Вот и всё. Полное собрание сочинений

Песня повторяла свой уже одиннадцатый круг без перерыва (певцы исполняли её во весь голос), когда открылась дверь и в коридоре появился двуликий, неся в одной руке чемоданчик, а в другой поднос с окровавленным пакетом. Двуликий сложил всё эту на тележку и направился вместе с ней к выходу, громко подпевая друзьям. После его ухода хор допел до конца и затих.

«Бежать, бежать, бежать…» – безостановочно вертелось в голове Гарфункла. Но как? Даже если бы окно в камере было свободно от прутьев, он всё равно, скорее всего, через него бы не пролез. Гарфункл сложил перед окном друг на друга четыре доски, приходившиеся ему кроватью, и, встав на них, попробовал допрыгнуть до прутьев. В первый раз перед толчком доски съехали друг с друга, но во второй раз заключённому всё же удалось ухватиться за прутья, при этом он ударился руками за подоконник и почувствовал такую боль, что вскрикнул от неё. Совсем обессиленный, он с трудом подтянулся и взглянул на улицу. Сил хватило лишь на пять секунд, после чего Гарфункл упал на спину и глубоко задышал от усталости, боли – и нового испуга. За окном не было видно земли. Всё было покрыто водой. Деревья под порывом ветра неуклюже поднимали ветви, чтобы не замочить листву, кустарники с головой погрузились изучать морское дно, обозначив своё местонахождение кудрявыми макушками. А грязные тучи тем временем продолжали наливать себе ванну, жаждая скорее окунуться в неё целиком.[15]

Глава 4

Гарфункл проснулся от сильного грома. Пол по всей камере был покрыт водой. Гарфункл с трудом поднялся на четвереньки и, опустив голову, принялся лакать из огромной дождевой лужи. У него начали появляться странные мысли о еде. Без чего человек может жить? Аппендикс?.. У меня его вырезали. Пальцы… на ноге? А что там есть? Селезёнка! А что она из себя представляет?.. Паштет… Паште-ет… Четвёртый день без еды… Холодно… Мне было бы гораздо безопаснее и теплее, если бы я был дома… Мне было бы гораздо безопаснее и теплее, если бы я был дома…

Гарфункл всё утро провёл в объятиях с радиатором. Завести знакомство с соседями он не решался.

Снова появился официант, везя на тележке уже два подноса. Он радостно напевал:

…Где же моя темноглазая, где —В Вологде-где-где-где в Вологде-где,В доме, где резной палисад.

– Здравствуйте! – прокричал он на весь коридор.

– Здравствуйте, Саймон! – прозвучало в ответ хоровое приветствие жильцов.

– Доброе утро, Муслим, – сказал Саймон, подъехав к тому с тележкой. – Держите ваш завтрак. Приятного аппетита.

– Спасибо. И вам того же.[16]

Гарфункл поднялся на четвереньки и проковылял к кормушке, увидев шедшего в его сторону Саймона, он улёгся на пол.

– Доброе утро, Элвис. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, Саймон, неплохо.

– Как здоровье? Не побаливает?

– Так, слегка… дискомфорт.

– Ну, это ничего, заживёт. Зато какой из вас потом танцор получится, а!.. Может вам сменить повязку?

– Не беспокойтесь, я уже сменил.

– Бинтов хватает?

– Да, спасибо.

– Если будут заканчиваться, дайте знать, хорошо?

– Да, конечно.

– Та-да-да-ДАМ! – торжественно произнёс Саймон, снимая с блюда крышку. От еды шёл пар, и Гарфункл почувствовал его аромат. Отложив в сторону боязнь, он с вожделением заглянул в коридор, двуликий, заметив это, довольно ухмыльнулся. – Ну как? Заждались, поди? – Элвис облизывался, пожирая взглядом яичницу. – С пылу, с жару. А запах какой!

– О да! Ммм… – мычал жилец, принимая в руки поднос.

– Как вы и просили: желток приготовлен, сосиска нарезана дольками. Правда, насчёт сосиски вы это загнули, Элвис. Там вышло-то всего четыре то-оненькие дольки… Ну как?

