Хэллоу, Лондон!

– Я про спаниеля! – смеется в ответ Надя.

– А! Снуппи? Тоже милый, – соглашаюсь я. – Джо завел его для мотивации выходить из дома.

За разговорами о собаках мы заходим в здание станции и заскакиваем в вагон, благо поезда от нас идут один за другим. Пассажиры, спешащие на работу, растворяются в своих телефонах. Надя одна из немногих, кто смотрит в окно до самой конечной – вокзала Waterloo. Оттуда мы пешком по мосту через мрачную Темзу добираемся до Трафальгарской площади, где стоит Национальная галерея.

Очередь из туристов поворачивает за здание музея, но мы с моим пропуском с другого крыльца проникаем в тепло. Вот здесь я всегда отогреваюсь, а когда рассказываю про картины, мне даже становится жарко.

Лондонская Национальная галерея – сокровищница мировых шедевров, и только самые крутые из англичан выставляются в этом здании: Констебль, Тернер, и, конечно же, Томас Гейнсборо. Сегодня заявлена любимая многими тема: портреты. Люди с интересом вглядываются то в один, то в другой холст, и лишь Надя на задней линии слушателей всю экскурсию кидает на меня вопросительные взгляды. «Да не забыла я про твой дом!» – шепчу подруге, пока наша группа передвигается в зал английской живописи.

– Это последняя картина в сегодняшнем списке, и посмотрите, как хороша! «Утренняя прогулка», безусловно, метафорическое название. Пара в самом начале совместного жизненного пути. Перед нами свадебный портрет мистера и миссис Халлет в полный рост. Вы заметили, какую огромную шляпу надела невеста? Такие ввела в моду герцогиня Девонширская.

Услышав это имя, многие в группе кивают, кто-то вспоминает вслух Киру Найтли и ее героиню из фильма «Герцогиня» – богатую, но несчастную аристократку. Надя на этих словах оживает, но по моей улыбке понимает, что упомянутые люди тут ни при чем.

– Томасу Гейнсборо заказали портрет герцогини Девонширской в полный рост. Судьба у той картины оказалась страдальческая, как и у самой модели. Сначала портрет загадочным образом пропал из фамильного замка в графстве Девоншир. А когда спустя годы он объявился среди предметов наследства одной школьной директрисы, то оказался обрезанным до размера три четверти. Только наряд Элизабет Халлет, – снова указываю я на изображение молодоженов, – позволяет нам представить, как выглядело платье герцогини на первозданном портрете. Судя по всему, холст обрезали, чтобы втиснуть его в ограниченное пространство над камином в маленькой викторианской гостиной. Оттуда картина попала на торги в «Кристис». На аукционе за рекордную сумму в десять тысяч фунтов шедевр выкупила частная галерея с Бонд-стрит. И вот однажды ночью его украли…

Мне приходится сделать театральную паузу, и вся группа смотрит уже не на портрет, а на меня. Я давно заметила, что публика обожает такие истории, особенно под конец экскурсии, когда усталость берет свое. Слушатели снова – само внимание, а поклонница детективов Надя и вовсе готова ловить каждое мое слово.

– Кража дорогой картины – казалось бы, что может быть банальней: украли, перепродали… Но преступник Адам Ворт был не так прост. Американец, он приехал в Англию с коварным планом развернуть здесь самую современную на тот момент криминальную сеть. На ворованные деньги Ворт купил большую виллу «Вестерн Лодж» в Клэпхэме, за высоким забором которой обдумывал свои коварные махинации. Украденную картину Адам Ворт рассчитывал обменять на свободу своего брата, которого арестовала полиция. По примеру Ворта преступники стали использовать дорогие предметы искусства как орудие шантажа. Портрет герцогини вернулся на свое родное место в Девоншир, в замок Чатсворт, только в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. А что же до Адама Ворта, то его образ тоже был увековечен, только не на холсте, а в нашем сознании. Полиция не могла подступиться к этому вору и разгадать его гениальные криминальные схемы. Это был смелый и очень умный преступник. Именно с него писатель Конан Дойль скопировал своего главного коварного персонажа, вы и сами догадаетесь какого.

