История Лоскутного Мира в изложении Бродяги (часть вторая)

Возможно, следовало изменить подход к поискам, сделать так, чтобы ими занимались другие.

Эту мысль стоило обдумать.

Позже.

Если ещё несколько десятилетий не дадут никаких результатов, а пока Он окинул трактир в поисках того, кто помешал Его размышлениям.

Виновник нашёлся быстро.

Небольшой отряд наёмников, все из грязных. Не местные. Местные давно уже так себя не вели – грубость в отношении незнакомца, которым вполне мог оказаться Он, всегда заканчивалась смертью.

А эта троица позволила себе выгнать из-за стола компанию подмастерий, из толковых, – «Расколотый череп» в кругах понимающих людей имел определённую славу. Всё благодаря настойкам, рецепты которых ещё дед нынешнего трактирщика принёс собой из дальних краёв. Ну, а что с готовкой были не лады, то дело десятое – понимающие люди ходили сюда не брюхо набивать, а проезжающие и не такое, небось, ели.

Подмастерья, не смотря на численное преимущество, в драку лезть не спешили, но и уйти после того, как их за шиворот повыкидывали из-за стола, на котором уже стояли заказанные бутыли с «Жгучей змей», «Захлёбом» и «Горлодёром», тоже не могли решиться.

Заезжие же наёмники, уже разливая по чаркам настойку, скомандовали трактирщику тащить съестное да по лучше, иначе… что иначе главарь троицы наёмников договорить не успел – нож из перевязи, что скрывалась под плащом Бродяги, пробил его череп.

Второй тоже не успел ничего понять, а горло его уже оказалось перерезано быстрым ударом клинка.

Последний из отряда лишился головы, так и не выхватив меч.

– Уважение, – в повисшей тишине произнёс Бродяга, – без уважения мы уподобимся животным. Негоже нам, людям, уподобляться животным. Не для этого мы тогда сражались.

То были времена, когда Тринитас ещё тратил время на слова, а Хозяин Дорог только начинал обретать плоть в историях людских.

То были времена, когда Бродягой звался не тот, кто им зваться будет позже.

Межреальность. Год 311 после Падения Небес.

– Думается мне, если уж происходит подобное, наверное, мы просто слишком далеко ушли от пути, указанного нам Истинным. – дослушав мой рассказ о нескольких происшествия свидетелем которых я оказался, вздохнул проповедник.

Много десятилетия назад отобранный для проекта Vigilo Confido, но так и не сумевший стать паладином, теперь вёл он в монастырь Грегориат неофитов, в надежде, что хоть кто-то из них хотя бы выживет, став, как и он сам – странствующим проповедником, поставляющим подающих надежды детей для проекта Мудреца.

– Следуя чужим путём, святой отец, можно потерять свой собственный. – осторожно произнёс я. – Но потерянное, обычно, можно найти. Пусть это будет уже не совсем то, что было потеряно, но всё равно ж лучше, чем вообще ничего.

Безымянка промолчала, видимо, всё верно я сказал.

– Кто другой, отрок, сказал бы, что слова твои пахнут опасной ересью, но помню я, что Истинный даровал всем нам пути разные, но все пути те ведут к нему.

Дабы не разочаровывать старика и не привлекать к себе лишнее внимание, я сотворил знамение, а потом быстро пробормотал пару строк восхваления Истинного.

– Вижу рвение в тебе, и веру твою вижу – и радуется сердце моё.

Я смущённо улыбнулся – той самой улыбкой которой улыбался, когда меня хвалили за враньё, принимая его за правду.

В этот раз враньё моё касалось отряда отца Жиллимана, который за последние несколько лет стал довольно известен в этих местах, а недавно пропал без следов, породив тем самым массу слухов, а также став причиной того, что маршруты движения последователей Истинного изменились, чтобы пролегать через эти края. Это осложняло жизнь грязным, таким, как я, если они, конечно, не умели врать, как умел это я.

Отряд отца Жиллимана, в общем-то ничем плохим и не занимался. Даже, если подумать, так делал дело нужное – очищал окрестности от всякого рода нечисти, демонстрируя всем желающим мощь Царствия Истины, тем самым готовя земли к тому, что скоро они, и обитающие на них грязные станут частью Царствия.

