Где в жизни «щасте»?

Мне уже и в квартире становиться неуютно. Скоро сработает таймер, и духовка выключится автоматически. Великая слава тому, кто изобрёл бытовую технику со всеми наворотами! Иначе я не знаю, как осмелилась бы подойти близко к вытяжке, чтобы вручную выключить духовку. В голову лезут всякие ужасы, типа того, что на меня из трубы напрыгнет какой-то зомби-монстр.

Набираю брату. Но, видимо, он занят на тренажёрах, поэтому не берёт трубку.

Остаётся позвать на помощь Данилу. Всё-таки он парень и должен помочь мне с этой хренью. Пишу ему очередное сообщение. Но я по-прежнему у него в чёрном списке, и, похоже, он не думает меня оттуда выпускать. Единственный вариант – это создать фейковый аккаунт и написать Дане оттуда. Так и делаю.

«Привет! Знаю, что ты больше не хочешь меня видеть и слышать, но у меня серьёзная проблема, и мне нужна твоя помощь. Лера. Или разблокируй или пиши сюда».

Жду. Секунды тянутся, как резиновые жгуты. Отчаяние пополам со злостью на Данилу и на весь этот грёбаный мир, где даже вытяжки сговорились против меня, накрывает с головой. И тут… вибро. Телефон дрожит в руке. Сообщение от Данилы. В мессенджере. Разблокировал-таки. Открываю.

«Чё там опять у тебя приключилось?» – коротко, сухо, без всяких смайликов.

Он явно зол, но его любопытство или какие-то остаточные чувства всё же берут верх. Начинаю быстро набирать, пальцы не слушаются.

«Даня, тут трэш полный!», «Я готовила кушать, и вдруг слышу – в вытяжке кто-то бьётся!», «Реально, в трубе!», «Я думала, меня глючит и позвонила маме», «Она подтвердила, там какая-то хрень застряла!», «И она, кажется, сдохла там, потому что теперь тихо!», «А мама говорит, что это надо оттуда достать!»

«У тебя же брат есть? Что он – не мужик что ли?» – Данила явно не спешит ко мне на помощь.

«Мужик», «Только придёт, хрен знает когда!», «Я одна, мне страшно», «Я не знаю, что делать!»

Отправляю и пялюсь на экран. Снова ожидание. Кажется, целая вечность проходит.

«И чё, сама открутить не можешь? Руки из жопы?» – приходит ответ.

Вот же ж придурок! Но в глубине души понимаю, что это его обычная защитная реакция. И всё же, обидно до слёз.

«Понятно», «Не напрягайся», «Подумаю, кого ещё можно попросить».

Если это не сработает, значит, разговор окончен… Даня забил на всё, послал меня нахер, и мне придётся ждать Игоря, который неизвестно когда явится.

«Ладно», – приходит сообщение. – «Только потому, что ты такая беспомощная», «И, если там реально кто-то сдох, с тебя ужин».

«Из того, кто сдох», – цинично думаю про себя, но не решаюсь отправить это парню. – «Ок», – пишу вместо этого.

Отправляю и выдыхаю с облегчением то ли от того, что нашла решение проблемы, то ли от того, что у нас с Данилой появился очередной шанс на примирение».

Жду, забившись в самый дальний угол квартиры, сердце стучит где-то в горле. Осознание, что поблизости чей-то трупик, заставляет меня сидеть на месте. Когда на телефон приходит сообщение: «я подъехал», я почти прыгаю от неожиданности. Открываю. Данила стоит на пороге, мрачный, но взгляд его всё равно пробегает по мне, оценивающе. На нём, несмотря на январскую погоду, как всегда, спортивки и худи, капюшон слегка спущен.

– Ну, где твоя хрень? – цедит он, входя и даже не разуваясь. По нему видно, что он не в духе.

– Даня, там реально кто-то есть! Был точно! В вытяжке! И теперь не шевелится! – почти пищу я, указывая дрожащим пальцем на злополучную трубу.