– Ошин вкушна!

– Вы не спешите, не спешите. Вам, правда, нравится? – Элвис мгукнул, кивая головой. – А яичница как?.. Я рад, очень рад. Извините, что не уточнил у вас вчера, сколько яиц вам на сегодня приготовить. А то у вас такие яйца, что и на несколько завтраков хватит!.. А давайте, я одно в холодильник положу на зав… а, вы уже? Ну и изголодались же вы! Ладно, не буду мешать. Приятного аппетита.

Саймон оставил тележку, подошёл к Гарфунклу и наклонил к нему лицо, Гарфункл смотрел на него в упор.

– Здравствуй, друг, – сказал Саймон, подмигнув глазом и щёлкнув языком. – Как у тебя тут дела? Я уже вижу: ты начинаешь обвыкаться здесь. – Глаза Гарфункла со злостью бегали по лицу Саймона. – Ну, я слушаю… – Заключённый сипел от ненависти, если бы не дверь, он набросился бы на двуликого и сожрал бы его живьём. – Я же вижу: ты голодный. Не стесняйся, скажи, что ты хочешь? – В ответ доносилось лишь молчание, двуликий досадно опустил голову и выдохнул, после чего поднял её и, максимально приблизившись лицом к кормушке, так что Гарфунклу пришлось от неё отпрянуть, прошептал в звуках тишины: – Умереть с голоду у тебя всё равно не получится. Не позволю.

После этого Саймон с улыбкой подмигнул Гарфунклу и, не дождавшись от его бледного и испуганного выражения лица чего-либо конкретного, повернулся к Иоганну.

– Здравствуйте, Иоганн.

– Здравствуйте, Саймон.

– Я готов принять ваш заказ.

Иоганн замялся с ответом.

– Простите, Саймон, ууу… мменя косточка.

– Опять?! – гневно выкрикнул Саймон.

– Но ааа что я могу ппподе…

– Выбросите эту косточку! Она у вас, поди, уже протухла! А-а-а, угораздило мне приготовить вам ножку!

Саймон, взяв голову в тиски, приблизился к возлюбленной, она не замедлила подать ему руки.

– Ну а вы, любовь моя, – сказал Саймон, покрыв её костяшки поцелуями, – надеюсь, вы меня сегодня не разочаруете?

Алла Борисовна виновато отвела взгляд.

– Простите меня, но я пребываю в раздумьях. – Саймон, услышав это, отбросил её руки. – Саймон, мой милый Саймон, не обижайтесь, прошу вас… – злясь, Саймон медленно отдалялся от кормушки. – Завтра!.. Клянусь!.. Завтра я сообщу вам ответ!

Двуликий опёрся плечом на дверь Муслима и нагнулся к его окошку.

– Как я понимаю, завтра вы тоже собираетесь остаться без завтрака, да?

Муслим от растерянности не знал, что ответить.

– Простите, Саймон, но…

Оставшись на сегодня без работы, повар негодующе взялся за тележку. Он посмотрел на дверь Гарфункла (тот встретившись с ним взглядом, быстро закрыл кормушку), приблизился к выходу и со словами: «Ненавижу такие дни!» – с шумом закрыл за собой дверь.

У Гарфункла болел желудок. Гром раздавался в животе и в небе. Гарфункл начисто вылизал пол. Перед глазами начали маячить тёмные пятна. Гарфункл целый час лежал около удобрения (это было то же удобрение, с первого дня его не прибавилось). Если бы оно не утратило свой первоначальный вид, Гарфункл попробовал бы его. Но, в отличие от него, мухи не страдали брезгливостью, они не привыкли судить о вещах по обёртке. Если заключённому удавалось поймать мушку, она отправлялась ему в рот. Заключённый, прижавшись спиной к батарее, вслушивался в шум за окном и мечтал утонуть.

Скорчившись, он подтянул к окну доски и сложил их друг на друга. Он сидел на коленях и собирался с силами. После чего встал на пьедестал и, оттолкнувшись от него, вышел победителем. Он ухватился за прутья и от боли безмолвно скривил лицо, из глаз полились слёзы. Но боль посильнее этой ждала его впереди. Подтягиваясь, заключённый почувствовал по руке удар и с криком свалился на пол.

