Сорные травы

Диана Лисовская

Сорные травы

Дебора сидела за вышиванием в углу гостиной, считавшимся её "местом" в Большом доме. Не испытывая ни малейшей радости от рукоделия, девушка работала иголкой лишь оттого, что её строгая и неизменно благочестивая тётушка не терпела праздности. С другой стороны, вышивка давала превосходную возможность не вступать в беседу и предаваться своим мыслям. Мысли, впрочем, были нерадостны.

Дебора равнодушно размышляла, вероятно, в сотый раз, как сложилась бы её жизнь, останься её родители живы. Тогда она, вероятно, так и не увидела бы Англию и провела всю жизнь в Индии. "Навряд ли бы что-то изменилось", – размышляла Дебора, – " "Вероятно, я бы сейчас всё так же сидела в гостиной, только не с тётей Маргарет, а с матерью. И было бы очень жарко". Прохлада – вот чем нравился ей английский север.

Она не могла не отметить, что стала здоровее с приездом сюда. " Жаль только, что красоты от этого не прибавилось".

– Дебора! Дебора, ты здесь? Маменька говорит, мы едем в гости! – Кэтрин, третья дочь миссис Маргарет Эдвардс, ворвалась в гостиную как вихрь, окруженная сполохами белых кружев и рюшей. – К леди Фаррел, надо полагать, – равнодушно отозвалась Дебора, складывая незавершённый платок на коленях.

– Ты волшебница, непременно волшебница, кузина! Мы получили её приглашение! Маменька сказала, мол, наконец-то наша знатная родственница укротила свою гордыню и мы, её близкие родственники, получили приглашение, которое, по праву, должны были три года как получить, а отец сказал…

– Я бы не сказала, что мы такие уж близкие родственники леди Фаррел,– ответила Дебора, – Признаться, я до сих пор не смогла уразуметь степень нашего с ней родства. К тому же она овдовела не столь давно, и, вероятно, не желала никого видеть, даже ближайших друзей.

– Целых три года? Ой, Дебора, но отец говорит, что это нелепо! На три года закрыться ото всех в этом мрачном старом замке, полном летучих мышей!

– Так ты не откажешься от приглашения в старый мрачный замок с летучими мышами, Кэтрин?

Младшая кузина зарделась, став ещё более похожей на яблоневый цвет.

– Тебе бы только дразниться, Дебора! А ведь она и тебя приглашает!

– Меня? – оторопела Дебора, вставая. – Я полагала, она даже не подозревает о моем существовании.

– Леди Фаррел все знает! – таинственно сообщила Кэтрин, – и мы первые, кого она пожелала видеть. Говорят, она решила снять траур. Отец сказал, что это глупость несусветная – носить траур три года, и, если на то пошло, носить его вообще. И что не было там великого горя, одно лишь желание показать себя. А маменька ответила, что он говорит чистейший вздор, траур, мол – проявление горя. Батюшка рассердился и добавил, что все женщины глупы и сентиментальны, и что он на месте леди Фаррел, с ее деньгами и связями, нипочем не стал бы запираться в северном замке на три года. Тут они стали ссориться…

– И тут тебя спугнули наконец, и ты прекратила подслушивать.

– Счастье, однако, что мы не католики и не испанцы: тебя бы непременно сожгли на костре. Откуда ты все про всех знаешь?

– Наблюдательность и здравый смысл, ничего более. Они зачастую сильнее любой магии. Кстати говоря, мне неведомо, кто застал тебя на месте преступления.

–Филипп, конечно. Отчего ему не сиделось у себя в библиотеке? Ой, Дебора, он такой скучный! Отец говорит, будет славно, если мы с ним лучше узнаем друг друга, но, право слово… Не знаю. Не могли же они с мистером Трентом сговориться за моей спиной? – Кэтрин неподдельно расстроилась. Дебора поневоле посочувствовала ей.

– Никто не заставит тебя выйти замуж против твоей воли, Кэти, – как могла мягче произнесла старшая из кузин, – последнее слово в любом случае останется за тобой. Кроме того, тебе только пятнадцать. От знакомства с Филиппом – от простого знакомства – тебе не станет хуже. Давай подумаем о вещах более приятных, например, о предстоящем визите к загадочной леди в черном, живущей в мрачном замке. Будет, разумеется, очень досадно, если замок окажется светлым, с голубями и цветами вместо паутины и воронов.

