Две Лии и Иаков. Книга 5

Что еще? Точнее – кто? Раббар. Стоит рядом с Тамарой и ждет распоряжений. Без проблем! К кому он приехал? К старосте. Значит, и ночевать с ним будет. Или около него, неважно. А что важно? Что завтра к утру все дела должны быть закончены.

Раббар, получив распоряжение хозяйки, удалился в сторону маленького шатра старосты, а Тамара осталась у приготовленного для Лии навеса.

Глава 6

«Все! Теперь на приготовленное место и расслабиться! Хотя, с чего бы это вздумалось отдыхать. Подарки мог бы кто-нибудь другой раздать. Но мы здесь, и нам нужна Тамара! Вот она. Стоит тут же и ожидает распоряжений. Никакого волнения или желания хоть чем-либо угодить или помочь. Полное безразличие! С чего бы начать?», – мысли бродили в голове Лии-Тарбит.

– Устраивайся, Тамара. – Лия-Тарбит указала на край ковра, – Элишу собрала столько еды, что нам и не осилить. Теплый вечер, никакие неожиданности нам не грозят, сможем спокойно отдохнуть. Даже немного сучьев приготовили, чтобы никакой зверек не побеспокоил. Разведи огонь и устраивайся.

Лия протянула служанке мешочек с кресалом и наблюдала, как та вертит его в руках. Неловкие движения Тамары ясно показывали, что подобные предметы были ей незнакомы. Возня с хворостом явно не была знакомым делом для женщины, привыкшей к совсем другому образу жизни. Лия уже отбросила напускную строгость и теперь с интересом наблюдала за неловкими движениями служанки.

– Сдается мне, что тебе не часто приходится заниматься подобными делами, – сказала Лия и ловко разожгла огонь, – значит, тебе подыскали более подходящее занятие. Не думаю, что могла бы не обратить внимание на совершенно незанятую работой рабыню.

Тишина осенней ночи поглотила заснувшее озеро, на ровной поверхности воды отражались крупные яркие звезды и узкий серп убывающего месяца. Крупицы соли на берегах то тут, то там поблескивали искорками, словно неведомые существа затеяли игру в догонялки и поддразнивали друг друга. Точеная, коротко остриженная голова Тамары черным силуэтом выделялась на фоне неба, а напряженная поза указывала на сдерживаемое напряжение.

– Расслабься, Тамара, – женщина вздрогнула, услышав свое имя, – Раббар не придет, он ночует в другом месте. Я попросила оставить нас наедине, чтобы задать единственный вопрос: ты дочь Лилит?

Лия едва успела вскочить и защититься от бросившейся к ней темной молнии. Короткая схватка, и вот уже прижатая коленом Тамара с завернутой за спину рукой уткнулась лицом в жесткий войлок ковра.

– Значит я права, – совершенно безразличным тоном задумчиво проговорила Лия, все больше заламывая руку, – когда успокоишься и решишь, что уже можешь разговаривать спокойно, постучи свободной рукой. Неужели ты до сих пор думаешь, что оказалась здесь случайно?

Лежащее ничком тело обмякло, послышался невнятный стон. Лия-Тарбит осторожно ослабила захват, а убедившись, что ее жертва побеждена, отпустила ее и заняла свое место. Потребовалось несколько минут, чтобы Тамара приняла какое-то решение и со вздохом поднялась. В знаменитой кружке Гиваргиса, с которой Лия не расставалась во время своих путешествий, уже закипала вода, нехитрая еда не пострадала во время короткой яростной схватки. Скоро две женщины, прихлебывая горьковатый ароматный напиток, предались своим размышлениям.

– Насколько все же изменчива судьба. Или это игры Создателя? Или ангелов, исполняющих его волю? – прервала молчание Лия-Тарбит. – Сложись жизнь иначе, и это я могла сидеть у твоих ног, ожидая приказаний избалованной красавицы. Но есть то, что есть, ибо такова прихоть богов. За весь день я не слышала твоего голоса. Расскажи мне сказку. Что-то подсказывает мне, что тебе привелось немало интересного увидеть и услышать на своем пути.

Где-то далеко вскрикивал испугавшийся чего-то фламинго, потрескивали сучья в костре, то ли мышка то ли суслик шуршали камешками, бегая по своим ужасно важным делам, тишина теплой ночи убаюкивала. Лия ждала.

