Любовь, которую ты вспомнишь

Но время шло, а ничего не менялось. Хави, которому я звонила по пять раз на дню, говорил каждый раз одно и тоже: ничего нового, мы его ищем. Он позвонит, как появится какая-то информация. В какой-то момент я настолько отчаялась снова услышать односложный ответ, что просто перестала звонить и писать. За меня это делала Лера, но потому, что она так же молчала, я догадывалась: порадовать меня нечем.

И это «нечем» с каждым днем разрасталось все больше. Я перестала выходить из дома, а после – и из комнаты. Я не ухаживала за собой, не следила за вещами, и, если бы не мама, проводившая ревизию в шкафу каждые пару дней, у меня просто не было бы чистой одежды. Лера силком затаскивала меня в ванную, папа почти силой усаживал за стол, но еда вызывала тошноту, поэтому я больше ковырялась в тарелке, чем действительно что-то ела.

– Нужно вызвать врача, – помню, говорил тем вечером отец на семейном совете, куда меня не пригласили. Но, спасибо старым планировкам, из туалета прекрасно было слышно все происходящее на кухне. – Это не дело. Ей нужен психолог, психиатр, не знаю, кто! Мы сами не можем ее вытащить из этого состояния.

– Боюсь, вытащить ее может только Диего, – тихо отвечала Лера, вызывая на моих губах горькую усмешку.

Наверное, в тот момент я уже потеряла всякую веру и надежду, поэтому даже не проверила телефон, когда вернулась в комнату. И лишь ночью, когда бессонница в очередной раз не давала спать, я потянулась к мобильнику и увидела сообщение.

Не от Хавьера. Он сеньоры Габриэллы Солер.

«Теперь я официально могу сообщить, что нашу семью с тобой ничего больше не связывает. Не буду врать, что меня это не радует. Живи своей жизнью, Анна. В нашей тебе больше делать нечего.»

Я прочитала трижды, но так и не смогла поверить в увиденное, поэтому прогнала сообщение через переводчик. И медленно, очень медленно до меня доходило, о чем именно говорила свекровь.

Я была частью семьи Солер исключительно потому, что меня в нее привел Диего. И лишь потеряв его, я потеряла бы связь с Хави, Марией, Сарой и даже Габриэллой.

А раз сеньора Солер так говорит, то…

Казалось, мой крик тогда разбудил все девять этажей. Но я кричала и не могла остановиться, выплескивая боль, и, мне стыдно в этом признаться, но, если бы не заявившиеся родители, я вполне могла бы выйти в окно. Меня ломало, меня убивало изнутри, меня колотило. И пока отец пытался меня удержать, а мать звонила в скорую, Лера вчитывалась в строчки на моем телефоне и стремительно бледнела.

– Нет, этого не может быть, – шептала она как в бреду, а после набирала кого-то. Может быть, даже сеньору Солер.

Я этого так и не узнала. В какой-то момент боль стала такой всепоглощающей, что мое сознание не выдержало и ускользнуло в темноту. Из которой я выныривала в больничной палате.

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, – здоровался склонившийся надо мной незнакомый мужчина в белом халате, когда я смогла разлепить глаза. Голова гудела, воспоминания не спешили возвращаться, а во рту было так сухо, словно я провела на больничной койке не меньше пары месяцев. – Вы в четвертой городской больнице. Скажите, вы помните, как здесь оказались?

Сознание плыло вместе со зрением, и, видимо, доктор это заметил, раз почти сразу я почувствовала укол в вену. Пара минут, и мне действительно стало чуть лучше.

– Нет, – просипела я спустя еще немного времени. – Можно воды?

– Конечно.

Мужчина не помог мне сесть, но придержал голову и поднес стакан, давая сделать несколько глотков.

– Вас доставила скорая, – вернулся к прерванной теме врач. – В очень, очень плохом состоянии. Что же вы так, Анна Леонидовна, не бережете себя?

Я не хотела отвечать. Но прострелившая разум мысль тут же сорвалась словами с губ.

– Мой муж умер.

Удивительно, но я не испытала ничего. Ни боли, ни горя, ни тоски. Словно все эмоции во мне перегорели, как старая лампочка накаливания. Пустили по ним слишком сильный ток, и все – пружинка обгорела и развалилась.

Вот я чувствовала себя такой же – сгоревшей и развалившейся.

– Мне жаль, – спустя недолгую паузу отозвался мужчина, и в его голосе действительно сквозило сожаление. – Но вам нужно быть сильной, Анна Леонидовна, чтобы позаботиться о себе и о ребенке.

