История Лоскутного Мира в изложении Бродяги (часть вторая)

Александр Бережной

История Лоскутного Мира в изложении Бродяги (часть вторая)

«Если уж рассказываешь историю с середины, то рассказывай её так, чтоб хотелось слушать, а не в морду тебе дать» – сказал однажды гоблин, прозываемый когда-то давно Пройдохой.

Я, пожалуй, попробую его советом воспользоваться.

Небеса. 31 год до Падения Небес.

Семипечатник.

История человечества – это история войн, ибо война есть высшее проявление деятельности человека. И нет достижения славнее, чем смерть в бою, с клинком в руках.

Нет способа вернее доказать то, что ты быстрее, сильнее, лучше, чем вогнать меч по самую рукоять в грудь противника.

Холодная полоса железа своим взмахом уравнивает богатых и бедных, глупых и умных, обращает вчерашнюю силу в остывающее тело, наполняет кубки жаждущих пьянящим нектаром победы, дарует ложе и даму на нём.

Презренный метал, золотом зовущийся, никчёмные стекляшки самоцветов – их и платой не назвать, ведь в обмен на них ты получаешь лучшее оружие, лучших воинов. И уже с ними находишь ты более сильных, славных противников, победа над которыми принесёт ещё больше ресурсов, пустив в дело которые ты сможешь найти ещё более великое сражение. И так, шаг за шагом – вверх, пока ты не станешь богом.

Станешь богом.

Или умрёшь.

Пока умирали другие, не я.

Ангелы, пытавшиеся помешать моей прогулке по Небесам, это могли бы подтвердить.

Я убивал их, стараясь не повторяться.

Этому разбил череп об угол мраморной скамейке.

Этот безуспешно пытается зажать рану на горле.

А этого я уже убивал, у Врат. Тогда я ослепил его ударом клинка и расколол череп на двое. Теперь же затолкал в рот его же меч.

Да, Ангелы повторялись – некоторых я убивал не по первому разу.

Всё дело в Троне Истины – древнем артефакте.

Наверное, даже древнейшем артефакте этого мира – после сожжения Библиотеки достоверно что-то утверждать об эпохе до Сожжения невозможно.

Минувшее.

Минувшее – оно ничего не значит.

Есть только здесь и сейчас.

Клинку противника нет дела до того, как ты был силён когда-то, если сейчас ты не способен его остановить.

Прошлое пусть остаётся мертвецам.

Живые смотрят на меч, что перед ними и на того, кто перед тем мечом.

Настоящее и будущее.

И я явился на Небеса, туда куда не ступала нога ни одного грязного, явился, чтобы возвестить о себе.

Радуйтесь!

Явился я, чтобы познали вы вкус поражения.

Переговоры?

Глупость.

Я даже слушать не намерен столь оскорбительное предложение.

Я пришёл убивать.

И я буду убивать.

Каждым своим ударом доказывая своё превосходство.

А после того, как пресыщусь кровью, я покину Небеса, чтобы готовиться к новому бою.

Я покину Небеса, и со мной их покинут те, кого нарекут сперва Падшими Ангелами, а потом и первыми из эйнхериев, те, с кем я поделюсь частичкой своей плоти.

Асгард. Год 3019 после Падения Небес.

Хлопанье крыльев.

Гулкое «кар».

Седобородый отмахнулся от врана – нужды вспоминать что-то не было – перед ним стояли его славные эйнхерии, значит нужно было сделать лишь одно – отдать приказ:

– Нагльфар – вернуть. Всех причастных к его похищению – убить.

«Старые шрамы, что старые друзья – и рад бы уже оставить всё в прошлом, да напомнят обязательно о былом». – так или примерно так записал Артемиус Чигин фразу Пройдохи в своём дневнике, который впоследствии стал основой довольно популярного в узкой среде «Сборника крылатых фраз и афоризмов Оричьих Болот, записанный и систематизированный достопочтимым Артемиусом Чигином».

Я соглашусь со старым гоблином.

И в очередной раз пожалею, что не довелось мне свести личного знакомства с Пройдохой.

Уж он-то, наверное, нашёл какое-нибудь ёмкое и ехидное описание всей моей жизни.

Новая Верона. Год 3002 после Падения Небес.