Кэтрин рассмеялась. Её было легко огорчить, однако же и в доброе расположение духа возвращалась она легко.

– Да, кстати, что же ты наденешь? Я вот думаю насчет моего белого муслинового платья, папенька подарил мне его ещё три месяца назад, но вот повода всё не было. Как думаешь, Дебора? А ты сама что наденешь?

– То же, что и всегда. Что до тебя, полагаю, это превосходная возможность явить миру прелестное платье, – ровным голосом ответила Дебора, не желая показывать свою озадаченность. Выбор нарядов был невелик, вдобавок сама она предпочитала так называемые «практичные» оттенки. Хотя бы в этом их с тетушкой Маргарет мнение совпадало.

– Но твои, они же мрачные, – растерялась Кэтрин.

– В самый раз. Мне нет дела до благосклонности леди Фаррел. Я хочу лишь увидеть старинный замок.

Миссис Маргарет Эдвардс, строгая, чопорная, одетая как всегда «без излишеств», восседала в гостиной с величием истинной королевы. С полным осознанием собственной правоты и непогрешимости она правила мужем, детьми, прислугой, работниками фермы. Обе девушки стали перед ней, как школьницы. Кэтрин беспокоилась. Миссис Эдвардс отложила рукоделие.

– Итак, через три дня мы наносим визит нашей достопочтенной родственнице, леди Элис Фаррел. Она вела себя не самым достойным образом по отношению к нашей семье, но мы не сможем называть себя христианами, если будем помнить обиды и отвечать злом на зло. Пусть не все ценят добрые поступки, наш долг – продолжить их совершать, – она поджала губы и неодобрительно взглянула на Дебору.

«Но вы, тетушка, в своем лицемерии и ханжестве совершенно позабыли простить мою мать за «зло», которое она причинила вам своим браком», – Дебора с видом кающейся грешницы опустила глаза, рассматривая узор на ковре.

– Ты уверена, что хочешь поехать с нами, Дебора? – неожиданно спросила миссис Эдвардс. – Мне казалось, ты на днях жаловалось на усталость.

– Если я и жаловалась, то это уже в прошлом. Я даже в мыслях не имела обидеть леди Фаррел своим отказом, само её приглашение – большая честь для меня, тетушка.

Тетушка, к удовольствию Деборы, выглядела несколько растерянной.

– Ты, однако же, не должна привыкать к визитам и выездам. Тебе это вовсе не подобает, учитывая твоё состояние.

– У меня не было возможности привыкнуть к визитам и выездам, тетушка. Навряд ли я смогу забыть об отсутствии приданого и хоть каких-то средств для независимого существования. – Дебора подняла глаза. – Я помню: я должна быть довольна тем, что имею.

Миссис Эдвардс приняла свое обычное выражение.

– Позаботься о том, чтобы выглядеть прилично, и веди себя, как подобает достойной дочери моей сестры.

– Я так же достойная дочь своего отца: этого не отнять, – ответила Дебора уже в дверях и поспешила выйти, отчаянно желая оставить последнее слово за собой.

– Не стоит тебе сердить маму, – прошептала Кэтрин, когда они возвращались к себе, – она может рассердиться и прикажет тебе уехать. Например, в Ирландию.

– Это не край мира. Я бы, пожалуй, и впрямь уехала, – Дебора произнесла последнюю фразу с некоторой расстановкой. Предполагалось, что она будет работать гувернанткой, с тем, чтобы иметь собственный доход, однако миссис Эдвардс решительно воспротивилась, когда разговор наконец состоялся. «Слыханное ли дело – мы не смогли обеспечить единственную племянницу?». Мистер Эдвардс в кои-то веки согласился с женой, однако безо всякого воодушевления.

– Давай подумаем, что нам взять с собой, – предложила Дебора, желая сменить тему. Кэтрин, к счастью, поняла намек и тут же заговорила о достоинствах разнообразных кружев и муслина.

Детальный разбор платьев был прерван появлением мисс Маргарет, старшей сестры Кэтрин.

