Секунды до грозы. Книга 2

Эль Гаврик

Секунды до грозы. Книга 2

Арка 4 Величие крови

Ужин. Массивный дубовый стол, уставленный серебряными приборами и резными канделябрами, выглядел так, будто готовился принять высокопоставленных гостей, а не приговор. Гобелены на стенах гордо демонстрировали герб семьи – драконье яйцо, символ их магического рода и, заодно, самый мощный ингредиент в зельеварении, если верить легендам. Всё было обманчиво прекрасно, чинно, благородно…

Гранд-маж зельеварения Антуан д’Арвиль восседал во главе стола, сложив руки на груди и смеряя взглядом семейство. Оценивающе скользнул по сыну – Готье, потом задержался на супруге, мадам Элиане. В обществе мужчина слыл не только великим магом, чьи зелья почитались при дворе, но и хитрым банкиром, поэтому семейное состояние д’Арвилей только росло, а связи множились. Элиана соответствовала Антуану во всём: хладнокровие, утончённость, талант в зельеварении. Союз, достойный восхищения. Или, по крайней мере, таким он казался со стороны.

– И как ты это объяснишь? – Голос Антуана был тяжёлым, как опрокинутый на стол котёл. – Десять лет, Готье! Десять! И ни искры магии! Позор!

Худощавый мальчик молча смотрел в тарелку, но спину держал прямо, в попытке сохранить хоть каплю потревоженного достоинства. Его отец, высокий, широкоплечий, с резкими чертами лица и вечным превосходством, выглядел на его фоне глыбой, готовой раздавить неудачливого потомка.

– Ты меня вообще слушаешь?! – рявкнул Антуан. – В нашем роду не бывает обычных! Магия должна быть в крови! Твой младший брат уже проявил себя!

Назэр, пятилетний блондин с выражением блаженного самодовольства, удобно устроился у камина и лениво крутил в руках бокал с водой. Ему, в отличие от брата, слушать отцовские громогласные речи не приходилось – он был любимчиком. И ещё одним доказательством, что в этом доме магия есть, просто не у всех.

– Видишь? – Антуан ткнул пальцем в сторону Назэра. – Ему пять! Пять, Элиана! И уже зельевар! А этот…

Элиана глубоко вдохнула.

– Магия иногда пробуждается позже, – осторожно начала она.

Антуан сузил глаза, будто супруга только что предложила ему влить яд в графин с вином и дружно выпить.

– Позже? Ты смеешь мне это говорить? – в бешенстве размахнул руками гранд-маж. – Не оправдывай свой грех. Этот бастард, которого ты принесла в мой дом, не мой сын.

Элиана вскочила.

– Как ты можешь?! Готье – твой ребёнок!

– Довольно! – взревел Антуан. – Если бы он был моим, магия проявилась бы вовремя! Ты опозорила мой род. И это недоразумение требует решения.

Антуан повернулся к Готье. Мальчишка сжал кулаки под столом, стараясь не выдать дрожь в пальцах. Он давно привык к этой роли – разочарования, обузы, ошибки природы. Старший сын? Наследник? Нет. На него смотрели, как на испорченное блюдо, которое забыли вовремя выкинуть. Но сегодняшний вечер оказался особенно тяжёлым. Отец был зол – не просто раздражён, а по-настоящему яростен. И причина этому сидела всего в нескольких шагах.

Чудо-ребёнок наслаждался первым проблеском магии. Вода в стекле вспыхнула синим, затем сменилась изумрудным, потом янтарным цветом. Гордый улыбчивый малыш даже не замечал, как одним своим существованием вонзал нож в сердце брата.

Готье тяжело сглотнул. Он не винил мальца. Не винил мать. Даже судьбу винить было бесполезно. Но с каждым взглядом отца, с каждым словом, с каждым ударом ярости, исходившим от Антуана д’Арвиля, злость и обида копились внутри, превращаясь в вязкое, холодное отчаяние.

– Если к завтрашнему утру ты не продемонстрируешь магию, – голос отца гремел, словно гром над полями, – я отправлю тебя в Лилль, к бабке, без титула, без имени, без будущего. Как Арвиль ты перестанешь существовать!

Элиана подалась вперёд, но Антуан даже не взглянул на неё, лишь поднял руку, отсекая любые попытки возражений.

– А чтобы ты понял, каково это – разочаровать семью, мажордом позаботится о десяти ударах палкой.