Наверное, во мне было слишком много лекарств, раз начались слуховые галлюцинации, но я все равно рискнула переспросить:

– Каком ребенке?

Мужчина чуть печально улыбнулся.

– Вы беременны, гражданка Солер. Шесть-семь недель. Не буду скрывать, угроза прерывания все еще имеется, и она высока, поэтому мне очень нужна ваша помощь, чтобы сохранить эту маленькую жизнь.

Глава 12

Я могла только смотреть на доктора и хлопать глазами. Беременна? Я? Разве это возможно?

А где-то глубоко внутри тихий голос соглашался, конечно, возможно. Диего хотел детей. Минимум двоих – мальчика и девочку, а лучше четверых, как в его семье. Я не была против, наверное, поэтому и позволила уговорить себя не работать, когда обустроилась в Барселоне. «Я дам тебе все, – говорил тогда Ди. – Ни ты, ни наши дети ни в чем не будут нуждаться. Да и зачем нам лишние сложности? Сейчас выйдешь, потом уходить в декрет. Наслаждайся морем и солнцем, милая. Все остальное дам тебе я».

И он действительно давал. Деньги, походы в театр или ресторан, прогулки на яхте по морю. Мы успели побывать на Ибице, Майорке, Тенерифе. Объехали половину Каталонии! Посетили Мадрид, Валенсию, Севилью. Диего ни в чем меня не ограничивал, он готов был исполнять все мои желания. Разве могла я ему отказать в желании стать родителями?

Мы не предохранялись последние несколько месяцев. Я пыталась высчитывать дни и следить за циклом, но Ди лишь посмеялся.

– Все придет само, родная. Не забивай себе голову.

Я и не забивала. Просто жила, просто наслаждалась.

А потом мой мир рухнул. Развалился на части, изрезал осколками и теперь умирал вместе с каждым моим вздохом.

И вдруг – ребенок. Рука непроизвольно скользнула на живот, словно ища подтверждение словам стоящего неподалеку мужчины. Разве такое возможно? Потерять смысл жизни, потерять само желание жить, и вдруг – маленькое создание, живущее во мне?

– Я не знала, – одними губами прошептала самой себе, пытаясь принять эту мысль.

Внутри меня – еще одна жизнь. Жизнь, которую мне подарил Диего, маленькая частица его тела и души. Ребенок, которого мой муж так хотел.

Имею ли я право на него? На этот кусочек чужой мечты. Я сейчас совсем не в том состоянии, чтобы о ком-то заботиться – не уверена, что мне хватит сил позаботиться хотя бы о себе. А тут другой человек, и не просто кто-то абстрактный, а малыш, чье существование целиком и полностью зависит от тебя. Смогу ли я дать ему жизнь, если саму себя не могу заставить существовать?

Я чувствовала, как по щекам текут слезы, и это были вовсе не слезы счастья. Это были горькие слезы порушенных надежд и желаний, в которых у нас с Диего была большая, крепкая и дружная семья – как он и хотел. Мы и наши дети. А теперь я осталась одна, и словно в насмешку судьба сует мне в руки ребенка от любимого мужчины, которого рядом больше никогда не будет. Разве это справедливо?

– Анна Леонидовна, – ворвался в мое горе чужой голос, а после его обладатель опустился на край моей постели. – Я понимаю ваше состояние и знаю, как вам тяжело. Я сам воспитываю дочь в одиночку. Но поверьте мне, как бы ни было трудно, как бы ни было больно, это ваш ребенок. Он уже живет, он уже есть, даже если пока вы его не видите и не ощущаете. Он заслуживает права увидеть этот мир вместе с вами.

Я лишь покачала головой.

– Он никогда не узнает своего отца.

Эта правда разрывала мне сердце на части. У меня была полная семья – папа, мама и сестренка. У Ди – и того больше, младший брат и две сестры, не считая кузин. Да, сеньор Солер давно умер, но он успел вырастить своих детей. А Диего…

– Зато у него есть мать, которая будет любить за двоих, – улыбнулся врач, но его уверенность так и не передалась мне.

Какое-то время мы еще провели в тишине, пока я честно пыталась понять, что мне делать дальше, но кроме желания опустить руки и не ломать будущую жизнь маленькому человеку я ничего не ощутила. Я уже собиралась озвучит доктору, что хочу сделать аборт, как мужчина неожиданно поднялся.

