Любовь, которую ты вспомнишь

– Ана? Что случилось? – на последнем гудке, когда я уже отчаялась на ответ, прозвучал хриплый мужской голос. – Почему ты звонишь так поздно?

– Ди… – я все-таки не выдержала и шмыгнула носом. Слезы сдержать больше не получалось, и вместе с ними из меня вытекали все знания испанского: я запиналась, путалась и невпопад переходила на русский. – Он уплыл… на «Жемчужине»… он никогда не плавает ночью, он всегда возвращается! А телефон… на тумбочке… не могу ему позвонить… уже почти пять часов…

Не знаю, что из моих сбивчивых рыданий понял Хавьер, но, судя по звукам, он сейчас выбирался из постели.

– Подожди, не реви, – попытался успокоить меня деверь, хотя его собственный голос был далек от спокойствия. – На яхте есть спутниковый телефон, я свяжусь и перезвоню тебе.

Я кивнула, не думая о том, что Хави меня не видит, и отключилась сама.

Ожидание давалось мне с трудом. Тяжесть в груди давила так, что трудно было дышать. Я ходила по пустому дому как привидение, перебиралась из угла в угол, растягивая рукава и без того растянутой кофты. И молилась, впервые в жизни молилась, чтобы с моим мужем все было хорошо, ведь это предчувствие – чего-то плохого – заставляло все внутри сжиматься в комок.

Хавьер не перезвонил. Вместо этого спустя сорок минут он явился сам, на миг заставив мое сердце забиться быстрее от вспыхнувшей надежды. Но вместо фигуры моего мужа на пороге появлялась чуть мене высокая, но такая же широкая фигура Хавьера Солер, хмурого и собранного.

– Есть какие-то новости? – взмолилась я, вытирая нос и слезы злосчастным свитером.

– Да, – Хави кивнул, но вместо того, чтобы сразу все объяснить, положил свои руки мне на плечи и почти силой усадил меня на диван. – Только присядь и пообещай, что не будешь сильно волноваться.

Разумеется, от таких слов я начала волноваться еще сильнее. Что он узнал? Почему он здесь один? И где мой Диего?

– Ана. – Хавьер выдохнул мое имя и, присев передо мной на корточки, заглянул в глаза. – Мы не можем связаться с «Жемчужиной», ее спутниковая система не отвечает. Последний раз яхту заметили выходящей в море неподалеку отсюда, она шла на большой скорости без огней. После этого ее никто не видел.

Наверное, из-за стресса у меня напрочь вылетел из головы весь испанский, но я никак не могла уложить то, что произнес Хави. Слова какие-то знакомые, даже понятные, но смысла в них не было.

Солер ждал моего ответа, судя по внимательному взгляду, но я просто не знала, что отвечать.

– Хави, я не понимаю, – в итоге делала то единственное, что могла: признавала свой идиотизм. – Где Диего?

Мужчина раздосадовано, как мне показалось, покачал головой и медленно произнес:

– Ана, после того как «Жемчужина» вышла в открытое море, ее никто не может найти. Мы не знаем, где Диего.

Мы не знаем, где Диего.

Слова эхом разлетались по черепной коробке, отскакивая от стен, и еще до того, как я осознала их значение, слезы вновь градом покатились по щекам.

– Я поднял всех, слышишь? – продолжал говорить Солер, сжимая сильнее мои пальцы, но его голос доносился до меня как через толщу воды. – Полицию, береговую охрану, парней из его офиса. Мы найдем его, Ана. Уверен, к утру Диего уже вернется.

Но к утру вместо Диего на пороге нашего дома появились незнакомые люди и сеньора Солер. Последняя смерила меня недовольным взглядом и бросила ядовитое «это ты виновата», но я не отреагировала. Всю ночь меня била страшная истерика, с которой Хавьер не справился и вызвал мне скорую. Укол успокоительного должен был привести меня в чувство и дать поспать, но я не сомкнула глаз, продолжая сидеть на диване и смотреть на пирс через панорамное окно.

Я верила, что вот сейчас Ди объявится, и все снова будет хорошо. Я знала это.

Глава 10

Следующие две недели плохо отложились в моей памяти. Я помнила лишь какие-то отрывки: вот Хави уговаривает меня поесть или отдохнуть. Вот сеньора Солер обвиняет меня в пропаже Диего – кажется, она тогда даже запустила в меня подушкой, но та не долетела, и сын поспешил увезти женщину домой. Вот какие-то люди осматривают дом, ищут что-то. Кто-то из сестер Ди и Хави приходил, чтобы приготовить еды, но я мало что ела тогда.

