Хэллоу, Лондон!

На этот раз дело было не в страхе или неприязни к соседке, а в том, что кошка слишком любила свою хозяйку. Одна единственная на всем белом свете. За жирные сливки и рыбу без костей, но больше всего за возможность спать на пуховой подушке с правой стороны кровати. И кошка эта никак не могла допустить, чтобы хозяйка испортила свою и без того никчемную жизнь плохо спланированной местью, поэтому она вильнула хвостом, рассыпав по полу домино, на которых и поскользнулась мисс Шэрроуз в полутемной кухне.

Ее косточки раскрошились о начищенную плитку, кровь залила подол. Она на секунду посмотрела в лицо смерти и со стыдом отвернулась – вовсе не таким она представляла свой конец. Мисс Шэрроуз решила выжить. И, лежа в светлой больнице, уверилась, что кто-то наверху все же присматривает за балансом сил.

А миссис Уайлдблум стала невестой в третий раз. И переехала в Вену, в апартаменты без сада, но с видом на Штадтпарк, где ей снова задышалось легко. И даже нашла себе подругу – некую фрау Эдер, живущую неподалеку в странном доме с побитой мозаикой и листвой на стенах.

***

А тысячи каблуков продолжают шагать по Тауэрскому мосту. Шагать, шагать… И мост держит. Стоит. Столько, сколько ему еще предсказано стоять, пока какой-нибудь великан не сложит его щелчком пальцев.

Наталья Дасте. LIBERTY

В открытом почтовом ящике, ключ от которого был давно утерян, белело письмо. С миниатюрной марки на длинном иностранном конверте смотрела английская королева. Вера улыбнулась Елизавете Второй, повертела конверт в руках и спрятала его в сумку.

Она поднялась на шестой этаж и, не снимая куртки, вошла в гостиную – большую и светлую благодаря белым обоям и почти полному отсутствию мебели. Пианино, диван и две картины, купленные на Арбате по случаю – то, что ей нравилось: без шкафов, сервантов, забитых посудой, и прочих bric-a-brac4.

Вера забралась с ногами на диван, прямо напротив гитариста с искривленным кубической страстью лицом в черном котелке набок, и осторожно открыла конверт. Камала писала, что она в командировке в Лондоне, и приглашала приехать на несколько дней, пока она там.

Вера удивилась: во-первых, письмо дошло, а во-вторых, приглашение было неожиданным. Такую возможность упускать не хотелось. Увидеть Лондон Вера не могла и мечтать. Она не знала, появится ли другой такой шанс в будущем. Хорошо бы определиться поскорее, две недели командировки у Камалы уже прошли. К счастью, заграничный паспорт Вера сделала сразу после открытия границ в 1988 году – почти год назад. «Попробую получить визу, – подумала она, – и тогда решу, что делать».

Английское посольство находилось в белом особняке, на Софийской набережной напротив Кремля. Она где-то читала, что это всегда бесило Сталина. А в период холодной войны расположение идеологических противников в непосредственной близости от Кремля якобы так сильно нервировало спецслужбы, что руководству завода «Красный Факел» поступило негласное указание: «Трубами коптить что есть мочи, чтобы англичан окружал туман с запахом гари до тех пор, пока не сменят место дислокации». Но британцы продолжали жить в особняке как ни в чем не бывало.

Подходя к консульству, Вера издали увидела небольшую группу людей, столпившихся около невысокого здания. Все, кто выходил из консульства, бросали короткое: «Не дали!» Когда подошла ее очередь, Вера неуверенно протянула мятый листок письма в низкое окно. Отвечать на вопросы наклонившись было неудобно и унизительно. И как-то неловко за страну, в которую она всегда мечтала поехать. Вера видела только голову служащего за столом, его глаза пристально смотрели куда-то вглубь, пытаясь увидеть то, чего Вера сама о себе не знала. Так, неестественно согнувшись, она и отвечала на вопросы, которые, как мячи, летели в нее из окна.

– Да, я работала с Камалой Лакшманан в качестве переводчика на международном кинофестивале в Москве в июле этого года.

– Да, она из Индии, режиссер в «Бомбей Фильм Компани», сейчас в Лондоне.

– Да, я еду на неделю к ней в гости.

– Нет, не замужем, я разведена.

О том, что она подружилась с Камалой, пригласила ее домой и они ели сырники на кухне, Вера промолчала.