– Я знаю, что вам нужно, – заявил он и скрылся за дверью, но уже через пару минут вернулся с инвалидным креслом. – Давайте прокатимся кое-куда.

У меня было так мало сил, что врачу пришлось поднимать меня с постели на руках, как маленького ребенка, и усаживать в каталку. А после был недолгий заезд по коридорам и небольшая заминка перед кабинетом с надписью «УЗИ».

Я догадалась, что собирается делать мой лечащий доктор, но еще до того, как оказалась внутри, понимала, что меня не переубедить. Шесть-семь недель – это сколько? Совсем ничего. В моем животе даже не эмбрион – так, пара клеток непонятной формы. Сложно воспринимать их ребенком и будущим человеком. Поэтому пока врач водил по моему животу аппаратом, размазывая гель и тыча пальцем в экран, я не испытала ничего. Ни умиления, ни радости. Только сожаление, что мне придется задержаться какое-то время в больничных стенах, чтобы все это прекратить.

– А сейчас давайте послушаем сердечко, – стоя за спиной врача ультразвуковой диагностики, говорил знакомый мне мужчина. Я даже не успела уточнить, зачем нам слушать мое сердце, ведь оно стучит спокойно и устало, как вдруг по кабинету расплылось громкое «тук-тук-тук-тук-тук».

Это точно было не мое сердце. Мое билось медленнее, будто через силу, а это звучало уверенно, пусть и поспешно. Это сердце отбивало ритм четко, утвердительно, словно говоря: «Я есть, я здесь, я буду. Слушайте все меня!».

– Это ваш малыш, Аня, – улыбаясь, объяснял мне мой будущий лечащий врач, Виктор Геннадьевич. – Так звучит сердцебиение вашего ребенка.

А я не могла в это поверить. Шесть недель. Меньше сантиметра, а сердце – уже бьется. Не просто набор клеток, а уже жизнь.

Наверное, только в тот момент я действительно приняла тот факт, что внутри меня есть кто-то еще. Кто-то очень маленький, совсем незаметный, но готовый преодолевать трудности. Ведь уже сейчас, несмотря на свои размеры и ничтожный срок, он отбивает ритм и звучит так, словно чужое мнение его не интересует.

Маленький человек. Очень-очень маленький, но уже человек. Мой.

Я еще долго ревела прямо там, на кушетке. Виктор Геннадьевич вместе со вторым врачом успокаивали меня и объясняли, что будет тяжело, но оно того стоит. Что предстоит много работы, что сейчас мой организм не готов к нагрузкам, которые повлечет за собой беременность, но, если я готова постараться, они мне помогут.

– Так как, Анна Леонидовна? Поможем этому малышу увидеть свет?

Беременность протекала куда сложнее, чем я ожидала, хотя с самого начала морально была готова к сложностям. Увы, нервный срыв, который я перенесла на ранних сроках, плюс общее истощение плохо сказались и на мне, и на малыше, поэтому большую часть положенного срока я провела в больнице с небольшими перерывами на побывку дома. Разумеется, ни о какой работе речи не шло, и вся забота обо мне упала на родительские плечи.

Они ни словом, ни взглядом ни разу меня не попрекнули. Мама и папа были рады стать бабушкой и дедушкой и с нетерпением ждали момента, когда смогут взять внука на руки. Даже нашу бывшую с Леркой комнату готовы были переделать в детскую, но я отказалась. У меня была договоренность с квартиросъемщиками на один год, и когда он вышел, продлевать договор мы не стали. Пусть с родителями жить было проще, а деньги за съем были хоть небольшим, но стабильным доходом, я все же хотела жить со своим ребенком в собственном доме. Это, конечно, не вилла на берегу моря с панорамными окнами в два этажа, а всего лишь двухкомнатная квартирка в центре Екатеринбурга, но зато там мы могли быть по-настоящему счастливы.

Я совру, если скажу, что не думала о Диего. Порой мне казалось, что я не забывала о нем ни на минуту, и каждый раз, положив руку на росший живот, я представляла, как бы это делал Ди. Разумеется, я срывалась. Плакала, выла в подушку, жалела себя. Но каждый раз я позволяла себе пережить этот момент слабости, а после вытирала глаза и заявляла, что мой ребенок будет самым счастливым. Потому что у него есть мама, которая будет любить больше жизни, и папа, который будет оберегать его с небес.