Парень цокает языком, подходит к вытяжке, окидывает её взглядом. В его движениях есть какая-то привычная уверенность, которая меня сейчас успокаивает.

– Понятно. Ща разберемся, – он ощупывает трубу. – Инструмент какой-то есть?

Я резко киваю и откидываю сиденье кухонного дивана. Там хранится специальный ящик с инструментами. Он тяжёлый, и я, надрываясь, тащу его за ручку наружу.

– Отойди, – Данила своей сильной рукой отодвигает меня в сторону.

Открывает ящик, не вытскивая, и осматривает инструмент. Выбирает то, что ему нужно, и начинает снимать крепления с трубы. Пока он ковыряется с креплениями, я стою в сторонке, боясь пошевелиться. Звук откручиваемых винтов, скрип металла… И вот, он без особых усилий отсоединяет часть трубы.

– Бл@ть, – матерится Данила, заглядывая внутрь. – Дай что-нибудь! – он протягивает ко мне руку и морщится.

– Что? – тупо спрашиваю.

– Что-что?! – парень раздражённо оглядывается вокруг. – Вон, мешок, – указывает он на прозрачный полиэтиленовый пакет, которые бесплатно висят в каждом магазине.

Я послушно подаю ему пакет, и он натягивает его на руку. Приподнимается на цыпочки и через секунду вытаскивает… дохлую синицу. Маленькая, лапки скрючены, мёртвая птичка-невеличка. Она даже не выглядит, как монстр, просто грустный комочек перьев.

– О боже… – выдыхаю я, прикрывая рот рукой. Меня пробивает дикая дрожь, то ли от облегчения, то ли от жалости к бедняжке.

Данила стаскивает с ладони мешок, заворачивая в него птицу.

– Куда? – спрашивает он, держа на ладони дохлую синицу.

– Это надо выбросить, – морщусь я, обхватывая себя руками.

Мне становится нехорошо от вида этой несчастной птахи. Я вообще на всех покойников, неважно – людей или животных, реагирую очень плохо, и само слово «смерть» вызывает у меня внутри жуткий страх.

Даня молча направляется к выходу, унося с собой маленькое безжизненное существо. Уходит, оставив вытяжную трубу в разобранном виде. Я не знаю, что думать. Закрыть дверь на ключ, или парень ещё вернётнся? Но, главное, основная проблема решена, и трупов в доме больше нет. Эта мысль возвращает меня в реальность.

Входная дверь распахивается. Даня вернулся. Моё сердце подпрыгивает от радости. Значит, я буду кормить его ужином.

Данила на этот раз снимает обувь и быстро проходит на кухню. Прикручивает трубу обратно. Работает ловко, без лишних движений. Закончив, он выпрямляется и смотрит на меня.

– Ну чё, я справился. Где мой ужин? Или ты меня тут голодного оставишь? – его голос уже не такой злой, в нём проскальзывают нотки, которые я так хорошо знаю.

– Ой, да! Конечно! Курица уже готова, – я спохватываюсь, подбегаю к духовке. – Ещё даже не остыла. Сейчас рис сварю.

Пока Данила моет руки, я бросаю вариться пакетики с рисом. Быстро накрываю на стол.

Мы едим в тишине, но эта тишина не напрягает, она какая-то… комфортная после всей этой суматохи. Я смотрю на него, такого привычного, такого раздражающего, и всё равно такого необходимого.

Когда он доедает, отталкивая тарелку, я собираюсь с духом.

– Дань… – начинаю тихо. – Ну, в общем… Может, ты уже никуда не поедешь? Игорь сегодня будет поздно. И… ну, может, ты останешься? Ночевать, я имею в виду. Ну, если хочешь, конечно.

Мои щёки вспыхивают. Я смотрю на него с надеждой, не зная, как он отреагирует после всей этой наркотической темы и наших ссор. Острый взгляд режет меня пополам. Такое чувство, что Данила ждал этого предложения. Но не смеял даже предположить, что оно поступит.

