Тайные страницы

– Только ещё один раз поцелую – он опустил мою голову на подушку.

– Только, – шепнула я, – один раз…

Это случилось несколько месяцев назад. Алка тут же что-то заподозрила, злилась, кидала нервные реплики о том, как Петька на меня «пялится». Я так и не выдала его ночных похождений, но чувствовала, что подруга до сих пор ревнует.

К вечеру мы засобирались в общагу – следующим утром должна была вернуться Полина. Моя голова уже работала чётче, мысли приходили хоть и не ровным строем, но не скакали галопом. Алла осмотрела квартиру, стараясь определить, все ли вещи на своих местах. Она повернулась ко мне:

– Сейчас встретимся с Петькой.

– Ты уверена?

– Да, уверена. А ты что? В нём не уверена? – взорвалась Алка. – Знаю, у вас был романчик.

– Ничего не было – холодно отрезала я.

– Вот разглядывала тебя, когда мы в ванной были, – прошипела она. – Ты, конечно, ничего так…ноги, кожа, брови, ресницы. Но ведь и не красавица! А он на тебя глядит по-особенному!

– Тебе показалось, – я взяла её за руку. – Это нервы и напрасная ревность!

– Да заткнитесь! – вдруг зло вскрикнула до сих пор молчавшая Наташка. В её глазах блеснула не свойственная ей отвага. – У нас жопа горит, и… – она вставила матерное словцо, – за убийство светит, а вы из-за мужика завелись!

Алка торопливо отмахнулась, будто отрезая нас от этого разговора и напомнила, что пора уходить.

Ехали молча, мне казалось, что каждый пассажир в переполненном автобусе смотрит на меня с укором. Когда мы подошли к общежитию, сердитое небо уже темнело вечерними облаками.

Петя валялся на кровати и листал журнал. Он был в комнате один. Сказал, что весь день проспал после ночной игры в карты. Решив, что и у стен есть уши, мы позвали его в ближайший сквер.

Возле заплёванной урны рядом с покосившимся фонарём ютились две облезлые скамейки. Тема разговора вполне соответствовала обстановке: мрачно, сыро, холодно и противно, из урны воняло чем-то прокисшим.

Петя вначале не понял, что мы от него хотим, и вальяжно развалился на скамье. Откинув полу кожаной куртки и разложив на груди мохеровый шарф, он с любопытством ждал. Алка присела с ним рядом – мы с Наташей заняли соседнюю скамейку.

Рассказывала Алла. На удивление, говорила подруга без лишних эмоций, не вдаваясь в многочисленные подробности. Спокойным голосом, как диктор, она последовательно рассказала весь ход событий. Петя слушал молча, не перебивая. Он грыз спичку и играл коробком. По мере продвижения истории очертание его рта заострилось и густые брови изумлённо поползли вверх. Из расслабленной, поза нашего кавалера превратилась в напряженную, корпус наклонился вперёд, как у бегуна перед стартом. А когда Алка закончила, он резко встал и грубо выматерился. Обуздав эмоции, Петя заговорил уже рассудительно и сдержанно:

– А вы уверены, что вас, грязных, никто не видел? И что таксист поверил в карнавал? И возле дома Полины вас не заметили?

Похоже, его волновала лишь эта тема. Мой вопрос, что он знает про кóму и о том, как долго можно находиться в таком состоянии, остался без ответа. Я поняла, что люди с Колымы не слишком впечатлительны.

– Главное… ищут ли его братки, те, что с ним были, – рассуждал Петя. – Завтра подумаю, утро вечера мудренее. И, на всякий случай, вы все теперь должны выглядеть по-другому. Ты, Тань, будешь блондинкой – перекись тебе в помощь. А ты, Алла, подстригись и… в чёрный цвет, а тебя… – он повернулся к Наташе, – тоже надо изменить. Да чтоб без парикмахерской! Всё сами! Краску у цыган купите, – его желваки напряглись. – И наденьте очки. Зрение, мол, село. Поняли?

Мы закивали.

– А шмотьё? То… грязное? – он полоснул по нашим лицам тяжёлым взглядом.

– Оно, – пролепетала Наташа, – в комнате… в сумках.

– Очень умно! – Петино лицо перекосила гримаса досады. – Хорошо, займусь.

Он задал ещё несколько вопросов и пытливо уставился на меня, будто взвешивая, способна ли я на это… Переведя взгляд на Алку, сухо бросил:

– Ну, чё сидим? Живо за краской для волос! – Петя взглянул на часы. – У наших-то барыг рабочий день ненормированный.