Альваро Ламбардоцы, внук Бертучио Ламбардоцы, сиятельного господина славной Новой Вероны, посрамил и фамилию свою, ведущую начало от почти легендарного полководца Диего Ламбардоцы, Пламенного Диего, и имя своего деда, увеличившего владения семьи почти вдвое, не пролив при этом ни капли крови – права на Новую Верону оказались проданы Империи, а сам Альваро Ламбардоцы оказался обладателем значительного вознаграждения в золотом выражении, которое почти полностью ушло на погашение его многочисленных карточных и не только долгов.

Гордые жители Новой Вероны предательства не оценили.

Первый имперский наместник на приёме в честь своего назначения допустивший неуместную шутку в отношении покойной жены Иохима Санчеса де Карркандза, оказался заколот стариком, показавшим всем имеющим глаза, что годы не имеют власти над истинным мастерством.

Второй и третий наместники продержались дольше первого, но жители Новой Вероны славны двумя вещами: своими женами и умением найти повод для дуэли. И не нужно говорить, что жена – не вещь – не давайте повод для дуэли.

К моменту возвращения Васко Калони к своего старому дядюшке Иохиму, Новая Верона третий год находилась в экономической блокаде – разрушать, беря в осаду, собственный город Империя пока не собиралась.

Альваро Ламбардоцы, окончательно похоронив свою добрую фамилию, присоединился к блокаде, а также убедил присоединиться и многих из своих друзей.

Васко Калони – имя которое в Империи не успели забыть. Легенды, если они настоящие, забыть сложно. Да и слава Святого Баско Избавителя, освободившего Лоскутный Мир от Многоликого, подкреплённая поддержкой Царствия Истины тоже сыграла не последнюю роль, позволив не только снять блокаду с Новой Вероны, но и получить городу статус вольного.

Межреальность. Нальгфар. Год 3018 после Падения Небес.

Каюта у меня была пусть не капитанская, но офицерская, что оказалось очень даже неплохо, особенно в сравнении с каморкой в борделе мадам Жоржет.

Для комфортной жизни имелись две полноценные комнаты, одна из которых за ненадобностью закрыта на ключ, в наличии также были личная ванная комната и санузел, и даже небольшой балкон, нужды в котором, как во второй комнате я не видел, но раз уж он был то пусть будет.

Раны давно затянулись, но от этого не перестали меньше болеть – тут главное было не вспоминать о них. Стоило забыть прошлое, и я вновь становился весел, травил байки, рассказывал истории, слышанные всеми много раз, но почему-то продолжающие вызывать улыбки слушателей, число которых постепенно росло: Лилит, вместе с Анатиэль просто однажды вышли на завтрак из пустовавшей до этого каюты, а там оно как-то само собой покатилось – кто-то кого-то пригласил, кто-то просто пробрался на борт во время стоянки корабля.

Нагльфар наполнялся жизнью, становясь в чём-то похожим на бордель мадам – не в части роскоши и изысканности предлагаемых удовольствии, а за счёт множества разных людей и не-людей, принесших с собой свои истории, мечты, желания.

Дочери мадам Жоржет, и обличённые в плоть и кровь, и лишённые их, по моей просьбе принявшие на себя роль стражников, теперь приглядывали за порядком.

Пётр, взявший в помощники Дымягу Тони, занимался любимым делом – готовил еду, угощая всех желающих блюдами, за которые совсем недавно посетители «Фонаря Мертвеца» отваливали честно заработанные месяцы и годы.

Скульд и тройняшки-гарпии Аэллопа, Окипета и Келайно, когда не занимались оттачиванием своего воинского искусства, даже учили чему-то желающих. Желающих было немного. Таланта, судя по крикам, у тех желающих было ещё меньше, чем самих желающих.

Реда как для тосийца и своих лет ставший выглядеть довольно бодро организовал занятия, на которых рассказывал о методах выживания в любых условиях, обучая, как из подручного мусора изготовить и оружие, и лекарства, и много чего ещё полезного. Я регулярно к нему заглядывал – крысомордый обитатель Канализации, не без тлетворного шёпота со стороны Зова Бездны, конечно, за считанные десятилетия набрался такого, о чём я не узнал за свои сотни лет странствий.

Ладо-Лидо-Лей, ссылаясь на то, что и люди, и не-люди их изрядно успели утомить, избегали любых контактов, довольствуясь разговорами между собой.