– Ха! Я же говорил, что ты не умрёшь с голоду! Говорил?! Ха-ха!

Гарфункл сжимал правой рукой левое запястье и, тихо вскрикивая прерывистое «а», глядел на руку. На ней не было четырёх пальцев.

– Где ещё один? – услышал он с улицы голос Саймона.

Между прутьями появилась его рука и принялась шарить по подоконнику.

– А, вот он! – сказал двуликий, осторожно забирая к себе зажатый между пальцами окровавленный мизинец. Когда рука исчезла, из окна в камеру полетели поочерёдно три мотка бинтов.

Гарфункл закричал.

Глава 5

Гарфункл очнулся, обнимая спиной батарею. Он свернулся в позу эмбриона и, убаюкивая спелёнатую руку, непрерывно ощущал в ней пульсирующую боль. За ночь он несколько раз вздрагивал ото сна.

Гарфункл осторожно снял окровавленную повязку и вложил себе в рот. Он чувствовал себя вампиром-импотентом. (Видели бы вы, с какой страстью он вначале, только опомнившись от шока, вбирал в себя извергающуюся из жерл и стекающую по руке горячую лаву.) Когда вкус у жвачки пропал, Гарфункл накинулся на её производителя.[17] Раненый производитель был абсолютно чист, за исключением области, прилегающей близко к травме. Больной и врач из-за отсутствия обезболивающего отказались от дальнейшего мытья – обоим было больно. Врач профессионально, не задев ни одной чувствительной эрогенной зоны, зачехлил обрезанные хуёчки.[18] Когда запелёнатый младенец снова прижался к груди матери, та улеглась на спину и принялась жевать старую жвачку, и, как это ни странно, но у ней снова появился вкус.

В коридоре послышалось радостное пение повара-официанта:

Ты сегодня мне принёсНе букет из пышных роз,Не тюльпаны и не лилии,Протянул мне робко тыОчень скромные цветы,Но они такие милые,Ландыши, ландыши,Светлого мая привет.Ландыши, ландыши,Белый букет.

– Всем доброго утра! – выкрикнул Саймон, пританцовывая твист.

– Доброе утро, Саймон!!!!

Саймон, улыбаясь и слегка отдышавшись, подкатил тележку к Гарфунклу.

– Гарфункл, ты там? Открывай, я завтрак принёс. Он только что из холодильника, не дай ему остыть. – Гарфункл, изнывая, лежал на кровати, он твёрдо решил сдохнуть с голоду. – Прекращай дуться, смотри, что я тебе принёс. – Саймон снял крышку с кастрюльки и с наслаждением протянул: – Тирамису! – Услышав это, Гарфункл едва не захлебнулся от притока слюны. Как это подло со стороны Саймона! Если бы он приготовил какие-нибудь там: торт, пирожное, конфеты или мороженое, то Гарфункл назло просто бы открыл кормушку и плюнул в тарелку. Но тирамису! Это был самый, самый-самый любимый десерт Гарфункла. Самый. – Ммм, какой божественный запах! – продолжал говорить двуликий, заключенный, несмотря на закрытое окошко, сумел воссоздать в голове этот аромат. – А погляди, сколько здесь крэ-эма! Целая кастрюлька!.. Дружище, давай открывай, я не позволю такому роскошному десерту испортиться. Если ты не откроешь, тогда я его сам съем… Нет, я придумал лучше! Я угощу им своих друзей! Тем более нас как раз четверо и каждому достанется по печеньке. Друзья, хотите попробовать тирамису?

Как только со всех сторон послышалось жадное согласие, кормушка заключённого отворилась. Двуликий победно улыбнулся. Он заглянул в камеру: Гарфункл, прижавшись к полу, прятался под кормушкой.

– Ты прям как ребёнок, – сказал Саймон и взял с тележки поднос. – Ладно, протягивай ручки, ты же не хочешь с пола есть?

