Пепел заговора

Тень от пальм становилась длиннее, солнце клонилось к закату, но в саду воцарилось тяжёлое молчание, прерываемое лишь шелестом листьев и далёким пением храмовых жриц.

Прежний фараон, могущественный и грозный, носил имя Менхеперра – «Вечное проявление Ра», символизирующее его нерушимую связь с солнечным божеством. Его правление было отмечено жестокостью и бескомпромиссностью, но в семье он проявлял редкие проблески мягкости, особенно к младшей дочери.

Его старшая дочь, Неферура – «Прекрасная, как солнце», была высокой, стройной, с карими глазами, полными тепла и доброты. Она вышла замуж за своего брата, наследника престола, ещё до его восхождения на трон. Их брак был политическим, но со временем между ними зародилась искренняя привязанность. Вскоре у них родился сын – Тухмарес, будущий наследник.

Когда новый фараон Аменемхет III взошел на престол, он сразу же обручил своего сына с другой своей сестрой – Хенуттави – «Небесная лань», которой тогда было всего десять лет.

Сешерибет – «Рожденная под звездами» – появилась на свет за год до смерти Менхеперры. Она была самой младшей из трех дочерей, и на её брак изначально не строили грандиозных планов. В четыре года её отправили на воспитание в Город Иуну (Гелиополь), в царское имение при храме богини Маат, где она росла вдали от дворцовых интриг.

Но судьба распорядилась иначе.

Когда Сешерибет исполнилось десять лет, её старшая сестра Хенуттави, страстная любительница гонок на колесницах, погибла во время одной из таких заездов. Несчастный случай – падение, сломанное ребро, пронзившее сердце – оборвал её жизнь.

После похорон и завершения траура фараон принял решение: его сын должен жениться на оставшейся сестре Аменемхета – Сешерибет.

Десятилетнюю девочку перевезли в Абидос, в храм Исиды, где начали готовить к новой роли – будущей царицы. Здесь, среди жриц и священных ритуалов, она встретила Исидору, когда та прибыла в храм во время своего паломничества по святилищам великих богинь.

Хотя Исидора была младше на три года, их различия лишь скрепляли их необычную дружбу. Исидора – тихая, с кротким нравом и добрым сердцем, напоминала прохладные воды Нила. Сешерибет же, с её упрямством, настойчивостью и решимостью, была подобна раскалённым пескам пустыни. И всё же они сошлись, создав между собой гармонию, какую можно найти лишь в оазисе – где жара и прохлада сливаются в идеальном равновесии.

Во время этой встречи в храме Сешерибет внезапно осознала перемену. Та девочка, что когда-то смеялась с ней под абидосским солнцем, исчезла. Перед ней сидела взрослая женщина, в чьих глазах поселилась глубокая, сокровенная грусть. И Сешерибет поняла – сердце Исидоры тронуло самое прекрасное и самое опасное из всех чувств.

Любовь.

То самое чувство, которое не выбирает ни времени, ни места, ни даже царской крови.

Уже при следующем разливе Нила Сешерибет должна будет стать супругой наследника. Она знала, что её ждёт – брак, долг, возможно даже счастье. Но глядя сейчас на Исидору, на её пальцы, беспокойно теребящие складки платья, она впервые задумалась о цене, которую все они платят за своё высокое положение.

Тень от пальм удлинялась, солнце клонилось к западу, а между двумя подругами повисло молчание – тёплое, понимающее и чуть-чуть печальное.

***

Внутренний двор храма Хатхор утопал в золотистом свете заходящего солнца. Воздух был наполнен ароматом мирры, кипариса и свежих цветов лотоса, разложенных у подножия алтаря.

Главная жрица Меритхотеп стояла перед статуей богини в прозрачном калазирисе из тончайшего белого льна, поверх которого была накинута золотая шаль с вышитыми звёздами. На её голове красовался головной убор Хатхор – золотой диск между коровьими рогами, украшенный бирюзой. В руках она держала систр – священный музыкальный инструмент богини, чей звон должен был привлечь её внимание.

Принцесса была одета в голубой льняной калазирис, символизирующий небесные воды. Её плечи покрывала накидка из золотой сетки, а на лбу сверкал урей – золотая змейка, знак царской власти. Волосы, заплетённые в тонкую косу, были украшены цветами лотоса и золотыми нитями.