Он поправил шарф и широким театральным жестом указал нам направление.

Затем наш кавалер развернулся и спокойно пошёл по пустынной аллее, напевая: «Из колымского белого ада шли мы в зону в морозном дыму. Я заметил окурочек с красной помадой…»

На следующее утро Петя предложил:

– Завтра, во вторник, у вас двух первых пар нет. Надо туда съездить. Я у друга машину возьму. Прокатимся мимо, воздух понюхаем.

В светлое время рабочего дня место нашего заточения выглядело совсем по-другому. У строившегося дома сновали рабочие, грохотали бульдозеры, скрипела бетономешалка. От стройки пахнуло сырой землёй и цементом. Петя, опустив боковое стекло старого жигулёнка, медленно проехал мимо сараев. Мы, пригнувшись, ютились на заднем сидении.

– Какой из них?

–Этот, – шепнула Алла.

– Не… вроде тот.

Наташа щурила скрытые очками глаза.

– Он был без замка, закрыт лишь на щеколду, – заключила я, – а теперь они все с замками!

– Понятно – Петя объехал стройку и повернул назад. – Значит, там уже кто-то был и замок повесил. Похоже, сараи эти жильцы снесённого дома понастроили. Такое называют «самострой», – буркнул он. – А как новый дом закончат, вся эта самодеятельность под бульдозер пойдёт. Я вчера с блатными в картишки перекинулся. Вроде тихо. Никакого кипишу.

Аккуратно поворачивая руль, Петя поглядывал в зеркала, словно следя, нет ли за нами хвоста.

– Пока всё тихо, – присвистнул он. – Нету тела – нету дела!

Наши дни, а потом недели, скомканные тревогой, проходили в гнетущем напряжении. Вскоре оно сделалось привычным. Так ведь и на войне: люди в начале вздрагивают от грохота бомбёжки, а потом даже привыкают спать под звуки обстрела. Мы свыклись с новым обликом и полюбили себя: я блондинкой, а подруги брюнетками. Происшедшее не обсуждали, разговаривали мало, а короткие реплики теперь стали тяжёлыми, будто напитались темнотой и сыростью злополучного сарая. Я старалась больше времени проводить в институте, завалила себя курсовыми и рефератами, готовилась к преддипломной практике.

И вот выпал первый снег. Прозрачные хлопья падали под ноги, и я бежала в общежитие по скрипучему тротуару. Мне казалось, что жизнь можно переписать набело, начать с чистого листа. Заходя в комнату, я с удовольствием вдохнула аромат Алкиной стряпни. Она занесла с кухни пахучее жаркое, расставила тарелки, открыла баночку с икрой и бутылку водки.

– Есть повод, – Алла торжественно пригласила нас с Наташей к столу. – Замуж за Петю выхожу, мы с ним в Магадан уезжаем. У декана были. Перевожусь на заочное.

– Это… потому? – я сверлила её пристальным взглядом.

– Это потому, Танюша, что мне скоро двадцать девять! А там и тридцатник не за горами, и медаль «Старая дева» уже маячит.

Она тряхнула чёрными короткими прядями. Новый цвет волос удивительно подходил к её голубым глазам и делал выразительным некогда бесцветный облик. В Алке теперь проявился типаж темноволосой и синеглазой Элизабет Тейлор, леди-вамп.

– Когда уезжаете? – во рту у меня пересохло, и накрытый стол уже не радовал.

– Завтра.

– Маме уход нужен, – виновато прошептала Наташа. – Мне тоже подписали перевод на заочное.

Я кивнула, не проронив ни слова. Жизнь не волейбол! Это в серьёзной игре разбиваешь грудь и лицо за победу для команды, а в жизни каждый за себя, за свою семью, за близких. Мои подруги правы. Они не должны страдать из-за моих несчастных случаев и платить за чужие промахи.

Судьба же обошлась со мной по-своему, как всегда вовремя подав мне тёплую сильную руку. Вскоре я уехала на практику в Омск, а после замужества попала в Батуми.

Иногда случившееся накатывало на меня зловещими кошмарами, и мне приходилось прятать страхи в самые дальние карманы памяти. Я ни с кем не делилась своей тайной и постепенно внушила себе, что это произошло не со мной.

Мы увиделись с Наташей через двадцать лет на встрече выпускников. В скромной кафешке наши бывшие сокурсники под звон бокалов и горланивший из динамиков «Ласковый май» бурно вспоминали прошедшую юность. Я радостно обняла подругу.