Всё в чётком соответствии с доктринами, разработанными Мудрецом. Царствие под его руководством, пережив Падение Небес, и потери первых веков, стремилось не только вернуть утраченные территории, а вмести с ними власть, но и захватить новые, заняв лидирующую позицию в Лоскутном Мире. И это у них выходило, что пугало меня, но ни о каком организованном противостоянии с моей стороны происходящему речи быть не могло, да и Безымянка не позволила бы, правда, стоит признать, что всё же то тут то там выходило, что выходило.

Отряд отца Жиллимана пропал не без причины – перед этим они в поселении, где мне позволили на некоторое время остаться, едва не сожгли старуху-знахарку, не без оснований уличив ту в связях с демонами и в том, что старушка не только добро творила, лечила-помогала, но и порчу наводила-травила. Сожгли бы, не реши они сперва избавиться от демонов, этих отродий Пустоты, у которых я часто пропадал истории разные, когда слушать, когда рассказывать.

Тогда я ещё что-то помнил из того, что знали те я, которыми мне никогда не стать, умирать не очень хотелось, а вновь просить о помощи Безымянку желания не было, вот и получили демоны информации сверх всякой меры, в основном из закромов Семипечатника, самые ранние его наработки, эволюционировавшие за два тысячелетия в его Асгард.

Отряд отца Жиллимана прекратил своё существование, а по окрестностям стали расползаться истории, мол у дорог местных есть хозяин, что не даёт творить несправедливость, и нет ему разницы истинные, грязные, демоны или кто ещё творит ту несправедливость – нарушитель просто однажды сгинет, не оставив после себя и следа.

Пройдёт ещё почти тысяча лет и демоны те, как я и ставшие плотью историй о Хозяине Дорог, образуют Новый Дом.

Межреальность. Год 437 после Падения Небес.

Человек оказался крепким – стоило отдать ему должное, что Ухтхаакх и сделал, испросив у шамана разрешение на ритуал.

Выживший из ума много лет назад старый ворчун, у которого по нелепому стечению обстоятельств даже росло нечто вроде бороды на его мерзком морщинистом лице, своё разрешение дал, обещался даже станцевать, для лучшего урожая, над получившейся топью, чтоб, значит, орки потом из неё народились не только сильные, но и умные. А то ведь сильных орков много да умных среди них не сыскать – оно и понятно, зачем придумывать хитрости всякие, механизмы там, заклятия, если врата крепостицы высаживаются и без всего этого мудрства.

Пальтишко погибшего Ухтхаакх забрал себе – чего добру пропадать?

И чего с того, что лопнуло оно на спине, а рукава пришлось оборвать – не вмещали они могучих орочьих лапишь? Не пропадать же добру.

Добро Ухтхаакх, как и любой орк, ценил.

Тем более добро с человека, которому удалось свалить в бою семерых бойцов.

Такое добро удачу приносит.

История опять же, чтоб у костра рассказывать.

Чтоб кто знал, те не забывали, а кто не знал, так узнали, – Ухтхаакх завалил в бою человека, убившего семерых.

А когда пойдёт с этой топи новые орки, так уже они, впитавшие и память Ухтхаакха, и погибшего, будут рассказывать о той победе.

Сильные орки так ведь и родятся – от сильной орочей крови и сильного противника.

Ритуал, на которое было испрошено разрешение, шёл хорошо – тело под ударами мощных ног орка быстро обращалось в бесформенное месиво, а окружающая земля – в грязь, вязкую, топкую.

После того, как Ухтхаакх щедро разбрызгал свою кровь, дело пошло ещё веселее, и кровавая лужа стала обращаться в настоящую топь да так быстро, что орк не мог не загордиться и силой крови своей, и силой убитого им человека.

Явившейся шаман отогнал орка, сказав, что работа того окончена, поэтому Ухтхаакх принялся искать каменюку какую, на которую можно усесться.

Негоже после такой славной победы на землю садиться. Да и пусть остальные видят его.

Видят и знают.

Каменюка нашлась.

Не близко.

Ухтхаакху даже пришлось покинуть пределы лагеря, но так надо было.

На земле он теперь сидеть не будет, а своей торбы пока у него нет, как и дерева, которое можно было б свалить.

Поэтому и пришлось шагать до каменюки.

Забравшись на небольшую скалу орк довольно поглядел на огонёк лагеря – он был едва заметен.