Очищение. Служанки омыли руки Исидоры и жрицы водой из священного источника, смешанной с лепестками лотоса.

Воскурение благовоний. Меритхотеп поднесла к статуе курильницу, из которой вился густой дым ладана.

– Хатхор, Золотая Госпожа, прими наш дым, как дыхание нашей преданности.

Подношение даров. Исидора возложила к ногам богини:

Чашу молока (символ материнства), гранаты (знак плодородия), золотое зеркало (атрибут богини).

Молитва. Жрица заиграла на систре, а Исидора, опустившись на колени, прошептала:

– О, Прекрасная, дарующая радость, освети мой путь, как освещаешь ты небо своей любовью.

Заключительный обряд. Меритхотеп провела кисточкой с краской хной по запястьям Исидоры, оставляя знак богини – цветок лотоса.

– Пусть Хатхор услышит тебя, дитя. Её милость – как Нил, он приходит к тем, кто ждёт.

В последних лучах солнца статуя богини словно улыбнулась, а где-то в саду запели птицы, будто отвечая на их молитву.

***

Золотые светильники, наполненные оливковым маслом, заливали зал тёплым светом, отражаясь в бирюзовых и лазуритовых инкрустациях колонн. Воздух был густ от ароматов жареного мяса, пряностей и дорогих благовоний.

На низких столиках из чёрного дерева стояли десятки блюд: жареные гуси в медовом соусе, рыба из Нила, запечённая в глиняных горшочках, финики, фаршированные орехами, свежий хлеб с тмином, гранаты и виноград, выложенные на серебряных подносах, кувшины с вином из оазисов Западной пустыни.

Развлечения не уступали разнообразию блюд. Танцовщицы в прозрачных льняных одеждах кружились под звуки арф и барабанов, их браслеты звенели в такт музыке. Фокусник из Нубии заставлял золотые кольца исчезать в воздухе, вызывая восторг у зрителей. Огненный жонглёр подбрасывал пылающие факелы, рисую в темноте причудливые узоры.

Небет, мать Камоса, восседала у ног фараона, облачённая в наряд, достойный царицы. На ней был надет калазирис из пурпурного виссона, расшитый золотыми пчёлами, шею украшал пектораль в виде крылатой Исиды, усыпанная лазуритом, на голове красовался парик с тонкими косами, перевитыми золотой нитью, руки украшали браслеты в форме змей, с изумрудными глазами.

Она подносила фараону кубок за кубком, её алые губы шептали что-то, от чего он улыбался.

За столами весело проводили время вельможи в белых плиссированных одеждах, жрецы в леопардовых шкурах, знатные дамы с конусами благовоний на головах.

Охранники в тени колонн наблюдали за всем, держа руки на рукоятях кинжалов, но оставаясь невидимыми.

Когда луна поднялась высоко, фараон поднялся с ложа, взял Небет за руку и удалился в свои покои.

А пир продолжался до рассвета.

В царских покоях, где воздух был тяжел от аромата сандалового масла и страсти, фараон, утопая в шелках и объятиях Небет, наконец ослабил узду своих мыслей.

– Сам Тот явился мне… – его голос, обычно твердый, теперь звучал томно, как усталый Нил в сезон спада вод. – В святилище… золотые символы в воздухе… «Храни чистоту крови», сказал он…

Его пальцы бессознательно сжимали запястье Небет, когда он говорил о новом храме, который возведет в честь бога мудрости – величественном, как сама пирамида Хеопса.

– Исидора… и Камос… – прошептал он, уже почти погружаясь в сон. – После праздника… жрецы вычислят день…

Его дыхание стало ровным.

Небет лежала без сна, её карие глаза сверкали в полумраке, как у хищницы в лунную ночь.

«О, боги…» – пронеслось в её голове, и губы сами растянулись в улыбке, которую она не смела показать при свете дня.

Её план, тщательно сотканный из лжи и святотатства, работал лучше, чем она могла мечтать. Жрец-обманщик сыграл свою роль безупречно. Фараон проглотил наживку, как неряшливый нильский окунь. Судьба Исидоры теперь была в её руках.

Она осторожно приподнялась, чтобы не разбудить повелителя, и подошла к окну. Где-то внизу, в садах, всё ещё слышался смех и музыка – пир продолжался, не ведая, какие решения созрели в этой спальне.