Анатиэль, незнакомая со стеснением, откровенно насмехалась над происходящим, часто вспоминала времена Каравана, непременно указывая, что победнее у нас тут, да и в развлечениях мы ничего не понимаем, вот Тринитас понимал, Милитэль тоже знала толк в развлечениях; ещё когда Королевством правила знала, как веселиться, а уже когда стала Королевой Боли, так развернулась по полной – ей мать рассказывает по ночам истории, и даже то, что Город закрыт, суккубарам не помеха – общаются, по ночам, во снах.

Анатиэль, благодаря этому своем умению, о котором раньше не спешила распространяться, стала источником новостей со всех концов Лоскутного Мира.

Это от неё я узнал, что Хенью уже следовало б прозывать Хель.

К Седобородому ушла.

Место достойное заняла.

Роль важную, наравне с самим Хрофтом, а может и поважнее его, в запланированной Гибели Богов получила.

Такое я никогда не смог бы ей дать.

Счастлива, наверное.

Надеюсь, счастлива.

Я тоже счастлив, наверное, – стольким жизни сломал, стольких погубил, а жив, верю, что исправить хоть что-то успею.

Все, кто погрузился на корабль, тоже верят.

Каждый в своё.

Каждый хочет лучшей доли.

Исправить что-то, в себе, в других, в родном мире.

Искренние остаются – остальные пропадают – в бесчисленных коридорах корабля, в тенях его тёмных, живут Гадюки – их клинки также смертоносны, как когда-то были стрелы, – это важно, ведь иногда на Нагльфар проникают и те, кто пытается меня убить. Желающих хватает.

Недавно прилетали Брунхильда и Яниссия, принявшая роль валькирии Гунн, – официально по поводу украденного мной судна, а по факту – одна отомстить за неприятности, в которые Фриг из-за меня попала, вторая – тоже отомстить, но за Тринитаса.

Всадили мне в живот свои копья. А я ведь уже не тот, не встану после смерти.

Хорошо, что Скульд с подружками-гарпиями успела вовремя, вмешалась – иначе причин для сожалений у меня стало бы больше.

А так ничего – выжили валькирии.

Подлечили их немного и отравили обратно, в Асгард.

Меня тоже подлечили.

Бок, правда, до сих пор тянет и прихрамываю немного, но, если не приглядываться, оно и незаметно.

А кому я нужен, чтобы ко мне приглядываться?

То-то и оно, что никому…

Новая Верона. Год 3018 после Падения Небес.

Небольшая компания почтенных стариков грела кости на солнце, неспешно смакуя вино и негромко споря.

Следовало выбрать то, что будет подаваться на дне рождения дочурки Ревуна, на дне рождения «нашей Веги».

Шутливое «наша Вега», принадлежавшее Иохиму Санчесу де Карркандза, просто и понятно описывало отношение к дочери их общего друга и самого Иохима, не имевшего детей, и Васко Калони, решившего, что поздно ему уже искать избранницу, и даже редкий для этих краёв представитель тосийцев, Миклош, не стеснялся подобного обращения. Лишь самый молодой, по меркам почтенных стариков и искренне уверенный, что и так получил куда больше, чем заслужил, Мирослав Створовски избегал «наша Вега», всё же предпочитая senorita Вега.

Черноволосая, гибкая как речной камыш, звонкая, как славный клинок, обращению с которым её обучал сам маэстро Карркандза, Вега пошла в мать, руку которой во времена её весны просил даже один граф, поэтому ничего удивительного, что дом семьи Токи осаждался толпами юнцов, а под окнами вечерами пелись серенады, не было. На большее, чем томные взгляды и песни никто не решался – опасались крестных отца и деда малышки известных далеко пределами Новой Вероны Святого Баско Избавителя и Иохима Санчеса де Карркандза, мастерство владения клинком которого превратилось в легенду, опасались и кровного отца Ревуна Токи, ради шутки гнувшего подковы и поднимавшего над землёй жеребцов, стереглись и крысомордого Миклоша, десяток лет как являющегося главой городской гильдии воров. Побаивались и Мирослава Створовски, обладателя редкого таланта попадать в разного рода странные истории, впрочем, больше ничем особо не примечательного, кроме того, что на равных мог он фехтовать с маэстро Карркандза, бороться с Ревуном и трепать шерстяную шею Миклоша, разве что стоит припомнить ходившие когда-то слухи о том, что именно гражданин Створовски стоял за пропажей дворян, как со стороны Империи, так и со стороны Новой Вероны, которые были против предложенных Васко Калони почти два десятилетия назад условий снятия блокады с города и признания его вольным.