– Ты уверена, что твой брат это заценит? – скептически проговаривает он.

– А ему-то что? – фыркаю я. – Я здесь такой же полноправный жилец, как и он. Ко мне тоже могут приходить гости.

Даня с сомнением хмурит брови.

– Нет, ну я, конечно, поставлю брата в известность, что у меня гости… Напишу ему.

– Ну, окей! Тогда без базару! – соглашается Данила.

Мне немного необычно от его присутствия, но я не подаю вида, и с важной физиономией застилаю родительскую кровать свежим постельным бельём. Потом пишу Игорю сообщение, что у меня сегодня остаётся на ночь мой парень. Я просто обязана поставить брата в известность, чтобы впоследствии никто не оказался в неловкой ситуации. Данила принимает душ и вальяжно разваливается на мягком матрасе, раскидывая руки в стороны.

– Кайф! – блаженно протягивает он.

Я смотрю на эту картину и не верю своим глазам… Это реально происходит здесь и сейчас? Мой парень у меня дома? Кажется, у нас начинается настоящая семейная жизнь.

Глава 17

Как выглядит семейная жизнь со стороны, мне известно. А вот во внутреннем её содержании я пока только разбираюсь. На работу через неделю. Можно, конечно, ещё продлить больничный, но я и так уже набралась наглости и отдыхаю сверхурочно в своё удовольствие. Моя совесть потихоньку скребётся, напоминая о себе. Я расслабилась, и почти забросила тренировки. Нет, так дело не пойдёт. Пора возращаться в реальность.

Данила у меня уже который день, и, кажется, он прижился. Даже мой брат смирился с его присутствием. Они общаются немного, скорее, молчаливо понимают друг друга – наверное, это что-то мужское. Маме, хоть она и далеко, конечно, не всё равно, что происходит в квартире, но о Даниле я пока деликатно помалкиваю. Надеюсь, что Игорь тоже не будет особо распространяться на эту тему.

Поскольку мы облюбовали родительскую комнату, Игорь иногда обитает в моей. Она просторнее, и там есть большой телевизор, который брат использует как монитор, если вдруг хочет поиграть в приставку.

Маша с Артуром частенько гостят у нас. Вернее, зависают практически ежедневно.

Погодка классная. На дворе, наконец, ударили долгожданные морозы. С каждым днём шкала уличного термометра ползёт вниз и приближается к минус десяти. В такую погоду не очень комфортно сидеть в машине, а в квартире самое то.

– Ты куда? – спрашиваю я Данилу, который явно куда-то собирается.

– Поеду к себе. Надо с собакой погулять, – говорит он. – Хочешь со мной.

– Ага, – киваю. – Первый раз слышу про собаку.

– Да она уже старая. Её бабушка взяла из приюта, когда мне было девять лет. Я так хотел собаку. И вот, получил.

– А что, некому выгуливать пёсика?

– Мать на работе, бабушка тоже. А дед заболел. Придётся мне ехать. Мать написала, просила помочь.

Мне нравится кататься с Даней везде. Машина с некоторых пор стала нашим передвижным домом. И только последние несколько дней мы большую часть времени проводим у меня. В родительской кровати. Но сейчас мне очень интересно познакомиться с питомцем Данилы.

– Одевайся, чего в телефоне залипла! – командует парень.

Быстро подбираю одежду, и мы бежим по хрустящему снежку к машине.

– Ненавижу снег, – ворчит Даня.

– А я люблю зиму. Мне нравится, когда всё белое.

– Ну, конечно, – усмехается парень, – тебе ж не нужно тачку чистить от этого говна.

– Не так и много этого говна, – передразниваю Даню и смахиваю рукой часть снега с крыши.

Данила садится за руль и заводит двигатель. Потом берёт щётку и выходит из машины, чтобы смести с неё снег. Я стою рядом с бэхой, расчерчивая ногой узоры на белом снежном полотне, смотрю, как парень лихо орудует щёткой, и любуюсь его энергичными движениями.