Двадцатитрехлетняя Маргарет по праву была любимицей и гордостью своей матери. Безусловно уступая Кэтрин красотой и обаянием, она, тем не менее, обладала рассудительностью и здравым смыслом, а также весьма твердыми убеждениями, строгость которых была бы уместнее для женщины лет на двадцать старше. Мисс Эдвардс была помолвлена, и все находили ее предстоящую партию блестящей. Жених был одобрен супругами Эдвардс как достойный джентльмен с блестящим положением в обществе, невеста – матерью суженого как «благоразумная и добропорядочная девица». Бракосочетание должно было состояться через месяц, к всеобщей радости. После свадьбы запланировано было путешествие в Италию, с непременным посещением Венеции и Рима, что вызывало в Деборе некоторую зависть. Маргарет была одета так же «практично», как и ее несостоятельная кузина – в простое темно-коричневое платье.

– Вы уже собираетесь? Похвально. Кэтрин, тебе вовсе незачем брать бальные платья. Вряд ли леди Элис организует танцы. Я бы на твоем месте взяла шаль. Наверняка в замке холодно.

– Завывающие сквозняки, зловещие стенания неупокоенных духов, не выносящих свечей и музыки, – не удержалась Дебора. Кэтрин засмеялась. – Ничего такого, Маргарет, это как в романах Энн Радклифф.

– Не читаю романов, и тебе не советую, милая кузина: это глупые книги для глупых дам, – отрезала Маргарет, – мы не язычники и не должны верить в призраков, русалок и единорогов.

– Я бы хотела увидеть единорога, – неожиданно сказала Кэтрин, – хотя бы раз.

– Сейчас их уже не встретить, – ответила Дебора.

– А раньше, по-твоему, они обитали в соседнем лесу? – осведомилась Маргарет, расправляя и придирчиво рассматривая шаль для Кэтрин.

– Люди убили многих животных, равно как и многих людей, и убьют ещё больше. Я видела один раз, как это происходит, – пожала плечами Дебора, – поэтому я ничему не удивлюсь. Возможно, всех единорогов действительно истребили, из-за глупой веры в волшебный рог.

Маргарет отмахнулась.

– Тебе бы сказки писать, Дебора. Ты пытаешься меня рассерд8ить и вывести на спор, сказав глупость, но я давно выучила все твои повадки. Лучше бы тебе заняться собственными сборами, раз уж ты непременно желаешь составить нам компанию.

– Пожалуй, я последую твоему совету. Маргарет: тяжело противостоять столь очевидному здравомыслию.

Дебора вышла, прежде чем старшая кузина нашлась с ответом. «Сегодня я равно нехороша, и как сестра, и как племянница, и вдобавок скверно воспитана. Ну, стоит ли ждать лучшего от ирландской полукровки?».

======

Дебора родилась в Индии. Она была единственной дочерью четы Донован, однако не пользовалась особым вниманием родителей. Мать уделяла ей ровно столько времени, сколько полагала необходимым для воспитания ребенка, и время то было весьма ограниченно. Отец, вечно веселый и блестящий, был скорее призрачным видением, чем частью семьи. Впоследствии Дебора неоднократно размышляла о браке родителей, приходя к неутешительному выводу, что он не так уж счастлив и уж точно неразумен. Почтенная тетушка изредка размышляла о несказанной самонадеянности капитана Донована, недооценившего характер тестя, и романтической глупостью его жены, наивно верящей, что хорошенькую девицу полюбят и без приданого. Когда же приданое так и не было получено, капитан заметно охладел к жене. Прекрасная Фанни Беррингтон, в замужестве миссис Донован, которую называли самой очаровательной девицей графства, скоро потеряла былую привлекательность в глазах мужа. Даже рождение дочери, названной Деборой в честь матери капитана и, как говаривали, против воли его жены, не смогло уже ничего изменить.

Когда миссис Донован объявила, что девочка отправится в Англию, чтобы получить достойное леди воспитание в доме сестры, миссис Эдвардс, разгорелся нешуточный скандал.

– Я не потерплю, чтобы моя единственная дочь жила в доме этой ведьмы, вашей сестрицы, будь она проклята, – бушевал Фрэнк Донован, – да и чему она сможет ее научить? Презрению к тем, кто зарабатывает на жизнь своим трудом?

– Не вам говорить о заработках, Фрэнк, – отвечала Фанни, – вы только и можете, что тратить. Я не желаю, чтобы дитя стало гувернанткой из-за мотовства своего родителя. Моя сестра замужем за состоятельным человеком, не чета вам, она может ввести Дебору в свой круг. У нашей дочери будет шанс заключить выгодный брак.

