти себе того, на кого будут сваливать собственную ответственность и нежелание как-то развиваться. Дескать, это Террун создал меня таким. Зачем тогда стараться как-то измениться? А чем он сам, Август, лучше? Сам ведь порадовался тому, что теперь может стать одним из людей, способных деньгами закрыть всё, что угодно. Живущих без каких-либо целей, только хвастающихся своим состоянием и положением. Ведь не раз задумывался о том, что мог и хотел бы родиться в такой семье. Что бы сказала, услышав его мысли, Ильнара? Плюнула в лицо и была бы права. Ненавидит аристократов? И ведь всё не без причины. Что ей, девушке, не имеющей за спиной ни гроша, делать в этом мире, кроме попыток хоть как-то бороться за свою жизнь и благополучие? И при этом, выбрав эту дорогу, она остаётся ненавидимым всеми отбросом общества. Она, сделавшая за свою жизнь больше, чем эти люди вместе взятые. Но они – элита, а она – преступница.

И после этого кто-то ещё верит в то, что мир и правда мог создать справедливый и милостивый Террун.

Музыка закончилась, а с ней подошёл к концу и вечер. Впрочем, Августа это совершенно не печалило. Только отзвучали финальные аккорды, как господин Норичетти с телохранителем покинули бал одними из первых.

Глава 12. Умереть или убить?

Каждому человеку нужно сделать выбор: жить для людей или для себя. В первом случае, человека ждут лишения, усталость и глубинное одиночество. Потому что, в глубине души, никто не сможет понять его выбор. Почему же кто-то решает жить так? Почему же, грем меня возьми, этот путь выбрал и я?

Август Первый. Из дневников

Она сидела в тёмном углу дома. Холодного, недружелюбного. Она всегда ненавидела этот дом. И даже не столько за полное отсутствие уюта, сколько за то, какие эмоции она испытывала, находясь там. Боль, страх, бессилие. Она каждый раз боялась, какой будет реакция отца на следующее её действие. Не могла позволить себе ошибаться, вызывать его недовольство. Но стать совсем идеалом было невозможно.

Она смотрела в разъярённые глаза отца, вжимаясь дальше в угол. Не отводила взгляд. Это бы только разозлило его ещё больше. Она не хотела плакать. Только дрожала от страха.

Мужчина взял её за горло. Поднял в воздух, сильно оторвав ноги от пола. Она всегда была совсем низкой. Ниже всех, кого знала. И за это ненавидела себя. Отец швырнул её в сторону, и девочка, ударившись о стену, упала. По деревянному полу рассыпались окровавленные светлые волосы. Тогда она получила первый шрам – на руке. Неудачно упала, задев острый выступ.

Девочка сделала попытку приподняться, но только закашлялась, сплюнула кровь себе на подбородок. Голова кружилась. Отец ушёл, а девочка смогла встать только через пару минут и только тогда, пошатываясь, двинулась в свою комнату. Практически каморку. Как, впрочем, и все остальные комнаты дома. Села на кровать. Укусила руку, чтобы сдержать эмоции. Сильно, но не до крови. Постоянно так делала. Это помогало успокоиться и ослабить боль от ударов.

Опять она была глупой, слабой, бесполезной. И никак не могла ответить на вопрос: «Ради чего существовала? Что вообще умела делать?» Всех девочек в крестьянских семьях рано выдавали замуж, чтобы избавиться от обузы. Ели они столько же, а выполняли едва ли треть работы мужчин. Она ненавидела эту слабость девочек. И ненавидела себя за эту слабость. Тем более, что она была хуже всех. Не умела выполнять практически никакой женской работы. Только шила неплохо, да и то – медленно. Даже внешностью – единственным ценным, что было в девочках, похвастаться не могла. Непропорционально сложённая, невысокая, с жидкими волосами и грубыми чертами лица. Кому такая, как она, была нужна? Отец это прекрасно понимал. И за то, что не могла порадовать отца, она ненавидела себя. Но не могла поделать ничего с собой. И отец не мог изменить её своими ударами. Но это его не останавливало. Зачем тогда это делать, если не приносит пользы? Но эти мысли она останавливала. В чём-то не соглашаться с отцом она не могла. Девочкам не нужно было думать. Нужно только делать всё так, как скажет ответственный за неё. В детстве – отец, потом – муж, в старости – сын. В этих условиях жили они все и совершенно не пытались противостоять данному устою. Это было правильно. Как у всех.