– Мориарти, – с придыханием выдает Надя раньше других.

– Так точно! – улыбаюсь я. – На кладбище Хайгейт на могильном камне Адама Ворта написано «The Napoleon of Crime». Вот такая история. Собственно, на этом наша экскурсия и заканчивается. Всем большое спасибо за внимание.

Я задерживаюсь возле картины, отвечаю на вопросы тех, кто не готов расстаться. Краем глаза вижу, что торопиться некуда – подруга зависла в телефоне и телеграфирует всему миру о своих приключениях в Лондоне, прикладывая фотографии с домом самого «профессора Мориарти».

– Портреты, книги, преступления, – говорит мне Надя, когда мы наконец-то выходим из галереи, – как же все это переплелось! Даже не верится.

– А мне не верится, что из всех особняков тебя зацепил именно «Вестерн Лодж». Вот ведь истинная фанатка Шерлока! Я только недавно выяснила, что это вилла Адама Ворта, да и то случайно, когда читала про Гейнсборо.

– Удивительный город! Такое ощущение, что годы идут, а в нем ничего не меняется.

Я поддакиваю в ответ, а сама уже думаю о другом. В Лондоне столько зданий с мемориальными табличками: «В этом доме была написана книга про Мэри Поппинс», «Тут жил Киплинг», «Здесь останавливался во время гастролей Эдвард Григ»… Но ведь кроме них есть и неприметные, ничем не отмеченные дома, и каждый со своей тайной. Интересно, кто жил до меня в моем доме, кто жег письма в моих каминах?

Солнце между тем исчезло, и на улице стало еще холоднее.

– Ой, кажется, я потеряла перчатку, – вздыхает Надя, проверяя карманы, а следом и сумку. Тучи над нами совсем сгустились, и стал накрапывать мелкий дождь. – Может, пробежимся по магазинам, раз уж оказались в центре? Куплю себе новые перчатки, не серые. Поярче, чтобы не терялись. А в музей я и сама схожу, завтра. Надеюсь, не заблужусь. На сегодня мне хватит впечатлений, хочу растянуть удовольствие.

Наступило следующее утро, и вот мы снова бежим от школы по тем же улицам. Я по привычке тороплюсь на работу, а Наде после моей вчерашней экскурсии не терпится еще раз взглянуть на «Вестерн Лодж». Неожиданно перед особняком нас славным лаем встречает спаниель Снуппи.

– Я так и знал, что сегодня вы пойдете этой же улицей, – говорит нам хозяин собаки.

– Как еще? От школы к станции одна дорога, – поддакиваю я Джо.

– Вот, мисс, – обращается тот к Наде и протягивает ей серую перчатку. – Нашел на углу, когда возвращался вчера из парка. Кажется, ваша? А кроме того, хочу сказать вам про дом… Уму непостижимо! Я лет пять живу в этом районе, и никто никогда даже словом не обмолвился, что здесь…

– Жил Мориарти! – вставляет Надя, снова стараясь максимально сгладить акцент. – Я тоже выяснила это вчера. Удивительная история!

– Вот! Вы только приехали в гости и сразу же все разузнали, а я – местный и даже не догадывался. Больше вам скажу, я заходил туда на кофе – мы с хозяином этого дома частенько вместе выгуливаем собак. И только вчера я выпытал у него про Мориарти. И все благодаря вам! Но ничего, я в долгу не останусь. Я тоже кое-что знаю про Шерлока. На Пиккадилли есть замечательное место: ресторан «Критерион». Именно там по книге Ватсон узнал, что Холмс ищет соседа. Он, конечно же, как и Мориарти, вымышленный персонаж. Но ведь Конан Дойль был самым реальным писателем! Наверное, не один бокал пропустил со своими друзьями в этом заведении. Чем мы хуже? Не заглянуть ли нам туда сегодня? Я угощаю.

