Камаль. Его черная любовь

Он наклоняется, расчищая вход голыми руками. Быстро, как зверь. Внутри темно и сыро, из вещей только лопата и фонарь, но самое страшное – там есть глубокая яма, вход в которую он откапывает за считанные минуты.

– Лезь, – коротко бросает он.

– Что?!

Я замираю, отступая назад.

– В яму. Сейчас же.

– З-зачем?

– Не прикидывайся дурой. Если полезу я, ты сбежишь. Лезь и не задавай вопросов, – его пальцы ложатся на курок, и я вздрагиваю.

Меня трясет. Я медленно подхожу к краю и заглядываю вниз. Там под лестницей темно и сыро, но умирать тоже не хочется.

– Там будет сейф, – поясняет быстро, передавая мне в руки тяжелый фонарь. – В нем деньги, документы, компас и оружие. Забираешь и возвращаешься назад. У тебя две минуты. Пошла.

Он называет код из восьми цифр. Я спускаюсь в яму, сердце колотится в висках.

Пол под ногами твердый. Я присаживаюсь на корточки, пытаясь рассмотреть, что там. На ощупь мои пальцы натыкаются на сейф, после введения кода я нахожу внутри плотную сумку.

– Деньги, документы, компас и оружие… – бормочу себе под нос.

Дрожащими руками открываю сумку.

Толстые перевязанные пачки денег есть. Компас есть. Мешок с оружием и патронами есть. И документы… Я судорожно перебираю их, пока один паспорт не выпадает на землю лицевой стороной вверх.

Оттуда на меня смотрит молодая девушка с кудрявыми волосами. Кажется… кажется, мы с ней чем-то похожи, и не только волосами. У нее горячая внешность. И она настоящая красавица.

Я переворачиваю следующий документ. Детский. На фото – девочка лет двух. Тоже кудрявая.

Третий документ – на Камаля, только с другим именем.

Я понимаю, что Камаль готовился к побегу или к инсценировке смерти – неважно! Важно, что не один…

А еще он не собирался проводить в плену четыре года. Явно не собирался.

– Нашла? – слышу его напряженный голос сверху.

– Да… – шепчу шокированно.

– Вылезай. Бегом.

Я резко поднимаю голову вверх. Камаль стоит на краю ямы с лопатой в руках, и я отчаянно хочу понять: от кого или чего он бежал? Кому он перешел дорогу? За что жестоко поплатился?..

Когда я выбираюсь, Камаль забывает обо мне. Он опускается на землю и начинает проверять содержимое – перебирает паспорта, вставляет патроны в оружие…

– Я видела документы на девочку… ей два года…

Камаль застывает.

Его кадык дергается, и я вижу трещину в его броне…

– Ей уже шесть.

– Это ваша дочь?.. – осмеливаюсь спросить.

– Не моя.

Не моя.

Он выдавливает это так, словно в эту минуту сгорает дотла.

Я не знаю, кого он потерял.

Но я знаю одно: в той жизни он был человеком.

Я стою сзади. В висках звенит пульс, и я понимаю: я здесь лишняя. Помеха. Я свидетель того, что этот пленник с фальшивыми паспортами жив. И эти патроны, чует мое сердце, он готовит для меня.

Поэтому я не придумываю ничего лучше, чем перехватить увесистый фонарь в своих руках и со всей силы оглушить по голове этого мужчину.

Глухой стук.

Мой крик.

И Камаль оседает на локти, а я, задыхаясь от ужаса, бросаюсь прочь…

Снег. Ледяной воздух. Ветви хлещут по лицу, сбивают дыхание. Я бегу, не чувствуя ног, не видя дороги. Главное – прочь, прочь, прочь!

– Черт!..

Я резко останавливаюсь. Пытаюсь отдышаться.

Застыв на снегу – в его штанах, в его куртке, в его кровавой рубашке – я не могу сделать больше ни шага. Казалось бы – путь свободен. Беги, Ева. Вернись за братом, а Камаль… с ним будь, что будет.