А потом было оно – сообщение, что неподалеку от побережья обнаружили обломки какой-то яхты. Никаких указаний на то, что это была «Жемчужина», не было, но одной фразы мне хватило, чтобы окончательно потерять себя от горя.

Следующее, что я помню, это склонившееся надо мной лицо Леры. Как она оказалась в нашем испанском доме, я не представляла.

– Я забираю тебя домой, сис, – говорила он, поглаживая меня по волосам. – Иначе ты угробишь сама себя.

– Я никуда не поеду, – отмахивалась я, но сил не было даже на то, чтобы оторвать голову от подушки. – Я должна быть тут, когда Диего вернется.

Лера покачала своей крашенной светлой головой, отчего непослушные кудряшки выскочили из-за уха, и шумно выдохнула.

– Ты убиваешь сама себя, Ань! Вспомни, когда ты последний раз ела? А принимала душ? Я уже не говорю о том, чтобы поспать! Да если бы не врачи Хавьера, вколовшие тебе снотворное, ты бы давно уже коньки отбросила!

Я сумела лишь поморщиться. Еда, вода, сон – все это так несущественно, когда где-то там, посреди огромного моря, мой Ди. А я даже не знала, что с ним.

– Я возьму себя в руки, – попыталась я отделаться от сестры, но она слишком хорошо меня знала, чтобы поверить в это.

– Возьмешь, но не здесь, – уверенно заявила она и отправилась в гардеробную, продолжая уже оттуда. – Тут ты будешь лишь под ногами мешаться. Хавьер занимается поисками, у него все схвачено, не надо ему мешать. А дома мы с мамой о тебе позаботимся. Быстро встанешь на ноги и вернешься обратно как раз к тому моменту, как Диего окажется дома.

Мне не хотелось соглашаться, но, слушая, как Лера достает с верхней полки чемодан и начинает собирать в него вещи, я вдруг поняла, что одно в ее словах не вызывает сомнений: они с мамой обо мне позаботятся. Там, дома. А здесь… здесь у меня нет никого, кроме Хави и пары не слишком близких подруг, с которыми мы иногда сталкиваемся на рынке. Но первый был слишком занят, чтобы сидеть подле меня, а вторые по понятной причине ничего личного обо мне не знали.

У меня был только Диего. А сейчас не стало никого.

Чуть позже пришел Хави и подтвердил, что мне лучше съездить в гости к родителям и развеяться, потому что он очень за меня переживает.

– Ты так похудела, Ана, – качал он головой, сидя на краешке моей кровати. Я почти не вставала с нее последние два дня. – На тебя смотреть страшно. Отдохни, прошу тебя. Иначе Ди оторвет мне голову, когда вернется, за то, что я не уследил за тобой. Обещаю, как только появятся какие-то новости – я сообщу тебе.

Окончательно в необходимости отъезда меня убедила, как бы ни было странно, сеньора Солер. Причем, разговаривала она не со мной, она кричала на Хави в гостиной, но делала это так громко, что даже до нашей спальни на втором этаже долетало каждое слово.

– И теперь эта дрянь хочет уехать? – о ком говорила свекровь, догадаться было несложно. – Довела моего сына, выставила его из дома, а сейчас, когда мой мальчик неизвестно, жив или мертв, решила все бросить? Черта с два я ее куда-то отпущу!

– Мама, успокойся, – пытался утихомирить мать Хавьер, но даже Лера понимала, что это бесполезно. – Ана ни в чем не виновата! Диего – половина тебя, у него такой же упертый нрав! Он сам решил отплыть ночью, зная, что яхта неисправна. Если кто в этом и виноват, то только он.

– Не выгораживай эту мерзавку! – переходила на ультразвук сеньора Солер. – С той самой минуты, как она появилась в нашей жизни, я знала, что ничем хорошим это не закончится! Я знала! И говорила вам! Но вы, самоуверенные кретины, никогда не слушаете мать!

Каждое ее слово раскаленным прутом опускалось на мое сердце, вызывая слезы. Я и сама винила себя в случившемся, но получать подтверждение от постороннего человека было в разы больнее. И даже тот факт, что мать Ди никогда не питала ко мне теплых чувств, никак не умалял моего страдания от ее нелюбви, подводя к одной очень ядовитой мысли:

Может, все это время сеньора Солер была права? И я действительно сделала жизнь Диего только хуже?