Далеко ему отойти пришлось.

Но не сидеть же на земле?..

Ухтхаакху захотелось жрать.

После боя ему всегда хотелось жрать.

Но он был слишком занят мыслями о поисках каменюки, поэтому не подумал прихватить что-то из общего котла.

А право он-то теперь имел – без очереди лапу в котёл запустить.

Решив проверить содержимое карманов пальто на предмет съестного, орк нашёл сухарь, чему обрадовался, и потрёпанную книжку, чего огорчился.

Книжку нельзя было съесть в отличии от сухаря.

Но Ухтхаакх всё ж на всякий случай проверил – книжка действительна была несъедобна по причине чего было отложена в сторону.

Некоторое время спустя из-за скуки, вызванной невозможностью, потолкаться с другими бойцами, орк открыл книжку.

Как и все, виденные им книжки, в этой были слова.

Но, в отличии от других, виденных орком книг, слова эти были написаны на разных языках, разными руками и в разное время.

Ухтхаакх не был грамотен, но смысл написанного он понял.

Понял и заулыбался.

Книжонка-то не простая и пальтишко непростое.

Вон чего человек с ними смог наворотить.

А он, Ухтхаакх, чего сможет наворотить?

Приставка Великий точно пойдём к его имени – так решил орк и, поднявшись с каменюки, пошёл прочь, искать великих свершений.

Великим Ухтхаакха не стали называть.

Стал он сперва Ухтхаакх Приносящий бурю, а потом, как и все до него, кто носил в пальто с чужого плеча старую книжонку, просто Буревестником.

Вербург. За несколько десятилетий до Падения Небес.

То, что что-то пошло очень сильно не по плану, Лилит поняла сразу как они вышли из портала.

Вербург был мёртв.

Архангел, возглавлявший отряд Ангелов, осуществлявших её транспортировку в изолятор класса Легион, среагировал с опозданием – это стоило ему жизни – нечто со взглядом, в котором плескались безумие и ненависть снесло Архангелу часть черепа.

За своим командиром пали и подчинённые – разрубленные, разорванные, растоптанные.

Лилит визжа от ужаса забилась в дальний край клетки, закрыв лицо руками – как будто это могло спасти от смерти, что безумствовала снаружи.

Это и не спасло б – просто Великий Пустой, справился с приступом гнева, из-за того, что кто-то помешал его размышлениям до того, как настала её очередь.

– Читал о тебе. – разламывая клетку, произнёс он.

Кровь, пропитавшая его одежду, капала вниз, на залитые этой же кровью плиты.

– Удивлён, что такая, как ты, смогла так долго выживать в этом мире. – оглядывая Лилит поделился своим мнением Великий Пустой.

Лилит вжималась в угол клетки всё сильнее, стараясь хоть на волосок отстраниться от ужаса, стоявшего рядом.

– Удивлен и признаю, что у тебя свой путь, не лучше и не хуже моего, но также, как и мой, ведущий, возможно, не туда, куда нужно нам, а куда им, – он кончиком сапога легонько пнул чью-то отрубленную конечность, – было нужно, поэтому я не могу позволить тебе жить в одном мире с теми я, которыми я когда-нибудь смог бы стать.

Кровь начинала по сочилась по её лицу – так сильно впились ногти в кожу.

– Но, если хочешь, я позволю в том мире жить твоим детям.

Тёмный мир. Толоб. Год 2012 после Падения Небес.

Басиль Штерн не любил города. Больше городов он не любил лишь людей. А больше людей Басиль не любил общаться с людьми, но общаться с ними нужно было – так велел лечащий врач.

Молодого, не к месту улыбчивого доктора Казакова, нужно было слушать, чтобы порча Тёмных Богов, угнездившаяся глубоко в мозгу Басиля не вырвалась наружу кровавых безумием дара Третьего, Разбивающего Черепа.

Разочаровывать старшего боевого товарища, Ивара Лонгроуда, тоже не хотелось.

Вот и терпел Басиль.

Взгляд прохожего.

Усмешка?

Басиль стирает ту улыбку одним движением своей лапищи превращая голову незнакомца в месиво.

В некоторые дни походы в офис превращались в сплошную пытку.

Сегодня ему повезло.

Сегодня был дождь. Даже не дождь. Ливень.