– В одном чудесном лесу, среди диковинных деревьев, лесу полном щебетанья птиц, таинственного шороха ветвей, тихого шепота влюбленных обитателей этого волшебного места родилась маленькая птичка, – после некоторого раздумья бархатистым завораживающим голосом начала свой рассказ Тамара. – И все бы ничего, но неожиданно появился на солнечной поляне владетель тех мест, которому никто не смел перечить. Понравилась ему подросшая птичка. Околдовала его своим прекрасным обликом и волшебным пением. И захотел владыка завладеть неземным созданием, чтобы никто другой не мог наслаждаться божественной красотой. Велел изловить он певунью, но та никак не давалась в его руки. Тогда он расстелил богатый ковер, разбросал на нем блестящие драгоценности и пообещал, что голос птички услышат во всех частях света, и она будет вольна выбирать где и как ей радовать всех обитателей поднебесного мира. Наивная птичка, мечтающая дарить радость людям, поверила сладким речам и порхнула в руки владыки.

Совсем не такой оказалась действительность. Мечтательница оказалась в золотой клетке, запертая в самой дальней комнате громадного дворца, куда никому кроме доверенных слуг жестокого хозяина не дозволено было входить. Мало того, золотую клетку накрыли плотной тканью с вышитыми звездами, и бедняжка воображала, что наступила вечная ночь. Только иногда хозяин снимал темную вуаль, чтобы самому в одиночестве насладиться волнующими звуками ее песен.

Птичка, живущая в вечной ночи, уже начала забывать, как выглядят милые места, где она с подругами наслаждалась свободой и радовала всех своей красотой. Она пыталась выпорхнуть из своего богато украшенного узилища, билась о прутья клетки, теряла свои дивные перья, но все напрасно. Лучшие лекари следили за ее здоровьем, лучшие повара отвечали перед владыкой за ее аппетит, лучшие слуги следили за ее оперением, и птичка почти сдалась.

Однажды в неурочное время темнота ночи сменилась ярким светом. Прекрасный юноша, нашедший дорогу в ее темницу сорвал полог и замер в восхищении. Ах, как она тогда пела для него, своего долгожданного смельчака! Как не хотела отпускать храбреца, осмелившегося нарушить повеление владыки! Как жаждала света и не хотела возвращаться вечную ночь. Но юноша исчез так же внезапно, как и появился.

Исчез, но на смену ему появился знаменитый военачальник, потом молодой богатый купец, за ним последовал путешественник, рассказавший множество историй о заморских странах. Даже главный жрец местного божества приходил слушать ее пение

Птичка ожила. Она уже не боялась темного покрывала. Наоборот, отдыхала в ожидании очередного слушателя. Ей нравилось петь, нравились меняющиеся слушатели, нравились новые лица и ощущения.

Все так бы и продолжалось, но однажды не вовремя вернулся во дворец владыка и услышал пение птички настолько прекрасное, какое даже во сне не мог себе представить. Неизвестно, что случилось со всеми слушателями прекрасной птички, со всеми слугами, приставленными к ней. Она уже никогда этого не узнает, да и не захочет узнавать. Но кара, которая постигла бунтовщицу, была поистине жестокой и изощренной.

Владыка поклялся, что сполна выполнит обещание, данное еще тогда, когда он завоевывал сердечко бедняжки. Он остриг часть чудесного хохолка прекрасной птицы, дабы всем было известно о провинности бывшей любимицы, поместил ее в клетку, сплетенную из ветвей колючего дерева, и отвез далеко за моря, туда, куда не добралась весть о чудесах его дворца. Там прекрасное создание было продано ловцу невинных неопытных птиц со строжайшим наказом о содержании несчастной певуньи и обещанием жестоко покарать нарушившего его. А приказ был таков: птичке велено было петь не переставая, петь для любого пожелавшего услышать ее пение, петь днем и ночью, петь в жару и мороз. Петь, петь и петь.

Жить ей предстояло в клетке, острые шипы на прутьях которой не давали даже приблизиться к свободе, а питаться отбросами, получаемыми от слушателей. Каждый птицелов мог владеть наказанной наложницей владыки лишь неделю, и был обязан передать клетку другому, промышляющему в городе, расположенном выше по реке. Голос певуньи слабел, прекрасные перья были выдернуты жестокими хозяевами, когда-то нежная кожа превратилась в покрытую язвами и ранами оболочку, прикрывавшую выступающие кости. Клетки становились все теснее и грязнее. Одно объединяло их – страшные острые колючки, окружавшие пленницу со всех сторон.