– Ну, знаешь ли, – в какой-то момент не выдержала Лера. До этого она сидела в кресле за туалетным столиком и перебирала документы. – Сейчас я покажу этой старой кошелке!

Пусть моя сестра не знала испанский, это не помешало ей догадаться, что сейчас свекровь отчитывает меня. И, не сомневаюсь, Лера бы точно высказала женщине все то, на что мне не хватило смелости, но я не желала усугублять конфликт и успела перехватить сестру за руку.

– Не надо, – тихим шепотом попросила я, утирая слезы. – Давай просто поедем домой.

Раньше мне казалось, что я легко вынесу дурной нрав свекрови, ведь за меня всегда заступался Диего. «Я люблю ее, мама, – говорил он каждый раз, когда его мать указывала на мои недостатки. – И ты либо принимаешь мой выбор, либо у тебя больше нет старшего сына».

А сейчас отстоять меня было некому. Да, Хави пытался, за что я ему искренне благодарна, как и сестре, всегда принимавшей мою сторону в любом конфликте, чего бы он не касался. Но ни один из их аргументов не сравнится с уверенным «я ее люблю» из уст моего мужа. Фразы, которую больше некому произносить.

Глава 11

Малая родина встретила порывистым ветром и ледяным снегом в лицо, но даже они не смогли растормошить меня. Я жила в своем маленьком мирке, потерявшем краски, эмоции и чувства, кроме тоски и дикой боли, разъедавших меня изнутри. И если там, в Барселоне, я надеялась, что родные стены и любимые люди как-то облегчат мои страдания, то стоило увидеть заплаканное лицо матери и похмуревшего отца, как я поняла: легче мне не станет нигде.

В моей квартире все еще жили квартиранты, поэтому мне пришлось обосноваться у родителей. Мама и сестра старались проводить со мной каждую свободную минуту своего времени, отвлекая разговорами и рассказами, иногда вытаскивали на прогулки или за покупками. Но все это проходило словно мимо меня. Я разучилась чувствовать, разучилась жить, разучилась сопереживать, даже когда слышала, как вечерами на кухне мама плакала на плече у отца из-за меня.

– Все образуется, – говорил тогда папа, гладя жену по спине. – Вот увидишь.

Но время шло, а ничего не менялось. Хави, которому я звонила по пять раз на дню, говорил каждый раз одно и тоже: ничего нового, мы его ищем. Он позвонит, как появится какая-то информация. В какой-то момент я настолько отчаялась снова услышать односложный ответ, что просто перестала звонить и писать. За меня это делала Лера, но потому, что она так же молчала, я догадывалась: порадовать меня нечем.

И это «нечем» с каждым днем разрасталось все больше. Я перестала выходить из дома, а после – и из комнаты. Я не ухаживала за собой, не следила за вещами, и, если бы не мама, проводившая ревизию в шкафу каждые пару дней, у меня просто не было бы чистой одежды. Лера силком затаскивала меня в ванную, папа почти силой усаживал за стол, но еда вызывала тошноту, поэтому я больше ковырялась в тарелке, чем действительно что-то ела.

– Нужно вызвать врача, – помню, говорил тем вечером отец на семейном совете, куда меня не пригласили. Но, спасибо старым планировкам, из туалета прекрасно было слышно все происходящее на кухне. – Это не дело. Ей нужен психолог, психиатр, не знаю, кто! Мы сами не можем ее вытащить из этого состояния.

– Боюсь, вытащить ее может только Диего, – тихо отвечала Лера, вызывая на моих губах горькую усмешку.

Наверное, в тот момент я уже потеряла всякую веру и надежду, поэтому даже не проверила телефон, когда вернулась в комнату. И лишь ночью, когда бессонница в очередной раз не давала спать, я потянулась к мобильнику и увидела сообщение.

Не от Хавьера. Он сеньоры Габриэллы Солер.

«Теперь я официально могу сообщить, что нашу семью с тобой ничего больше не связывает. Не буду врать, что меня это не радует. Живи своей жизнью, Анна. В нашей тебе больше делать нечего.»

Я прочитала трижды, но так и не смогла поверить в увиденное, поэтому прогнала сообщение через переводчик. И медленно, очень медленно до меня доходило, о чем именно говорила свекровь.

Я была частью семьи Солер исключительно потому, что меня в нее привел Диего. И лишь потеряв его, я потеряла бы связь с Хави, Марией, Сарой и даже Габриэллой.