Но нет…

Я разворачиваюсь и бреду обратно.

– Я так не могу… – мой голос становится громче и громче. – Я так не могу!!!

Вернувшись в землянку, я с содроганием бросаюсь к лежащему телу.

Камаль лежит без движения, его грудь еле заметно поднимается, а рядом валяется чертов фонарь, которым я только что разбила его голову.

Нужно бежать, но я не бегу.

На глаза наворачиваются слезы. Если этого Камаля найдут, его снова посадят на цепи. Если не найдут, его загрызут дикие звери.

Без меня он умрет.

Как и я без него – я это отчетливо понимаю!

– Я вас так долго откармливала, что просто не смогла… не смогла бросить вас за растерзание зверям! А если вас снова посадят на цепь, – я с ужасом распахиваю глаза. – Я же не смогу спокойно жить, зная, что загубила вашу жизнь…

Я хватаю его за лицо, покрытое шрамами, и трясу, но он не двигается.

– Камаль… – всхлипываю тихонько. – Уже темнеет, и я боюсь… мне страшно…

Он резко открывает глаза. Так резко, что я не успеваю испугаться.

Рывок.

Я не успеваю ни вдохнуть, ни закричать.

Его руки вылетают вперед, ловят меня за горло и валят на землю.

– А-а-а!

Мир переворачивается, я ударяюсь спиной о твердый пол, а Камаль нависает надо мной – громадный, тяжелый, дышащий яростью.

– Черт… – шипит он, горячее дыхание обжигает кожу. Вокруг сумеречная темнота. Я почти не вижу его лицо, только силуэт – темный, страшный, бесконтрольный.

Я истошно кричу.

А еще пугаюсь и бью его, царапаюсь и кусаюсь, пока он не вжимает меня в землю, оседлав и навалившись всем телом. Его пальцы сжимают мои запястья, тело подавляет, подминает меня под себя.

– Ты меня оглушила!

– Но я вернулась! – мой голос срывается на истерику.

– Если бы не вернулась… я бы тебя убил.

Резкая боль накрывает щеки и губы. Он впивается в них пальцами, и перед глазами мелькают белые вспышки. Боль жгучая. Я не могу выдавить ни звука. На глазах тут же выступают слезы. Я вижу: он едва сдерживается, чтобы не ударить меня.

– В прошлой жизни я не бил женщин. В этой – все зависит от тебя, Ева. Не заставляй меня. Не надо. Я не хочу быть таким, как они…

Я киваю, молча глотая слезы.

Больше ничего не могу. Тело задеревенело, язык провалился. Я не спрашиваю, про кого именно он говорит. Сердце громко гремит в ушах.

Когда он поднимается с меня, я начинаю задыхаться от всхлипов.

– Встань, – бросает он холодно.

Я не двигаюсь.

– ВСТАНЬ!

Он резко дергает меня вверх, и я неумело падаю перед ним на колени. Перед глазами появляется бляшка ремня, а мои руки хватаются за его бедра в попытке удержать равновесие. Он помогает мне удержать это самое равновесие, наматывая на кулак мои волосы. Жестоко, но действенно.

– Не надо! Я… прошу прощения… за свое плохое поведение…

– Это твоя первая и последняя выходка, Ева, – вкрадчиво шепчет зверь. – В следующий раз на коленях ты будешь стоять совсем по-другим причинам. И тебе это не понравится.

Он бегло вытирает кровь со своей головы и волочет меня за собой. В землянке он забирает сумку с деньгами, оружием и всем остальным, а затем выводит меня обратно в лес. От пережитого страха и голода ноги толком не держат. Мне не стоило делиться с ним ни стейком, ни любой другой едой. А я ему еще фрукты и овощи хотела принести, как в прошлый раз, когда он жадно поедал персики из моих рук!

– Живее, кудрявая.

От его рывка я спотыкаюсь, но он не дает мне упасть. Его пальцы словно железные кандалы сжимают мой локоть, заставляя идти вперед. Дуло его пистолета неотрывно повторяет траекторию моих движений.