Голос пленницы слабел. Из горлышка все чаще вырывались хриплые ноты, и пришел момент, когда она замолкла, не в силах выдавить из себя ничего, что могло бы походить на шепотом произнесенное слово. И все же в самом грязном и вонючем месте такой же, грязный и вонючий птицелов не хотел упускать возможности заработать медяк на страданиях умирающей птицы. Желая привлечь внимание нищих и увечных, он пытался заставить ее хотя бы подпрыгивать и размахивать тем, что осталось от когда-то прекрасных крыльев. Но тщетно. Не помогали крики, побои, не помогало ничего. Душа птицы умерла.

Не знаю кто. То ли судьба сжалилась над бедняжкой, то ли боги решили, что она сполна наказана, но в беспросветной тьме бытия появился проблеск надежды – такой же увечный ворон. Рожденный в клетке, он был обречен провести в ней всю жизнь. Хромой, перекошенный, неприглядный комок перьев не был выброшен на корм шакалам в зоопарке наместника только потому, что отличался умным взглядом своих черных глаз бусинок и умением повторять человеческие слова. Его увечья настолько бросались в глаза, что даже необъяснимые таланты не смогли помочь обосноваться даже в хижине бедняка, не говоря уже о дворце вельможи.

Так в заброшенной клетке появились два полутрупа, которые богиня Эрешкигаль все никак не хотела забрать в свои владения. А возможно просто брезговала, ибо в ее подземном царстве было все же чище, чем в клоаке, где нашли себе прибежище несчастные. Птичка… Да какая там птичка. Покрытая пупырышками синяя тушка безучастным ко всему комком валялась в темном углу, ожидая то ли очередных побоев, то ли долгожданной смерти. Слабый, но хитрый ворон пожалел подругу по несчастью. Он уволок ее в дальний угол и засыпал щепками, соломинками и обрывками тряпок так, что она походила скорее на кучу мусора, чем на живое существо. Когда никого поблизости не было, он выбирал не совсем грязные крошки из отбросов, которыми они вынуждены были питаться, и заставлял птичку проглотить самую малость. Он приносил в клюве капли воды, которыми та могла хоть немного смочить воспаленное горло. Когда приходили любопытные, желающие взглянуть на некогда прекрасную знаменитую певунью, ворон прикрывал ее слабыми крыльями и пытался отвлечь внимание зевак разговорами и ужимками.

Не знаю как, не знаю чем, но он привлек внимание проходившей мимо их грязного болота госпожи. Не интересно мне и то, какие боги позволили ей узнать о его талантах и надоумили купить несчастного. Великой удачей можно объяснить то, что покупательница заявила свои права еще на одного ворона, но более молодого и сильного, а выбор его был доверен уже знакомому ей грязному инвалиду. Скорее всего, новую хозяйку привлекло необычное умение птицы общаться, а времени, чтобы подобрать ему напарника не было. Не было и интереса заниматься подобными мелочами, ведь она приобретала новую незнакомую игрушку, которая могла разнообразить ее скучную жизнь, а не работника в хозяйство.

Слабый телом, но сильный духом горемыка, этот несуразный черный комок перьев, сполна воспользовался данным ему правом выбора. Он сумел пристроить подругу по клетке на дно корзины, в которой рабы-игрушки отправлялись в дом новой хозяйки.

Птичка не помнила во всех подробностях как происходила эта купля продажа. Она помнила лишь сон в страшном забытье, как ее поднимали, ворочали, укладывали в еще более тесную клетку, которая вдруг по воздуху поплыла в неизвестность. Птица, или то, что от нее осталось, очнулась от прохладного ветерка, который приносил издалека запах степных трав. Пыль, приносимая им, тонким слоем садилась на струпья и раны, покрывавшие ее голую кожу. Она подумала, что Эрешкигаль сжалилась, и наконец-то забрала ее из грязи и вони верхнего мира. Но почему же свет проникает через закрытые веки? Ведь в нижнем царстве царит вечный мрак!

Не ухоженное тело, а грязный червяк на высохшей земле зашевелился и открыл глаза. Сидящий рядом черный ворон выклевывал из тряпок, которые прикрывали ее, вшей и комочки грязи. Надежды, что все горести земной жизни окончены, были напрасны. Но товарищ по несчастью не выглядел подавленным. Он подмигнул птичке и его черный блестящий глаз выражал скорее улыбку, чем отчаяние.