Готье сжал зубы. Бесполезно. Всё бесполезно. Отец уже принял решение.

– А Назэр займёт твоё место.

Как будто он уже мёртв. Как будто его никогда не существовало.

Он поднял глаза, поймал взгляд матери. Искал поддержку, искал надежду. В её глазах только боль. Боль, но не защита.

– Да, отец, – тихо сказал он.

Антуан махнул рукой, и мажордом шагнул вперёд. Десять ударов. Готье шагнул за ним, не оглядываясь.

В тот вечер он не кричал. Только звук палки, рассекающей воздух, нарушал тишину дома. Элиана вздрагивала при каждом ударе, а вилка несколько раз выпадала из пальцев.

– Ты вырастила его слабым, – презрительно бросил Антуан, равнодушно разглядывая жену. – Он весь в тебя. Бесполезный.

Готье проснулся ранним утром, когда первый луч солнца скользнул по полу, но вставать не спешил. Просто лежал, глядя в потолок, осознавая, что это его последняя ночь под крышей Арвилей. Его мать сумела выцарапать из своего приданого немного денег – ровно столько, чтобы он мог добраться до Лилля. Ну, и ещё лошадь выделили. Если это вообще можно было назвать лошадью, а не ходячим недоразумением на трёх с половиной копытах.

На прощание мать сунула ему узелок с нехитрыми припасами и письмо к своей матери. Там, черным по белому было сказано, что теперь он – никто. Просто мальчишка, от которого избавились, как от ненужного хлама. Назэра попрощаться не пустили – дабы не «травмировать» младшего, а отец… да какой там отец. Разве что стражник лениво глянул ему вслед, когда ворота закрылись.

Путь до Голубой лагуны – деревня соседствующая с Луарионом – прошел без особых происшествий. Ну, если не считать, что коняга на середине дороги решила, что жить ей уже совершенно не хочется. Пришлось добираться пешком. Потом Готье сел на корабль. Два дня качки, шумные матросы, запах соли и рыбы. Странное чувство поселилось у него в груди – вроде бы всё потеряно, но в то же время впервые за долгие годы никто не ждал от него чудес. Не следил оценивающе, не разочаровывался, не ждал магии.

Свобода? Может быть.

Но Лилль встретил его по-своему. Сгоревший особняк. Грязь, зола, остовы стен, давно остывшие головёшки.

Бабушки больше не было.

Её дома – тоже.

Прохожие пожимали плечами. Мол, старуха была слеповата, свечу уронила – так и сгорела вместе с домом. Просто и буднично.

Готье остался один и ни с чем.

Уже третий день он бродил по Лиллю, и голод, сначала просто неприятный, теперь стал липким, удушающим. Каждое утро начиналось с надежды: может, удастся подработать, может, кто-то сжалится и бросит кусок хлеба. Но к вечеру он оставался с пустыми руками и сдавленным комком в животе.

Тогда-то он и решил попытать удачу на городской площади. Там всегда толпа – торговцы, богачи, приезжие. Кто-нибудь да пожалеет. Главное – выглядеть достаточно несчастным, но не отталкивающим. Он уже знал, что слишком грязные и воняющие попрошайки вызывают не сострадание, а брезгливость.

Готье сразу заприметил удачное местечко и даже удивился, что оно до сих пор пустует. Обычно такие места, где можно выпросить хоть что-то съедобное, быстро обрастали хозяевами. Но нет, возле хлебной лавки никого не было – только лениво шаставшие туда-сюда покупатели с полными корзинами. А значит, можно надеяться на жалость и остатки еды.

Он уже готов был шагнуть вперёд, как вдруг заметил, что толпа на площади заволновалась, сжалась плотнее, будто муравейник, в который сунули палку. Люди вытягивали шеи, переговаривались, кто-то даже негромко охал.

Готье замер, разрываясь между выбором: еда или зрелище? Желудок намекал, что первый вариант предпочтительнее, но всё же ноги сами понесли его ближе к толпе.

Люди вокруг возбуждённо переговаривались, заглядывали друг другу через плечо. Готье вжался в толпу, пробрался ближе… и увидел мальчишку, прижатого к деревянному столбу. Запястье пленника держал стражник, а палач, расправив плечи, доставал нож. Длинный, узкий, сверкающий даже в тусклом свете пасмурного дня.

– Дважды попался, – пробасил кто-то рядом с Готье, хрустя орехами, словно смотрел не на казнь, а на представление. – Пусть спасибо скажет, что не на виселицу.