Я не знаю, сколько мы движемся по лесу. Полчаса? Час? Он идет, не чувствуя в ступнях холода, и мне становится стыдно. Я-то одетая и сытая, а в его недельном рационе за этот месяц было совсем немного пищи – лишь те остатки, что приносила я. Ну и сто грамм хлеба, что выдавали ему на день. Несколько месяцев в году его морили голодом, уповая на религию и трактуя ее законы совсем по-иному – в угоду своей бесчеловечности.

Когда впереди появляются темные очертания дома, мое сердце сбивается с ритма. Это не землянка, не заброшенная лачуга – обычный дом, спрятанный среди деревьев. В округе есть соседи.

Камаль не останавливается. Подводит меня к двери и рывком распахивает ее, загоняя меня внутрь словно какое-то животное.

Здесь холодно. Тут явно никто не живет, внутри пахнет деревом, пылью и чем-то еще – машинным маслом. Камаль не дает мне времени осмотреться. Он подходит к запыленному шкафу и одним движением смахивает одежду вместе с вешалками. Здесь женская и мужская. Он заставляет меня переодеться в теплый бежевый костюм и при этом ни капельки не отворачивается. Я остаюсь в одном белье, когда скидываю сорочку и переодеваюсь на его глазах, а после – он салфетками оттирает мое лицо от крови.

– Ты худая, – в его голосе слышится недовольство. – Сама ела, когда мне таскала?

– Д-да…

– Приедем домой, будешь хорошо питаться. Наберешь вес. Я обеспечу тебя едой и всем, что захочешь.

– Хочу свободы…

– Всем кроме этого.

Я стою ни жива, ни мертва. Перечить – страшно, поэтому молчу.

– Пошли. Здесь уже опасно.

Камаль закончил оттирать свое тело. Кое-где на нем остались разводы от крови, но джинсы и черная толстовка с капюшоном все с лихвой прикрывают. Одежда на нем висит. Четыре года назад он явно был крупнее и массивнее, но издевательства и голод над этим сильным мужчиной сделали свое дело.

Он быстро сгружает наши грязные вещи в пакет. Я мнусь в чужой одежде, а он, перехватив ценную сумку поудобнее, сжимает мое запястье и тянет к другой двери.

Мы выходим в гараж.

Внутри темно, но я вижу тонированную машину. Черная, покрытая слоем пыли, но целая и выглядит новой. Камаль подходит к ней уверенно, как будто точно знал, что она здесь.

Я смотрю на него с дрожью.

– Это ваша машина? Куда вы поедете?

– Это наша. Я увезу тебя в Россию. Здесь я больше не хозяин. И я хочу домой, Ева.

– А мой дом… – шепчу, запинаясь. – Мой дом – здесь…

Камаль с тяжелым вздохом открывает водительскую дверь, заглядывает внутрь, достает что-то из бардачка. Ключи.

Он все, черт возьми, проделывает молча! Наплевав на мои слова о доме, ведь ему важно только то, чего хочет он!

Он поворачивается ко мне, а я отступаю на шаг назад, не зная, что мне делать. Падать на колени или бежать.

– В машину, – его голос низкий, безэмоциональный.

Я замираю.

– Я вас прошу… как человека…

– Из людей здесь ты одна. В машину, я сказал.

Я пячусь назад, чувствуя спиной холодную стену гаража. Камаль делает шаг вперед, и я готова зареветь на месте.

– Кудрявая, я тоже не особо горю тащить тебя за собой. Сам еле ноги волочу. Но у тебя варианта только два.

И чтобы продемонстрировать мне второй вариант, он поднимает пистолет.

– Я слишком долго точил цепи, чтобы оставлять свидетелей, – его голос спокоен, но в этой тишине он звучит страшнее, чем крик.

Я мотаю головой.

– Нет… нет, пожалуйста… – шепчу я, пытаясь заглянуть ему в глаза, найти там хоть каплю сомнений. Но там только тьма. – У меня здесь брат!