В такую погоду прохожих было меньше, а значит идти было чуть проще. Спокойнее. Если бы ещё вода не хлюпала в правом ботике, который давно пора было бы выбросить в мусор, да бережливость, граничащая у Басиля с патологической жадностью, мешала это сделать.

Он в очередной раз дал себе обещание, что сегодня выкинет наконец эти ботинки. Дал обещание, сам зная, что вечером, поставив обувь на просушку решит – не всё так и плохо, можно походить денёк-другой, если в лужи стараться не вступать.

Люди стоят под навесом, ждут, когда ливень утихнет.

За дурака, промокшего до нитки, принимают его что ли?

Летит в людей тяжёлая урна, зашибая сразу двоих.

Выжившие после первой атаки пытаются бежать, сквозь ливень, но им не уйти.

Басиль свернул в парк – в такую погоду там точно никого не будет. Да и посмотреть на памятники тоже неплохое дело, полезное.

Жаль, что сейчас осень, не весна, – тогда б можно было б ещё полюбоваться на цветущую сирень.

Басиль печально вздохнул – до весны ему точно не дадут прожить на служебной квартире, отправят куда-то.

Но однажды, лет семь назад, он был в парке, когда цвела сирень. Она цвела и пахла. Пахла изумительно. Сладко и спокойно.

Слабые люди прятались в своих домах.

Следовало ворваться в их дома.

Выбить ударом кулака жлезную дверь и начать их убивать. Люди рождены для того, чтобы их убивали такие, как Басиль.

У скульптуры рабочего, который силился поднять огромный камень, Басиль задержался. Автор явно переоценил возможности тщедушного тела мужчины, а, может быть, всё так и было задумано – показать, что воля человека столь сильна, а стремление его к переменам столь необоримо, что готов тот, жертвуя собой оторвать тот камень от земли и метнуть его в служителей Тёмных Богов.

Если верить табличке – где-то в этом районе началось то самое восстание, которое при поддержке сил Федерации и привело к освобождению этих земель от гнёта Тёмных Богов. Басиль был склонен верить табличке.

В десятке-другом метров от скульптуры рабочего стояла стена с выбитыми на ней именами людей. Имён было много. Если бы тогда, давно, Басиль оказался на стороне восставших, имён было бы меньше.

Остановившись у дороги Басиль оценил расстояние до ближайшей машины и пошёл на другую сторону улицы.

Остановиться, позволив тонне метала врезаться в себя.

Ощутить, что кости и мышцы крепче машины.

Офис располагался в старом здании.

Не так чтобы совсем старом, помнящем ещё времена восстания, но старом.

Охранник в специальной будочке вроде как должен был проверить удостоверение Бесиля, прежде чем позволять тому войти, но не стал себя утруждать этим действием.

На стойке регистрации, где Басиль надеялся узнать – кто и зачем его вызвал – ему вручили чёрный конверт.

Смотреть, чьё имя находится на карте в том конверте не было смысла – там могло быть только одно имя.

Имя его друга – Ивара Лонгроуда, Людоеда.

Легенда. Эпоха после Сожжения Библиотеки. 121 год до Падения Небес.

Тот, кого ещё не скоро нарекут Великим Пустым, утратив способность отличать прошлое от будущего, то что будет от того, чему не быть никогда, кутался в своё безумие, как замерзающий путник в дырявый плащ – вкладывая в это последние остатки своих сил и с каждым мгновение всё отчётливее понимая – ему не спастись.

Аверс.

Прошло почти три тысячи лет. Три тысячи лет с того момента, как были открыты Свитки Мёртвых.

Три тысячи лет с того момента, как лопнула тонкая пленка, позволявшая Легенде Изначальному Миру не касаться друг друга.

Облик Мира изменился.

Кровавое безумие, вырвавшееся из Свитков Мёртвых, и захлестнувшее Изначальный Мир, давно схлынуло, оставив об истинных людях лишь легенды, отдав на откуп потомкам обитателей Легенды будущее.

Три тысячи лет войны с Небесами, отказавшимися принимать облик нового человечества.

Люди, не видевшие Мира без этой войны.

И отцы их не видевшие.

И деды их не видевшие.

И Боги, что нужны такому Миру и таким людям, – они уже рождены и дарую своё благословение не первую сотню лет.