Дороги замело, но по ним проехала специальная техника и посыпала трассу реагентом. Слышу, как под колёсами чавкает слякоть. Данила сначала рванул по привычке, но, когда машину слегка занесло на мокром асфальте, поумерил пыл и теперь рулит спокойнее.

Мы как-то пару раз заезжали в городок, где проживает Даня, но это было вечером. В темноте у меня не было возможности обстоятельно рассмотреть ту местность. Сейчас, при свете дня, мне кажется, что я попала в какую-то мини-деревню, в которой понатыкали четырёх- и пятиэтажек. Всё невзрачно и убого. Мой микрорайон тоже строился полвека назад, и слывёт бандитским и алкашным с давних пор, но эту мини-деревню едва ли можно назвать бандитской. Просто алкашная.

Данила тормозит около магазина, который снаружи больше похож на скромный сельпо и вовсе не соответствует своей громко кричащей вывеске «Супермаркет». Возле магазина стоят две тётки и оживлённо что-то обсуждают. Но, увидев БМВ, одна из них широко улыбается.

– Ну вот и маман как раз тут, – бодренько произносит парень.

Да, ладно! Кринж! Никак не ожидала именно сегодня увидеть мать своего парня. Теряюсь и совсем не знаю, как мне поступить. Решаю ничего не предпринимать.

Данила выходит из машины и направляется к женщинам. Та, которая мать, обнимает сына и легонько похлопывает по спине. Они о чём-то перекидываются парой фраз, и я вижу, что взор Даниной мамы устремляется на меня.

Сам Данила отрывается от разговора с женщинами, быстро оборачивается и, кажется, только сейчас вспоминает о моём существовании. На его лице мелькает лёгкое замешательство, но тут же сменяется привычной уверенностью.

Он подходит к пассажирской двери и открывает её. Морозный воздух тут же проникает в салон, заставляя меня поёжиться.

– Чего расселась? Выходи, познакомлю вас, – с улыбкой говорит он.

Я неуверенно выхожу из машины, нервно теребя кисти вязанного шарфа и поправляя волосы. Мама Данилы, невысокая женщина с добрыми глазами и приятной улыбкой, уже идёт мне навстречу, кутаясь в пуховик. Вторая женщина, которая стояла рядом с ней, одаривает меня любопытным, но доброжелательным взглядом, а затем машет рукой и идёт в сторону ближайших домов, торопясь скрыться от мороза.

Данила обнимает меня за плечи, представляя:

– Мам, это Лера.

Женщина тепло улыбается и протягивает мне руку.

– Люда, – произносит она, но я жду, что она назовёт своё отчество. – Просто Люда. Без формальностей. Я совсем не старая, чтобы меня величали по отчеству.

Её рукопожатие крепкое и уверенное, и в нём чувствуется какая-то лёгкость, словно мы уже давно знакомы.

– Очень приятно, Лера. Даник рассказывал о тебе, – говорит она, и её голос звучит удивительно мягко и абсолютно просто, даже как-то по-деревенски, что ли.

Я смущаюсь. Про себя отмечаю, что сына она называет Даником, как малыша. Но, наверно, так повелось с детства.

– Мне тоже очень приятно. Надеюсь, только хорошее рассказывал, – я стараюсь улыбнуться как можно естественнее, чувствуя, как щёки горят.

Данила лыбится во весь рот.

– Конечно, мам, только хорошее! А что мне ещё рассказывать?

– Ну, мало ли, – подмигивает Люда. – Знаю я этих парней. А ты, я смотрю, совсем не такая, как я представляла.

– Правда? А какая? – любопытство берёт верх над смущением.

– Ну, Данила говорил, что ты… такая вся из себя. А ты вон какая милая и скромная, – она добродушно смеётся. – Ладно, не будем тут стоять, а то замёрзнем. Пойдёмте в магазин, там теплее.