– Пусть праздник Хатхор придет скорее… – прошептала она, глядя на звезды, будто они были её сообщниками.

А затем вернулась в постель, к спящему фараону, уже представляя, как скоро её сын станет не просто мужем принцессы…

Но чем-то гораздо большим.

И боги, казалось, действительно были на её стороне.

***

Луна, холодная и безразличная, серебрила песок под ногами воинов, занятых последними приготовлениями. В отличие от праздного Мемфиса, здесь царила строгая дисциплина – ни смеха, ни лишних слов, только сдержанные команды и точные движения.

На каменном возвышении, служившем импровизированным командным пунктом, стоял Тахмурес. Его поза излучала непререкаемый авторитет – спина прямая, как древко боевого знамени, глаза суженные, будто высматривающие малейший недостаток в подготовке отряда. Лицо наследника было непроницаемо, словно высечено из красного гранита Асуана. Лишь изредка он подавал молчаливые команды.

Хефрен, как тень принца, мгновенно улавливал эти безмолвные приказы и передавал их дальше:

– Проверить упряжи!

– Пересчитать стрелы!

– Проверить колчаны!

Воинам не нужно было повторять дважды – они работали с сосредоточенностью бальзамировщиков, готовящих тело фараона к вечной жизни.

Когда последняя колесница была проверена, последний колчан пересчитан, Хефрен подал сигнал к отдыху:

– Отбой! Первая смена караула – на посты. Остальным – спать. Подъем до рассвета.

Военная машина «Стрел Монту» замерла. Лишь призрачные фигуры дозорных скользили между шатрами, их бронзовые наконечники копий иногда вспыхивали в лунном свете.

Тахмурес всё ещё стоял на своем возвышении, теперь уже в полном одиночестве. Его взгляд был устремлен в сторону Мемфиса.

А здесь, в лагере, воины спали крепким сном тех, кто знает – завтра их ждёт не просто парад, а ещё один шаг к судьбе.

***

Тишина храмового сада казалась неестественно громкой после дневной суеты. Исидора, завернувшись в тонкую шаль, ступала босыми ногами по остывшему за ночь камню. Сон бежал от неё, как вода сквозь пальцы – все мысли занимало завтрашнее возвращение отряда.

Она знала, что не увидит торжественного шествия из-за храмовых стен. Но само осознание, что завтра Хефрен будет в Мемфисе, дышать тем же воздухом, смотреть на те же звезды… Это одновременно согревало и терзало её душу.

Присев на мягкую траву у подножия статуи Хатхор, Исидора подняла лицо к луне. Ночное светило, почти круглое, напоминало – до полнолуния всего одна ночь. Всего один день – и на празднике фараон объявит её судьбу.

Тень грусти скользнула по её чертам.

Мечта, которая никогда не могла стать явью…

Она закрыла глаза, и перед ней встал его образ – сильные руки, привыкшие сжимать рукоять меча, широкие плечи, выдерживающие тяжесть походов, синие глаза, такие ясные среди загорелого лица…

Исидора сжала кулаки, чувствуя, как сердце разрывается на части. Она отчаянно хотела увидеть его – и в то же время боялась этого мгновения. Боялась боли, которая последует за мимолетной радостью встречи. Боялась жизни, где придётся принимать ласки другого, зная, что любимый где-то рядом, но навеки недоступен.

Ночной ветерок шевельнул пряди её волос, будто пытаясь утешить. Где-то в темноте запел сверчок – одинокий, как она сама.

А луна, холодная и равнодушная, продолжала свой путь по небу, отсчитывая последние часы перед тем, когда мечты окончательно станут лишь тенями прошлого.

***

Утро в Мемфисе выдалось по-царски великолепным. Фараон Аменемхет III, облаченный в парадный плащ из пурпурного виссона, восседал на резном троне под сверкающим золотым балдахином. Его лицо, обычно строгое и неприступное, сегодня озаряла редкая улыбка – боги явно благоволили к нему. Не только священное видение в храме Тота подтвердило правильность его решений, но и долгожданное возвращение сыновей наполняло его отцовское сердце гордостью и радостью.