На окраине Города, обещавшего поставить точку в войне с Небесами, но обратившегося в нечто совсем иное, поднимая в воздух тучи мусора и пыли, приземляется челнок.

– Чует моё сердце: надо было снять все деньги со счета и пропить их. – расстроено пробурчал Сабон.

– Сердце у него чует, – недовольно прогудел Сержант, – скажи уж лучше: обделался со страху.

Сабон, конечно, ответил бы Сержанту, но в тот момент, когда его рот уже открылся, чтобы извергнуть трёхэтажное творение разума, челнок тряхнуло. Через мгновение Сабон всё же выругался, но уже в адрес матери пилота.

– Твоя мать будто лучше? – хихикнул худой парнишка, сидевший рядом с Сабоном.

– А кто тебя рожал вообще не ясно. – рыкнул обиженный Сабон на своего соседа.

В ответ маленький дампил улыбнулся, обнажив скромные клыки.

– И не надоело вам, мальчики, грызться? – мурлыкнула из дальнего угла миниатюрная особа, которая до того спала, завернувшись в свой плащ.

– Горбатого могила исправит. – пожёвывая ус, высказал своё мнение Сержант, человек уже преклонных лет, и оттого ещё более опасный, когда Сын-Амок одаривает ветерана благословением боевого безумия.

Нет сомнений в том, что вечноломодой парнишка-дампил нашёл бы, что ответить старому вояке, но челнок тряхнуло во второй раз. О да, они умели меняться быстро, эти солдаты удачи, рождённые безумным миром и считающие его своим домом. В раскрывающемся чреве челнока уже не было сонной особы, закутавшейся в свой мягкий и тёплый плащ, её место заняла Лиса, маг из тайного ордена, поклоняющегося Неназываемому, исповедь которого и легла в основу Свитков Мёртвых. Не было и смешливого парнишки, а был дампил, существо возможности которого мало чем уступали возможностям вампиров, а во многом и превосходили их. Оборотень, под шерстью которого играли бугры мышц, занял место Сабона. И лишь Сержант, который иногда в пьяном угаре затягивал странную песню, в которой над ним кружил чёрный ворон, ожидая поживы… лишь Сержант остался прежним, закованным в биокибернетический доспех ветераном-дезертиром, в одиночку уничтожившим отделение, посланное на зачистку поселения, отказавшегося платить Сбор.

– Да прибудет с вами Топор-Отец в силе своей. – на прощание благословил команду пилот. – Да не оставит Мать-Прах вас в своей милости, дав рану малую иль смерть быструю.

Четыре солдата удачи, четыре солдата этой капризной девки по имени Фортуна стояли на стальной площадке, ожидая, когда же из челнока выползет сетевой червь. Таких используют симбиоты, хакеры и некоторые кибернетические создания, чтобы перемещаться в сети Канализации.

Дампил со странным для парня прозвищем Искра сделал несколько взмахов руками, и наблюдавшему со стороны его жесты могли показаться сродни жестам дирижёра, управляющего оркестром. Повинуясь приказу хозяина, червь слегка раздвинул пластины панциря, позволяя героям занять место меж пластинами и нежным тельцем. Трое заняли свои места под спасительным панцирем, Искра же, оседлав своего питомца на подобии того, как осёдлывают коней, направил его к колодцу, ведущему в Канализацию.

Поднималась в небо стальная птица. Поднимались тучи пыли. Дампил, выпестовавший Сетевой Облик, позволяющий своему хозяину свободно передвигаться в Канализации, вёл своего червя вниз, в самые старые участки Канализации, к старому исследовательскому комплексу.

Поток информации, способный в одно мгновение разорвать любое существо на множество составляющих и сделать их частью себя, став тем самым ещё сильнее, этот поток, что сперва назывался рекой Смерти, и лишь позже, значительно позже стал именоваться Сетью, не причинял Искре никакого вреда даже наоборот, наполнял его силой, расширял сознание, позволяя безошибочно выбирать направления и лавировать между смертоносными обитателями Канализации.

Червь был оставлен за спиной, и четвёрка двигалась к шлюзу, который не открывали вот уже… да, что сорок два года… с тех самых пор, как Город, отказавшись принимать внешние управляющие команды начал разрастаться, поглощая благодаря армиям червей-строителей, застроившим почти всю поверхность планеты и уже готовящих жерла пусковых установок, чтобы отправиться дальше, в бесконечность космоса.