Получив визу, Вера купила билеты на рейс «Аэрофлота» Москва – Лондон – Москва и, ожидая посадку с пассажирами, такими же возбужденными предстоящей поездкой, как она сама, не переставала удивляться, насколько быстро все стало возможным.

Вера уволилась из института, где преподавала английский студентам-медикам. Преподавать нравилось, но надоели одни и те же тексты учебника, да и зарплата мизерная, а когда появилась возможность заработать, улучшить язык и встретиться с новыми людьми, она ушла в никуда – и не пожалела об этом.

Через три с половиной часа самолет приземлился, и Вера вышла, оглядываясь по сторонам. Потом она села на поезд в Хитроу-Паддингтон и подумала, что только британскому писателю5 могла прийти в голову мысль назвать плюшевого медвежонка именем вокзала. Затем Вера пересела на Subway – подземку, которую лондонцы зовут трубой – The Tube.

– Let’s take the Tube! – говорят они. – Поехали на трубе!

«А И Б сидели на трубе», – вспомнила Вера детскую шутку.

– Mind the gap! – звучало на каждой остановке. – Не оступись!

Нужный дом находился недалеко от выхода Charing Cross. Узкая скрипучая лестница вела на третий этаж, в небольшую квартиру. Камала в ярком хлопковом сари, блестя «кипящими смолой» глазами и дыша духами индийских мелодрам, открыла дверь. Длинные серьги спускались до самых плеч, а многочисленные браслеты на обеих руках хрустально звенели.

– Мы идем в гости, – затараторила она, обнимая Веру. – Комнату покажу потом, бросай чемодан, ты не устала?

Друзья – студенты и аспиранты из разных стран – сидели на диване, на стульях и на полу небольшой гостиной. Вера огляделась и заметила в дальнем углу бесстрастное лицо молодого человека, который не принимал участие в общем шуме и хохоте.

– Вы из какой страны? – спросила она, подойдя.

– Я англичанин, – сдержанно, почти сухо ответил он. – Я здесь живу.

«Ну, хоть на хорошем английском поговорю со студентом», – подумала Вера и оживилась:

– Может сядем? – И села на стул, как и он.

Потом спросила, не будет ли завтра дождя – ведь англичане любят говорить о погоде, – и банальная фраза растопила лед. Он рассмеялся.

Вера посмотрела на его крупные кисти с длинными пальцами, свежевыбритое лицо, темную шевелюру и прикинула, что ему должно быть лет около сорока, как и ей. Значит, не студент.

– Нет, не студент. Я юрист, – уточнил он и представился: – Мартин.

Весь вечер он разговаривал с Верой, удивлялся, какой у нее хороший английский, и в конце концов предложил встретиться завтра в центре Лондона, около магазина Liberty.

– Ты его сразу узнаешь, – добавил он.

***

– Liberty’s? – переспросила Камала за завтраком. – Известное место, тюдоровский экстерьер, пятнадцатый век. Там интересные дизайнерские штучки продаются.

С этими словами Камала упорхнула, оставив ключи от квартиры. Она отправилась на неделю к другу в Германию. А Вера провела тот день в Лондонской национальной галерее, медленно переходя от картины к картине, пока белые залы не закружились каруселью в голове. Кафе в подвальном этаже было открыто – серые прохладные стены, деревянные столики, – и Вера зашла. Одинокий невзрачный carrot cake на витрине оказался очень вкусным. Она знала, что после войны в Англии ввели продуктовые карточки, сахара не хватало, и английские женщины клали вместо него в тесто тертую морковь. Вера по-новому взглянула на остатки пирожного: как на нечто значительное.

Потом зашла в большой книжный магазин Waterstones на Piccadilly и купила пару книг, которые захотела перевести на русский. Время до встречи еще оставалось, она села в кресло и полистала их. Читатели разных возрастов расположились на мягких диванах. Две девочки лет шести устроились на полу и рассматривали комиксы.

На встречу с Мартином Вера пришла немного раньше назначенного часа. Магазин Liberty выделялся темными балками, будто бы и правда сохранился со средних веков. Она встала со стороны Regent street и принялась разглядывать прохожих. Осенний дождь, возможно, испугался разноцветной клетки Burberry – самого узнаваемого элемента английского бренда. Он встречался на каждом шагу: на подкладках тренчей, зонтах, косынках, сумках… Казалось, что весь Лондон в один миг сменил свои краски, но это преображение не освежило духоту и не облегчило головную боль. Серое небо по-прежнему было цвета асфальта.