Измученная, лишенная души певунья закрыла глаза и снова ушла в небытие. Она больше не жила, душа умирала, существовало лишь ее тело. Но ворон, на диво окрепший и даже похорошевший, не покинул ее. Мало того, местная куропатка начала таскать ей отборные зерна и жирных червяков, а молодая козочка приносить из степи пахучие вкусные семена. Птица начала приходить в себя. Уже меньше спала, но все так же неподвижно лежала в углу большого шатра. Никакие уговоры не могли заставить ее выбраться на свет. Она боялась окружающего мира, боялась увидеть толпу поклонников, жаждавших услышать волшебное пение.

Но однажды ночью, когда страшный холодный ветер заставлял всех прятаться в норах или забиваться в любую щель, она проснулась от зова. Зова пустыни? Нет. Грозный темный владыка призывал свою служанку дабы насладиться дьявольским пением. Птичка выбралась из шатра, иссохшее тело подхватил и закружил черный поток. Она не сопротивлялась, да и невозможно было противиться стихии, несущей несчастную в темноту и холод ночи. Ветер опустил ее в центре пустыни, освещенной ликом полной луны. Убогое существо, в которое превратилась некогда веселая певунья, подняло голову к блестящему диску, подняло руки-крылья и запело. Она хотела запеть, искренне хотела. Но изо рта вырвались какие-то хрипы, бульканье и скрежет, сквозь которые пробивались визги неизвестных существ. Несчастная опустила голову, и преодолевая ветер отправилась в обратный путь. Она не знала дороги, ноги сами принесли тело в знакомое место.

Утром, едва только открыв глаза, окрепшая птица ощутила голод и осмелилась подойти к знакомой куропатке. И каково же было ее удивление, когда вместо побоев и требования петь и подпрыгивать перед зрителями, она получила горсть вкусных зерен и семян. Тогда ей и вспомнился лукавый взгляд увечного ворона-спасителя. В дальнем углу, где птичка, или то, что от нее осталось, пряталась от окружающих, ожившая пленница обнаружила комок спутанных ниток. Со странным усердием принялась разбирать их и плести всяческие узоры. Птица поверила в свое спасение.

Зов, позвавший ее к жизни, повторялся еще несколько раз. Всегда зимой, всегда в полнолуние ветер кружил и уносил ее в пустыню, оживающая птичка пыталась спеть гимн неизвестному богу, но только через много лет ей удалось это сделать.

Волшебное существо возродилось из грязной кучи, куда жестокий властитель поверг лесную красавицу. Только выстриженная полоска на хохолке напоминает обо всех горестях, которые ей пришлось выстрадать. Возродилось даже желание петь для преданных слушателей и радовать их своими песнями. Захотелось…

Тамара замолчала, устремив взор на отражение звезд на темной ровной поверхности озера, на поблескивание крупиц соли, на бесконечную глубокую черноту пустыни, где перед ней затухали угли маленького костра.

– Интересная сказка, госпожа? – насмешливо проговорила Тамара, – убаюкала тебя? Ну и слава богам. Не нужно тебе знать о переживаниях слабой птички. Позволь мне уединиться невдалеке и насладиться покоем ночи.

– Посиди рядом, мне нужно подумать, – ответ хозяйки остановил собиравшуюся уже встать женщину.

Глава 7

Тишина и темнота укрыли пустыню. Даже узкий серп уходящего месяца скрылся за набежавшей тучей. Но возможны ли абсолютные проявления покоя и всякого отсутствия жизни? Наверное… Но только не здесь, где слабый свет далеких звезд не дает захватить власть над душами живых обитателей нижнего мира, мира, где биения множества сердец отпугивают богов ночи и смерти.

Две женщины сидели на ковре, погруженные в свои мысли и «слушали пустыню». Но вот тишину прервало глухое булькающее рычание, раздающееся прямо из глубины лежащей рядом с Лией собаки. Тут же промелькнула мысль:

– Лия, Тамара собирается встать, – Адат осторожно предупредила подругу – будь внимательна.

