Звезды под твоим окном

12 февраля

Она била все сильнее по рукоятке ножа, чтобы, наконец, пробить мою грудь. Била и кричала что-то вроде «Muere maldito estalinista!»3. Это я уже мог разобрать отчетливо. Страх вернулся так внезапно, что я не сразу понял, сон это или реальность. По-русски я умолял ее прекратить, а руки уже сами делали дело – пытались дотянуться до пистолета в кобуре снизу, сдерживая при этом натиск. Затем лицо залило кровью, и я не понял, кто из нас умер. Протерев лицо, я увидел лужу крови растекающуюся вокруг нее, лежащей на полу. Словно в лихорадке я выбежал из дома и увидел, что на выстрел слетелся ближайший караул анархистов, который видимо здесь ожидает меня уже давно, поэтому я выбежал через переулок и под градом свистящих пуль, перебирался от дома к дому, иногда стреляя в ответ. В кого-то даже попал. Своего отряда я так и не нашел, а солнце продолжало припекать. Впереди виднелись какие-то отряды, кажется это не анархисты. Я стал кричать, размахивая руками. Отряд приблизился ко мне на расстоянии нескольких метров и начал палить из пулеметов, я скрылся за бетонным заграждением посреди дороги, в обратной стороне анархисты уже приближались. Стрелявшие по мне сейчас кричали тоже на испанском, кажись они почти все в черном… Надо же фашистов не узнать!!! Идиот… Прибежавшие анархисты вступили в перестрелку. Я оказался сплющен между стеной анархистов и фашистов, и стены эти сужались, продолжая выдавливать меня из жизни.

23 марта

– Чем раньше ты узнаешь о смерти, тем сильнее начнешь ценить жизнь – Юра выжидал нужного эффекта от фразы на каменном лице сына, но увидел только плохо скрываемое ответное выжидание, когда же папка скажет, что делать по дому – а синяк откуда?

Мальчик отвернул голову и сказал:

– Какая разница? Ничего страшного… – скорость, с какой были брошены эти слова, выдавала мучительное выжидание освобождения из цепких отцовских лап.

– Ну, скажи… кто ударил? – Юра постарался смягчить хрипотцу голоса и приобнял сына, насколько позволяла поза, в которой он развалился на кровати возле присевшего ребенка, пытавшегося выбраться из неловких объятий и облака сигаретного дыма.

– Ты… – наконец ответил сын и добавил побыстрее – так че делать-то?

– В магазине только сигарет купить, а дома мать вроде просила цветы полить – Юрий подыграл самому себе через сына. Рано или поздно он захочет убить меня, думал он, воспользуется силой взрослого детины и отомстит.

Зашла жена и начала кричать ни с того ни с сего:

– Ты че скотина на пол-то соришь?! – женщина указывала на гору бычков возле кровати.

– Ой, ты хоть не ори! – Юра взялся за голову – Раскалывается…

– Пей больше, алкаш! По улице шаришься, стыдоба! А я тут пластаюсь! Тебе убирать это все что ли? – глаза на краснеющем лице вылезали из орбит.

– Я возвращаюсь домой, чтобы твой ор слушать? – враждебность близкого человека выдавливала Юрия из собственной постели. Он облил лицо холодной водой и, выйдя в подъезд, закурил еще сигарету. Старшая по дому напала на него этажом ниже. Надвигаясь словно погибельная лавина, она сказала: «Хватит мусорить, Комов! Сколько можно вам говорить?!»

Юра оказался в ловушке, выбеленные стены как бы говорили, что лестничная площадка станет его могилой, если он не начнет защищаться. Не было времени вспоминать, он ли вчера нагадил в подъезде или не он.

– Да пошла ты нахуй, старая пизда! – парировал он, как мог, выбегая из подъезда. Единственное место, куда еще можно податься, где все поймут и примут со всеми потрохами – это дом напротив. В этом пристанище честного трудяги, жаждущего отдохнуть Юру, гремя стаканами, ожидали собратья по несчастию. В квартире друга по имени Петров Дмитрий два интеллигента скромно в углу играли в шахматы, а собственно Петров и еще один товарищ приняли Юру с распростертыми объятиями на кухне.