Лёжа на спине, Гарфункл протянул под идущий к нему поднос дрожащие ладони. Он не мог не налюбоваться этим подношением. Он лежал на полу, с благоговением разглядывая большую кастрюльку, наполненную до краёв белоснежно-ароматным крэмом, рядом с кастрюлькой находились бутылка воды и пять мотков бинтов. Когда Саймон снова принялся открывать рот, Гарфункл опомнился и быстро закрыл кормушку.

– Вы помните, друзья, – обращался Саймон к примкнувшим к экранам лицам своих друзей, – каким расстроенным я покинул вас вчера?

– Простите нас, Саймон, – сказал Элвис, вслед за ним повторили и остальные.

– Ничего, ничего, не надо. Я хочу вам сказать спасибо за вчерашнее, ведь благодаря этому я познал всю доброту и благородство Гарфункла. Да! Да! Не удивляйтесь! Вчера мне было так больно, что, покинув вас, я сразу же пошёл к себе и кинулся реветь в подушку. Но он! – воскликнул Саймон, указывая рукой на дверь Гарфункла, – услышав мои рыдания… вы ведь их тоже слышали?

– Нет, – спеша ответили жильцы, а Алла Борисовна добавила, что если бы она их услышала, то покончила бы с собой.

– Разве?.. Ну хотя да, ведь я рыдал в подушку… Но какой тогда чуткий слух у моего друга, если он смог уловить мои грустные нотки!.. Ну так вот, плачу я вчера и вдруг слышу с улицы: «Са-а-аймон!.. Са-а-аймон!» – я не поверил своим ушам! Но потом опять послышалось это тянучее: «Са-а-аймон!.. Са-а-аймон!» – как будто мать зовёт своё дитя. Я подошёл к окну и тут же узнал голос – это был мой друг Гарфункл. – Двуликий повернулся к двери друга и погладил по ней рукой. – А вы слышали, как он меня звал?.. Нет?! И это не слышали?! Странно, наверное, вы спали… а! может быть, всему причина дождь и гром?!.. Да? Ну я так и подумал. И вот после этого я запрыгнул на свою гондолу и поплыл к окну Гарфункла. Вы же сами видите: дождь всё идёт и идёт, поэтому на улице без гондолы сейчас никак. К тому же я не хотел беспокоить вас понапрасну своим визитом. Ну так вот, стою я, гребу одним веслом и пою: «Santa Lucia!» – а Гарфункл в это время тянет мне навстречу руки. Когда я подплыл к нему, он сказал мне: «Саймон, не плачь!» – а я ему: «И ты не плачь, Гарфункл!» – и тогда он мне опять: «Ох, Саймон! Вырви у меня глаза и приготовь из них себе дивное мороженое! Забери их у меня, поскольку я недостоин плакать по тебе и созерцать твоё величие!» Да, да, так и сказал! Слово в слово! Но я ему ответил: «Гарфункл, ты с ума сошёл?! Из-за твоих слёз мороженое получится солёным! Разве подобает мороженому быть солёным?» После этого я увидел, как мой друг опустил глаза, и его взгляд остановился вот на этой руке. И он сказал… Гарфункл, может, ты расскажешь, как всё было?.. Тогда мой друг сказал: «Саймон, прими в дар от меня эти пальцы! Дабы они служили тебе верой и правдой!» – сказав это, двуликий заплакал. – Скрипя сердце я принял его предложение… Но вы не поверите, какое чудо произошло дальше! Дело в том, что когда я плыл к нему, то забыл захватить с собой чемоданчик. Но он мне не понадобился! Я своим глазом видел, как Гарфункл рукой просто отделил четыре пальца от кисти, при этом не пролилось ни кровинки, и вложил их в мою ладонь!.. Клянусь!.. Так всё и было! После этого он опустил свою осиротевшую руку и, с улыбкой махая другой, медленно удалялся спиной назад, пока не скрылся от меня в тумане.

В коридоре лился свой, человеческий дождь, в придачу с такими стенаниями, какие редко услышишь на похоронах. В то время, когда пять туч изливали из себя воду, Гарфункл с большим удовольствием слизывал со дна кастрюльки крэм. Момент, в который он впервые увидел печеньки, слегка подпортил ему аппетит, но только слегка, так как крэм был просто пальчики оближешь. Да, он их облизал и аккуратно положил на бинты. От них пахло коньяком.