Мой сын появился на свет в середине лета. Несмотря на все сложности, здоровый мальчик весом три килограмма и пятьсот шесть грамм. Роды были сложные, после восьми часов было принято решение провести кесарево, и я очень боялась, что что-то пойдет не так. Но все страхи и переживания смыло из головы сразу же, как только мне дали впервые подержать сына на руках. И я снова плакала, но в тот момент это были не слезы боли или слабости, а слезы очищения.

Ведь я смогла. Я выцарапала у судьбы право на жизнь для этого пухлого малыша с короткими темными волосами. И уже тогда, глядя на его красное, припухшее лицо, я знала, на кого мой Александр будет похож.

На своего отца. Который, я не сомневалась, смотрит на нас с небес и улыбается.Я могла только смотреть на доктора и хлопать глазами. Беременна? Я? Разве это возможно?

А где-то глубоко внутри тихий голос соглашался, конечно, возможно. Диего хотел детей. Минимум двоих – мальчика и девочку, а лучше четверых, как в его семье. Я не была против, наверное, поэтому и позволила уговорить себя не работать, когда обустроилась в Барселоне. «Я дам тебе все, – говорил тогда Ди. – Ни ты, ни наши дети ни в чем не будут нуждаться. Да и зачем нам лишние сложности? Сейчас выйдешь, потом уходить в декрет. Наслаждайся морем и солнцем, милая. Все остальное дам тебе я».

И он действительно давал. Деньги, походы в театр или ресторан, прогулки на яхте по морю. Мы успели побывать на Ибице, Майорке, Тенерифе. Объехали половину Каталонии! Посетили Мадрид, Валенсию, Севилью. Диего ни в чем меня не ограничивал, он готов был исполнять все мои желания. Разве могла я ему отказать в желании стать родителями?

Мы не предохранялись последние несколько месяцев. Я пыталась высчитывать дни и следить за циклом, но Ди лишь посмеялся.

– Все придет само, родная. Не забивай себе голову.

Я и не забивала. Просто жила, просто наслаждалась.

А потом мой мир рухнул. Развалился на части, изрезал осколками и теперь умирал вместе с каждым моим вздохом.

И вдруг – ребенок. Рука непроизвольно скользнула на живот, словно ища подтверждение словам стоящего неподалеку мужчины. Разве такое возможно? Потерять смысл жизни, потерять само желание жить, и вдруг – маленькое создание, живущее во мне?

– Я не знала, – одними губами прошептала самой себе, пытаясь принять эту мысль.

Внутри меня – еще одна жизнь. Жизнь, которую мне подарил Диего, маленькая частица его тела и души. Ребенок, которого мой муж так хотел.

Имею ли я право на него? На этот кусочек чужой мечты. Я сейчас совсем не в том состоянии, чтобы о ком-то заботиться – не была уверена, что мне хватит сил позаботиться хотя бы о себе. А тут другой человек, и не просто кто-то абстрактный, а малыш, чье существование целиком и полностью зависело от тебя. Смогу ли я дать ему жизнь, если саму себя не в состоянии заставить существовать?

Я чувствовала, как по щекам текут слезы, и это были вовсе не слезы счастья. Это были горькие слезы порушенных надежд и желаний, в которых у нас с Диего была большая, крепкая и дружная семья – как он и хотел. Мы и наши дети. А теперь я осталась одна, и словно в насмешку судьба совала мне в руки ребенка от любимого мужчины, которого рядом больше никогда не будет. Разве это справедливо?

– Анна Леонидовна, – ворвался в мое горе чужой голос, а после его обладатель опустился на край больничной постели. – Я понимаю ваше состояние и знаю, как вам тяжело. Я сам воспитываю дочь в одиночку. Но поверьте мне, как бы ни было трудно, как бы ни было больно, это ваш ребенок. Он уже живет, он уже есть, даже если пока вы его не видите и не ощущаете. Он заслуживает права увидеть этот мир вместе с вами.

Я лишь покачала головой.

– Он никогда не узнает своего отца.

Эта правда разрывала мне сердце на части. У меня была полная семья – папа, мама и сестренка. У Ди – и того больше, младшие брат и две сестры, не считая кузин. Да, сеньор Солер давно умер, но он успел вырастить своих детей. А Диего…

– Зато у него есть мать, которая будет любить за двоих, – улыбнулся врач, но его уверенность так и не передалась мне.