Щелчок затвора.

Я вздрагиваю.

– А у меня полжизни проебано, – шелестит губами. – Поэтому выбирай: мертвая Ева или живая пленница.

Ствол пистолета упирается в мой живот.

Холод. Такой леденящий, что у меня подкашиваются ноги.

Я всхлипываю. Молча киваю.

– Ж-живая… плен-ница…

…Он заталкивает меня на пассажирское рядом с собой. В машине собрано немного вещей, все самое необходимое – чистая одежда, бутилированная вода. Сумку с документами он кидает назад, а сам прогибается надо мной.

Камаль кривит губы, иссеченные шрамами, словно грубый шов на потрепанной ткани. Все его лицо – карта боли, но левая сторона особенно жуткая, словно оплавленная огнем. Я стараюсь смотреть только направо, туда, где еще сохранились черты человека, а не зверя, вырвавшегося из плена.

В его руках сверкает металл. Я рвано вдыхаю, но не успеваю пошевелиться.

Жесткий рывок – мое запястье в его железной хватке.

Меня швыряет к двери, спина ударяется о холодный металл, а он вжимает мое запястье в кожаную обивку и пристегивает меня наручниками к автомобилю.

– Пригнись и сиди тихо. Когда мы выйдем из гаража, Ева перестанет существовать. Все будут считать, что я тебя убил.

Со слезами на глазах делаю, как он велит. Камаль выгоняет машину из гаража, а сам уходит.

В зеркале заднего вида я нахожу кучу канистр. Он обливает содержимым гараж и часть дома, а затем бросает спичку.

Огонь вспыхивает моментально, сжирая склеп и улики вместе с ним. В этом пожаре я должна была умереть, и официально так и есть. Я умерла там, но выбрала остаться живой пленницей.

Вернувшись в автомобиль, Камаль задерживается взглядом на моем лице. Взгляд черный, прожигающий. Его пальцы сжимаются на моем подбородке, грубо разворачивая мое лицо к себе.

– Я хочу жить, кудрявая.

– Угу-м… – всхлипываю.

Сзади полыхает огонь. Как символ сгоревшей прошлой жизни.

Я не дышу, когда его тяжелая рука опускается мне на колено.

– Я хочу жить и мстить всем, кто меня предал. И если ты будешь мне мешать… – он скользит пальцем по моей щеке, по линии скул, по дрожащим губам. – Я тебя даже не трахал. Жалеть не буду. Просто убью. Ты все поняла?

Л-и-т-р-е-с.

Глава 4

– Умница. Хорошая девочка…

Его хрипловатая похвала звучит страшно.

Низко. Медленно. Тягуче.

Я вздрагиваю, когда тяжелая ладонь Камаля опускается мне на колено, чуть сжимая. Приноровившись за долгий путь к его характеру, я понимаю, что это тоже похвала.

За то, что хорошо себя вела на границе.

За то, что не устраивала цирк.

И за то, что не звала полицию на помощь.

Словно у меня был выбор, и я сделала его добровольно.

«Попробуешь позвать на помощь – я тебя убью и твоего брата убью».

«Мне терять нечего, кудрявая».

«Ты умрешь раньше, чем кто-то вообще успеет среагировать».

Его голос врезался мне в сознание еще до того, как мы подъехали к первому пункту, а его пистолет все время упирался мне в бедро. Поэтому я молчала. И была очень даже хорошей девочкой.

Я терпела, пока пограничники просматривали наши документы. Терпела, пока Камаль говорил с ними ровным, уверенным голосом.

Терпела, пока не был поставлен последний штамп в фальшивых паспортах. Мне повезло: я так похожа на ту девушку с паспорта, что ни у кого не возникло вопросов.

Все границы позади. Машина мчится по заснеженной трассе России. По стране, где я никогда не была. У меня здесь нет никого, и Камаль это прекрасно понимает…

«Я тебя даже не трахал. Жалеть не буду. Просто убью. Ты все поняла?», – врезается его голос в мои мысли.