Мальчишка дёрнулся, попытался вырваться, но его сильнее прижали к деревянному столбу, уложили руку на дощатый помост. Готье заметил, что пальцы у него в ссадинах, ногти поломаны – работяга, а не вор по призванию. Или просто неудачливый.

– Не надо, прошу! – голос у парня срывался, он метался взглядом, будто кто-то в толпе мог его вытащить.

Что-то внутри Готье сжалось. Слишком знакомый взгляд – страх, отчаяние, понимание, что выхода нет. Он видел его перед зеркалом, когда впервые услышал от отца, что для семьи его больше не существует. Взгляд безысходности и настигающей боли.

Никто не вытащил.

Лезвие блеснуло, толпа шумно вздохнула, и глухой вскрик пронзил воздух. Вмиг всё стихло, даже торговцы, что ещё минуту назад наперебой зазывали покупателей, вдруг замолчали. Только мальчишка, согнувшись, вжимал окровавленную руку к груди, а отрезанный палец валялся на досках, будто ненужный мусор.

Тяжесть момента сдавила грудь Готье. Он знал, что это не просто физическая боль – это унижение, отчаяние, бессилие. Он видел в глазах мальчишки всё, что чувствовал сам. Тот же холод в груди. Сердце сжалось, и горечь расползлась по всему телу – они оба были одинаково брошены этим миром, и ничем не могли помочь друг другу.

Готье посмотрел на окровавленный валяющийся палец, и вдруг ощутил тупую боль в своём собственном. Будто чужая мука нашла отклик в его теле. Он сжал указательный большим, почти до хруста, словно проверяя, на месте ли. Было. Но внутри что-то сдавило, тугой ком подкатил к горлу.

Мальчишка дрожал, вжимая окровавленную руку к груди, а люди уже отворачивались, возвращаясь к своим делам. Для них это была просто казнь. Для него – конец целого мира.

Не воруй, шептала память. Не попадайся, подсказывал здравый смысл.

И тут.

– Они все смотрят. Смеются. Будто я не человек, будто мне не больно…

Готье вздрогнул. Он не слышал этих слов – он знал их. Так, будто сам подумал, но… это был не его голос. Он поднял взгляд на мальчишку, что, спотыкаясь, пятился прочь, прижимая изувеченную руку.

– Мам, прости… прости, я просто хотел есть…

Готье ахнул и шагнул назад, но тут его накрыло новой волной.

– Хороший урок. Остальные воришки задумаются.

– Да ладно, палец – не голова. Выжил же.

– Лучше бы в петлю, нечего таких кормить…

– Жалко, малой-то. Больно же…

Голоса хлынули со всех сторон, давили, оглушали, теснились в голове, как рынок в час пик. Готье зажал уши – бесполезно. Это не звуки. Это мысли.

Он не понимал, что происходит, но инстинкт уже орал: беги!

И он побежал.

Выбежал с площади, шарахаясь от прохожих. А голоса не отставали, шумели в голове, наслаивались друг на друга – чужие страхи, чужая злоба, чужая боль. Он забился в переулок – не помогло. Метнулся к стене – мысли горожан били в голову, как рой ос.

– Почему он несётся как угорелый?

– Может, украл что?

– Грязный попрошайка, ещё один…

Готье задыхался. Каждый взгляд – новая мысль, новый голос в голове, и он больше не знал, где кончается он сам и начинается чужое.

Оставался один путь. За город.

Он мчался, не разбирая дороги, споткнулся, чуть не упал, но не замедлился. За спиной шумел город, в голове – сотни голосов. И только когда за серые стены остались позади, а впереди развернулся тёмный силуэт Шторморского леса, стало легче.

Но тишина не принесла покоя.

Готье стоял, жадно хватая воздух, а в голове всё ещё путались мысли. Его мысли? Чужие? Он не знал. Единственное, что было ясно – в город он не вернётся. И двинулся дальше.

Попробовал пробраться через Шторморский лес к Святому – там и тварей поменьше, и еды побольше, а картографию он знал неплохо, дома на занятиях вбили. Но стоило снова приблизиться к людям – волна голосов накрывала с головой, загоняя в бегство. Он не мог рисковать, не мог снова это слышать. В итоге ноги сами завели его туда, где ничто живое не выживает.

Болота бога Смерти.

Густая жижа тянула вниз, хищные растения медленно поворачивались за ним, зубастые пасти захлопывались, ловя воздух. А мальчик продолжал брести наугад, не зная конечной цели.