– Capitano, вы же знаете – меня этот сироп не берёт. – пробасил Мирослав.

– Куда там вину до сливовицы, которую ты с нашей Вегой недавно выдул? – сощурился Васко, отчего его и без того морщинистое лицо расцвело ещё большим букетом морщин.

– Если спиртное не горит, то и спиртным его считать не следует. – попробовал оправдаться Мирослав.

Нельзя было сказать, что senorita Вега вила верёвки из Створовски, но сил отказать малышке он не мог найти, что с пугающим постоянством приводило к историям, в которых больше подобало бы участвовать школярам-забулдыгам, чем юной дочери уважаемого семейства и пожилому мужчине с оркоидными модификациями, который с каждым прожитым годом становился больше орком, чем человеком.

Некоторое время спустя истории становились такими вот подколкам со стороны старших товарищей.

– И всё же, упившись сливовицы, заявиться с нашей Вегой громить лавку, в которой по слухам стали приторговывать гнилушками…

В лавке действительно приторговывали гнилушками, и все причастные, в том числе из городских стражников, получили жестокое наказание, но всё же Миклош был огорчён. Огорчён не тем, что допустил появление на улицах города запрещённых веществ (рано или поздно бы сеть всё равно была раскрыта и все причастные получили бы по заслугам), а тем, что малышка потом ещё несколько недель дулась на дядюшку Миклоша, который не уследил за свои хозяйством.

– Возьму на себя долг напомнить – мы здесь, чтобы вино выбрать, а не в очередной раз обсуждать выходки юнцов. – вмешался Иохим, который, больше походил на обтянутый тонкой кожей скелет, чем на человека.

– И всё же нормальной выпивки тоже надо будет взять. Праздник ведь. – опять послушался баз Мирослава. – Capitano, хоть вы им скажите.

– Возьмём, но сперва вино. – за Васко ответил Иохим.

Вино и, разумеется, сыр – это была вторые две вещи, после женщин и умения находить повод для дуэли, которыми гордился каждый уважающий себя житель Новой Вероны.

Местных сортов вина, как впрочем, и сортов сыра, имелось просто невообразимое количество, и споры о том, какое из вин к какому сыру или другой еде лучше подходит регулярно оканчивались дуэлями, поэтому каждый знаток вин в первую очередь был отличным фехтовальщиком, а уже во вторую очередь знатоком вин. Но не стоит им об этом говорить – и куда более безобидные вещи приводили к дуэли.

Межреальность. Нальгфар. Год 3018 после Падения Небес.

Надо быть слепым, чтобы в присутствии Ладо-Лидо-Лей, не восхититься их притягательной, возбуждающей красотой и даже постоянные их изменения каким-то загадочным образом подчёркивали эту красоту, наделяя шлейфом какой-то мистической привлекательности.

Ладо-Лидо-Лей – ещё одно напоминание о моих грехах.

В Лоскутном Мире вообще трудно отыскать хоть что-то, что не могло бы напомнить мне о моих ошибках, моих грехах.

– Выпьем? – заметив, что мой взгляд слишком долго задержался на них, предложила Ладо показывая бутылку, которую я почему-то не заметил.

– Выпьем. – неожиданно сам для себя ответил я.

Видимо, последствия того, что мне печень наконечник копья совсем недавно пробил, сказываются.

– Из запасов самого Мери-О-даса. – похвалилась Лидо, демонстрируя два высоких бокала, которые держала в руке, в котором только что была бутылка.

Откуда у Ладо-Лидо-Лей есть бутылка из запасов самого Мери-О-даса я уточнять не стал – узнать, что они каким-то образом добрались до тех скромных запасов, которые Пётр прихватил с собой, оставляя «Фонарь Мертвеца», мне не хотелось.

– Есть тут недалеко место одно, тихое. – предложил я, решив, что наслаждаться таким сокровищем, да ещё и в такой компании лучше без лишней суеты рядом.

– Если под тем место ты подразумеваешь свою каюту, то ты слишком переоцениваешь моё желание выпить в компании с ровесником. – не смолчала Лей.

Нет, свою каюту я не подразумевал.

Тесно там для таких гостей. И простенько, если подумать.

А вот в нескольких палубах от нашего с ней места положения достойное, на мой взгляд, место как раз имелось.