Ровно в семь вечера в толпе появились высокие стройные мужчины в одинаково темных костюмах и голубых в полоску рубашках с яркими галстуками. Они шли один за другим. Каждый держал в правой руке портфель из коричневой кожи. У всех были бесстрастные лица и стрижка с четким косым пробором.

«Картина Магритта, – мелькнуло в голове, – только яблока не хватает».

И в ту же минуту Вера увидела его. Мартин, высокий, очень высокий, в темном костюме, светлой рубашке с галстуком, держа в руках спортивную сумку, торопился к ней через широкую площадь.

Они встретились как старые знакомые и пошли по блестящей от витрин улице. Остановились у светофора, ожидая зеленый свет.

– Перед работой ходил в спортивный зал, – объяснил Мартин, указав на сумку.

Переходя дорогу, он взял Веру за руку. Или это она его взяла? От прикосновения Вере стало вдруг жарко, захотелось пить, и голова почти прошла, хотя болела весь день.

– Пойдем поужинаем? – предложил Мартин.

Но сначала они зашли в паб в районе Soho и выпили Cherry Brandy. Фужер в форме распустившегося бутона тюльпана подали с голубыми лепестками острого сыра на блюдце. Вера подержала на языке шелковую сладкую жидкость, прежде чем проглотить. В груди стало тепло, а голова совсем прошла.

Она с удивлением смотрела на изящную мебель и картины на стенах. Жанровая живопись: горделивые леди, охотничьи собаки, обрезанные хвосты у лошадей – Англия девятнадцатого века.

– Пабы у нас разные. – Мартин догадался о ее задумчивости. – Да, в некоторых пьют пиво, и посетители в татуаже с ног до головы говорят на cockney6. Но не во всех.

Вера слушала его и думала: «Остроумный, веселый! Удивительно! А говорят, англичане холодные и неприступные. Может, так и есть, ему сорок лет, а у него ни жены, ни детей».

Он как бы услышал ее мысли – возможно, она сказала это вслух – и подтвердил:

– Точно! Ни жены, ни детей.

Получилось смешно. Потом, держась за руки, они прошли мимо сверкающих афиш на площади Piccadilly, остановились около фонтана с фигурой Эроса в центре. На бордюре сидели чудно одетые люди: зеленые и розовые волосы, торчащие в разные стороны, яркий макияж, обувь на большой платформе, конусообразные шляпы.

– Фрики. Они всегда отличаются экстравагантным видом. – Мартин улыбнулся и подмигнул.

В ресторане было почти пусто. Где-то далеко звенели невидимые приборы. Синие подушки на стульях гармонировали с велюровыми портьерами цвета маренго. Их поддерживали толстые шнурки с лохматыми кистями, похожими на конские хвосты Королевской гвардии. В открытые окна ворвался звук полицейской сирены, потом Биг-Бен отбил восемь раз.

– The White Rabbit is late again, isn’t he?7 – Вера взглянула на Мартина.

Он прожевал, нахмурился и строго сказал:

– He is always late!8

Она рассмеялась.

Появился официант. Закрыл окно и подошел к ним:

– Все нормально?

Они переглянулись как сообщники. Вера быстро доела что-то похожее на домашнюю котлету с пюре и перешла к десерту. С удовольствием смакуя яблочный пирог, они слушали музыку. Пианист играл попурри из знакомых мелодий группы «Битлз».

Пора! Они, не сговариваясь, вместе встали и вышли. Шел дождь. Мартин по-мальчишески свистнул проезжающему такси. Шофер затормозил, и они забрались в блестящий от дождя черный кэб, как в кроличью нору. Вера прижалась к Мартину, и только тогда он обнял ее. «Ждал меня, – с удовольствием отметила Вера, – не спешил. The gentleman».

– Где ты живешь? – тихо спросил Мартин, а потом добавил еще тише: – Может, заедем ко мне – на бокал вина?

Вера кивнула и закрыла глаза, слушая, как кэб трясется по булыжной мостовой, затем сползает на гладкий асфальт и тихо шуршит под аккомпанемент дождя, который барабанит по стеклу и по крыше. Мартин громко и четко назвал шоферу свой адрес.