Внутри магазин уже чем-то напоминает супермаркет, только очень компактный. Мы пробираемся по тесному пространству мимо плотно стоящих стеллажей с товаром в подсобное помещение.

– Мам, – Данила обращается к матери. – А можешь одолжить на бензин? Евро пятнадцать-двадцать хватит.

Я внутренне напрягаюсь. Ну вот, сейчас услышу что-то вроде «опять ты без денег» или «когда уже работать пойдешь». С моими родаками такие финты точно не прокатили бы. Но Люда без лишних вопросов суёт руку в карман пуховика и вытаскивает сложенную пополам купюру. Двадцатка. Она протягивает её сыну.

– Вот, держи. Точно хватит? – Люда улыбается, но я замечаю тень в этой улыбке. Даже не просто тень, а какой-то грустный оттенок, словно она привыкла к таким просьбам.

– Спасибо, мам! – Данила быстро прячет купюру.

– Подожди, сынок, – останавливает она нас, пока я обдумываю увиденное. – Сейчас я продуктов ещё дам. Занесёшь деду. А то он с температурой, сам до меня не дойдёт. И Азизу прогуляй обязательно. А то она с самого утра, бедненькая, терпит.

Женщина начинает быстро собирать пакеты. Хлеб, молоко, творог, кефир, какие-то консервы летят в один пакет. Затем она берёт другой и тоже наполняет его продуктами, но уже другими.

– Этот деду отдашь, – она протягивает сначала первый, а потом второй. – А это вам, что было, что покушать. Смотри, не перепутай!

– Не боись, доставка надёжная, отвечаю! – шутит Даник, принимая пакеты. – Ну, всё, мы погнали!

Мама обнимает сына, потом меня. В этом жесте я отчётливо ощущаю, что Люда искренне желает, чтобы мы с ней подружились. Её объятия тёплые, совсем не формальные, а скорее нежные, как у настоящей подруги, и это окончательно сбивает меня с толку. Для меня она мать Данилы, и неважно, что эта молодая женщина старше моей сестры Юли всего на шесть лет.

Мы выходим из магазина, и морозный воздух снова окутывает нас. Данила осторожно укладывает пакеты на заднее сиденье.

– Слушай, – говорю я, пока он садится за руль, – а где твой дедушка живет? Далеко?

– Да тут рядом, – отвечает Данила, заводя мотор. – Через несколько дворов.

Мы едем дворами по заснеженным дорожкам мимо однотипных пятиэтажек. Ничего такого, что радовало бы глаз. Наконец, Данила паркуется у одного из таких домов.

– Пойдёшь со мной, – он кивает на подъезд.

– Я здесь подожду, – мне пока не хочется подниматься в чужую квартиру, где температурит пожилой человек.

– Ща быстро скину продукты и заберу Азизу.

Стою у подъезда и озираюсь по сторонам. Народ будто вымер. Тишина в этом посёлке гробовая. Снежный покров намного больше, чем в большом городе, и он заглушает звуки. Дорожка у дома тщательно посыпана песочком.

Наконец подъездная дверь распахивается, и я вижу своего Даника. Он держит в руке поводок, а рядом семенит чёрный лохматый терьер. Собака осторожно приближается ко мне и обнюхивает мои ноги. Я, в принципе, собак не боюсь, но соблюдаю обычные меры предосторожности. Мало ли что на уме у этого чёрного мохнатого существа.

– Это Азиза? – на всякий случай уточняю.

– Она самая, – отвечает Даня.

– А погладить можно? Она не укусит? – интересуюсь.

– Нет. Она добрая. Пока никого не кусала.

– Ну мало ли ей вздумается защищать хозяина, – я аккуратно протягиваю руку и касаюсь пальцами мягкой шерсти, чешу Азизу за ушком.

– Меня защищать?! – усмехается парень. – Ты рофлишь?! Я сам кого хочешь могу защитить.

– Не сомневаюсь, – улыбаюсь в ответ.