Наташа приехала из своего районного центра. После окончания института она там работала и жила с семьёй в доме, доставшемся от матери. Выглядела моя подруга совершенно счастливой и была такой же хрупкой и обаятельной, как и в дни нашей молодости. На её лице блуждала та же прелестная безмятежность, как и в первый день нашей встречи. Тогда она заняла общежитское место моей землячки Милы, которая выскочила замуж уже на первом курсе.

Вместе с Наташкой к нам ворвалась сытая жизнь. Постоянно наведываясь домой недалеко от Новосибирска, она возвращалась с сумками, набитыми салом, домашней колбасой и разными соленьями. В трескучие сибирские зимы многие из этих деликатесов гроздьями висели за окном в сетках, привязанных к форточке.

Наташа и теперь захватила какие-то разносолы и подкладывала мне в тарелку шедевры домашнего консервирования. Делала она это величаво и красиво. В ней удивительно сочеталось деревенское хлебосольство с манерами аристократки.

– А как Алка? Ты про неё что-то знаешь? – Наташа склонила ко мне кудрявую головку.

– Нет, – я растерянно развела руками. – Давно, когда я собиралась на север, искала её и Петю, но напрасно.

– А ты, Танюш, всё также хороша! Как ты? Писала, два раза замужем была.

– Была…и опять собираюсь.

– Рассказывай!

Карие глаза Наташи восторженно вспыхнули, и длинные ресницы затрепетали. Она подсела ближе. Наша компания рванула танцевать «ламбаду», и мы остались за столом вдвоём.

– Он немного старше, ему сорок восемь, гражданин Канады, наш, русский, – я осеклась, сомневаясь, надо ли говорить подробности, но продолжила: – Он раньше здесь опером работал.

– Ты хочешь сказать… – Наташа подалась назад, даже стул скрипнул под её лёгкой фигуркой, – он мент, что ли?

– Уже давно нет, – я упрямо покачала головой.– У него лет так пятнадцать бизнес в Торонто. Я визу получила, оформим брак, а потом мне и детям разрешение на въезд.

– Танюш, бывших ментов не бывает. Осторожно с ним! – Наташа сжала мою руку. – Я ведь знаю, ты всё помнишь! – она прерывисто вздохнула: – Я там как-то была. Снесли всё, и две высотки стоят.

Путаясь в тонких занавесках, в приоткрытые ресницы ворвался рассвет.

– А ты во сне стонала, – мужская рука ласково погладила мои волосы

– Мне приснилось, что я человека убила…

– Бывает.

– Бывает, что приснится или бывает, что убьёшь? – промурлыкала я.

– Бывает по-всякому. Есть люди способные на такой поступок и не способные …

– Ты, конечно, считаешь меня способной на поступок.

– Да, ты отчаянная.

Я обернулась к моему новому мужу, лукаво взглянула в его серые глаза:

– Так ты хочешь узнать, кого убила, – после паузы я игриво добавила – во сне?

– Нет, не хочу. В жизни каждого бывают тайные страницы! Веселее, если твои страницы я сам прочитаю.

ГРУЗИНСКАЯ ШУТКА

Когда Бог раздавал народам земли, грузин опоздал и пришел, когда было всё роздано. Разгневался Господь: "Где ты был, наглец? Почему не пришёл вовремя?" Улыбнулся грузин: "А ми, Господь, с друзьями посидели, Ваша честь тост випивали!" Усмехнулся Всевышний: "Ну что с тобой делать? Придётся от себя отрывать…" И отдал Бог ему часть своей райской земли, кусочек Рая, и назвал эту землю ГРУЗИЯ…

Грузинская притча

Случилось это в праздные восьмидесятые, когда наш "Союз нерушимый" нежился в сладком застое, а Грузия процветала в вечнозелёном тепле и в ароматной сытости.

Всякий раз по дороге из Батуми на Зелёный мыс я закрывала глаза, слушая гулкие удары сердца, словно ожидая поцелуя. От резкого поворота к вершине горы моё дыхание захлёбывалось, и, очнувшись уже на перевале, я встречалась с изумительным пейзажем. Передо мною открывался рай: огромное солнце горячо обнимало сверкающее море. А на фоне изумрудного буйства субтропиков, как мираж, вырисовывался полуостров с утопающим в пальмах и цветах белокаменным городом.