Мне было все предельно понятно. Кроме одного. Если бы он меня трахал, неужели это что-то бы да поменяло? Но спросить об этом я так и не решилась… Мне этого мужчину вообще ни о чем не хотелось спрашивать. Я еще надеялась вернуться в Албанию и наведаться в церковь, чтобы попросить помощи у местных. У отчима просить не буду. Если отчим узнает, что я жива, то он первым же делом пустит меня в незаконный оборот людей. Снова. Словом, он меня продаст, и в этот раз не продешевит.

– Где твоя мать?

– Что?

– Мать. Ты говорила, она русская.

Я вскидываю на Камаля за рулем удивленный взгляд, но с ответом не медлю. Боюсь.

– Она в Албании. Живет с моим отчимом.

– Отец?

– Умер. Только брат остался. Но я теперь не знаю, где он.

– Кто-нибудь еще у тебя есть?

– Что вы имеете в виду? – не понимаю.

– Кто тебя трахал.

Я сжимаю руки в кулаки, но его пальцы все еще лежат на моем колене. Они холодные, как местная зима, поэтому я ежусь и свожу колени вместе.

– Меня никто… не…

– Девственница? – спрашивает прямо. Без эмоций.

– Знаете, что? – я задыхаюсь от гнева. – Это не ваше дело. Я просто еще никого не встретила… чтобы по любви…

Камаль цинично кривит губами, и этот жест мне совсем, совсем не нравится…

– Я предложение хочу, – добавляю тише, но ему все равно. – Пышную свадьбу. И большую светлую любовь. Все девочки об этом мечтают, и я тоже…

Камаль не отвечает. Все также кривит губами.

Несколько раз по пути мы останавливаемся у аптек. Пока он глотает обезболивающие, я перевязываю его раны. От последних пыток на электрическом стуле у него дергается глаз и правая сторона туловища, но мы все равно не останавливаемся на ночевку. Этот мужчина очень хотел добраться до дома. Очень.

– Я хочу… в туалет… – мой голос звучит слабо, тихо.

Камаль молча съезжает на обочину и отстегивает одно мое запястье от наручников.

– Прямо здесь? – я сжимаю пальцы, отводя взгляд.

– Меня не волнует, где ты будешь писать, – он сжимает в зубах сигарету, поджигает и выбирается из машины. – У тебя минута.

Я отворачиваюсь, чувствуя, как все внутри сжимается от стыда и ужаса.

Пока я делаю свои дела, дрожа на холодном снегу, он накидывает капюшон и крепко затягивается. Снег скрипит под ногами. Вокруг – пустая трасса, лес по обе стороны. Ни заправок, ни людей. Никого.

Когда я возвращаюсь, в салоне стоит спертый воздух, тяжелый от его сигаретного дыма. Он пристегивает меня снова. Я отворачиваюсь, сдерживая кашель, но запах едкий, липкий, будто пропитывает легкие.

Я слышу, как он медленно выдыхает дым, а затем тянет руку в мою сторону.

– Попробуй.

– Я не курю…

– Попробуй, я сказал.

Я замираю.

– Что?..

– Сигарету. Просто попробуй, Ева. Не перечь.

Я отталкиваю его руку своей щекой, пытаясь вывернуться, но наручники не дают мне уйти далеко, а его пальцы сжимают мой подбородок, крепко, до боли.

– Просто попробуй, – шелестит губами.

Подняв глаза, я встречаюсь с ним взглядом.

Я чувствую неладное, но закричать не успеваю. Он силой вдавливает тлеющую сигарету мне в губы и сжимает челюсть так, что я невольно втягиваю дым.

Горечь.

Жжение в горле.

Душно.

Я задыхаюсь, дергаюсь, пытаюсь выплюнуть ее, но он держит, как капканом.

– Тебе нравится? – его голос низкий, отстраненный, будто он говорит не со мной. Будто видит не меня.