А раз сеньора Солер так говорит, то…

Мне кажется, мой крик тогда разбудил все девять этажей. Но я кричала и не могла остановиться, выплескивая боль, и, мне стыдно в этом признаться, но, если бы не заявившиеся родители, я вполне могла бы выйти в окно. Меня ломало, меня убивало изнутри, меня колотило. И пока отец пытался меня удержать, а мать звонила в скорую, Лера вчитывалась в строчки на моем телефоне и стремительно бледнела.

– Нет, этого не может быть, – шептала она как в бреду, а после набирала кого-то. Может быть, даже сеньоре Солер.

Я этого так и не узнала. В какой-то момент боль стала такой всепоглощающей, что мое сознание не выдержало и ускользнуло в темноту. Из которой я выныривала в больничной палате.

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, – здоровался склонившийся надо мной незнакомый мужчина в белом халате, когда я смогла разлепить глаза. Голова гудела, воспоминания не спешили возвращаться, а во рту было так сухо, словно я провела на больничной койке не меньше пары месяцев. – Вы в четвертой городской больнице. Скажите, вы помните, как здесь оказались?

Сознание плыло вместе со зрением, и, видимо, доктор это заметил, раз почти сразу я почувствовала укол в вену. Пара минут, и мне действительно стало чуть лучше.

– Нет, – просипела я спустя еще немного времени. – Можно воды?

– Конечно.

Мужчина не помог мне сесть, но придержал голову и поднес стакан, давая сделать несколько глотков.

– Вас доставила скорая, – вернулся к прерванной теме врач. – В очень, очень плохом состоянии. Что же вы так, Анна Леонидовна, не бережете себя?

Я не хотела отвечать. Но прострелившая разум мысль тут же сорвалась словами с губ.

– Мой муж умер.

Удивительно, но я не испытала ничего. Ни боли, ни горя, ни тоски. Словно все эмоции во мне перегорели, как старая лампочка накаливания. Пустили по ним слишком сильный ток, и все – пружинка обгорела и развалилась.

Вот я чувствовала себя такой же – сгоревшей и развалившейся.

– Мне жаль, – спустя недолгую паузу отозвался мужчина, и в его голосе действительно сквозила сожаление. – Но вам нужно быть сильной, Анна Леонидовна, чтобы позаботиться о себе и о ребенке.

Наверное, во мне было слишком много лекарств, раз начались слуховые галлюцинации, но я все равно рискнула переспросить:

– Каком ребенке?

Мужчина чуть печально улыбнулся.

– Вы беременны, гражданка Солер. Шесть-семь недель. Не буду скрывать, угроза прерывания все еще имеется, и она высока, поэтому мне очень нужна ваша помощь, чтобы сохранить эту маленькую жизнь.

Глава 12

Я могла только смотреть на доктора и хлопать глазами. Беременна? Я? Разве это возможно?

А где-то глубоко внутри тихий голос соглашался, конечно, возможно. Диего хотел детей. Минимум двоих – мальчика и девочку, а лучше четверых, как в его семье. Я не была против, наверное, поэтому и позволила уговорить себя не работать, когда обустроилась в Барселоне. «Я дам тебе все, – говорил тогда Ди. – Ни ты, ни наши дети ни в чем не будут нуждаться. Да и зачем нам лишние сложности? Сейчас выйдешь, потом уходить в декрет. Наслаждайся морем и солнцем, милая. Все остальное дам тебе я».

И он действительно давал. Деньги, походы в театр или ресторан, прогулки на яхте по морю. Мы успели побывать на Ибице, Майорке, Тенерифе. Объехали половину Каталонии! Посетили Мадрид, Валенсию, Севилью. Диего ни в чем меня не ограничивал, он готов был исполнять все мои желания. Разве могла я ему отказать в желании стать родителями?

Мы не предохранялись последние несколько месяцев. Я пыталась высчитывать дни и следить за циклом, но Ди лишь посмеялся.

– Все придет само, родная. Не забивай себе голову.

Я и не забивала. Просто жила, просто наслаждалась.

А потом мой мир рухнул. Развалился на части, изрезал осколками и теперь умирал вместе с каждым моим вздохом.

И вдруг – ребенок. Рука непроизвольно скользнула на живот, словно ища подтверждение словам стоящего неподалеку мужчины. Разве такое возможно? Потерять смысл жизни, потерять само желание жить, и вдруг – маленькое создание, живущее во мне?

– Я не знала, – одними губами прошептала самой себе, пытаясь принять эту мысль.