 Популярный курортами Батуми славился ещё и известным в стране фармацевтическим комбинатом, прозванным в народе "кофеиновым заводом". На этот комбинат я и получила распределение после окончания Новосибирского биохимического. Вручая мне лист с назначением, наш проректор ухмыльнулся: “Вот уж точно… Лучше Северный Кавказ, чем Южный Сахалин".

 Оторванная от родительского дома, я первые месяцы тихо плакала в своей одинокой комнате рабочего общежития. Однако вскоре подружилась с соседкой Галей, молодой женщиной лет тридцати. В нашей общаге она со своей пятилетней дочкой занимала самую большую и лучшую комнату. Работала Галка бухгалтером в центральном универмаге и в пору всеобщего дефицита всегда одевалась модно и со вкусом. Попала она в Батуми после развода с мужем, бывшим военным. А устроил её в общагу и на работу дядя. Был ли он ей действительно дядей – история умалчивает. Однако в Батуми действительно жила Галина тётка, она и помогала ей воспитывать дочку – смышлёную кудрявую Леночку.

 Галка была, как говорят, женщиной от бога. Можно привить девушке вкус и изящные манеры и даже при скромных вокальных данных научить петь, однако никто не научит женщину чувствовать. Женственность и сексуальность – природные дарования. А в моей подруге эти качества отлично сочетались с достоинством и умением быть счастливой.

Рядом с Галкой всегда дышалось легко и спокойно. Я с удовольствием наблюдала, с каким восторгом глядят на неё подругу мужчины. И вовсе не потому, что в Грузии само женское существо возведено в ранг божества. На неё оглядывались бы везде: в Москве и Урюпинске, в Париже и Мадриде. Галкин кокетливый поворот плеча будто звал протянуть к ней руку, а её певучий голос магически увлекал идти за ней… потеряв голову.

Моя подруга часто рассказывала о своих любовных приключениях. Увлечённая историями подруги и невольно пламенея страстью, я будто становилась участницей тех романов и сцен.

Как-то мы нежились на пляже, и Галя, поправляя на мне тонкую бретельку купальника, вкрадчиво спросила:

– Ну, а у тебя парни-то были?

Я вдохнула солёный воздух и, разминая в пальцах грубый песок, рассказала про свой "сексуальный опыт": о нескольких поцелуях с одноклассником и пылких объятиях в подъезде с однокурсником, провожавшим меня с вечеринки.

Удивлённо вскинув глаза, Галка прыснула:

– Так тебе двадцать три! Я в это время огонь и воду прошла. Как же тебя, такую красавицу, без любви… оставили? В Сибири-то у парней поотмерзало, что ли?! – Скользнув по моему телу озорным взглядом, она добавила: – Какой товар-то пропадает! – немного помолчав, подруга вздохнула. – Знаешь, в Грузии с этим серьёзно: или замуж надо идти, или по большой любви первый раз отдаваться.

– А как грузинские мужчины? Так ли они хороши, как о себе говорят? – удивляясь своему любопытству, спросила я.

– Что тебе сказать, – вздохнула Галка. – Конечно, такую пьянь, как мой бывший муженёк, здесь не встретишь. Пить они умеют и в ухаживании хороши. Много страсти. Ну а всё остальное… кому как повезло с физиологией и практикой. А вот юмор у грузин особенный. Надо здесь родиться, чтобы его понимать.

Летом народу в Батуми увеличивалось в пять-семь раз. Турбазы, курорты и дома отдыха наполнялись отдыхающими. Рестораны, кафе и шашлычные с утра шумели посетителями, а приморский бульвар пестрел нарядной толпой гуляющих. Вечером он светился разноцветными лампочками, их длинные гирлянды висели на пальмах, как на новогодних ёлках.

В кафешках торговали мороженым и варили кофе по-турецки в маленьких медных джезвах. Ловкие грузины в огромных фартуках, громко восклицая и напевая гортанные мелодии, быстро поворачивали шампуры с румяными шашлыками. Многие местные и приезжие сидели за маленькими столиками. Их вереница тянулась вдоль побережья.       Аппетитные запахи, перебивая друг друга то сладостью, то пряностью, манили присоединиться к тем, кто в субботний вечер пил, ел и поедал глазами прогуливающихся.

Мы сели за свободный столик и осмотрелись. Напротив нас, вальяжно раскинувшись на стульях, сидели двое хорошо одетых симпатичных парней. Наслаждаясь беседой, они потягивали кофе.

Галка наклонилась ко мне.

– Посмотри на этих. Явно тбилисские, сразу видно – "голубая кровь". Не то, что наши батумские колхозники: "дэвачка, пайдом пагулаем", – шепнула Галка, шутливо подражая грузинскому акценту.