– Может лучше всё же каюта? – спросила Лей, когда мы всё же добрались до места.

К счастью, протянувшая мне бокалы Лидо, была настроена куда благосклоннее:

– Чего-то такого от тебя и стоило ожидать.

Сюда, в сердце Нагльфара, чтобы посидеть под ветвями могучего ясеня особо никто и не захаживал.

Ладо, под какую-то глупую, ничего не значащую историю, разлила вино по бокалам.

Я шутил, вспоминая старый времена.

Ладо-Лидо-Лей даже иногда улыбались.

Я шутил, зная, хотя, наверное, надо было извиниться за то, что я тогда, в Королевстве, сделал с ними.

Я ведь бы причиной того, что все трое оказались в одной месте и времени, вынужденные выбирать, кто из них в конкретный данный момент будет присутствовать физически.

Да, они не хотели стареть, хотели оставаться вечно такими же красивыми, но я ведь мог и промолчать. Оно многое в этом мире могло сложиться куда лучше, ели б я научился молчать, не лезть в чужие дела со своими советами, да ещё и с теми, которые могут привести вот к таким вот последствиям.

– А что там между тобой и Лилит в Городе произошло? – вдруг спросила Ладо.

– Да я ж вроде уже всем это рассказал… помешал я ей богом стать, хотя там не факт, что оно б у неё что и вправду вышло или если б вышло то опять же не факт, что вышло именно то, что она хотела, а не что Тёмные боги задумали.

– В общем, всё как обычно, с тобой. – констатировала Лей.

– И больше ничего? – следом спросила Ладо.

– Не знаю… тогда я не в себе был… я ж уже говорил… Эйн погибла… Хенья ушла…

– Ты подумай и попробуй исправить, а то Лилит уже серьёзно начинает меня да и многих из нас пугать – боится она тебя, боится так, что старается не спать вовсе, приходишь ты за ней во снах. Анатиэль думает, что через эти сны ты скоро и к остальным суккубам наведываться будешь. Не хочет она также по ночам в кошмарах тонуть, не хочет бояться.

– И вообще подумай – ты ж валькирий недавних чуть ли не на куски разорвал. – опять Лей влезла.

Попросить бы приглядеть за мной, чтоб если что подобного больше не допустить, да не ребёнок.

Да и пригляд приглядом, а сотворённое надо попробовать как-то исправить.

– Только ты прежде чем что-то делать – поговори с кем-нибудь. – попросила Ладо.

– Нужен я кому-то… у всех своих проблем хватает и многие из тех проблем через меня случились… – не нравилось мне куда разговор сворачивал.

– Бедненьк… – не смолчала Лей.

Не успела договорить – сомкнулись пальцы у неё на горле.

Хрипит.

– Не бедненький. Я сам это сотворил. И со всеми вами, и с самим собой. Не бедненький.

Ещё немного.

Не шаг даже.

Несколько мгновений, и я смогу больше не сожалеть о былом, не мучиться от того, что не всё исправить можно.

Монстры не сожалеют о былом.

Монстры не мучаются.

– Не бедненький. – повторяю я, разжимая пальцы.

Новая Верона. Год 3018 после Падения Небес.

День рождения малышки Веги, приготовления к которому в этом годы заняли куда больше времени, чем обычно, обещал стать поистине грандиозным празднеством.

Список приглашённых оказался столь обширен, а люди, присутствующие в нём, столь имениты, что вполне могли бы присутствовать на коронации.

Вилла «Лучезарная Слеза», несколько лет назад полученная Васко Калони по наследству от его приёмного отца Арчибальда Калони, поживавшего бы и до сих пор, не реши тот объездить не в меру горячего жеребца, гудела подобно улью, если бы тот населяли двуногие и крикливые обитатели Новой Вероны.

Самого Святого Баско Избавителя нигде видно не было, а это значило, что скорее всего он с каким-то своим старым другом в погребе занят дегустацией вин. Погреб, по солидарному мнению многих его посетивших, был самым нужным и важным местом на вилле.

В этот раз даже Мирослав Створовски соглашался с тем, что винный погреб – место важное и нужное. Причиной тому было, что с самого утра Васко, сам попивая вино, усилено накачивали его разного рода напитками, содержание спирта в которых было куда выше, чем то мог бы признавать пристойным любой достойных жилет Новой Вероны.