Туман окутывал, съедал силуэты деревьев, стирал границы. В какой-то момент Готье понял, что давно идёт по кругу. Что ноги вязнут сильнее, что воздух сгущается.

И что он слышит.

Шёпот. Не такой, как в городе. Древний, растянутый, тянущийся из самой тьмы.

Готье вздрогнул и попытался ускорить шаг, но болото цепко держало. Он рухнул на землю и вдруг понял – сил больше нет. Бороться бессмысленно. Окинул мутным взглядом туманную трясину, пытаясь угадать, что именно его прикончит.

Два глаза – лавандовые, горящие, слишком большие. Тень, текучая, как ночное небо, скользила между деревьями, бесшумная и чужая. Существо двигалось слишком быстро для своей массивности, слишком плавно для своей ужасающей природы. А его иссине-фиолетовая кожа переливалась, как северное сияние в ночи. И чем ближе становилось чудовище, тем человекоподобнее звучал голос – глухие рычания, пронзительные вопли, напоминавшие бурю, затаившуюся в животе чудовища, превращались в слова.

Готье отступил.

Болото качнулось.

Земля под ногами пошла рябью, холод пробрался в кости.

Мир вокруг сжимался, и Готье вдруг понял, что не чувствует страха. Только пустоту. Ну и что, если оно его сожрёт? Мир ничего не потеряет.

Мальчик опустился на колени.

Чудовище шагнуло ближе. Чудовище должно было поглотить Готье.

Глава 34 Как заканчивается магия?

Каждое утро как дежавю с элементами садизма. Октябрьский ветер исправно напоминал, что у природы ко мне личные счёты, с энтузиазмом лупя по лицу, пока я неслась на тренировочную арену. Иногда казалось, что этот холод пробирается под кожу специально, чтобы намекнуть: куда ты лезешь, девочка? Ты ещё мелкая, слабая и вообще, иди домой, пей чай.

А может, это просто мои страхи так изощрённо маскировались под погодные условия – кто их разберёт?

Зато свитки, кажется, наконец, решили, что мучить меня больше неинтересно. Первые две техники я брала с потом, кровью и лёгким желанием сдаться, но дальше пошло бодрее. Два атакующих заклинания уже в кармане, теперь вот билась над защитным – чем-то вроде магического щита – и вспомогательным, которое больше напоминало переносной факел.

И стоило мне только-только возгордиться собственными успехами, как Филипп немедленно решил спустить меня с небес на землю. У него, видите ли, рекомендация для меня.

– Танец можно разбить на отдельные шаги, – продолжал он, не замечая моего страдальческого взгляда, – но тогда он потеряет плавность, станет рваным, неудобным, будет резать глаз. А если связать движения воедино – получится грация, получится эмоция, получится сила.

– Получится уличный плясун, – пробормотала я, но, кажется, неудачно.

– Также работают и упражнения, – вдохновенно закончил Филипп, игнорируя мою реплику. – Вы должны уметь соединять их, как в танце. Можете даже придумать свою атакующую комбинацию, которая будет давить противника, или эффективную защитную, чтобы не оставлять слабых мест. С тем, что вы уже знаете, можно работать.

Прямо вижу, как Шаржель де Мекальмё, гранд-маж магов молнии крутит пируэты, а Филипп восклицает: «Браво!».

– Что с вашим лицом, мадемуазель Софи? Мне казалось, сравнения с танцами вам понятнее и комфортнее.

– В моих представлениях о танцах нет финального приземления лицом в грязь, – буркнула я, вспоминая последнюю тренировку.

Филипп сжал губы, явно пытаясь сохранить вид непоколебимого наставника.

– Софи, если хотите достичь мастерства, вы должны научиться преодолевать неудачи.

Я закатила глаза, пытаясь скрыть свою досаду. Только и делаю, что преодолеваю, преодолеваю… А в конце концов, всё равно где-то в грязи, где-то на дне. Всё как всегда.

– Отлично, тогда, может, вы научите меня не только молнии контролировать, но и падать с грацией? И тогда в следующий раз я смогу хотя бы красиво раскатиться по земле, как это делают великие маги?

Филипп не поддался на мои провокации. Он продолжал говорить своим неизменным тоном наставника, который был одновременно и строгим, и заботливым.

– Великие маги не падают.