– Я пасс! – мгновенно реагирую я. – Мне на работу. А Наде как раз компания не помешает. Она впервые в Лондоне, может и потеряться. К тому же задумала одна поехать в музей на Бейкер-стрит.

– Тысячу лет там не был, а в институтские годы я очень увлекался историями про Шерлока.

– А я до сих пор люблю их читать… – улыбается в ответ моя подруга.

Я на ходу прощаюсь с любителями детективов и сбегаю на работу. Они и без меня разберутся. Мне сегодня в Британский музей, и путь мой лежит через Пиккадилли. Конечно, я невольно поворачиваю голову в сторону ресторана, который упоминал Джо. Элегантное крыльцо с мозаичной вывеской. Восторг! На темно-синей плитке белыми буквами выложено название: «Criterion», и рядом – год основания: «Est. 1874». Мой взгляд опускается ниже, я округляю глаза и обращаюсь к швейцару за поддержкой:

– «Масала Зон»? Это что? «Критерион» теперь индийский ресторан? – спрашиваю я у него.

– Да! Арендуют индусы… – подтверждает тот с улыбкой. – Но исторический интерьер сохранен и поддерживается в наилучшем виде.

– Невероятно! – восклицаю я, а сама представляю лицо Нади, когда она такое увидит. – Но это же место, где бывал сам Конан Дойль! Бар, где Ватсон узнал, что…

– Мисс, двадцать первый век! Что-то в Лондоне должно меняться?!

Анна Воло. ТОЛЬКО ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

В этом повествовании вы не найдете живых диалогов. Готовьтесь к рассказу человека, погрузившегося в свои лучшие годы на дно жизни и вернувшегося назад. Это означает переродиться в том же теле, не умирая физически. Возможно ли такое в двадцать первом веке? Да. И вот моя история для вас.

Отброшу детали своего детства, только упомяну, что рос в семье людей, разведенных судьбой, но соединенных мной. Отец – злодей, тунеядец, который думал только о себе и о бутылке, а мама, озабоченная мнением соседей, всегда старалась казаться лучшей версией себя, но по сути жила не свою жизнь. Я вобрал все лучшее и худшее от них. В том числе природное, чистое, например хватку на новые знания и языки: я говорил по-английски с пяти лет. Мать сама занималась со мной, пророча большое будущее и параллельно ворча на отца, который только и делал, что смотрел программу «Время» по центральному телевидению. Мне удалось пару раз съездить от школы по обмену в столицу Англии – Лондон. Там я впервые допился до подростковых чертиков, они задорно зазывали попробовать разные сорта виски, от которых вскрывало виски. Но это казалось ребячеством: так все делали и делают. Тогда меня это приобщало к культуре андеграунда, к свободе, которую я видел лишь по телевизору. Окружающие о многом не осмеливались говорить. То, что таилось глубоко в них, стало ярко бунтовать во мне.

«Однажды открыв заграницу, ты уже не останешься прежним», – подумал я и решил все свои усилия направить на то, чтобы переехать в Англию.

Мне не пришлось долго ждать – лотерея судьбы была разыграна, и номера удачи подмигнули мне. Окончив Бауманку, получил контракт в престижной, но секретной компании, базирующейся в Лондоне. Подготовка документов явилась вспашкой всей моей истории: доказать, что с тобой все «ок» и нет криминального прошлого. Чистый лист. Я начинаю заново свою жизнь в стране мечты, куда тянуло как магнитом.

И вот я здесь. Квартира с видом на Темзу, окна в пол, бесконечные возможности в этом конечном мире. Нужно радоваться, но что-то пошло не так.