Я закашливаюсь. Слезы жгут глаза, но он не отпускает. Заставляет вдыхать еще и еще.

А когда отпускает, я не могу сделать ни вдоха. Секунду, три, пять. Дергаю руками в желании схватиться за горло, но даже этого не могу.

Камаль чертыхается.

Бешено открывает дверь, пуская в салон свежий морозный воздух, а затем прижимает меня к себе.

Я выкатываюсь в угол сиденья, дышу судорожно, жадно.

– Черт…

Его губы пахнут никотином, когда он целует мои мокрые щеки.

А мои запястья уже разодраны в кровь – я думала, что умру, когда он насильно кормил меня сигаретой. Возможно, спустя время я пойму, что в этот момент он слетел с катушек, но я так и не пойму, в чем виновата конкретно я. И почему провинилась та, другая, а получаю – я…

– Я куплю тебе еды, – шевелятся его губы. – Ты хочешь есть, Ева?

– Очень… – всхлипываю жалко.

Последний свой ужин я отдала ему. Тот злосчастный стейк.

Мы останавливаемся у прилавка, где Камаль расплачивается и покупает нам свежее горячее. За окном снова стемнело. Я облизываю соленые губы, видя, как он несет к машине что-то съедобное. Заблокировав двери, кладет мне на колени еду и воду.

Хлеб, мясо, что-то еще… Я не знаю, что именно, но запах сводит с ума. Камаль отстегивает мне одну руку, и я судорожно отламываю кусочек хлеба от большой буханки. Камаль отрывает мне жирный кусок мяса от курицы на гриле и приказывает:

– Ешь.

– Спасибо…

Я хватаю мясо из его рук и жадно откусываю, но мой взгляд сам собой цепляется за него.

За то, как ест этот мужчина.

Как вонзает зубы в кусок мяса прямо за рулем, без ножа и вилки. Как жир стекает по его руке, капает на толстовку, но ему все равно.

Он жует жадно, быстро, почти варварски.

Будто каждый кусок – это последний шанс выжить.

И я понимаю, почему.

Четыре года в плену.

Четыре года, где еда – это привилегия, а не данность.

Когда он замечает, что я смотрю, я быстро опускаю глаза в пол, а он щедро отрывает мне еще несколько кусков горячего мяса.

– Ешь, а не смотри, – повторяет хрипло. – Тебе силы пригодятся.

– А где мы?..

– К Ростову подъезжаем. Скоро дома будем. Ева…

Я поднимаю робкий взгляд в надежде увидеть в его глазах доброту и ласку, но я там даже человека не вижу. Только бездонное черное море.

Мясо в горле становится колючим, как наждачная бумага, когда он произносит:

– У тебя ничего этого не будет, Ева. Ни предложения, ни свадьбы, – заколачивает он гвозди в мои мечты. – И по любви не будет. На большую светлую я не горазд. А черная любовь тебе не понравится. Больно тебе будет. Больно и хуево.

Глава 5

Когда машина сворачивает с трассы, от напряжения у меня даже сжимается живот. За окном – темная пустота и полная неизвестность, но я чувствовала, что мы почти приехали.

Дорога петляет между темных деревьев. Камаль ускоряется. Он ранен, измотан и засыпает прямо на ходу, но, стиснув зубы, давит педаль в пол. Мы не спали много суток. Я помалкиваю и стараюсь не отсвечивать. Особенно после всего, что он сказал мне во время нашей второй остановки. Во время первой остановки мы скинули машину и сели в новую. Теперь наши следы окончательно обрываются.

Помню, что после его слов я разревелась и всю дорогу хлюпала носом, но его это ни капельки не трогало, а меня – сильно напугало. Я думала, что раз мне не повезло с детством, то непременно повезет в любви…

– Я пойду первым, – хрипит Камаль, возвращая меня в реальность. – Проверю все. Ты идешь за мной.