– Дорогая моя Фанни, взгляните на Дебби, да повнимательнее, – резко и зло произнес капитан, – ей одиннадцать, и я не вижу в ней задатков красавицы. Признаюсь, будь у дочки шансы стать хоть вполовину такой, какой были вы в период вашего расцвета, она и впрямь смогла бы со временем поймать какого-нибудь простофилю вроде меня. У вас вот получилось.

– Вам должно совестно упрекать меня в том, что я завлекла вас в свои сети. Вы, мистер Донован, брали меня в жены с открытыми глазами. Ради вас я порвала с семьей, покинула дом, приехала сюда, в эту мерзкую страну. А теперь вы смеете меня упрекать? Вы?

– Оставьте эти сцены, Фанни. Актриса из вас не лучше, чем пианистка – к слову, душевно рад, что вы забросили музыку через неделю после свадьбы. Никто не может жить без денег, и я рассчитывал на ваше приданое. Я был не настолько богат, чтобы позволить себе брак по любви. Но, коль скоро ваши почтенные родители предпочли вам вашу сестрицу, ханжу и лицемерку, мы остались без двадцати тысяч фунтов, на которые я очень рассчитывал. Немудрено, что святоша Маргарет замужем за богатеем – ей досталось и поместье Беррингтонов, и ваши деньги. Что до сетей, то пауком, мне думается, был не только я.

– Оставьте свои насмешки, моя сестра их не заслужила. У нее твердые убеждения, она почтительная дочь и потому заслуживает быть хозяйкой Беррингтон-Холла. Я совершила ошибку и достаточно за нее заплатила.

– Вот как? А ведь когда-то вы готовы были делить со мной походную палатку – с Ваших же слов.

Дебора плотнее прижалась к двери, стараясь ничего не пропустить. Обычно родительские ссоры её не касались и потому были скучны. Но сегодня разговор наконец-то шел о ней – о её будущем, об Англии, о тетё Маргарет, которая поддерживала с сестрой довольно небрежную переписку, но часто упоминалась в беседах и оттого казалась частью семьи.

Судя по звуку, отец налил себе рому. Он заговорил тише и уже спокойнее:

– Поймите, Фанни, мы должны жить своим умом. Ни Маргарет, ни ее муж никогда не дадут приданого Деборе и не станут вывозить ее в свет, невзирая на все ваши старания завоевать их дружбу. Вы потеряли расположение своей семьи, когда вышли замуж. Я не смогу обеспечить собственную дочь. Однако самостоятельно, не прибегая к помощи родственников. Выпрашивать пару шиллингов на личные расходы всегда унизительно, когда же просишь у родни, унизительно вдвойне. Сколько лет уже вы заискиваете перед Маргарет, да безо всякого толку, каетесь в своем безрассудстве ?

– Да, я была молода и глупа. Дело, однако, не только в том. Дебора своенравна и упряма, она позорит меня – и вас тоже Фрэнк, пусть вы не желаете этого видеть, а Маргарет строга и не имеет снисхождения даже к собственным детям. я могу оплатить ее образование, что позволит ей зарабатывать

– Ха! Коноплянку золоченая клетка не сделает канарейкой. Нет, Фанни, пока я жив, моя дочь не переступит порога прекрасного дома миссис Эдвардс. А если девочка немало времени проводит со слугами и их детьми, так это скорее Ваша вина, коль скоро вы не пытаетесь найти ей других занятий, более подобающих дочери джентльмена.

Послышался шорох платья – миссис Донован встала. Дебора поспешила отпрянуть от двери и метнуться по коридору, а затем – вниз по лестнице.

Эта беседа имела некоторые последствия: посчитав последний упрек мужа справедливым, мать взялась за воспитание дочки, но рвение оказалось недолгим, вдобавок вопросы девочки порой могли поставить миссис Донован в тупик. К счастью, зов светского общества оказался достаточно силен для того, чтобы прервать занятия, ставшие испытанием для обеих. Но было ещё кое-что, одна важная вещь, которую Дебора пока не осознала в полной мере, но она уже витала в её мыслях – печальное понимание того, что она не станет так же красива, как её мать, статная белокурая дама с серо-голубыми глазами, источавшая холод и оттого казавшаяся северным божеством. Слуги боялись её и вместе с тем нередко бросали восхищенные взгляды ей вслед. Дебору же никто не боялся, но и восхищения она не вызывала. Долговязая темноволосая девочка словно в насмешку получила не только имя бабушки-ирландки, но её облик, почти ничего не взяв от красавца-отца и несравненной матушки.