– Ну всё, хватит. Разревелся как девчонка, – сказал Саймон, утирая слёзы. – И вы тоже прекратите плакать. Слышите? Прекратите! – крикнул он на жильцов, те сразу же затихли. – И вот сижу я вчера у себя, разглядываю подарок и думаю: «Почему я? Почему он выбрал именно меня? Разве я заслужил? Разве я отличаюсь каким-нибудь благородством, добротой?» Да это всё не то! Вы меня совсем не знаете! – отвечал Саймон на похвалу жильцов. – Я злодей… Да, это так. За свою жизнь я совершил много зла. Наверное, поэтому я стараюсь искупить свою вину, принося вам добро… Но этого не достаточно! Это не сможет искупить все мои грехи!.. И тогда я подумал: «А что если мне поднести ему дар?» Он упомянул мороженое, но разве можно сделать из пальцев мороженое? Тогда я придумал тирамису… Да, я вернул ему подарок назад. Конечно, говорят: возвращать подарки не хорошо, – но я его не просто вернул! Я залил его коньяком и сливочным крэмом!.. Мне кажется, он проверял меня… и я думаю: я эту проверку прошёл успешно. – Двуликий опустил голову и уставился на свою обезображенную руку, потом он поднял её и прокричал: – А ведь мне ничего не стоило взять эти пальцы и поставить их сюда!

Небеса разверзлись с такой силой, что Гарфункл и жильцы пригнулись на пол и закрыли головы руками. Один двуликий продолжал стоять на месте, вперив взгляд на свои стигматы.

– Ну так что ж, – проговорил Саймон, словно опомнившись ото сна, – пора принимать заказы. Гарфункл, что тебе приготовить на завтра? Гарфункл? – Саймон постучал в дверь. – Если ты не откроешь, значит, ты завтра останешься без завтрака… Ладно, как хочешь… Иоганн! А что вы желаете покушать? Не томите, я слушаю.

– Простите меня, Саймон, но… у меня ещё остала…

– О боже мой! – прокричал Саймон, подняв лицо к потолку. – Слышать больше не могу! Скажите спасибо, что на меня снизошла благодать, а то бы!..

Саймон выдохнул и подошёл к Элвису.

– Ну а вы, Элвис, чем вы меня сегодня обрадуете?

Элвис замялся с ответом.

– Простите, Саймон, но я сыт. – Двуликий глубоко задышал. – Но вы же сами видели, какие огромные были яйца! Вы даже хотели оставить мне одно на сегодня!

– Ах, да, простите, я забыл, – сказал Саймон, отпустив гнев. – Они, и правда, были… огромные… Да, да, вы правы, переедать тоже вредно. Хорошо. Муслим! Когда вы в последний раз кушали?

– Вчера.

– А, паштет… значит, вам тоже нечего мне сказать?

– Нет, почему же? – сказал Муслим, заставив двуликое лицо просиять от радости. – Я хочу рискнуть и попробовать приготовленное вами блюдо из мозгов.

– Вы это серьёзно? – радостно воскликнул Саймон, жилец кивнул. – Уф, у меня даже сердце застучало. Да-а, это очень смело с вашей стороны, но не беспокойтесь, Муслим, я всё сделаю по высшему разряду. – Официант протянул клиенту руку и, совершая рукопожатие, добавил: – Спасибо, Муслим, вы настоящий друг и эстет в кулинарии.

Далее двуликий приблизился к возлюбленной и зацеловал её ручки.

– Дорогая, вы, кажется, вчера обещали сообщить мне ответ?

– Да.

– Надеюсь, это будет: да?

– Да.

Саймон смахнул со щеки слезу и заявил:

– Я самый счастливый человек на Земле. – Возлюбленная тоже не сдержала слёз. – Какое приданое вы мне предоставите?

– Я хочу подарить вам свою самую пикантную часть – филейную.

– О.