Лия положила ладонь на лобастую голову Гилы, и тут же властный голос прервал идиллию ночи:

– Не дергайся! Сиди, где сидишь. Твоя сказка еще не закончена. Я продолжу, а ты поправь, если я плохо запомнила или не поняла чего-то, – Лия-Тарбит на минуту застыла в задумчивости, и продолжила. – Пришла в себя птичка и обнаружила, что оказалась в новой клетке. Громадной, бескрайней, намного больше ее волшебного леса, но клетке, из которой без разрешения строгой хозяйки вырваться никак не получится. Нельзя сказать, что существование в неволе было так уж обременительно. Кормили вполне прилично, позволяли следить за собой, в некоторые дни подсыпали в корм вкусные семена и зерна. Отбросами питаться не приходилось. За все это приходилось выполнять простую работу, которая никак не могла сравниться с требованиями жестоких птицеловов.

Хитрая хозяйка каждому голубю нашла свою голубку, а когда появились птенцы, ни о каком побеге обитатели клетки даже не помышляли. Когда наша волшебная птица вновь обрела голос, она стала интересоваться окружающим, следить за собой, надеясь своим видом и пением заинтересовать какого-нибудь молодого обитателя клетки, внушить глупому голубку, что он орел, способный преодолеть все преграды и унести ее отсюда. Но такового не нашлось. Не нашлось желающих пойти против воли хозяйки и среди слуг, заботившихся о состоянии хозяйства. Оставалась надежда лишь на купцов, что изредка проезжали мимо клетки. Вот кто мог бы спрятать ее среди тюков и увезти на свободу, где она снова смогла бы сполна проявить свои таланты. Способности, переданные ей праматерью всех волшебных птиц, прекрасной Лилит, изгнанной из райского сада за желание быть равной с мужчиной, а иногда и выше него, не исчезли, не потерялись при переходе из одной грязной клетки в другую. Планы рождались в головке волшебной птицы, но, сильнее всяких цепей ее удерживал остриженный хохолок, знак принадлежности хозяйке, знак, от которого под страхом смерти не мог избавить ее ни один из поклонников выдающегося таланта. Даже не стал бы пробовать, потому что в царстве, где располагалась темница, действовали строгие законы великого царя Хаммурапи. Сказка без них будет неполной, а последняя клетка может показаться дворцом по сравнению с той норой, где может очутиться гордая самоуверенная птичка и ее слушатель, если нарушат закон.

«Если цирюльник без дозволения рабовладельца сбрил рабский знак у чужого раба, то этому цирюльнику должны отрубить кисть руки.

Если человек обманул цирюльника, и тот сбрил рабский знак у чужого раба, то этого человека должны казнить и повесить у ворот…».

Это по поводу того, что грозит тому, кто отважится помочь рабу бежать от хозяина. Что еще? Погоди, дай вспомнить.

«Если человек поймал в степи беглого раба или рабыню и привел его к его хозяину, то хозяин раба должен дать ему два сикля серебра.

Если этот раб не назвал своего хозяина, то поимщик должен привести его во дворец, дело его должно быть рассмотрено, а затем его должны вернуть его хозяину»9. Два сикля – деньги немалые. Должна сказать тебе, что некоторые сделали это занятие своей профессией. Но это так, впрочем.

А у нас сказка, а как обычно в сказках бывает? Какая сказка обходится без страшилок? Без них неинтересно будет. Какая история самая увлекательная? Сначала знакомство с героем, потом его взлет на крыльях молодости и всплеск надежд, потом горькое падение на самое дно, а в завершении – новая жизнь и счастливый конец. Возможно, конечно, и другое – жалкое существование и бесславная смерть. Это как получится.

Лия замолчала, и вновь тишина осенней ночи окутала полог, где казалось бы мирно беседовали молодые женщины. Сдерживаемые рыдания сдавливали грудь Тамары. Последние надежды растворялись в темноте бескрайней пустыни, равнодушной к страданиям маленьких жалких существ, рассыпанных на бескрайних просторах.

Лия не стала утешать собеседницу, рассказывать о воле и могуществе богов, обещать спокойную и сытую жизнь в приютившем их с вороном краю.