Выполнив обязанности и блеснув талантами, я каждый раз возвращался в одинокий дом ночного города, который понапрасну развлекал вечерней иллюминацией. Я уже не вспоминал студенческие годы и подвальные бары Москвы. Теперь меня манили новые гламурные адреса, где местные снобы смаковали жизнь и усложняли ее длинными разговорами. Я играл по их правилам: пил – говорил, снова пил – потом молчал, потом снова пил и просто уходил.

Мне надоело одиночество, и я искал приют своим утехам. Девушки разных форм и цветов радовали своими историями, я обреченно терялся в их надушенных телах и мечтал о настоящей любви. Не то чтобы я никогда не любил… У меня были связи с женщинами, но все они далеки от историй в книгах. Много боли, разочарований, я не вкладывал силы в этот аспект жизни.

Забывался, только уходя в работу. Там я нужен, меня ценят, и этого достаточно. Сентиментальность – не моя натура, но ласку я искал. А она меня – нет.

Время шло, карьера набирала обороты, я даже был приглашен на ужин в Букингемский дворец. К сожалению, в этой анонимной истории не смогу дать деталей о своей деятельности. Скажу одно: независимо от того, из королевской ты семьи или семьи трубочиста, все одинаково пьют и думают, что у других жизнь лучше, чем у них. И жалеют об этом на следующее утро или галантно прикрываются деловой усталостью. Мистер Алкоголь сжирает киловатты энергетического ресурса, давая взамен лишь иллюзорную расслабленность и уверенность.

Моя упивательная история усугубилась, когда я начал просыпаться в незнакомых местах с неизвестными мне женщинами. Пару раз я пропустил важную встречу и пообещал больше так не делать. Но подобные заверения приносят разве что какой-то мифической сущности. Ведь когда видишь алкоголь, забываешь обо всем на свете, лишь бы добраться до первой рюмки сладостного зелья.

Я догадывался, что имею проблемы, но, видя, сколько вокруг пьют коллеги и люди из высшего общества, думал, что у меня все не так уж и плохо.

Но однажды… Я проснулся весь в крови под мостом Альберта: избитый и ограбленный. Не только материально, но и морально. Ощущение отвращения от собственной жизни: так легко взлетел и так низко упал. Фильм без счастливого конца, но с тонким сарказмом для таких же неудачников. Я думал, что умер и воскрес, как в видеосюжете: видел себя со стороны – неподвижное тело в луже собственной безысходности.

Я услышал голос внутри головы: «Тебе рано уходить. Давай попробуем еще. Живи и давай жить другим».

И после этих слов я очнулся. Открыв глаза, я смотрел на небо. Небо Лондона часто серое, но сегодня – с приветом солнечного света.

Мимо проходили уборщики улиц, они предложили помощь и подняли меня на ноги. Были добры, хоть от них и пахло перегаром. Один прикурил для меня сигарету, но сил не было даже на простой вдох, не то чтобы на затяжку никотина. Дворники переглянулись друг с другом и рассказали, что есть места в городе, где наливают чай и кофе и могут научить, как бросить пить. Им это не зашло, но чай там был вкусный.

Мне не хотелось, чтобы они поняли, кто я и откуда. Я сыграл роль бродяги, так как таким и стал, несмотря на свои сбережения в банке. На моем собственном счету был минус жизненной энергии.

И наступило время что-то менять.

Один из них протянул мне смятую визитку со словами: «Держи, может тебе подойдет этот анонимный бизнес, ну или просто сходи погреться!»

Я помню, что-то такое было в американских фильмах, но не думал, что дело дойдет до этого. Даже в самых страшных снах не представлял себя открывающим дверь такой организации. Что там? Научат пить как джентльмен? Или потребуют заплатить за лечение, не раскрывая моего имени? Вопросов было много, голова кружилась от тревоги, что жизнь закончилась так низко.

Алкоголик. Я? Наверное… Ну совсем же нет. Хотя… Можно ли быть немного алкоголиком? Как шутят, нельзя быть немножко беременной. Наверное, это про меня. Родился таким. Наследственность. Эта версия мне нравится больше. Вообще, не моя вина – я только делал, как все вокруг меня. И имею право быть таким. Алко… Язык не поворачивался сказать это слово. Просто, но так непросто, когда это ты.