Жених и невеста, касались друг друга лбами и плакали, опустив взгляд на свои сплетённые руки. Поцеловавшись с невестой, Саймон сказал:

– Сегодня самый счастливый день в моей жизни.

– Мой тоже.

– Как давно я это ждал.

– Я тоже.

– Обещаю, что я буду обращаться с вашей попой, так как никто с ней ещё не обращался. – Саймон ещё раз облобызал руки и лицо возлюбленной. – Ну что, любовь моя, я думаю можно начинать? Какую музыку вы закажете?

– Для такого дня я уже давно приготовила ответ. Я хочу услышать «Свадьбу».

– Прекрасно… Муслим… ваш выход.

Муслим засиял от счастья.

…А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала,И крылья эту свадьбу вдаль несли.Широкой этой свадьбе было места мало.И неба было мало и земли…

Муслим пел до тех пор, пока Саймон, слегка уставший от исполнения супружеских обязанностей, не вышел от Аллы Борисовны. Жених положил поднос и пакет с филе на тележку и, дослушав песню до конца, подошёл к её исполнителю.

– Ну а теперь, маэстро, ваш черёд. Зная ваши наклонности, я предположу, что вы снова выберете классику?[19]

– Знаете, Саймон, до того как вы меня спросили, я был уверен в том же, но сейчас, меня почему-то тянет послушать… «Белые розы».

– «Белые розы»?!.. Ох уж эта молодёжь, молодёжь! – сказал Саймон, после чего, посмотрев в сторону остальных зрителей и по-дирижёрски взмахнув рукой, проговорил: – Элвис, Иоганн, Гарфункл, на счёт три… один, два… поехали!

Из хаты Иоганна послышалась фортепианная музыка, Саймон два раза нажал на переключатель на стене, отчего выключился свет и включилась светомузыка. Саймон достал из-за пояса микрофон и, медленно переставляя перед собой одну ногу за другой, запел:

Немного теплее за стеклом, но злые морозы.Вхожу в эти двери, словно в сад июльских цветов.Я их так хочу согреть теплом, но белые розыУ всех на глазах я целовать и гладить готов…

Все, за исключением Муслима, были вовлечены в процесс: Саймон пел, Иоганн играл, Элвис подпевал, а Гарфункл, ритмично кивая головой, отвечал за подтанцовку. К концу песни певец тем же неторопливым шагом возвращался к Муслиму и, допев последнюю фразу, он вытащил из-под ремня пистолет и выстрелил спящей пулей в окошко жильца. Во время операции роль первой скрипки взял на себя Элвис. Но поскольку операция была не из простых, то спустя час певец охрип и не смог продолжить пение. Несколько минут солировала лишь одна мелодия. Гарфункл чувствовал на себе долг перед жильцами, он хотел подхватить брошенное знамя. И когда «Белые розы» начали свой круг по новой, заключённый открыл рот и запел, но из-за длительного пребывания в молчании его голос был не готов к таким нагрузкам, в результате чего из его горла вышла одна какофония. Но, к счастью, никто этого не заметил. Скрип открывающейся двери операционной заглушил этот позорный дебют.

Уставший Саймон вышел из апартаментов жильца и тяжело закрыл за собой дверь. Он положил на тележку поднос с мозгами и покатил к себе. Гений Иоганна почувствовал что-то неладное – по завершении песни он не замолк, а начал играть мелодию с начала. Ответ нашёлся скоро. Спустя минуту вернулся Саймон. Он выключил светомузыку, включил свет и окончательно скрылся за дверью. Фортепиано доиграло до конца и умолкло.

Глава 6

Ночью радиатор разбудил Гарфункла, ударив его током. После Гарфункл почувствовал землетрясение – это был гром. Вода через окно поступала в камеру, словно из душа. Снова сверкнула гроза, громогласно прокричав на прощание. Гарфункл вскочил на ноги. Надвигался Апокалипсис. Гарфункл не ожидал, что на этот раз он заявится сюда без песни. Он почувствовал только, как в коридоре открылась дверь и зашумела вода.