Вера уже не могла отличить реальность от сна, но ей показалось, что они наконец приехали. Дом похож на замок: старый, солидный, викторианский. Массивная тяжелая дверь с металлической скобой в виде кисти со сжатым кулаком. Ворота скрипят, медленно открываются. Мраморные статуи молча смотрят, как пара входит в дом. Каменные стены дышат холодом, а пол просто ледяной. Величественный камин. Какая пушистая шкура перед ним! Хочется лечь и протянуть мокрые, как у русалочки, ножки к огню. Пламя свечей дрожит в массивных подсвечниках и отражается в зеркале. В центре – стол, кубки для рыцарей: короля Артура и Ланселота. Мартин сидит прямо, подняв голову. В каждом зрачке пляшет пламя. Черный плащ струится волной, его держит крупная брошь. На Вере легкая туника, такая же, как когда она играла Дездемону в школьном театре, тогда ставили отрывки из пьес Шекспира. Перед ней бронзовый кубок.

– Выпей вина, Гертруда, – говорит Мартин.

«С ума сошел, какая я Гертруда», – подумала Вера и увидела перед собой хрустальный стакан. В нем сверкала и переливалась золотая вода.

– Выпей, – повторил Мартин, – это Scotch. Ты замерзла, наверное. Промокла, вся дрожишь. Я включил обогреватель, сейчас будет тепло.

Она сделала глоток и поморщилась:

– Лучше горячий чай, можно?

Вера огляделась. Гостиная. Темная мебель. Эстампы: на одном юноши играют в гольф, на другом – священник в белой одежде и красной накидке. Черная металлическая этажерка с книгами и вдруг – разноцветные попугаи, зелень на мягком бархатистом диване. Мартин включил тихую музыку – шелест леса, шепот волн.

***

– Что бы ты хотела посмотреть? – спросил утром Мартин, целуя ее.

– Наверное, Оксфорд и Кембридж, – улыбнулась в ответ Вера, – они, кажется, рядом.

Поехали на его Peugeot. Ветер лениво шевелил листья высоких деревьев. Неяркое солнце иногда выглядывало из-за плотных серых штор. Остановились позавтракать в кафе. Чай с молоком и несладкие булочки – scons – с клубничным джемом за столиком у окна, из которого виден вход в университет. Прямо перед ним в огромном количестве свалены велосипеды – любимое средство передвижения студентов. Вера представила молодого Набокова, бегущего из кафе на лекцию.

Затем они прогулялись по средневековому городу, посмотрели на студентов, расположившихся на зеленых газонах, и поехали в другой университетский город – Оксфорд.

В центре Оксфорда возвышался Кафедральный собор Христа. Католический храм. Круглое окно-роза выделялось на фасаде. Вера вошла в собор первая. Пройдя пару шагов, оглянулась и увидела, что Мартин встал на одно колено и выражение его лица, обычно сдержанное, изменилось: оно светилось радостью. Не мигая, он смотрел на огромный крест между двух горящих свечей в центре алтаря. Потом перекрестился всеми пальцами, сложенными вместе, и опустил голову. Вере показалось, что он стоял так целую вечность. Ах, какое у него было лицо! Затем они сели на скамью, Вера взяла его руку и слегка сжала. Мартин, такой современный, а это коленопреклонение – как отголосок чего-то средневекового, таинственного. Они так и сидели молча несколько минут. «Тихий ангел пролетел», – вспомнила Вера чью-то фразу.

Выйдя из собора, направились к Темзе, где проходила лодочная регата. Оксфорд против Кембриджа. Молодые гребцы взмахивали веслами, как музыканты смычками, и мутная вода цвета неба тихими аккордами расступалась под их мощным напором.

Возвращаясь в Лондон, Вера увидела из окна указатель на Хайгейт и попросила Мартина там остановиться.

– Давай пройдемся. Здесь находится кладбище, там Карл Маркс похоронен.

Он с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал. Кладбище утопало в зелени. Парочка брела мимо мраморных рук, сложенных в молитве, кельтских крестов, каменных морд собак и кошек, раскрытых книг и сиреневых цветов из гранита. Наконец в глубине одной из аллей они увидели мощную голову на пьедестале, далеко отбрасывающую тень – Карл Маркс.

– Ходят слухи, – таинственным голосом сказал Мартин, – что по ночам черный кот по кличке Энгельс приходит к подножью памятника и остается там до утра.

Они засмеялись и, обнявшись, вышли из этого царства мертвых.

Каждое утро Мартин превращался в персонаж картины Магритта и уходил в офис. Вера смотрела телевизор, где зрители обсуждали скандалы принцессы Дианы и принца Чарльза, будто членов своей семьи; гуляла по паркам; встретилась в кафе с Камалой – та возвращалась в Бомбей, обещала писать.