Я сел на лавочку, дождался паузы в голове после бесконечного внутреннего диалога и решился набрать этот номер. Большие цифры для тех, кто потерял зрячесть реальности. Долгие гудки. И я подумал, что там кто-то просто напился и забыл свой телефон в другой комнате.

Ирония в сторону – мне ответил приятный голос мужчины, по ощущениям, в своих лучших годах, за шестьдесят.

Я сказал, что, возможно, имею проблемы с алкоголем, поведал пару деталей. Он все выслушал и рассказал свою историю. Оказалось, что он уже больше двадцати лет трезвый. Эта шокирующая информация заставила меня усмехнуться над своей прошлой шуткой, и я задумался: как такое вообще возможно?

Он будто прочитал мои мысли и сказал, что такое возможно. И предложил сходить на открытую встречу в той части города, где я живу. Я подумал, что он хочет выведать мои координаты, чтобы пробраться и обокрасть квартиру. Но мужчина только спросил район и дал адреса тех мест, куда я могу пойти сегодня.

Я поймал такси. Оно нехотя остановилось. Кошелек был отдан как дань за мое пьяное прошлое. Спасибо, что оставили телефон.

Дома я принял душ, обработал раны и провалился в сон. Что-то разбудило меня. Я вздрогнул и понял, что та самая анонимная встреча начнется через десять минут. Благо мой дом напротив.

Представляете, живешь в лучшем квартале города и не знаешь, что здесь по вечерам собираются алкоголики… Никогда не видел толпы странно одетых людей около этой церкви. Наверное, был слишком занят. Или уже пьян, чтобы замечать такие детали вокруг. Жизнь разделилась на до и после.

Когда я переступил порог той самой двери с табличкой «АА» в районе Сохо, в церкви Святой Анны, меня встретила девушка. Она широко улыбнулась и назвала свое имя. Она не совала мне визитки. Ее взгляд был чистым и искренним. Я удивился, что такие девушки еще существуют.

– Откуда ты? Как долго в программе?

Я только промычал несвязно, что живу рядом, и сказал, что пришел посмотреть. Она расплылась в улыбке и провела меня к пожилому мужчине, напоминавшему известного голливудского актера. Рядом были люди в бизнес-костюмах. Одна беременная. Парень в капюшоне с трясущимися руками. Модель с макияжем от-кутюр. Пара пенсионеров. Туристы из Америки.

Я просто сел и молчал.

Я слушал.

Я плакал.

Я переставал дышать.

Я всхлипывал.

И снова дышал.

Казалось, что все эмоции человека переливались во мне. Я практически ничего не помню. Только в конце спросили: «Есть ли здесь новички?»

Что-то за меня подняло руку. И я выкрикнул из глубины души громкое: «Я!»

Меня начали постукивать по плечам, протягивать листки с номерами телефонов. Я снова как будто отключился. И вернулся назад, когда все стояли в кругу и читали молитву.

Мой мозг убеждал: «Беги отсюда! Это секта. Они все странные, тебе здесь не место!» Я собрался уже выйти, не сказав ни слова. Но одна женщина дала мне медальон, на котором было написано «24 часа». И добавила что-то вроде:

– Оставайся трезвым только сегодня.

Я сжал медную пластину. И выбежал из этого сборища людей с неизвестной мне планеты.

Я отправился к реке. И практически думал туда прыгнуть. Пронзила мысль, что даже внешне успешные люди становятся уязвимы, если в дело вмешивается алкоголь.

Но внутри меня снова прозвучал голос: «Только на сегодня. Двадцать четыре часа. Понаблюдай. Проживи».