– Твое положение, Тамара, – беседа продолжилась, когда всхлипы затихли и раздался глубокий вздох, – очень напоминает мне историю первой женщины, прародительницы Лилит. Та тоже возжелала быть наравне с мужчиной, а в некоторых случаях выше его. Но не получилось, что поделаешь. Адам воспротивился, обидно ему, видишь ли, стало. Лилит от такой несправедливости обиделась и упорхнула, а Адам не нашел ничего лучшего, чем отправиться к Создателю и пожаловаться на своеволие подруги. Припоминаешь? Тогда Бог послал трех ангелов, которые предлагали Лилит покориться и вернуться в райский сад, а когда та отказалась, хотели ее утопить. Но первая женщина, а на тот момент еще и единственная, упросила оставить ей жизнь. Женщина получилась на загляденье, бог постарался. Красива, умна, самостоятельна, красноречива, горда и неуступчива. Ангелов разговорами запутать и уговорить нарушить данное указание – без проблем. Жизнь то ей оставили, но потребовали всяческих ограничений. Слушай, Тамара, тебе это ничего не напоминает? Ладно! Что было, то было. Оставим это. Оставим, и поговорим о твоем положении. Я не ангел, и уговаривать тебя покориться не стану. А вот ограничить… Как получится.

Скажи мне, только откровенно, как ты думаешь, почему мы все здесь находимся. Здесь на этом заброшенном пустыре, хотя на свете много более приятных мест.

– Не знаю, – Тамара задумалась, – могу только сказать то, что слышала от ткачих, когда они судачили во время работы. У тебя возникли разногласия с отцом, настолько серьезные разногласия, что он выгнал тебя из дома. Не знаю, что между вами произошло, но дело дошло до судебного разбирательства. Тебе каким-то образом удалось избежать наказания, но мало того, ты даже вышла победительницей из спора, посрамив всех мужчин. Не так, как Лилит при разбирательствах с Адамом и ангелами. Намного хитрее, а от этого и успешней

Может боги помогли, а возможно просто судьи пожалели молодую простушку. Разное рассказывают, но точно никто не знает. Истории, что Имитту рассказывает, настолько невероятны, что существует не меньше десятка версий того, как ты оказалась здесь… Некоторые говорят об испытаниях, другие о заступничестве то ли богинь, то ли наместника Харрана. Я ни тем ни другим особо не верю. Как бы там ни было, но ты умудрилась выйти «сухой из воды», да к тому же обладательницей какой-то толики денег.

Все так, но твое присутствие в доме отца ставило всю семью в неловкое положение. Все почувствовали облегчение, когда избавились от тебя. Поговаривают, что решение уйти подальше от родительского дома, пришло к тебе не по доброй воле. Так ты оказалась здесь, на самых задворках царства Митанни. Но, видно боги снова вмешались в твою судьбу и подсказали, что может помочь неопытной девушке выжить в этом суровом краю. Вода и соль – подарки богов за твое долготерпение и молитвы.

По дороге сюда к тебе прибивались такие же бедолаги как мы, которым не нашлось места в обжитом мире. Вы обосновались здесь, где слабым не выжить. Не знаю, кто помогает тебе, боги или люди, судьба или удача, но пустыня приняла тебя и дает больше чем всем. Дает жизнь. И не только тебе, но и тем, кто вольно или невольно вынужден быть с тобой.

Как бы там не было, но результат всех твоих потуг тоже не радует. Ты вынуждена обитать здесь примерно так же, как и Лилит посреди пустого моря. Скучно.

– Примерно так, – согласилась Лия, когда собеседница закончила говорить, – но скажи мне, что здесь делает Иаков. Ведь он не похож на обездоленного человека, вынужденного находиться здесь не по своей воле. Он не подвластен мне, не должен подчиняться ничьим приказам, волен покинуть нас в любой момент. Что удерживает его?

– Бог. Искренняя вера, что он должен нести правду о своем боге пастухам, кочевникам, проходящим купцам и странникам. Иаков воспользовался тем, что ты была вынуждена удалиться сюда, и последовал за тобой. Надеется, что его услышат поклонники огня, и примут его веру в истинного бога, бога сотворившему все живое, бога Авраама, его деда.

– Сдается мне, что тебе уже доводилось слушать его рассказы. Прекрасно.Теперь выслушай мою версию нашего пребывания здесь.

Иаков страстно влюблен в мою сестру Рахель. При первой же встрече, при первом взгляде друг на друга между ними произошло нечто невероятное, они почувствовали, что объединены навеки великой всепоглощающей любовью. Мне даже неловко упоминать это слово, а другого, достойного для того, чтобы выразить единение их сердец я не знаю. Даже тебе, окруженной тысячами поклонников, не дано было испытать и малой доли их чуств.