Я киваю и, наконец, замечаю дом. Точнее, его забор. Он высокий – такой высокий, что дом за ним даже не видно. Мы подъезжаем ближе и останавливаемся, пока Камаль набирает что-то на пульте. Словно признав хозяина, ворота бесшумно разъезжаются в сторону и принимают нас внутрь. Закрываются они так же спешно, отсекая нас от внешнего мира.

Мое сердце проваливается в живот.

Дом из серого кирпича выглядит мрачно.

Ровно как и высокий забор, по которому рассыпаны камеры видеонаблюдения. Камеры везде. Под их прицелами находится каждый сантиметр дома.

И, наконец, чугунные решетки на окнах – они особенно меня добивают.

В воздухе пахнет металлом, холодом и чем-то чужим, от чего меня передергивает. Дом выглядит мрачно, словно крепость или бункер, из которого нет выхода.

Заехав в гараж, Камаль глушит мотор. В салоне повисает напряженная тишина. Я не двигаюсь, пока он, хлопнув дверью, обходит машину и неласково отстегивает меня от двери.

– Вперед.

Его пальцы сжимаются не моем запястье, вытаскивая меня наружу. Теплое дыхание касается моего виска, и на секунду мне кажется, что Камаль прижимается губами к моим волосам. Всего на секунду. Я успеваю сжаться и упереться ладонями в его литую, твердую грудь, и его отпускает.

Затем он тащит меня к дому. Его шаги уверенные, а я будто иду в омут и с содроганием вспоминаю увиденные решетки на окнах. За ними и окон не видно, потому что окна перекрыты металлическими ставнями. Бронированными. У моего отчима на складах такие же, а тут жилой дом…

Камаль готовил этот дом к обороне. Я это сразу понимаю.

– Пошевеливайся… – бросает мне тихо.

В руках Камаля оружие. На поясе и внизу в брюках тоже. Жаль, что я не умею им пользоваться. Совсем. Отчим не учил меня самообороне, он готовил меня к продаже или к выгодному браку – как повезет. Мне не повезло.

Камаль заходит в дом с гаража, но даже здесь, в сухом помещении, поржавел центральный замок. С трудом разобравшись с ним, он толкает меня внутрь и заходит следом.

Глухой щелчок.

Камаль повернул ключ, запирая нас внутри.

Холод пробирает до костей, и я кусаю губы, стараясь дышать ровно, но мне страшно. Здесь лютая темнота.

Камаль исчезает в этой темноте дома, подсвечивая путь фонарем. Тем самым, которым я оглушила его.

– Можно включить свет? Я боюсь темноты… – прошу его.

В гостиной зажигается мягкий свет, и я щурюсь.

Где-то в доме я слышу его шаги: он открывает двери, заходит в каждую комнату, двигает мебель. Он проверяет каждый чертов угол на наличие следов чужого пребывания. Ошибки здесь непозволительны, поэтому он уделяет максимум внимания дому и его безопасности. Слышу, как он выходит из дома, чтобы проверить территорию, и как спустя десять минут в него возвращается.

– Здесь почти нет соседей… – шепчу, когда он с оружием проходит мимо меня.

– Четыре года назад их вообще не было, – хрипит раздосадованно. – Построились.

Четыре года назад… Вот, когда построили этот дом.

В доме безопасно.

Это я понимаю, когда Камаль сбрасывает оружие на журнальный столик в гостиной.

Обняв себя за плечи, я осматриваюсь. В доме всего один этаж, но просторный и большой. У меня в Албании даже такого не было, а комнату я делила с братом напополам. Здесь достаточно уютно, а просторная кухня – вообще мечта любой хозяйки и повара, но сейчас здесь все выглядит так, словно его построили и не жили. Вот совсем.

Закончив осматривать дом, Камаль нажимает на кнопку, и с приглушенным гулом вдоль входной двери начинают опускаться бронированные защитные панели. Тяжелые металлические пластины медленно сходят вниз, полностью перекрывая вход, создавая удушающее ощущение замкнутого пространства. Теперь дверь оказывается зажата между двумя слоями брони – настоящая крепость, из которой не выбраться.