Спустя шесть месяцев я стал ведущим той самой группы, куда меня привела судьба. И пришло время начать все заново. Осознать, что я алкоголик. Я был им, может, даже и родился. Папа явно передал градус по крови в мои клетки – я записался сюда, даже когда еще не начал реально пить. От мамы достался перфекционизм. Не уверен, что это лечится. Трудоголизм ведь из той же мыльной оперы, только за это хвалят в обществе и платят деньги в обмен на энергию жизни. Это все про выбор, который у нас есть.

Прогуливаясь сегодня в таком любимом городе, я сказал ему: «Прощай, Лондон… и здравствуй, новая жизнь!». Я умер и возродился. Я сдался – и нашел смыслы заново. Это была не любовная история, а история жизни алкоголика, который признал проблему. И нашел в поражении новую реальность. Трезвость – мой самый важный актив.

Я еще не знал, что скоро встречу женщину своей мечты. Нас познакомит та самая лучезарная девушка с моей первой анонимной группы. Теперь все пойдет по высшему плану. Даже если я этого не планировал.

Екатерина Леглиз. ДОМИНО

Цок-цок-цок. Толстый каблучок мисс Шэрроуз свербил бетон Тауэрского моста. Она проходила по нему каждую пятницу – спускалась от Олдгейт-Ист вдоль Леман-стрит и потом направо по Роял-Минт, – спеша на собрание клуба домино. В этот апрельский день было слишком сухо и солнечно, по-наивному приветливо. И ей вдруг захотелось совершить какое-нибудь веселенькое убийство.

Мисс соображала быстро, в такт своим каблучкам, и с той же решительностью осуществляла задуманное. Если бы некий взбунтовавшийся великан собрался щелчком пальцев раскрошить центр Лондона, то она не хуже Майкла Керне3 рассчитала бы ему траекторию падения фишек.

Начав с Ситипоинт, она прошлась бы через Бишопсгейт и наконец добралась бы до Тауэрского моста, по которому теперь так воинственно шагала. Маленькая бесславная завистница мисс Шэрроуз жила в уверенности, что любые злодеяния лучше творить чужими руками: не только в практических, но и в божественных целях. Ведь если ее планы вдруг пойдут вразрез с планами Вселенной, то чья-то высшая воля непременно все остановит. Не даст, так сказать, опрометчиво пошатнуть баланс сил. А если смолчит, проигнорирует, значит, ее чувство справедливости, как и прежде, не подвело, и эта навязанная книжками добродетель не более чем сказка для дурачков.

О собрании было забыто, мисс Шэрроуз не терпелось попасть домой. И вот она уже не шла, а бежала мимо клуба через Боро-маркет, чтобы прыгнуть там в подземку и через несколько минут вынырнуть на Кеннингтон. Но, оказавшись в сотне метров от квартиры, посмотрела в кирпичную даль и вдруг замерла. Жуткая радость сдавила горло. Она представила, каким образом избавится от финальной жертвы: лишь слегка толкнув первую фигуру из судьбоносной змейки человеческого домино.

И раз метод был найден, то дело оставалось за малым – выбором жертвы. И тут ей на глаза попалась белокурая соседка из особняка напротив, улыбавшаяся всегда чересчур приветливо. Великолепная миссис Уайлдблум была замужем дважды, что не давало достаточного повода назвать ее распутницей, но пробуждало зависть. И вот эта самая зависть, которую не получалось выплеснуть, отравить ею кого-то или хотя бы испачкать, мерзко щипала изнутри. Особенно раздражала притворная доброта и незаслуженная удача этой миссис Уайлдблум. Ей все давалось играючи, будто по ее пластичным сосудам вместе с кислородом танцевала сама Легкость. Словно судьба дарила ей неприлично много и за просто так. И в этом-то и была несправедливость, с которой мисс Шэрроуз решила начать борьбу. На случай, если кто-то свыше по халатности не досмотрел.