Моя подруга прислушалась. За четыре года в Батуми она неплохо освоила язык. Помню, как через неделю нашего знакомства Галка подарила мне "Самоучитель грузинского языка" с назиданием: "Это, конечно, не обязательно, но ты должна понимать, что вокруг тебя происходит. Язык несложный – через полгода начнёшь говорить".

Удивлённая Галя заметила, что парни обсуждают зарубежные новости.

– Да, интеллигентные ребята, – шепнула она. Её глаза влажно сверкнули в полумраке. – Сейчас увидишь, какой будет подход.

– С чего ты взяла, что подход будет именно к нам? Тут много и других… – неуверенно пролепетала я, окинув взглядом публику.

Рядом красовались стильно одетые москвички, пышногрудые киевлянки, длинноногие минчанки. Вся славянская красота в своей сине-сероглазости, шелковистости волос и бархатности кожи, тронутой до золота ласковым грузинским солнцем, смеялась и шепталась вокруг нас.

Однако моя подруга, окинув быстрым взглядом окружающих, заключила:

– Девушек-то много, а такие, как мы, одни.

Она ни мгновения не сомневалась в своей харизме.

Вскоре появился администратор.

– Ребята передают вам привет, – с улыбкой произнёс он, кивая в сторону парней.

"Приветом" оказалась корзина с фруктами, а ещё бутылка шампанского и две баночки чёрной икры. Официант услужливо открыл бутылку, наполнил фужеры. Взглянув в сторону наших дарителей, Галка в знак благодарности приподняла бокал. Оставаясь за своим столиком, они кивнули в ответ. Мы немного выпили и поели, и теперь моя подруга, которая сидела лицом к парням, начала мне их описывать:

– Один, помоложе, не больше двадцати пяти, с обаятельной улыбкой, такой милый… Однако глядит на всех свысока. Видно, знает себе цену. Другой – постарше. Красавец! Настоящий грузинский князь, прям Давид Агмашенебели. Этот смотрит особенно, как разведчик: глядит на тебя, а видит всё, что вокруг.

Тут официант приставил два стула к нашему столу. Молодые люди подошли очень уверенно.

– Как отдыхаем? Надеюсь, вы не возражаете? – парень с обаятельной улыбкой заговорил первый.

Они представились. Того, что помоложе, звали Георгий – Гия, как принято в Грузии. А имя "разведчика" было Джумбер.

Галя умело завела разговор. Не открываясь сразу, она держала собеседника на расстоянии вытянутой руки, чтобы в зависимости от ситуации или оттолкнуть, или прихватить.

Мы говорили обо всём и ни о чём. Парни в Батуми были впервые, приехали из Тбилиси на несколько дней отдохнуть. Разговорчивый Гия с интересом скользил взглядом по нашим лицам. Джумбер, спокойный и сдержанный, иногда ронял скупые реплики. Через некоторое время он встал и направился в сторону администратора.

– Серьёзный у тебя друг, – заметила Галя.

– Ну вообще-то он мне не совсем друг. Он мой телохранитель, – с улыбкой бросил Гия.

– Да что ты! – прыснула Галка. – Обожаю грузинский юмор!

Наше короткое веселье прервал подошедший Джумбер, он кивнул в сторону соседнего здания:

– Просим вас за стол. У них там есть… комната для особых гостей.

Компания дружно проследовала к дверям с потёртой вывеской "Кафе «Волна»".

Я с любопытством следила за происходящим. Во мне вдруг проснулась жажда приключений. Выпитое шампанское приятно кружило голову и будоражило нервы.

Мы зашли в просторный зал. В центре сверкал фарфором изысканной посуды сервированный стол. Аромат пышных букетов из свежих цветов в громоздящихся по углам зала напольных вазах мешался с острыми запахами расставленных на столе приправ. После скромной обстановки летнего павильона с лёгкими алюминиевыми столиками, тяжёлая полированная мебель выглядела роскошно. Помпезный интерьер дополняли дорогие обои и хрустальная люстра. Здесь, скорее всего, устраивали приёмы для партийных работников. На стенах висели фотографии съездов. Там же красовался фотопортрет представительного мужчины с проседью и властным взглядом. Подпись впечатляла: «Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, первый секретарь ЦК Коммунистической партии Грузии».

Гия пристально взглянул на портрет.

– Неудачное фото. Что-то мой дядя здесь устало выглядит, – бросил он, солнечно блеснув улыбкой, и присел рядом с Галей.