– Ну да, конечно. Сейчас посмотрим! – пробормотала я и сгоряча выполнила атакующий приём с выбросом вперёд и резким спуском вниз. Молния рванула из моей руки, затем следующая ударила в землю, оставив сизый след. Всё по учебнику.

Но маг, едва пошевелив ногой, поднял землю под собой, словно вёл волну, и как в танце, отъехал от моего удара. Сначала в одну сторону, потом в другую. Всё плавно, без лишних движений, как учил. И что за ерунда? Он маг земли, а не танцор! Он должен быть камнем! Камнем!

– Вы в следующий раз, прежде чем нападать, не предупреждайте об этом противника, – сказал он, и я мысленно вздохнула.

– В общем, танцы, контроль… Прекрасно. Может, мне ещё и в бальное платье одеться, чтобы наверняка прочувствовать?

– С удовольствием бы посмотрел на вас в бальном платье, но боюсь, на тренировке это будет не совсем удобно.

А жаль.

– Вы всё время отвлекаетесь, Софи. И причём заговариваете зубы не хуже деревенской знахарки на ярмарке.

– Это всё от скуки, – вздохнула я и сразу же пожалела. Скрестив на груди невидимые крылышки терпения, я смиренно стала в стойку. – Не обещаю грации кошки, но если не запнусь о собственные ноги – уже победа.

– Не прибедняйтесь, – хмыкнул он.

А внутри, помимо иронии (по-другому в башне магов не выжить), вдруг вспыхнуло нечто новенькое. Уверенность. С привкусом лёгкого безумия, как у человека, решившего приручить дракона голыми руками.

Тренировки с Филиппом были далеко не каждый день. Иногда маг земли уходил на задания. Один. Без меня. За пределы башни меня особо не выпускали – не то чтобы запирали, но как бы мягко намекали: сиди, Софи, тихо, не тряси воду в ведре, пока буря не пронесётся.

И я не спорила. Узнав, что Рене жива и в порядке, я будто выдохнула. Мир не рухнул, небо на землю не упало – и с новыми порядками стало как-то легче смириться. Даже с самой собой в новой роли.

Гранд-мастер Ордена Инквизиции по-прежнему являлся в квартал магов, как к себе домой. Причём явно знал, что я здесь. Каждое его появление – или появление его прихвостней – приносило в воздух странный зуд, как будто кто-то собирался чихнуть, но не мог. Вот только чих был не простудный, а с оттенком ареста, допроса и, возможно, небольшой казни.

В какой-то момент мадам Люсиль велела вообще двери ему не открывать – мол, пусть сам себе на крыльце развлекается. Но это ощущение подвешенности – как муравей, заползший в ухо и устроившийся там с подушкой и кружкой чая – всё равно не давало покоя.

Я старалась не думать о гранд-мастере и его карательных замашках. У меня и без него забот по горло – с головой, ногами и парой ведёрок сверху.

Но вот что действительно стало для меня сюрпризом с большой буквы «Чего?!» – так это поведение хранителей. Когда я, вся такая решительная и смелая (а на деле – с подрагивающими коленями), набралась храбрости выйти в город, оказалось, что никто за мной не бегает. Ни слежки, ни погони, ни одного хранителя, пытающегося утащить меня за шкирку на эксперименты.

Странно? Ещё как. Подозрительно странно. Прямо затишье перед бурей, да ещё и без предупреждающих криков чаек. Я им больше неинтересна? Ага, сейчас. Может, нашли кого поновее для своих экспериментов? Тогда это катастрофа! Я, конечно, не рвусь быть их мишенью, но такой поворот событий говорил только о том, что маги в самой грязной луже болота бога Смерти. Может, Сильвен исчезает как раз на миссии, как-то связанной с этим? Или хранители просто ко мне больше не суются, учитывая, что я стала… ну, скажем так, не самой безопасной целью?

Вопросов было столько, что можно было открыть лавку по их продаже. Но в любом случае перемены эти имели одно неоспоримое преимущество: я, наконец, могла посещать город. Например, в свободное от тренировок время разносила письма, чтобы заработать себе на булочку.

А вот в аптеки и госпитали старалась всё же не соваться. Хотя сердце так и рвалось – в прямом, почти анатомическом смысле. Запах трав, лекарств, настоек – всё это манило, как кошку валерьянка. Руки чесались закатать рукава, уткнуться в склянки, наварить чего-нибудь целебного и, по старой памяти, перевязать пару-тройку несчастных.