Внутри меня – еще одна жизнь. Жизнь, которую мне подарил Диего, маленькая частица его тела и души. Ребенок, которого мой муж так хотел.

Имею ли я право на него? На этот кусочек чужой мечты. Я сейчас совсем не в том состоянии, чтобы о ком-то заботиться – не уверена, что мне хватит сил позаботиться хотя бы о себе. А тут другой человек, и не просто кто-то абстрактный, а малыш, чье существование целиком и полностью зависит от тебя. Смогу ли я дать ему жизнь, если саму себя не могу заставить существовать?

Я чувствовала, как по щекам текут слезы, и это были вовсе не слезы счастья. Это были горькие слезы порушенных надежд и желаний, в которых у нас с Диего была большая, крепкая и дружная семья – как он и хотел. Мы и наши дети. А теперь я осталась одна, и словно в насмешку судьба сует мне в руки ребенка от любимого мужчины, которого рядом больше никогда не будет. Разве это справедливо?

– Анна Леонидовна, – ворвался в мое горе чужой голос, а после его обладатель опустился на край моей постели. – Я понимаю ваше состояние и знаю, как вам тяжело. Я сам воспитываю дочь в одиночку. Но поверьте мне, как бы ни было трудно, как бы ни было больно, это ваш ребенок. Он уже живет, он уже есть, даже если пока вы его не видите и не ощущаете. Он заслуживает права увидеть этот мир вместе с вами.

Я лишь покачала головой.

– Он никогда не узнает своего отца.

Эта правда разрывала мне сердце на части. У меня была полная семья – папа, мама и сестренка. У Ди – и того больше, младший брат и две сестры, не считая кузин. Да, сеньор Солер давно умер, но он успел вырастить своих детей. А Диего…

– Зато у него есть мать, которая будет любить за двоих, – улыбнулся врач, но его уверенность так и не передалась мне.

Какое-то время мы еще провели в тишине, пока я честно пыталась понять, что мне делать дальше, но кроме желания опустить руки и не ломать будущую жизнь маленькому человеку я ничего не ощутила. Я уже собиралась озвучит доктору, что хочу сделать аборт, как мужчина неожиданно поднялся.

– Я знаю, что вам нужно, – заявил он и скрылся за дверью, но уже через пару минут вернулся с инвалидным креслом. – Давайте прокатимся кое-куда.

У меня было так мало сил, что врачу пришлось поднимать меня с постели на руках, как маленького ребенка, и усаживать в каталку. А после был недолгий заезд по коридорам и небольшая заминка перед кабинетом с надписью «УЗИ».

Я догадалась, что собирается делать мой лечащий доктор, но еще до того, как оказалась внутри, понимала, что меня не переубедить. Шесть-семь недель – это сколько? Совсем ничего. В моем животе даже не эмбрион – так, пара клеток непонятной формы. Сложно воспринимать их ребенком и будущим человеком. Поэтому пока врач водил по моему животу аппаратом, размазывая гель и тыча пальцем в экран, я не испытала ничего. Ни умиления, ни радости. Только сожаление, что мне придется задержаться какое-то время в больничных стенах, чтобы все это прекратить.

– А сейчас давайте послушаем сердечко, – стоя за спиной врача ультразвуковой диагностики, говорил знакомый мне мужчина. Я даже не успела уточнить, зачем нам слушать мое сердце, ведь оно стучит спокойно и устало, как вдруг по кабинету расплылось громкое «тук-тук-тук-тук-тук».

Это точно было не мое сердце. Мое билось медленнее, будто через силу, а это звучало уверенно, пусть и поспешно. Это сердце отбивало ритм четко, утвердительно, словно говоря: «Я есть, я здесь, я буду. Слушайте все меня!».

– Это ваш малыш, Аня, – улыбаясь, объяснял мне мой будущий лечащий врач, Виктор Геннадьевич. – Так звучит сердцебиение вашего ребенка.

А я не могла в это поверить. Шесть недель. Меньше сантиметра, а сердце – уже бьется. Не просто набор клеток, а уже жизнь.

Наверное, только в тот момент я действительно приняла тот факт, что внутри меня есть кто-то еще. Кто-то очень маленький, совсем незаметный, но готовый преодолевать трудности. Ведь уже сейчас, несмотря на свои размеры и ничтожный срок, он отбивает ритм и звучит так, словно чужое мнение его не интересует.

Маленький человек. Очень-очень маленький, но уже человек. Мой.