По всему городу разносились его распоряжения, которые слуги спешили исполнить с тройным усердием. Улицы должны быть усыпаны цветами так густо, чтобы даже камень под ногами не был виден. Музыкантам велено играть так громко, чтобы их слышали не только в самом отдаленном квартале города, но и боги на небесном Ниле.

Когда первые звуки медных труб возвестили о приближении процессии, фараон величественно поднялся и вышел на парадный балкон. За его плечом стояла Сешеребет. А его мощной спиной выстроилась вся элита Египта – верховный жрец Амона в ритуальной леопардовой шкуре с золотым посохом в руках, главный писец с табличками для записи торжественного события, военачальники в парадных доспехах, сверкающих на солнце как чешуя священной рыбы. Среди них выделялась могучая фигура главнокомандующего Ирсу, отца Хефрена, чье лицо, изборожденное боевыми шрамами, светилось гордостью за сына.

Внизу на улице уже показалось триумфальное шествие. Впереди шли трубачи в белоснежных передниках, их инструменты сверкали на солнце как сигнальные зеркала. За ними несли штандарты с ликами богов, развевающиеся на легком утреннем ветерке. И наконец показались легендарные «Стрелы Монту» – их ослепительно белые схенти с красными поясами, казалось, отражали свет солнца, а шаг был так строен, будто их вела невидимая рука самого бога войны.

В центре процессии на колеснице, украшенной инкрустацией из лазурита и бирюзы, запряженной вороными конями, стоял Тахмурес. Наследник держался с подобающей царственной осанкой, его гордый взгляд был устремлен вперед. Рядом, но не вровень, а чуть после, примерно на голову лошади, в своей колеснице ехал Хефрен. Его правая рука лежала на рукояти меча, вторая держала поводья – верный страж и друг принца.

Фараон торжественно поднял руку в приветственном жесте, и толпа взорвалась ликованием. Возгласы славы наследнику и легендарному отряду разносились по всему Мемфису, смешиваясь с музыкой и звоном систров.

Камос, шагал в строю лучников, но всем своим видом явно выделялся из толпы воинов. В его взгляде читалась лёгкая надменность.

Когда медные трубы прорезали утренний воздух, их звук донесся даже до священных покоев храма. Исидора замерла у окна, её пальцы непроизвольно впились в подоконник. Сердце учащенно забилось – это означало, что отряд «Стрелы Монту» уже вступил на улицы столицы.

Она резко повернулась к храмовым воротам, её тело напряглось в порыве. Ноги сами готовы были понести её вперёд – туда, где гремели ликующие крики толпы, где сверкали на солнце бронзовые, где сейчас, среди этого шума и блеска, были его глаза – синие, как воды Нила перед разливом, глубокие, как само небо перед летней грозой.

Но шагнуть за пределы храма она не смела.

Тихий шелест одежд заставил её вздрогнуть. Главная жрица Меритхотеп подошла незаметно, как тень в лунную ночь.

– Дочь моя, – её голос звучал мягко, но непререкаемо, – швеи ждут тебя. Настало время примерить завтрашний наряд.

Исидора на мгновение закрыла глаза, словно пытаясь сохранить в памяти последние отголоски трубного зова. Затем, не проронив ни слова, она покорно кивнула и последовала за жрицей.

Её шаги по каменным плитам были беззвучны, будто она уже стала призраком собственной жизни.

А за стенами храма ликование города нарастало, смешиваясь с грохотом колесниц и мерным шагом воинов.

Но для Исидоры всё это теперь было словно за толстой вуалью – близкое, но недосягаемое.

Как и он.

Когда колесница наследника поравнялась с царским балконом, Тахмурес резко поднял руку. Хефрен тут же скомандовал:

– Стоять!

Отряд замер в идеальной синхронности – словно бронзовые статуи, внезапно ожившие по воле богов. Затем последовала новая команда, и сто элитных воинов разом повернулись к балкону, где восседал фараон.

Наследник престола сошел с колесницы и опустился на одно колено, склонив голову. Остальные воины последовали его примеру и их лица скрылись в пыли.

Фараон не смог сдержать мгновенной улыбки – дисциплина и преданность отряда радовали его воинскую душу. Но уже через мгновение его лицо вновь стало непроницаемой маской властителя.

– Встаньте, верные сыны Египта, – его голос гремел над площадью. – Да благословит вас Ра, да укрепит вас Монту, да сохранит вас Амон. Вы – гордость Двух Земель!