У отца не было сына. Только дочь. Можно сказать, семья без детей. И девочка ненавидела себя за то, что не была тем самым желанным ребёнком для отца. За то, что стала для него разочарованием.

Много раз после этого она вспоминала это время. Думала о том, смогла бы что-то изменить. Винила себя за всё. Постоянно винила. Казалось, за жизнь она совершала только ошибки. И в один из таких дней, когда ей было только десять лет, девочка совершила одну из главных ошибок в своей жизни. Изменившую эту жизнь навсегда. Ошибку, после которой пути назад не были. Впрочем, ошибка ли это была? На этот вопрос девочка так никогда и не смогла ответить.

В этот день отец был недоволен ей, как всегда. Но в этот раз боль стояла намного страшнее, чем раньше. Девочка боялась смерти. Руки отца сжимались на её горле. Девочка задыхалась. В кармане отца что-то блеснуло. Он заметила это поздно. В глазах начало темнеть. Тогда она попыталась вырваться и, действуя чисто интуитивно, дёрнулась. Ухватилась за блеснувший предмет и, не желая ничего, кроме как вырваться из хватки мужчины, ударила его по руке.

«Мягко…» – пронеслась единственная мысль у девочки. А потом хватка ослабла и ноги почувствовали опору. Девочка упала на пол. Посмотрела на свою руку. Пальцы всё ещё сжимали то, что было в кармане отца. Это оказался нож, похожий на те, которыми она резала овощи. Должно быть, отец сегодня разделывал барана.

Все эти мысли заняли пару секунд. Девочка услышала разозлённый голос:

– Ах ты ж, тварь!

Он мог сделать что угодно. Девочка не хотела этого. Нужно было остановить. Как-то. Не успев подумать, она сделала единственное, что могла – вытянула руку вперёд.

«Горячо».

Пальцам было практически жарко. Отец почему-то остановился. Девочка потянула руку снова на себя. Движение вызвало усилие. Отец упал. Не как обычный человек, а смешно, набок. Точно кукла. Девочка посмотрела на свои пальцы, сжимавшие нож. Он был красным. Вся ладонь была красной. Пальцы разжались. Они дрожали. Так сильно, что удерживать любую вещь было бы невозможно. А затем девочка сама осела на пол. Обхватила себя за плечи, и из груди вырвался отчаянный крик боли. Точно вой раненого зверя. И опять – ни одной слезы. Ей было больно, а не грустно.

Голос матери вырвал её из состояния эмоциональной комы. Девочка поняла, что не могла больше оставаться здесь ни секунды. Если узнают, что она сделала… Лучше было не думать об этом. С этого момента места в этом доме ей больше не было.

И она побежала прочь. Как была – в грязном льняном платье и тонких сандалиях. Не взяла из дома ничего. Даже не обернулась.

Так она бежала около получаса, подхлёстываемая адреналином. Пока не упала, подвернув ногу. Растянулась на земле и поняла, что больше не встанет. Из разбитого о землю носа потекла кровь, капая в рот. Противный привкус. Девочка лежала так долго. Казалось, целую вечность. Пока не услышала голос. Красивый, юношеский.

«Эй! Что с тобой?» – слова звучали одновременно отовсюду и только в голове. С трудом девочка приподнялась на локтях и сказала хриплым голосом: «Помогите».

Юноша подошёл к ней, помог сесть. Осмотрел, пытаясь найти какую-то травму. Всё было нормально. Только подвёрнутая нога саднила, да и то несильно.