Какое-то время мы еще провели в тишине, пока я честно пыталась понять, что мне делать дальше, но кроме желания опустить руки и не ломать будущую жизнь маленькому человеку я ничего не ощутила. Я уже собиралась озвучит доктору, что хочу сделать аборт, как мужчина неожиданно поднялся.

– Я знаю, что вам нужно, – заявил он и скрылся за дверью, но уже через пару минут вернулся с инвалидным креслом. – Давайте прокатимся кое-куда.

У меня было так мало сил, что врачу пришлось поднимать меня с постели на руках, как маленького ребенка, и усаживать в каталку. А после был недолгий заезд по коридорам и небольшая заминка перед кабинетом с надписью «УЗИ».

Я догадалась, что собирался делать мой лечащий доктор, но еще до того, как оказалась внутри, понимала, что меня не переубедить. Шесть-семь недель – это сколько? Совсем ничего. В моем животе даже не эмбрион – так, пара клеток непонятной формы. Сложно воспринимать их ребенком и будущим человеком. Поэтому, пока врач водил по моему животу аппаратом, размазывая гель и тыча пальцем в экран, я не испытала ничего. Ни умиления, ни радости. Только сожаление, что мне придется задержаться какое-то время в больничных стенах, чтобы все это прекратить.

– А сейчас давайте послушаем сердечко, – стоя за спиной врача ультразвуковой диагностики, говорил знакомый мне мужчина. Я даже не успела уточнить, зачем нам слушать мое сердце, ведь оно стучало спокойно и устало, как вдруг по кабинету расплылось громкое «тук-тук-тук-тук-тук».

Это точно было не мое сердце. Мое билось медленнее, будто через силу, а это звучало уверенно, пусть и поспешно. Это сердце отбивало ритм четко, утвердительно, словно говоря: «Я есть, я здесь, я буду. Слушайте все меня!».

– Это ваш малыш, Аня, – улыбаясь, объяснял мне мой будущий лечащий врач, Виктор Геннадьевич. – Так звучит сердцебиение вашего ребенка.

А я не могла в это поверить. Шесть недель. Меньше сантиметра, а сердце – уже бьется. Не просто набор клеток, а уже жизнь.

Наверное, только в тот момент я действительно приняла тот факт, что внутри меня есть кто-то еще. Кто-то очень маленький, совсем незаметный, но готовый преодолевать трудности. Ведь уже сейчас, несмотря на свои размеры и ничтожный срок, он заставляет свое сердечко стучать так, словно чужое мнение его не интересует.

Маленький человек. Очень-очень маленький, но уже человек. Мой.

Я еще долго ревела прямо там, на кушетке. Виктор Геннадьевич вместе со вторым врачом успокаивали меня и объясняли, что будет тяжело, но оно того стоит. Что предстоит много работы, что сейчас мой организм не готов к нагрузкам, которые повлечет за собой беременность, но, если я готова постараться, они мне помогут.

– Так как, Анна Леонидовна? Поможем этому малышу увидеть свет?

Беременность протекала куда сложнее, чем я ожидала, хотя с самого начала морально была готова к сложностям. Увы, нервный срыв, который я перенесла на ранних сроках, плюс общее истощение плохо сказались и на мне, и на малыше, поэтому большую часть положенного срока я провела в больнице с небольшими перерывами на побывку дома. Разумеется, ни о какой работе речи не шло, и вся забота обо мне упала на родительские плечи.

Они ни словом, ни взглядом ни разу меня не попрекнули. Мама и папа были рады стать бабушкой и дедушкой и с нетерпением ждали момента, когда смогут взять внука на руки. Даже нашу бывшую с Леркой комнату готовы были переделать в детскую, но я отказалась. У меня была договоренность с квартиросъемщиками на один год, и когда он вышел, продлевать договор мы не стали. Пусть с родителями жить было проще, а деньги за съем были хоть небольшим, но стабильным доходом, я все же хотела жить со своим ребенком в собственном доме. Это, конечно, не вилла на берегу моря с панорамными окнами в два этажа, а всего лишь двухкомнатная квартирка в центре Екатеринбурга, но зато там мы могли быть по-настоящему счастливы.

Я соврала бы, сказав, что не думала о Диего. Порой мне казалось, что я не забывала о нем ни на минуту, и каждый раз, положив руку на росший живот, я представляла, как бы это делал Ди. Разумеется, я срывалась. Плакала, выла в подушку, жалела себя. Но каждый раз я позволяла себе пережить этот момент слабости, а после вытирала глаза и заявляла, что мой ребенок будет самым счастливым. Потому что у него есть мама, которая будет любить больше жизни, и папа, который будет оберегать его с небес.