Я еще долго ревела прямо там, на кушетке. Виктор Геннадьевич вместе со вторым врачом успокаивали меня и объясняли, что будет тяжело, но оно того стоит. Что предстоит много работы, что сейчас мой организм не готов к нагрузкам, которые повлечет за собой беременность, но, если я готова постараться, они мне помогут.

– Так как, Анна Леонидовна? Поможем этому малышу увидеть свет?

Беременность протекала куда сложнее, чем я ожидала, хотя с самого начала морально была готова к сложностям. Увы, нервный срыв, который я перенесла на ранних сроках, плюс общее истощение плохо сказались и на мне, и на малыше, поэтому большую часть положенного срока я провела в больнице с небольшими перерывами на побывку дома. Разумеется, ни о какой работе речи не шло, и вся забота обо мне упала на родительские плечи.

Они ни словом, ни взглядом ни разу меня не попрекнули. Мама и папа были рады стать бабушкой и дедушкой и с нетерпением ждали момента, когда смогут взять внука на руки. Даже нашу бывшую с Леркой комнату готовы были переделать в детскую, но я отказалась. У меня была договоренность с квартиросъемщиками на один год, и когда он вышел, продлевать договор мы не стали. Пусть с родителями жить было проще, а деньги за съем были хоть небольшим, но стабильным доходом, я все же хотела жить со своим ребенком в собственном доме. Это, конечно, не вилла на берегу моря с панорамными окнами в два этажа, а всего лишь двухкомнатная квартирка в центре Екатеринбурга, но зато там мы могли быть по-настоящему счастливы.

Я совру, если скажу, что не думала о Диего. Порой мне казалось, что я не забывала о нем ни на минуту, и каждый раз, положив руку на росший живот, я представляла, как бы это делал Ди. Разумеется, я срывалась. Плакала, выла в подушку, жалела себя. Но каждый раз я позволяла себе пережить этот момент слабости, а после вытирала глаза и заявляла, что мой ребенок будет самым счастливым. Потому что у него есть мама, которая будет любить больше жизни, и папа, который будет оберегать его с небес.

Мой сын появился на свет в середине лета. Несмотря на все сложности, здоровый мальчик весом три килограмма и пятьсот шесть грамм. Роды были сложные, после восьми часов было принято решение провести кесарево, и я очень боялась, что что-то пойдет не так. Но все страхи и переживания смыло из головы сразу же, как только мне дали впервые подержать сына на руках. И я снова плакала, но в тот момент это были не слезы боли или слабости, а слезы очищения.

Ведь я смогла. Я выцарапала у судьбы право на жизнь для этого пухлого малыша с короткими темными волосами. И уже тогда, глядя на его красное, припухшее лицо, я знала, на кого мой Александр будет похож.

На своего отца. Который, я не сомневалась, смотрит на нас с небес и улыбается.

Глава 13

– Нет, ну это не дело! – распахнув дверь моего кабинета без стука, внутрь уверенной походкой начальника вошел Павел Андреевич. – Ты всерьез собираешься променять вечеринку в честь собственного дня рождения на кипу бумаг?

Нехотя я оторвалась от черновика договора, в котором маркером помечала пункты, которые мне не нравились. Но если подчиненные от моего недовольного взгляда терялись, то боссу было совершенно все равно на мое недовольство.

– Мне осталось всего восемь страниц! – обреченно выдохнула я, уже понимая, что доработать мне не дадут.

– А мне осталось шесть минут до того момента, как твоя сестра начнет названивать и причитать, что это я тебя уморил работой, – безапелляционно заявил Паша. Не спрашивая разрешения, он обошел стол, подхватил мышку и начал закрывать все окна на рабочем столе компьютера. – Поэтому давай не будем подставлять друг друга и просто быстренько спустимся вниз, сядем в машину и постараемся не опоздать. Иначе Лерка нас обоих со свету сживет!

– Зачем я только вас свела, – бурчала себе под нос, аккуратно перекладывая бумаги так, чтобы завтра не забыть, на чем остановилась. Но недовольство в моих словах наигранное, как и в ответе начальника:

– Вот и я задаюсь тем же вопросом.

Леру я взяла с собой на первый корпоратив в новой компании. Я тогда только вышла из декрета, еще мало кого знала, да и побаивалась, что долго не задержусь. Сестра была моей моральной поддержкой. Там мы и познакомились с Павлом Андреевичем – генеральным директором, которого до этого я видела лишь на фотографиях в корпоративном календаре.