Время побежало быстро-быстро. Днем Вера плыла облаком, а ночью летала звездой. Настало утро отъезда.

– Сувенир, – улыбнулся Мартин и протянул сверток.

В самолете, зажатая между двумя полными дамами, Вера закрыла глаза и мысленно перебрала все недавние события. «Только неделя, а столько всего случилось».

Уже дома из вороха шелковой шелестящей упаковки Вера достала кашемировый шарф в клетку Burberry, купленный в магазине Liberty, и письмо.

«Милая Вера! – писал Мартин. – Какая замечательная неделя! Я был счастлив провести ее с тобой перед тем, как уйти от мирской жизни в духовную. Я принимаю священный обет и следую своему предназначению. Будь счастлива! God bless you!9»

Ветер из открытого окна шевелил концы шарфа на плечах у Веры, в задумчивости сидящей на диване, и белый листок письма на полу.

Ольга Герасимова-Фернандес. ЗОЛОТАЯ АНТИЛОПА

В ту субботу Полина зачем-то заказала чашку эрл грея с молоком, хотя обычно пила его с лимоном. Лондон был утренний, суетливый, и раннее приземление в Хитроу давало о себе знать. В такси, или, как в шутку поправила ее подруга, кэбе, они зачем-то разболтались, вместо того чтобы поспать лишний час.

Роуз, еe соседка-англичанка, летела из Франции к себе домой – проведать больную маму и еe «старика Альцгеймера». Полина ехала за компанию. Проветриться. Без мужа, без детей, всего на два дня. Налегке. На абсолютном легке, как говорила она себе.

Ни турбулентность над Ла-Маншем, ни строгий пограничник, ни мартовский туман по дороге не смогли испортить предвкушение поездки.

– Скажи, ты в Лондон летишь с такой же радостью, как я в Москву? Ну, как домой – к безумной, экстравагантной и острой на язык мамочке? Или для тебя Лондон – мужчина? Надeжный, как британский флот. Отец, ждущий свою Бриджит Джонс в рождественском свитере в Сочельник?

– Ох, Полли, ну и напихала ты стереотипов через слово. Holy gosh10! Слушай, я не знаю, причeм тут британский флот, но я лечу как домой, да.

– Ну скажи, Лондон всe-таки мужчина или женщина для тебя?

– Женщина. Однозначно. Динамичная, сумбурная, с богатым прошлым.

– С богатым колониальным прошлым! – рассмеялась Полина.

– Так. А на эту тему у меня ранний Альцгеймер, как у мамы сейчас. Кстати, вот еe дом. Полли, ты зайдешь или посидишь в кафе?

– Роуз, твоя мама и без Альцгеймера меня не узнала бы – мы виделись всего пару раз. Давай я подожду тебя рядом. Тут карты показывают симпатичную кафешку, прямо рядом с Саатчи11. Поля плюхнулась на банкетку и сидела, глядя в окно, ничего не заказывая добрую четверть часа. В Лондоне она была давно, до детей. Последний раз – с покойным мужем на Новый год у друзей, а первый – совсем в детстве, когда родители отправили еe учить английский, почему-то в Кентербери.

Нахлынули воспоминания. Больше из последней поездки, чем из первой. Душевно, вкусно, ярко, но очень промозгло – таким ей запомнился Лондон, поэтому сегодня утром она руководствовалась принципом «всe самое тeплое надену сразу» – прилетела в уггах и в трeх слоях одежды под курткой.

Улыбчивый бариста предложил ей кофе вместо чая. Она отказалась, настояла на эрл грее и попросила зарядить телефон. Чашка оказалась огромной. Десять минут спустя, с наполовину выпитым чаем, ей было почти жарко. По телу разлилось приятное тепло, а осознание того, что ближайшие сорок восемь часов принадлежат только ей, придавало лeгкости и напрочь убирало головную боль от раннего подъема.

Полина допила чай, набросила лямку рюкзака на одно плечо, забрала телефон у бармена – за столами не было розеток – и вышла из кафе. «Готовься, куриный потрошок, сегодня будем много ходить, удивляться и пополнять копилку впечатлений. Лондон зовeт!» – сказала она себе и своим умным часам и направилась на встречу с городом.