Всё это время девочка всматривалась в его лицо. Любовалась. Он был немного старше её. На вид – лет четырнадцать. Красивые серые глаза, короткие тёмные волосы. Лицо напоминало изображения Терруна и его учеников, которые девочка видела в книжках. Он походил на каждого из них, по крайней мере, ей так показалось.

– Что с тобой случилось? – спросил он, когда убедился, что с девочкой было всё хорошо.

– Из дома бежала. Упала по дороге.

– Убегала? Тебя кто-то обидел, да? – ещё один вопрос. Девочке было жутко стыдно на него отвечать.

– Нет. Это я. Я убила отца, – в страхе вспомнив об этом, девочка поднесла руку к глазам. Пальцы всё ещё были окровавленными. По лицу потекли слёзы. Её тошнило. Хотелось заснуть и понять, что всё, что с ней произошло, было лишь страшным сном.

Неожиданно она ощутила прикосновение. Юноша крепко обнимал её, а она, уткнувшись ему в плечо, продолжала плакать.

– Всё хорошо. Не бойся. Всё уже позади.

Этот голос успокаивал. Дыхание девочки выровнялось.

– Спасибо, – сказала она, отстранившись. А потом выпалила, не успев задуматься о своих словах. – А можно я пойду с вами? Вы идёте в город?

Дура! Конечно, он не возьмёт её с собой. Да кому это вообще надо, тащить на себе такую обузу.

– Конечно, можно, – сказал он. – Я доведу тебя до города. Обещаю.

Юноша вытащил из дорожной сумки платок и вытер лицо девочки от слёз и остатков крови.

– Ну вот, так гораздо лучше. Другая теперь совсем. Красивая.

Красивая… Это ей говорили впервые. Сердце девочки бешено забилось, и она улыбнулась. Искренне. Впервые за тот день.

– Зовут-то тебя как? – спросил парень, тоже улыбнувшись.

– Меня? Ильнара.

– Я Кай. Приятно познакомиться.

***

До Рейдола двигались пешком. Благо, путь был совсем коротким. Кай рассказал, что постоянно перемещался из столицы в портовый город, нигде не останавливаясь дольше четырёх месяцев. Чаще всего он присоединялся к караванам торговцев и путешествовал в повозке вместе с товарами, которые везли между городами. Но каждый раз покидал повозку где-то за день пути до города. Ильнара, практически не знавшая понятия денег, не поняла почему и просто приняла, как данность. Разумеется, объяснять, что за подобное путешествие следовало платить, но он этого не делал, пробираясь в караваны тайком, и, чтоб не попасться, заранее покидал их, юноша не стал.

Путь до портового города занял несколько часов. К концу пути было уже темно и Ильнара, не привыкшая к таким длинным походам, порядочно устала. Но то, что она увидела, достигнув города, заставило её затаить дыхание и ощутить, что весь этот путь прошёл не зря. Впервые в жизни девочка увидела младшую столицу. Да и, в целом, большой город. Отец ездил туда каждую неделю и часто брал с собой соседских мальчишек. Но дочь всегда оставалась дома – помогать по хозяйству. Теперь же красота и величество большого города поразили её до глубины души. Всё, что было вокруг: торговые лавки, трактиры, богато украшенные дома – вызывало благоговение и восторг. Ильнаре хотелось остаться здесь подольше, чтобы рассмотреть абсолютно всё, но Кай повёл её в сторону.

Они завернули за угол и вышли из города с другой стороны. Эйфория прошла и осталось только желание поскорее лечь спать. Благо, остаток пути занял немного времени. Дорога через небольшой лес, растительность которого постоянно лезла в лицо и мешала идти. Но девочке было всё равно – слишком сильно устала. Наконец, раздвинув заросли, спутник вывел её к маленькому дому. Кто бы мог подумать, что в таком густом лесу мог кто-то жить. Со стороны, да даже с десяти шагов, этот дом не разглядеть. К чему такие предосторожности?