Саймон по колено был в ней. Она поднималась всё выше и выше. Возлюбленная открыла кормушку и ласково улыбнулась двуликому, тот направил на неё пистолет и выстрелил. По воде, словно брошенный блинчик, пронёсся резкий, оглушительный хлопок. Двуликий, тяжело передвигая ногами, подошёл к Муслиму, тот пустыми глазами уставился в дуло. Выстрел. Когда Элвис проговорил: «Я люблю тебя, Брат» – пуля вышибла ему мозги. Иоганн зажался в дальнем углу хаты и, прижимая к себе кусок бедренной кости, промямлил: «Ууу меня еее…» Двуликий нажал на спусковой крючок.

Гарфункл услышал громкий стук в дверь.

– Гарфункл, открывай! – дверь снова загрохотала. – Открывай! Ты, неблагодарный!

Затем он услышал звон ключей. Заключённый подскочил к двери и принялся удерживать её за ручку. Саймон пытался открыть дверь, тяня её на себя, к сожалению для него, вода в этой борьбе играла не за его команду. Его кулак со злости опять застучал в дверь. В окне сверкнула молния. Бог продемонстрировал свой удар.

За дверью наступила тишина. Через замочную скважину и закрытую кормушку пульсировала вода.[20] Гарфункл открыл кормушку. Вода хлынула в камеру, стремительно заполняя её своим плотным потоком. Гарфункл в панике налёг на дверь.[21] Она подалась вперёд. Вода обрушилась на заключённого волной.[22] Гарфункл инстинктивно вдохнул полный рот воздуха. Он был по шею в воде.[23] По уши. По самую макушку.[24] Гарфункл оттолкнулся от пола и вынырнул головой из воды. Он касался её подбородком, а макушкой драил потолок.[25] Он задержал дыхание. Он поплыл. Он зачерпнул одной рукой. Второй. Третьей.[26] Он вдохнул. Поплыл. Сделал один мах. Второй. Третий. Ещё мах. Ещё. Ещё. Мах Трах Бах Нах Е О У Ы И А О У.[27] Он касался её подбородком, а макушкой драил потолок. Он сказал: «Поехали!» – и взмахнул рукой. Одной. Второй. Третьий мах. Четвёртый. Пятый. Шестой. Он уже у двери. Вдо-о-о-ох. Один. Два. Впереди ещё один коридор. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Он у двери. Вдо-о-о-ох. Мах. Ещё мах. Ещё. Ещё. Ещё. Он выбрался наружу.[28] [29] [30]

Вода доставала почти до крыши цеха. Его окна уже превратились в истоки. Гарфункл голышом в страхе барахтался по воде. Дождь ещё яростней налёг на приклады орудий. Вдали ударила гроза. Если она нанесёт свой удар вблизи – освобождённому несдобровать. Яростно двигая руками и ногами, он направился к крыше цеха. То, первое здание с мертвецами, полностью скрылось под водой. Подплывая к краю крыши, Гарфункл заметил появлявшуюся с противоположного ската и двигающуюся к нему навстречу фигуру двуликого. Освобождённый кинулся прочь. Саймон был раздет по пояс. Он, выпрямившись, стоял на коньке крыши и глядел Гарфунклу в лицо, впервые являя ему своё обезображенное плечо. Он отвёл в стороны полусогнутые руки. Оружия в них не было. Блеск молнии озарил всё пространство, словно днём. Гарфункл не знал, куда ему деваться. Кругом была сплошная вода. Саймон одной рукой призывал Гарфункла вступить на ковчег. Он спустился с краю и протянул ему искалеченную кисть, второй, чтобы не упасть, он держался за крышу. Прогремел гром. Гарфункл закричал. Он испуганно подплыл к двуликому. Он находился в метре от его помощи, не находя смелости принять её. Саймон с немигающим глазом и немым выражением лица смотрел на Гарфункла, тот отвернул от него голову, вглядываясь вдаль. Там виднелись попеременно освещаемые молниями облака – богу никак не удавалось зажечь зажигалку. У Гарфункла не было выхода. Он протянул двуликому свою обезображенную руку (почему?), с которой вода смыла все бинты.