У вертикальных сине-белых баннеров Саатчи молодой человек азиатского происхождения в красных варежках-митенках раздавал флаеры. Яркие буквы листовки сообщали о выставке: «26 художников из крупнейшей демократической страны мира». В тексте говорилось о непростой судьбе индийского искусства, его борьбе за признание, о резком расцвете и экономических потрясениях… Но взгляд Полины зацепился не за слова, а за изображение внизу. Там, на черном фоне с желтыми и красными пятнами, выделялся портрет раджи: серьезного мужчины в бордовой шапочке, с темными кругами под глазами.

Внезапно в памяти всплыли слова из сказки, которую дедушка включал ей в детстве на виниловом проигрывателе: «Давным-давно жил богатый могущественный раджа, был у него дворец…» Точно. «Золотая антилопа» – вот где она видела этот восточный орнамент на ткани, это сочетание чeрного, жeлтого и красного.

Кто-то рядом обронил кошелeк. Полина явственно услышала звон монет и обернулась помочь.

Чeрный берет, серое пальто до колен, познавший много симпозиумов и конференций кожаный портфель. Человек позади нее до боли напомнил eй дедушку. Она поняла, что случайно толкнула его рюкзаком, и поспешно извинилась по-английски.

Дедушка подмигнул в ответ и сказал по-русски:

– Привет, Малыш, ты на выставку? У меня через полчаса доклад в Королевском географическом обществе, тут недалеко. Проводишь?

Полина ущипнула себя за левый палец, потом за правый, зажмурилась до боли и снова открыла глаза. Дедушка был на месте.

– Внуч, нарежем кружочек, как на даче, вместе?

С детства знакомый дедушкин прищур так же, по-доброму, смотрел на внучку.

– Нарежем, – сказала она и пошла за ним.

Они отошли от Саатчи и двинулись к Слоун-сквер в сторону Королевского географического общества. Воздух казался густым и терпким, как восточный чай с каплей молока в приталенном стаканчике. Поля определила в тумане запах дождя и слегка прогорклых каштанов. В воздухе висел шум – не резкий, как в Москве, а ровный и будничный.

Полина то и дело искоса поглядывала на спутника: берет, пальто, помятый рыжий портфель – словно только что с научной конференции. Если это шутка кого-то из друзей-актeров или плод еe воображения, то, по идее, ситуация должна была проясниться в первые же минуты контакта. Неужели он не испарится?

– Дедушка, а что ты делаешь в Англии?

– Лекции читаю.

Он говорил так, будто они ещe вчера пили чай с баранками на даче, а сегодня вместе прилетели рейсом «Аэрофлота». Из бабушкиных рассказов она запомнила, что с 1964 года (шестьдесят четыре – как номер дачи) дедушка, советский географ, был почeтным членом Королевского географического общества. Пока всe походило на правду.

Заморосило. Мелкий дождь, неожиданная встреча, утренний Челси в тумане. «Странно, но мне нравится», – подумала Поля. Она засмотрелась на статую с фонтаном в центре площади, тут же загуглила еe и прочитала дедушке вслух:

– Высота статуи на площади Слоун превышает натуральный размер, а весь фонтан достигает одиннадцати футов. Вода стекает из вазы в окружающий бассейн, а из верхней части раковины выходит мелкий туман, благодаря которому фигура и чаша остаются влажными… Дед, а по-моему, она очень напоминает купальщицу в парке Горького, как ты считаешь?

– Ты знаешь, я о ней тоже сразу подумал. Но в парке их две. Первая – недалеко от подземного перехода через Ленинский. Твоя мама маленькой туда ещe монетки бросала. А вторая статуя внизу, ближе к Москве-реке.

«Точно не розыгрыш», – решила Поля. Если это была шутка еe уставшего сознания, то такой юмор ей нравился. К тому же она даже обрадовалась возможности увидеть дедушку воочию. С начала года он зачастил в еe снах – но без возможности пообщаться. Кстати, мама три дня назад позвонила и напомнила, что в конце года Институт географии планирует праздновать стодвадцатипятилетие со дня его рождения.

Но всe это в Москве. А сегодня она в Лондоне, столице Британской империи, туманном Альбионе, где каждая улица, станция или точка на карте – узелок из лоскутного одеяла ее личной географии. Здесь обитают любимые персонажи разных отрезков жизни: мишка Паддингтон из первой самостоятельно прочитанной книжки, Оливер Твист, Питер Пэн, Шерлок и миссис Хадсон из юности, а ещe Человек-невидимка, капитан Блад, Гарри Поттер, Оливия Колман из «Короны» и чудесная «Чeрная голубка» – Кира Найтли, двойной агент из недавнего сериала.