С раннего детства Дебора предпочитала общество кухарки Дживы, дочери некоего англичанина: сама Джива любила говорить о знатном происхождении её отца, и служанки-индуски, и её дочери Каришмы. С последней её связывала особенно тесная дружба, мало подходящая для дочери джентльмена. Мировоззрение Деборы в большой степени было сформировано причудливыми умозаключениями Дживы, веровавшей разом во всех возможных богов.

В возрасте десяти лет девочка неплохо разбиралась в Махабхарате, избрав своим любимцем Арджуну и однажды нечаянно вызвав гнев Фанни вопросом, отчего же матушка не возьмет себе ещё одного мужа, как это сделала Драупади. Именно этот вопрос послужил причиной родительской ссоры, подслушанной Деборой, и повлек некоторые изменения в её дневном распорядке. Поначалу мать пыталась читать ей отрывки из Библии самостоятельно, но, быстро устав от диковатого, своевольного ребенка, начала поступать проще, запирая Дебору в комнате на час-два с книгой и экзаменуя после.

Когда Деборе исполнилось четырнадцать, даже отец её согласился с тем, что дочь не соответствует нормам светского общества и что с воспитанием её надобно что-то решать. Это вызвало ещё одну ссору, но далее неё дело не сдвинулось. Дебора с Каришмой, одеваясь на манер мусульманок, с удовольствием посещали рынки и торговые лавки, а то и просто бродили по улицам. Джива требовала от них лишь явки к обеду по времени. В этом кухарка была единодушна с миссис Донован, также не терпевшей опозданий. Много позже, проведя несколько лет в Англии, Дебора осознала, насколько скверно было поставлено домашнее хозяйство в доме её родителей, живущих не по средствам и предоставивших дом слугам. Фанни выезжала довольно часто и имела широкий круг знакомств. Дебору она предпочитала оставлять дома, к великой радости последней.

Сложно предположить, что произошло бы в дальнейшем, поскольку супруги Донаван уже были должны всей округе и некоторые из прежний друзей уже не столь радостно принимали у себя красавицу Фанни, капитан же всё более впадал в зависимость от рома, хереса и прочих горячительных напитков, в связи с чем между мужем и женой начали происходить безобразные сцены. Дебора в таких случаях ночевала в комнате Дживы и Каришмы – прочих слуг к тому времени пришлось рассчитать – но восстание сипаев тысяча восемьсот шестого года погубило родителей Деборы, её же саму, уцелевшую стараниями служанок, отправили к английским родственникам.

Впоследствии Дебора не могла толком вспомнить сами события восстания, равно как и путешествие на корабле, перенесенное настолько плохо, что опекавшая её вдова начала опасаться за жизнь девушки. Память упорно не хотела отпускать лишь рыдающую Каришму, никак не желавшую отпускать подругу.

Первый год жизни в Англии оказался равно мучительным как для Деборы, так и для её родни. Миссис Эдвардс опасалась влияния, которое племянница могла оказать на трех младших кузин. Строгий этикет казался непосильным испытанием для юной мисс Донован. Обуздать её характер никому не удавалось. Предпринимались, в числе прочего, попытки направить её в пансион, но упрямая, дурно воспитанная девица сумела быстро настроить против себя и наставниц, и учениц. В конце концов сама Дебора, с трудом переносившая чопорную тетушку, решила сосредоточиться на учебе под руководством гувернанток с тем, чтобы иметь возможность начать зарабатывать своим трудом.

Затее этой не суждено было увенчаться успехом, и потому двадцатипятилетняя Дебора оставалась на иждивении всё тех же Эдвардсов, в том же доме, в том же углу комнаты. Худшее же заключалось в том, что Дебора ни тогда, десять лет назад, ни нынче, так и не начала выказывать благодарность приютившим её родственникам – хоть и осознавала в полной мере свой долг перед ними.

––

Твердо решив не затевать дальнейших ссор, Дебора последовала совету кузины, уединившись в своей комнате и занявшись выбором подходящего платья. Скудность её гардероба не требовала, впрочем, большой изобретательности: довольно быстро на свет было извлечено темно-синее, почти черное платье, и подходящая шляпка. Некоторые раздумья вызвала бежевая шаль с черной вышивкой, подарок одного из родственников отца, продолжившего службу в Индии – Дебора получила её четыре года назад, к двадцатилетию. В то время она ещё полагала, что может выйти замуж за мистера Дарри, однако год спустя тот ожидаемо предпочел девицу с приданым, наследницу поместья – небольшого, правда, но мистеру Дарри выбирать не приходилось. Ему и вовсе нечего было предложить невесте, кроме фамилии.