Пока всё шло хорошо, но никто не решался высказаться по этому поводу, боясь прогневить Старуху, мать Топор-Отца, пожирающую удачу своим беззубым ртом.

Для Искры не составило проблем подключиться к системе запирания шлюза, слишком древней, чтобы составить проблему для опытного хакера. И это заставляло его нервничать, поминая Смотрящего-в-оба-глаза чаще, чем следовало бы.

Потратив ещё триста двадцать четыре секунды, дампил завладел и центральным компьютером комплекса, который всё ещё исправно функционировал. Всё было слишком просто, поэтому Искра выделил на поиск скрытых подпрограмм ещё две сто две секунды. Ничего не обнаружил. Настроение дампила ухудшилось.

Стерильность помещений раздражала. Оборотень внюхивался, пытаясь различить хотя бы малейший намёк на врага, на тех, кто должен был проходить тут до них, но его старания были тщетны. Настроение оборотня ухудшалось с каждым сделанным шагом.

Лиса, последняя из жриц Неназываемого, нервничала – она не чувствовала опасности. И это пугало больше, чем пугали бы любые создания, решившие напасть их отряд.

Солдаты удачи заходили всё глубже в нутро комплекса, ещё веря, что цель близка, что им удастся выполнить задание, веря во всё, что позволяло им двигаться дальше, а не бежать прочь, ещё веря, но ещё не зная, что Город выстроил внутри себя десятки таких комплектов и, заманивая туда не только людей, но и Ангелов, отбирал сильнейших, тех, кто станет основой для новых его конструктов, тех, чьи действия позволят разработать более эффективных методы противодействия угрозам.

Чудовищная улыбка расплывалась на губах дампила, когда тот поднимал взгляд на яркое пятно света, возникшее под потолком. Первый из появившихся Ангелов умер, лишившись головы. Второй упал рядом, кровь хлестала из разорванной грудной клетки. За вторым последовал третий, а за третьим – четвёртый. Кружились в воздухе белые перья, танцевал безумный дампил, забывший обо всём на свете… обо всём, кроме одного: он не пустит Ангелов дальше этой комнаты.

Температура пулемётов уже почти достигла критической, но времени на охлаждение не было. Были твари, были пули, а времени не было. Это Сержант понимал, поэтому и включил осадный режим. Это было безумием, не оставляющим ему ни единого шанса на жизнь. И смеялся он, благословенный Сыном-Амоком, смеялся, зная, что ни за что не пропустит преследователей.

Оборотень умер, приняв в себя яд заклинания, предназначавшийся Лисе, которая предпочла бы смерть от яда той участи, что приготовил ей Город.

Реверс.

Капельки пота, покрывшие лицо проповедника, яркий свет солнца обратил в драгоценные камни. Властный голос истинного человека проникал в души грязных. Раскалённый воздух дрожал от звуков, вырывавшихся из глотки оратора. Толпа в священном экстазе качалась в такт речи.

Ещё немного и все они, поглощённые раскаянием за грехи предков своих, свои собственные и грехи своих потомков, начнут убить друг друга, а потом, когда убивать будет уже некого, выжившие прекратят и своё полное греха существование.

Соединивший Легенды и Изначальный Мир, оказался глупцом, – у грязных, бывших не больше, чем персонажами книг, что писались по велению Небес, не было и шанса.

Это был просто вопрос времени, когда грязные своими же руками уничтожат самих себя, исключив тем самым и причину по которой Небеса терпели существование истинных людей.

Изначальный Мир будет очищен он грязи, называемой людьми, – нужно было просто подождать.

Ребро.

– Отводи эльфов! Отводи! Мои демоны долго не продержатся. Отводи!

– Драконами их, драконами!

– Прорываться надо, командир, к своим!

– Нет, идём в атаку!

– В атаку!

– Враг в замешательстве! Резерв, резерв в бой.

– Вы что собираетесь жить вечно? В атаку!

– Давай, давай героев в клин и в лобовую атаку!

– В атаку!

– Не зевай!

– Руби их! Руби!

– Всех, всех в бой!

– Всю кровь до последней капли!

– Рубить их!

Крутится монета на ребре.

Всё упасть не может.

Боится выбор сделать.

Монета крутится, кровь льётся.

Будущее и прошлое мелькают в том кружении.