Створовски периодически порывался бросить это грешное дело и выйти подышать, но как он мог оставить своего капитана?

– Capitano, ещё по одной, но только по одной. – соглашался зелёнокожий здоровяк, который, в отличии от своих товарищей, с каждым прожитым годом становился всё крепче, больше и веселее.

Подарок, для драгоценной senorita Вега лежал рядом, на бочке.

Эту шпагу Мирослав, обнаруживший в себе талант кузнеца, выковал сам.

Непревзойдённое качество клинка подтвердили и в гильдии кузнецов, и сам маэстро Карркандза, попросивший выковать клинок и ему.

– Capitano, пропустим ведь всё. – в очередной раз попробовал свернуть попойку Мирослав, организм которого отказывался пьянеть выше достигнутого состояния.

Орки они вообще плохо пьянеют, если не пьют сваренное по особому рецепту грибное пиво или ещё какой пойло, одно запаха которого довольно, чтобы свалить с ног здорового мужчину.

– По-зо-вут. – по слогам протянул Васко.

Старик был изрядно пьян, но крайне доволен шалостью, в которой ему была отведена важная роль.

Сбежал бы Мирослав, увидь, орк к чему на самом деле готовились наверху.

Позволить же сбежать орку никак нельзя было – какая свадьба, если жених сбежал?

Межреальность. Нальгфар. Год 3019 после Падения Небес.

Я просил прощения.

Много раз.

Меня не хотели слушать.

Меня боялись.

Теперь не только Лилит и Ладо-Лидо-Лей, но и Анатиэль, к которой с недавних пор тоже стали приходить кошмары.

Но кто бы их не спрашивал о причинах тех кошмаров и страхов – врали, винили Тёмных богов.

И мне долгое время хотелось верить, что они покрывали меня не из страха.

Но то была лишь иллюзия, которой суждено было разрушиться, когда за нами пришли посланные Всеотцом эйнхерии, из числа сотворённых Семипечатником Падших.

Наверное, лучшие из виденных мной когда-либо воинов, и уж точно сильнейшие из тех, с кем мне когда-либо приходилось сражаться.

Они убили бы меня, а затем перебили бы всех обитателей Нальгфара.

Этого нельзя было допустить.

Поэтому все эйнхерии умерли, ведь Смерть, она снова была со мной.

Моя кровь, моё существо, разбитое печатью Семипечатника, перемешанное с существом Бога Сотворённого, находилось в самом центре сотворения Лоскутного Мира, что потом долгие сотни лет не позволяло мне умереть, теперь, отравленное Смертью, проклинало меня могуществом, которое из известных мне существ было доступно, наверное, лишь Великом Пустому.

– Видите, если б я действительно хотел кого-то убить. Я бы убил. Убил и никто не смог бы мне ничего противопоставить. – зная, что меня услышат лишь те, кому эти слова предназначались, прошипел я. – А раз вы все ещё живы, что бы я там не говорил или делал… если вы живы, значит, я хочу, чтобы вы жили…

Кровь капает по подбородку Лилит – прокусали она губу, но нашла в себе силы не рухнуть на палубу, как её подруги.

Конец сомнениям – теперь они будут врать о причине своих кошмаров из-за страха перед тем, что я сотворю с ними, со всеми окружающими, с самим Лоскутными Миром, а не по каким-то иным причинам, как это могло быть до этого момента.

Межреальность. Трактир «Расколотый череп». Окрестности вольного города Верона. Год 193 после Падения Небес.

Бродяга. Он сидит у очага, греется.

Жуёт мясо.

Мясо – сплошь какие-то жилы, но и за это хозяину трактира Он был благодарен.

В последние годы Он всё чаще был благодарен людям, и всё реже убивал их за отказ поделиться едой или дать позволить переночевать под крышей.

Молчаливую спутницу Его не видно – на кухне помогает, в уплату за мясо, что Он жуёт, за похлёбку, что насытила их раньше, и за право остаться под крышей на ночь.

Бродяга вслушался в гул, обычный для вечернего времени, когда трактир наполняется народом, – в нём появилось что-то, что мешало размышлениям.

Бродяга не любил, когда мешали Его размышлениям.

Десятилетия поисков ни к чему не привели – следов Бога Сотворённого и Десницы обнаружить пока не удавалось. Создавалось впечатление, что они скрылись где-то, изолировав себя от Мира.