Когда эхо последних слов растаяло в воздухе, Тахмурес поднялся. Следом за ним и воины. Его жест был краток – и Хефрен тут же скомандовал:

– Вперёд!

Отряд тронулся, направляясь к дворцовым казармам. Но народное ликование не утихало – люди бросали под ноги воинам голубые лотосы и пальмовые ветви, женщины протягивали кувшины с прохладной водой, дети пытались дотронуться до блестящих доспехов.

Глава 3

Послеполуденное солнце заливало золотым светом тронный зал, где фараон Аменемхет III восседал в полном величии. Его облачение сверкало – белоснежный схенти, украшенный золотыми узорами, тяжелое ожерелье-усех с бирюзовыми вставками, и двойная корона Верхнего и Нижнего Египта, покоившаяся на его челе. В руках он держал жезл и плеть – символы власти. Сбоку от фараона на пару ступеней ниже трона стояла супруга наследника. А у ног владыки сидел писец, готовый запечатлеть каждое слово.

По обе стороны зала выстроились вельможи, жрецы и военачальники в парадных одеяниях. Гул голосов стих, когда глашатай громко провозгласил:

– Возлюбленный Ра, Сокол Двух Земель, Наследник Золотого Трона, Тахмурес!

– Командующий «Стрел Монту», Сын доблестного Ирсу, Хефрен!

Две фигуры не уступавшие друг другу в благородной осанке и воинской выправке, вошли в зал. Принц шагал чуть впереди, его позолоченный нагрудник с крыльями Гора сверкал в лучах солнца, пробивающихся сквозь высокие окна. Хефрен следовал за ним, сохраняя почтительную дистанцию.

Остановившись перед троном, Тахмурес склонился в глубоком поклоне, коснувшись лбом сложенных ладоней. Хефрен же опустился на колени, склонившись в ниц, его лоб коснулся холодного каменного пола.

Фараон жестом разрешил им подняться.

– Сын мой, – голос Аменемхета звучал торжественно, – да будет твой путь освещен, как путь Ра по небесному Нилу.

Тахмурес выпрямился и начал доклад, соблюдая все формальности:

– О, Великий, Бог в Облике Смертного, позволь мне поведать о деяниях твоих воинов. В землях восточной пустыни мы провели учения, как ты повелел. «Стрелы Монту» увеличили скорость перестроения на треть. Лучники теперь поражают цель с расстояния в двести шагов девятью стрелами из десяти. И все это – благодаря искусству Хефрена, чьи методы тренировок достойны быть записанными в анналы.

Писец у ног фараона усердно выводил иероглифы на папирусе.

– Мы подавили три восстания в пограничных номах, потеряв лишь двух воинов. Колесницы теперь оснащены по новому образцу – оси укреплены бронзовыми накладками, как предложил Хефрен. Если позволишь, о Отец, я представлю полные отчеты завтра главному писцу и казначею.

Аменемхет кивнул, его лицо выражало удовлетворение:

– Ты хорошо послужил Египту, сын мой. А ты, Хефрен…

Командующий напрягся, всё ещё глядя в пол.

– Ты – достойный сын Ирсу. Он может гордиться тобой. И я рад, что у моего наследника есть такой верный меч.

Хефрен снова пал ниц, его голос прозвучал четко:

– Служить тебе, о Владыка Обеих Земель, Сын Ра, Возлюбленный Амоном и Египту – единственный смысл моей жизни. Нет судьбы желаннее для меня.

Фараон милостиво позволил ему подняться.

– Отдохните. Сегодня вечером я жду вас на пир.

Когда они выходили из зала, Хефрен украдкой вздохнул с облегчением. Исидора не была здесь – она готовилась к празднику в храме. И это было к лучшему.

Он не был уверен, что смог бы сохранить ледяное спокойствие, встретив её взгляд.

А солнце за окнами тем временем касалось вершин пирамид, окрашивая их в цвета расплавленного золота.

***

Теплый свет масляных ламп озарял скромную трапезную, где за низкими столиками собрались жрицы. Воздух был наполнен ароматом запеченных фиников, свежего хлеба и легких благовоний. В углу три музыкантши – две с арфами и одна с систром – исполняли меланхоличную мелодию, напоминающую шепот Нила на закате.

