История Лоскутного Мира в изложении Бродяги (часть вторая)

Монета крутится на ребре.

Крутится, но когда-то ей придётся упасть.

Что выпадет?

Аверс ли?

Реверс ли?

Добр-Янка. Год 47 после Падения Небес.

Грязные, его собратья, отказавшиеся внимать голосу разума, пошли в атаку незадолго до рассвета.

Буревестник в иной ситуации без особых проблем справился б с кучкой головорезов – снежная буря разметала бы их, посекла, обратила льдом их тела, но призвать бурю здесь и сейчас – значило погубить не только грязных, решивших захватить селение, но и истинных людей, жителей Добр-Янки.

Когда полыхнуло в Атталине, Буревестник, как и многие иные, думал, что это очередной местечковый конфликт. Он, как и иные, ошибался. Грязные, его собратья, ведомые лозунгами о своей богоизбранности, желанием отмщения за творимое с их предками во времена Легенды, и банальными жаждой славы, денег и рабов, хлынули на земли Царствия Истины.

Современники будут писать о кровавом безумии, захлестнувшем грязных, заставляющем даже простого крестьянин с вилами и топорами идти в далёкие земли, чтобы грабить и убивать таких же простых крестьян. Исследователи грядущего будут искать оправдание в вирусе, в заклинании, в харизме лидеров, противостоять которым у простых людей не было сил, будут писать о том, что потери со стороны истинных людей и иных рас, подвергшихся геноциду, явно завышены и записаны со слов пострадавших, которые жаждут выглядеть таковыми, хотя таковыми не являются, ведь у конфликта всегда минимум две стороны; будут утверждать, что не всё так однозначно, что есть письма, документы, оправдывающие начавшееся с Атталина безумие. Они будут писать, изучать и находить доказательства тому, чему будут хотеть найти доказательства.

Буревестнику не было известно грядущее, да и будь известно – он бы просто посмеялся над теми оправданиями, что придумают через века.

Буревестнику было известно другое – если он уйдёт, сдаст селение, самое позднее к вечеру в Добр-Янке не останется ни одного живого истинного, всё мало-мальски ценное перекочует в обоз, а головорезы, попировав пару дней, продолжат свой путь, оставив после себя пепелище и трупы.

И не то чтобы Буревестнику нравились истинные… как могут нравиться люди, которые даже видя, что ты их спасаешь, отказываются с тобой общаться, не предлагают еду или крышу над головой… К подобному отношению Буревестник попривык уже, поэтому особо не обращал внимание – брал, что нужно, а если нужно было нужно, то и спал, где посчитал нужным.

«Во времена всеобщей слепоты должен быть хоть один зрячий, что будет кричать иным, пытаясь отвратить бег тех к пропасти». – вот во что верил Буревестник.

И он кричал.

Как умел.

Своими клинками.

«Ну кто-то ж должен делать то, что иным не нравится – иначе ж придётся врать о былом, а то уж больно скучным будет оно без таких выходок» – взглянув на исписанный лист вспомнил Дымяга Тони слова своего Босса, который предупреждал об опасности осуждать тех, чьи действия могут казаться опасными и нелогичными.

Помнил Дымяга также и другое предостережение Босса на эту же тему: «Немало славных парней погибло потом как какой-то дурак решил, что умнее других – увидишь такого дурака без лишних слов в морду ему бей, может, ума у него прибавится, а у тебя проблем убавится».

Где-то в Легенде. До сожжения Библиотеки, задолго до Падения Небес.

Заплёванный пол таверны. Ноздри, судорожно втягивающие воздух, в котором появился запах крови. Глаза, в которых отражаются алые ручьи, бегущие из разбитого носа паренька. Глупый парнишка, подумавший, что способен защитить девушку. Он в двойне глуп, ведь сегодня увидел её впервые. В этом мире за всё надо платить, тем более за глупость.

Парень даже не успел заметить удара. Кинжал вошёл ему в живот, вошёл по самую рукоять, и его остриё показалось из тощей спины глупца. Парень пошатнулся и, роняя алые капли, опустился на пол.

Десятник громко расхохотался. Кто бы сомневался, что этим всё и закончиться?

– Может ещё кого о помощи попросишь? – улыбнулся он девушке, из-за которой всё это и началось. – Или попробуешь что-то сколдовать?

Улыбнулся и несильно ударил её по лицу. Несильно, ведь удар его ломал челюсти даже закалённых в боях ветеранов. Несильно, ведь ей ещё предстояло ответить на вопросы об истоках своих мерзких сил, прозываемых магией, напасти в последние годы поражавшей всё большее количество людей.

В действительности же дело было не в том, что магия пришла в это мир, а в том, что из-за ошибок в текстах, в этот стерильный мир магия начала в него возвращаться – ненадолго – Авторы уже работали над новыми сценариями.

Монах в одеянии чернее ночи, склонился над умирающим парнем.

Глупый, он шевелил губами, думая, что произносит слова. Глупый, он силился подняться. Глупый, ему показалось, что монах, склонившийся над ним, плакал. Плакал он нём, глупом оборванце, который за всю свою жизнь даже одно доброе дело довести до конца не смог.

Он умер, а монах остался.