Мы направляемся в сторону леса. Идём по заснеженной тропинке, Азиза бежит чуть впереди, оставляя на снегу следы своих маленьких лапок. Вокруг тихо, только поскрипывает снег под ногами.

– А она без поводка гуляет? – я наблюдаю за Азизой, которая лишь иногда отходит на несколько метров, чтобы исследовать территорию.

– Зачем ей куда-то убегать? Её же взяли из приюта. Наверно, там всякого натерпелась, и теперь благодарна, что живёт в тепле и накормлена.

– Я тоже хочу собаку, – произношу горестно. – С детства хочу.

– Чё, не покупают? – подкалывает Данила.

– Мама не разрешала заводить домашних животных, – жалуюсь. – Говорила, что мы безответственные, а ей лишние заботу не нужны. У нас была собака. Большая. Но она умерла, когда мне было чуть больше двух лет. Я смутно помню, в основном по фоткам. Звали Ник. Мама плакала, и сказала, что никаких животных ей больше не надо. С ними много хлопот и очень жаль расставаться, потому что век у них короткий. Но через неделю папа принёс нам щенка французского бульдога. Но этот мелкий стал грызть всё, что плохо лежит, в том числе и мои игрушки, которые я оставляла на полу. Был очень непослушный и резвый. Как-то мы с мамой вышли с ним на прогулку. Мама в одной руке держала поводок, а за вторую её руку держалась я. Щенок, как заведённый, бегал вокруг, мы только и успевали вертеться. В итоге я запуталась в поводке и упала прямо в лужу. Орала как резаная, а мама ругала щенка. После этого мама сказала, что кто-то должен взять на себя обязанность гулять с собакой и следить за ним. Но желающих не нашлось. В результате отдали знакомым из соседнего двора и наблюдали издалека, как он растёт. Там бульдожка прожил четыре года, а потом умер от какой-то болезни. Вот так всё печально.

– Эй, малая, не кисни! – подбадривает меня Даня. – Что тебе мешает сейчас самой завести себе собаку. Какую хочешь! Предки всё равно умотали. И собака уже будет конкретно твоя.

– Это тема, – соглашаюсь я. – Надо на сайте объявлений посмотреть. Хочу большую и белую.

Память любезно воспроизводит мои детские мечты о большой белой собаке, о большой белой машине и… троих детях. Почему-то без мужа. Наверно, потому что в семь-восемь лет трудно представить рядом с собой взрослого мужчину. В своих фантазиях я отчётливо вижу себя за рулём огромного белого джипа, в багажнике которого, высунув язык, часто дышит большой белый пёс, а на заднем сидении весело щебечут трое моих детей. Даже не знаю, все мальчики или девочки, или как-то иначе. Пассажирское место рядом со мной пустует… Эти мечты врезались в мою память и время от времени напоминают о себе, как, например, сейчас, когда речь зашла о домашнем питомце. Обещаю себе, что на днях я обязательно проштудирую объявления.

– А где ты живёшь? – спрашиваю парня, когда мы уже возвращаемся к подъезду, чтобы вернуть Азизу хозяину.

– Тут, – Даня кивает головой вверх на какой-то этаж.

– В смысле? – не совсем понимаю я.

– У бабки с дедом трёшка. Одна комната моя, – поясняет Даник.

– А мама тоже с вами живёт в третьей комнате? – я включаю свою логику.

– Нет, – говорит Данила. – Матушка живёт со своим хахалем отдельно. Там, – он махает рукой куда-то в сторону, – почти около магазина.

– А-а-а, – потягиваю я. – Ясно.

Сейчас я перекладываю продукты из пакета в холодильник, а Даня с любопытством открывает кухонные шкафы, один за другим, словно исследует содержимое. И вот, добравшись до нижнего углового шкафчика, он замирает. Там, за дверцей, целая сокровищница: семь или восемь бутылок водки, две из них уже начаты. Рядом с ними парочка бутылок виски и коньяка, что-то прозрачное в красивом графине и ещё полупустая бутылка бренди.