Но я сдерживалась. Где-то глубоко внутри меня ещё жила доля здравого смысла и инстинкта самосохранения. Вялая, сонная, уставшая, но всё же жила.

Поэтому место госпиталей в моём сердце пока занимала библиотека, в которую я топала после ужина. Личное болото знаний и спокойствия, где можно зарыться в книги с головой и не всплывать до утра.

Библиотека гильдии была просто… гигантской. Нет, серьёзно – если в ней завести дракона, он может затеряться между полками и уйти в депрессию от одиночества. Книг там было столько, что, кажется, они сами начинали жаловаться на тесноту и угрожали устроить бумажный бунт.

И всем этим книжным царством заведовал один пожилой маг земли, который явно чувствовал себя здесь как дома. Или даже лучше – как сом в тине: никому не мешает, но всё под его контролем. Он шевелил книги не руками, а магией – те послушно перелетали с полки на полку, перестраивались в новом порядке, и всё это выглядело так, будто библиотека без него тут же рассыплется в истерике.

– Ну что, какой у вас план на сегодня? – спросил библиотекарь, подойдя ко мне, когда я снова затерялась среди пыльных трактатов.

Я нехотя оторвалась от книги и украдкой вытерла потные ладони о свою жёлтую рубаху – не хватало ещё оставить на древнем фолианте следов.

– Знаете, я тут подумала… – начала я, наклоняясь к нему и понижая голос до уровня заговорщического шёпота. – Драконы исчезли не просто так. Вся эта легенда, где они даровали людям магию, а мы в ответ начали их рубить на части ради костей и крови… Это не сказка, месье. Это, простите, хроника человеческой неблагодарности в особо кровавых тонах.

Библиотекарь приподнял бровь и изогнул губы в лёгкой усмешке.

– Ах, так вы опять за эти легенды взялись? Правда верите, что последний дракон проклял людей, и теперь магия уходит?

Я вздохнула, глядя на пыльные полки, как на глухих стариков, которые могли бы многое рассказать, но ленились.

– А что, если да? – уже серьёзно спросила я и вытащила с полки потрёпанную книгу, как козырь из рукава. – Вот, смотрите. – Торжественно поднесла том ему под нос, как кошка добычу. – Родословные магов.

Библиотекарь фыркнул. Выражение лица у него было такое, будто я пыталась объяснить рыбине, что такое вода.

– Знаете, как магия передавалась по наследству? – не унималась я, игнорируя красноречивую гримасу библиотекаря в стиле «ой, опять началось». – А никак! Ни логики, ни системы, ни даже приличного уважающего себя правила. Оба родителя – огненные маги? Ага, держите ребёночка с предрасположенностью к воде. Или вообще безо всякой предрасположенности.

Он, как и положено уставшему от жизни библиотекарю, фыркнул – с выражением «девочка, иди лечи свою паранойю где-нибудь в другом крыле башни». Но меня уже было не остановить.

– И вот ещё фокус, – продолжала я, понижая голос, словно собиралась впихнуть библиотекарю теорию заговоров на особой распродаже. – Даже в, скажем так, чистокровных семьях магия с каждым поколением слабеет. Или вовсе – пшик! – исчезает. И хоть ты тресни. А уж если попытаться смешать элементы – типа мама у нас вода, папа земля, а на выходе мечтаем о маленьком гении хоть с чем-то… – Я хмыкнула. – Не прокатывает. Не работает. Никакого «одного», «два в одном» и чего-то подобного.

Он уже собирался вставить своё веское «ересь это всё», но я подняла палец, как преподаватель, переходящий к особенно важной теме:

– Магия выдыхается. Тает. С каждым новым поколением на свет появляется всё более слабый маг. Если, конечно, магия у него вообще есть. И не говорите мне, что это нормально. Потому что, месье, если это нормально, то я гоблинская принцесса и мне срочно нужны тапки с мехом.

Библиотекарь что-то буркнул себе под нос – то ли про мою буйную фантазию, то ли про пагубное влияние пыли на неокрепшие умы, – но я уже не слушала. Вся была в мыслях о потрёпанной книге перед собой. Она прямо манила: «Ну давай, открой, там такое…» Вот только я никак не могла решить – нырять ли в это с головой сейчас или оставить на потом, на случай очередной бессонной ночи и отсутствия здравого смысла.

И тут из дальнего угла читального зала раздался голос Филиппа.

– Готовы к реваншу? – он с широкой улыбкой раскинул на столе две шахматные доски.