– Так ты племянник Шеварднадзе?! – лукаво просияла Галка. – А я дочка Щербицкого. Как же нас судьба-то свела?! – и, заливисто рассмеявшись, добавила: – Грузины – такие шутники!

Мы дружно подхватили её смех и наперебой начали сыпать шутками про партократов. На столе чередой появлялись вкуснейшие блюда кавказской кухни. Ели мы с аппетитом, но пили мало, после каждого тоста просто прикладывались губами к фужерам. Галя рассказывала всякие занимательные истории. Желая блеснуть знанием грузинской культуры, она упомянула, что прочитала "Витязя в тигровой шкуре" и ей многое запомнилось.

– А что именно? – вдруг оживился немногословный Джумбер.

– Ну… вот чудесные слова: "ложь – начало всех несчастий" или "суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна". У Руставели много мудрых высказываний: "что роздано тобой – твоё, что нет – потеряно". В разных переводах звучит по-разному, но одинаково мудро, – она вздохнула. – В общем, надо отдавать и отдаваться! – игриво промурлыкала Галка.

Гия и так не отрывал от неё восторженных глаз, а после этих слов страстно поцеловал моей подруге руку.

Официанты засуетились, готовя стол к десерту.

– Нет-нет, – возразила Галя. – Сладкое мы возьмём с собой. Сейчас поедем к нам. У меня хорошая музыка, танцы устроим… Надо такси поймать.

– Такси не нужно, – возразил Джумбер. – У нас машина здесь рядом.

Вскоре мы, веселой болтовней разбудив дремавшего на кожаном сиденье шофёра, уселись в чёрную "волгу".

Минут через двадцать из роскошного центра мы прибыли на окраину в нашу общагу – весьма обшарпанное здание, окружённое чахлыми тополями. Стены из выцветшего кирпича серели мхом субтропической сырости. Вокруг здания чёрными дырами темнели котлованы, вырытые под новые дома. Дождливыми южными зимами эти ямы заполнялись водой и лягушачий оркестр голосил ночами на всю округу.

Комнаты в общаге располагались секционно: по четыре в отсеке с общей кухней и ванной. К нашей великой радости, две морячки соседки, уехали в какой-то порт встречать своих мужей. Мы шумно ввалились в прихожую на правах полных хозяев. В коридоре, как обычно, витал стойкий запах банного мыла, а из кухни сочился дух жареной картошки.

Галкина комната выделялась из других как государство в государстве. Обставленная новым чешским гарнитуром, подарком "дяди", она пленяла уютом, который умела устроить только такая "гейша", как моя подруга.

Вскоре мы в компании тбилисских гостей сидели за столом, наслаждаясь чаем и сладостями. Томные звуки "АББы" из японского кассетника поднимали лирический градус общения.

Помогая Галке убирать со стола, я принесла на кухню посуду и с тревогой спросила:

– Слушай, а может, Гия и в самом деле племянник Шеварднадзе? Машина с шофёром…

– Ну, что он действительно… племянник, я не сомневаюсь, – язвительно шепнула Галка. – Чей-то, но не того…

Она многозначительно подняла глаза вверх, к потолку.

– А чёрные "волги" здесь у каждого директора овощной базы. Обожают они это дело – выпендриваться. Это национальная грузинская черта. Ты что, действительно веришь, что племянник Шеварднадзе придёт в нашу ободранную общагу с общим туалетом на этаже?

Немного помолчав, она распределила роли.

– Конечно, Гия тебе по возрасту больше подходит, но он уже в меня по уши влюблён. Да и Джумбер, я заметила, так на тебя и пялится – просто глаз не сводит. Слушай, подружи с ним эту ночь. Может, хоть со своей невинностью расстанешься, а то ты с ней носишься, как дурень со ступой, – хмыкнула моя подруга.

За стеной слышалась возня, тихая музыка и Галкин смех. Отданная мне соседками мягкая мебель да стеной шкаф составляли скромную обстановку моей комнаты. Мы с Джумбером, оставшись вдвоём, смотрели телевизор. Он подсел ко мне на диван и ласково обнял. В нём не было той южной страсти, о которой говорила Галя, но была нежность, окутывающая меня при каждом его прикосновении. Я замерла в невесомом ожидании.

– Ты хочешь… быть со мной? – шепнул Джумбер.

– Я… я не знаю. Я никогда… – мой голос сорвался.

Джумбер не показал разочарования и не оттолкнул меня, а лишь осторожно поцеловал в лицо.