– О, да тут бухла! – восклицает Даня, его голос звучит так, будто он нашёл золото инков. – Это можно пить?

Я неопределённо пожимаю плечами. Родители зачем-то хранят весь этот алкоголь, хотя сами почти не пьют. Мама вообще не притрагивается к крепким напиткам, а Эдик – ну, разве что по праздникам и то совсем чуть-чуть. Зачем им столько этого добра дома, да ещё и после переезда в другую страну, я понятия не имею.

– Можно, наверное, – неуверенно выдавливаю я.

Сегодня у нас снова ожидаются гости.

– Опять Машка припрётся с Артуром? – скептически интересуется брат.

– Да, – утверждаю с вызовом. – А что? Они тебе мешают?

– Да, как бы не сильно, только бесит меня, что обжимаются по углам в коридоре, и твоя проститутка Машка ещё проявляет недовольство, что я нахожусь в твоей комнате.

Опускаю оскорбление в адрес подруги, так как знаю, что брат не одобряет мою дружбу с ней. Терпеть её не может ещё со школы, считает слишком глупой и легкомысленной. И не скрыват этого. Поэтому лучше с ним не спорить, пока он не запорол нам вечеринку.

– А ты откуда знаешь, что она недовольна? – спрашиваю с подозрением.

– Я слышал, с какой интонацией она жаловалась своему Артуру, что комната опять занята. Будто это её хата, и я обязан тупо свалить. Охренела твоя подружка в корень!

Ну да, есть такое дело. Маша с Артуром любят уединение. И моя комната – самое подходящее место. Иногда им везёт, если Игорь уезжает в зал или где-то тусит со своей бандой. Но чаще брат дома, и влюблённым деваться некуда. Остаётся только санузел.

Не успеваем договорить, как раздаётся звонок в дверь. Это Маша и Артур. Мы обнимаемся, и воздух в квартире тут же наполняется смехом и шутками. Игорь смотрит на нас предупреждающе:

– Только не вздумайте орать и дебоширить. Узнаю, что устроили тут «коко джамбу», или соседи пожалуются, выгоню всех нахрен! Без разговоров!

Мы киваем, обещая вести себя прилично. Игорь хоть и ненамного нас старше, но никогда не составляет нам компанию. Он не пьёт вообще и не курит даже парилки. У него свои друзья, своя туса. Наши интересы кардинально отличаются.

– Я в зал. Буду вечером, – серьёзный тон Игоря звучит весьма убедительно. – Мои чипсы и колу не трогать! В прошлый раз было обидно не найти то, что я купил лично для себя! Оборзели жрать всё подряд!

Сидим, как всегда, в гостиной, которая объединена с кухней. Через полчаса застолье набирает обороты. Мы с Машей допиваем виски из той самой полупустой бутылки поверх наших любимых лёгких коктейлей. Это отвратительно, честно говоря, но мы всё равно вливаем в себя эту гадость, морщась от каждого глотка. Парни же налегают на водку. Смех становится громче, голоса – раскованнее. Они уже изрядно пьяны, но пока держатся на ногах.

Спустя пару часов гостиная начинает качаться, посуда на столе куда-то плывёт, а кухонная мебель становится размытой. Голова кружится.

– Что-то мне совсем хреново, – мямлю еле-еле и чувствую, как желудок предательски сокращается.

– Аналогично, – отвечает побледневшая Машка.

Я бросаюсь в ванную, Маша – в душевую. Следующие несколько минут мы обе проводим, склонившись над унитазами, извергая из себя всё, что съели и выпили. Это не выглядит красиво, но сейчас мне плевать. Главное, чтобы это поскорее закончилось.

Парни хлещут водку, пьянеют, но им хоть бы хны. А наши девичьи организмы бунтуют. Отлёживаемся вместе с подругой на родительской кровати и даём себе слово больше никогда не пить ничего, что крепче шампанского.