– Размышляешь насчет шали? –Энн, склонная к известной бесцеремонности, зашла в комнату, не дав себе труда постучаться.

– Почему бы и нет? Это мой первый выход в свет за долгие месяцы, и наверняка я не скоро смогу поразвлечься подобным образом.

– Если б ты была умнее, Дебора, ты бы сказалась больной.

– Чтобы не прогневать тетушку Маргарет, надо полагать, – усмехнулась Дебора, – вот только она не особенно возражает против моего общества. Чего, вероятно, я не могу сказать о тебе.

Энн подошла к окну.

– Мы с тобой не друзья, это верно, хоть и родственницы – к нашей взаимной досаде. Но я не могу отказать тебе в здравом смысле, равно как и себе. Мы с тобой обе в незавидном положении, разве что я чуть в лучшем – я дочь, а не племянница, и на два года моложе. Однако мы обе нехороши собой, довольно скучны, сварливы и вдобавок лишены больших денег, способных скрасить любые недостатки. Потому нам придется самим искать возможность хоть как-то устроить свою жизнь.

– Я пыталась, Энн, – ответила Дебора, остановив всё же выбор на черном спенсере, – но твои родители не позволили мне стать гувернанткой или учительницей в пансионе. Я бы предпочла зарабатывать сама и иметь хоть какую-то независимость.

– Ну что ж, эта поездка может оказаться неплохим шансом, коль скоро леди Фаррел особо обозначила тебя… Полагаю, ей нужна компаньонка. Жить в одиночестве не особенно приятно, к тому же это неприлично для такой дамы, как тетушка Элис. Отчего бы не совместить приятное с полезным – совершить доброе дело, взяв под опеку бедную родственницу, и одновременно обзавестись компанией?

– Признаться, эта мысль не приходила мне в голову, но меня восхищает твоя сообразительность, Энн. Теперь я понимаю – ты и сама бы не возражала составить компанию леди Элис?

– Верно. Более того, у меня была бы эта возможность – Маргарет обручена, Кэтрин слишком мала – если бы не ты.

Дебора встала, закрывая комод.

– Твои соображения не лишены остроумия, Энн, и, если они не окажутся чистым домыслом, шанс у тебя есть. Вполне возможно, что мы обе равно не приглянемся – этого тоже исключать не стоит.

– Нам с тобой не приглянуться несложно, – ответила Энн, – но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы произвести нужное впечатление. Видишь ли, меня мало радует мысль надеть в тридцать лет чепец и провести остаток дней подле матушки, а после – в доме Кэтрин или Маргарет.

– Надеть чепец в несчастливом браке едва ли лучше, – возразила Дебора, – и потом, жить в чужом доме и зависеть от милости других людей едва ли лучше, чем оставаться с матерью.

Она не испытывала не малейшего желания утешать самую несносную из своих кузин и притом самую схожую по характеру с ней самой, но Энн в последнее время выглядела иной – ожесточенной, замкнутой, такой же чужой в чинном доме Эдвардсов, как и сама Дебора.

– Мистер Эдвардс непременно найдет тебе мужа, – медленно произнесла Дебора, собираясь с мыслями, чтобы продолжить, но собеседница перебила её.

– Он и нашел. Но кто же знал, что Маргарет перейдет мне дорогу – моя сестрица, любимая кроткая сестрица.

Энн разрыдалась. Дебора смотрела на нее, опешившая и испуганная. До сих пор ей и в голову не приходило, что мистер Джилсон предназначался другой сестре. Неудивительно, что всё это держалось в большом секрете.

– Я не мастерица утешать, – проговорила она наконец, – но знал ли сам мистер Джилсон, что ему предназначена ты? Или же он полагал, что имеет право выбора?

Энн не ответила. Дебора задумалась, сопоставляя факты и обрывки новостей. Мисс Донован не пользовалась особой популярностью среди слуг, относившихся к ней без особого почтения, и потому не расспрашивала горничных, экономка водила дружбу с миссис Эдвардс, чем весьма гордилась, последняя из череды гувернанток – мисс Сайкс – покинула дом полгода назад, рассорившись с мистером Эдвардсом из-за жалованья.