Мой сын появился на свет в середине лета. Несмотря на все сложности, здоровый мальчик весом три килограмма и пятьсот шесть грамм. Роды были сложные, после восьми часов было принято решение провести кесарево, и я очень боялась, что что-то пойдет не так. Но все страхи и переживания смыло из головы сразу же, как только мне дали впервые подержать сына на руках. И я снова плакала, но в тот момент это были не слезы боли или слабости, а слезы очищения.

Ведь я смогла. Я выцарапала у судьбы право на жизнь для этого пухлого малыша с короткими темными волосами. И уже тогда, глядя на его красное, припухшее лицо, я знала, на кого мой Александр будет похож.

На своего отца. Который, я не сомневалась, смотрел на нас с небес и улыбался.

Глава 13

– Нет, ну это не дело! – распахнув дверь моего кабинета без стука, внутрь уверенной походкой начальника вошел Павел Андреевич. – Ты всерьез собираешься променять вечеринку в честь собственного дня рождения на кипу бумаг?

Нехотя я оторвалась от черновика договора, в котором маркером помечала пункты, которые мне не нравились. Но если подчиненные от моего недовольного взгляда терялись, то боссу было совершенно все равно на мое недовольство.

– Мне осталось всего восемь страниц! – обреченно выдохнула я, уже понимая, что доработать мне не дадут.

– А мне осталось шесть минут до того момента, как твоя сестра начнет названивать и причитать, что это я тебя уморил работой, – безапелляционно заявил Паша. Не спрашивая разрешения, он обошел стол, подхватил мышку и начал закрывать все окна на рабочем столе компьютера. – Поэтому давай не будем подставлять друг друга и просто быстренько спустимся вниз, сядем в машину и постараемся не опоздать. Иначе Лерка нас обоих со свету сживет!

– Зачем я только вас свела, – бурчала себе под нос, аккуратно перекладывая бумаги так, чтобы завтра не забыть, на чем остановилась. Но недовольство в моих словах наигранное, как и в ответе начальника:

– Вот и я задаюсь тем же вопросом.

Леру я взяла с собой на первый корпоратив в новой компании. Я тогда только вышла из декрета, еще мало кого знала, да и побаивалась, что долго не задержусь. Сестра была моей моральной поддержкой. Там мы и познакомились с Павлом Андреевичем – генеральным директором, которого до этого я видела лишь на фотографиях в корпоративном календаре.

– Ты должна его захомутать! – сказала мне Лерка и подтолкнула вперед, из-за чего я неуклюже врезалась в мужчину и заляпала ему рубашку апельсиновым соком. Знакомый сценарий, да?

Так и началась наша история. Нет, не любви – дружбы. До сих пор не знаю, как так получилось, но с Пашей мы тогда нашли друг друга именно в этом смысле. У нас были общие взгляды на жизнь, мы оба сходились во мнении касательно развития компании. И если сначала наше взаимодействие строилось именно в рамках бизнеса, то позже, когда мы начали общаться больше и ближе, это сотрудничество переросло в уважение, доверие и, не побоюсь этого слова, братско-сестринскую любовь.

Смешно, но когда Паша дал мне первое повышение, по компании пошли слухи, что я с ним сплю. И меня настолько они разозлили, что я решила: костьми лягу, но найду Миронову женщину, чтобы все видели – это с ней он в серьезных отношениях, а я свою похвалу получаю за дело. Тут очень удачно Лерка страдала от очередного расставания, и я не придумала ничего лучше, чем пригласить этих двоих на свидание вслепую.

В общем, если бы я занималась не заключением договоров на поставку медицинского оборудования, то вполне могла бы работать свахой, ведь с того вечера Паша и Лера больше не расставались.

Полтора года назад они поженились, и это была очень камерная, нежная свадьба, на которой мы с мамой рыдали вместе. Ведь наша неугомонная девочка светилась от счастья, и ей вторил мужчина, смотревший только на нее.

Но у этой идиллии был один существенный недостаток: если раньше Лера полоскала мозг за трудоголизм только мне, то теперь она это делала сразу нам с Пашей обоим, не редко используя одного, чтобы достучаться до другого. И видит бог: проще было согласиться с этой женщиной, чем пытаться ей противостоять. Это знала я, это знал Павел Андреевич, поэтому теперь мы оба торопились успеть на вечеринку, которую устраивала миссис Миронова.