Главная жрица Меритхотеп, облаченная в простой белый калазирис, но с золотым символом Хатхор на груди, жестом пригласила Исидору занять почетное место рядом с собой.

– Дитя богов, раздели с нами скромную трапезу, – сказала она, и все присутствующие склонили головы в молитве.

– Слава Тебе, Золотая Госпожа, Дарующая радость…

Исидора лишь делала вид, что ест. Её пальцы перебирали виноград, но не подносили его ко рту. Взгляд, обычно ясный, сейчас был устремлен куда-то вдаль, будто следил за тенями на стенах.

Меритхотеп заметила это.

Когда ужин закончился, она мягко коснулась руки принцессы:

– Прогуляемся, дочь моя? Наш сад особенно прекрасен в этот час.

Они вышли в сад, где последние лучи солнца окрашивали статуи богини в кроваво-золотой цвет. Жрица остановилась у фонтана, его тихий плеск заполнил паузу.

– Я вижу, как что-то терзает твою Ба, – начала она, не глядя на принцессу. – Поделись со мной. Эти стены хранят тайны крепче, чем пирамиды хранят мумии.

Исидора вздохнула. Она не могла рассказать о Хефрене, о боли в сердце, но выбрала слова осторожно:

– Скоро решится моя судьба… Брак… Я верю в мудрость отца, но… – её голос дрогнул, – как страшно доверить выбор тому, кто может ошибиться.

Жрица мягко улыбнулась:

– Фараона ведут сами боги. Тот направит его мысли, Маат не позволит лжи возобладать. Разве ты не чувствовала, как Ра осеняет его своим крылом?

Она подвела Исидору к статуе Хатхор, где в нише стояла маленькая фигурка богини с лицом, обрамленным солнечным диском.

– Останься здесь. Попроси её успокоить твоё сердце. Иногда даже богиням нужно побыть наедине с печалями смертных.

С этими словами она удалилась, оставив принцессу одну – с её мыслями, с её болью, под кротким взглядом каменной богини, чья улыбка вдруг показалась Исидоре слишком похожей на улыбку судьбы – знающей, но безмолвной.

А где-то в Мемфисе в это время фараон уже поднимал кубок, провозглашая тост за будущее своей династии, восхваляя своих сыновей, даже не подозревая, как далеко простираются тени заговора.

***

Пир во дворце постепенно угасал, как тлеющие угли в жаровнях. Золотые кубки опустели, музыканты сложили инструменты, и только редкий смех ещё долетал из дальних покоев, где задержались последние гости.

Хефрен бродил по ночному саду, где лунный свет, пробиваясь сквозь пальмовые листья, рисовал серебристые узоры на дорожках. Он играл на его нагруднике с символом Монту.

Воспоминания, как набеги нубийцев, нахлынули внезапно. Детские годы – они втроем, маленькие, босоногие, гоняются тут за ящерицами. Принц кричит что-то победное, Исидора смеётся, а он, Хефрен, старается казаться серьезным, хотя сердце прыгает от восторга.

Тот день, когда он впервые увидел её не ребёнком – она стояла у фонтана, и солнечный луч упал прямо в её янтарные глаза, сделав их похожими на золотые амулеты. С той минуты сон стал для него редким гостем.

Он остановился, запрокинул голову. Луна, почти круглая, смотрела на него как всевидящее око Ра.

– Смотришь ли ты на неё сейчас, принцесса? – прошептал он в пустоту. – Или уже забыла?

Сад вокруг будто затаил дыхание. Даже цикады смолкли.

Только луна, холодная и равнодушная, продолжала свой путь по небу, освещая его тоску.

Две души, разделённые долгом, но связанные чем-то, что сильнее даже воли богов.

Хефрен вспоминал, как из обрезков сандалового дерева, выпрошенных у дворцового резчика, он вырезал маленький кружок – так тщательно, что пальцы дожали от напржния. На гладкой поверхности острым кинжалом вывел символ Исиды – крылатой богини, покровительницы своей принцессы.

Когда настал день её отъезда в храм, он замер у ворот, сжимая в потной ладони этот скромный дар. В последний момент проделал тонкое отверстие – чтобы можно было продеть нить, хотя достойной цепочки для принцессы у него не нашлось.