В беллетристике, как и в жизни, не бывает монотонно плохих героев. На каждого придется по бездомной кошке или тяжело больной сестре, что сидит на иждивении с десяток лет. Тягостно любимая сестра мисс Шэрроуз скончалась прошлым летом. Теперь у нее осталась лишь кошка, к которой она испытывала священную привязанность.

Мисс Шэрроуз не боялась, что ее раскусят. Она естественным образом сливалась с городским пейзажем: стянутый шпилькой пучок, свинцовый взгляд, бескровные губы. Затянутая в ржаво-серый тренч, но в начищенных до блеска туфлях. Красной была лишь подкладка в ее сумочке. Она не заглядывала на распродажи в «Хэрродс» и крайне редко смотрела в зеркало своей крохотной прихожей. Потому что все про себя знала и была убеждена, что никогда не сможет очутиться на троне. Единственное, что в ее силах – это подрезать ножки стульев тем, кому посчастливилось усесться повыше.

Тем же вечером план был готов. Простой, казалось бы, на волю случая, но мисс Шэрроуз слишком хорошо разбиралась в людских грехах, чтобы совершить промашку. И вот какой она видела свою месть.

Достаточно было заплатить доставщику пиццы, который за пару сотен соблазнит несоблазнительную жену садовника. Та, поверив в новое страстное будущее, соберет чемодан и уплывет подальше – на другой берег Темзы, как на чужой континент, искать свободы и счастья. А что до садовника? Так он, по привычке, взболтает горе в литре бренди и не выйдет на службу ни к утру вторника, ни к полудню среды. Тогда миссис Уайлдблум забеспокоится и, взяв коробку лимонного печенья, сама придет к нему домой. Садовнику покажется, что она всегда была к нему благосклонна чуть более положенного и явилась с визитом не просто так. Кто бы отказал в ласке такой как миссис Уайлдблум, белокожей и мягкой, пахнущей слаще самой прекрасной розы в саду? И он, под хмелем и волнением, глухой к ее крикам, сорвет дорогое атласное платье и бросит на шершавый вонючий ковер, и заставит раскаяться, и растопчет в кровь эту ее пресловутую Легкость. И оставит так лежать, тяжелую и немую.

Под вечер она очнется и ничего не вспомнит. «Диссоциативная амнезия», – скажет потом психотерапевт, но будет поздно. Все станет чужим: кожа, взгляд, отражение. Она выбросит помады и порвет чулки. И соседи вдруг начнут над ней смеяться – сначала эхом, затем в лицо. А ночью постучат чудовища – кривые пляшущие тени – и потребуют исполнить песню – гимн уродству и одиночеству. Однажды она выучит слова наизусть и запоет даже утром, в ванной, где вода станет флейтой для ее надрывающегося голоса. И душа заболит так сильно, что попросится на дно. Тогда у порога дома вдруг появится анонимная посылка с веревкой и камнем. И ветер подует в сторону Темзы. И миссис Уайлдблум откроет коробку и пойдет за ветром.

Некогда бездомная кошка смотрела на свою хозяйку, побуревшую от злобы, и щурила безбровый глаз. Ох уж эти кошки. Особенно бездомные. Им равно нравится как шалить, так и оставаться безучастными. Полуседой черноглазой кошке не казались роскошными ни миссис Уайлдблум, ни ее сад. Она намеренно приносила туда дохлых мышей и приминала отъевшимся животом хрупкие саженцы. В открытую драку не лезла – она была неглупа, в отличие от ее бывших уличных соседок. Ею двигала не трусость, а осмотрительность. Шрамы на ее подранных боках давно затянулись, но по весне ныли и чесались, предостерегая больше не лезть на рожон. Тогда, по молодости, ей казалось, что она все безупречно рассчитала, но месть прилетела ей спонтанно, чудовищно и необратимо, пройдясь садовничими граблями по нежному пушистому ребру. И не то чтобы с тех пор она поверила в судьбу, но приняла как данность факт, что всегда найдется кто-то, кого на старте не взяли в расчет.