– Ну, как жизнь-жестянка, Юрасик? – вопрошали они, сидя за столом, заполненным различными напитками.

– Да вот думаю, отпуск взять скоро, не могу больше работать на износ! Уже сняться мне эти детали, я их вытачиваю, но не вижу, чтобы их кто-то использовал… Понимаешь, Дима, мне бы заняться чем-нибудь таким…

– Каким? – Дима подпер голову ладошкой и уныло уставился на друга.

– Что по нраву мне! – Юра накатил еще стопарик, преодолевая сопротивление водки, и оглянулся на шахматистов у окна – А это че за хмыри?

– Да Лева знакомых каких-то притащил, сказали, что поиграть негде. Не мешают, да и ладно, профессура.

Через пару минут стопарик подействовал на Юрия воодушевляюще – враждебность мира как рукой сняло, друзья вокруг стали еще добрее, аж захотелось дотянуться до новых соседей. Юра подошел к шахматистам, которые вели задушевную беседу на языке эльфов:

– Голубчик – тот, что в малиновом берете и в длинном тонком носе срубил очередную пешку – Роман мне, безусловно, пришелся по душе, однако ведь замечательная идея пришла мне в голову после прочтения…

– Идея – это хорошо! – протянул второй с плешью монаха-бенедиктинца – Но все-таки хотя бы кратчайшим образом обрисуйте, как же вам чудеснейшая рукопись моего тайного друга, прежде чем излагать свои мысли.

– Роман… Знаете, Мишенька, многослойное произведение, не могу согласиться лишь с одним – не думаю, что Сатана лучше советской власти… Может и не хуже, но все же… А идея мне пришла как раз таки по поводу некоторого с позволения сказать улучшения произведения, лучшего раскрытия поставленной проблемы метафизических исканий. Предлагаю написать книгу, в которой эдакий Раскольников будет слоняться по городу и убивать не старушку, а всех подряд в поисках человеческой души…

– Господи! Уж не поддерживаете ли вы смертоубийство?!

– Что вы, упаси господь! Я лишь хотел бы указать на принципиальную непознаваемость метафизического мира в конечном итоге… Даже через смерть не познать нам этот уникальный опыт!

– Смелое заявление! – ответил плешивый и поставил шах.

Юра, почесав репу, приложил все усилия к формулировке одного единственного вопроса:

– А о чем это таком вы разговариваете?

– А вам-то собственно, что? – невиданная доселе наглость рысью пробежала во взгляде плешивого, который признаться и без того всем своим видом агрессивно навязывал отвращение ко всему человеческому, да и дружок его в пидорском берете складывает шахматную доску с видом человека, какой не собирается больше посещать райских врат сего места, вменяя в вину за это честному трудяге Юре.

– Интеллигенция мать вас ети! – Юра пошел в снисходительно слабую контратаку – Уже поговорить нельзя?

– Можно, можно! – разводили они руками – Просто нужно понимать вопрос, о котором мы говорим: Вы верите в трансцендентное?

– Чего? – точно паразит подтачивало это слово Юрины уши – По-проще можно?

– Верите ли вы в мир за пределами… материального, привычного бытия.

– В Бога штоле?

– В том числе.

– Не знаю, нет, наверное – нежелательное напряжение ума Юра переносил с не меньшим трудом, чем вытачивание детали на станке, поэтому все эти нелепые расспросы как в школе, наводили на мысль, что умники специально мучают его, давят интеллектом, буквально выдавливают из квартиры друзей, хотя он, Юра ничего им не сделал, хотел наладить контакт даже, но оказался не понят как обычно, поэтому решил предпринять последнюю попытку дипломатического урегулирования эскалации конфликта в отдельно взятой квартире – Вы же можете говорить нормально? Это же вы так, передо мной выежываетесь, да?

Уж здесь-то и дурак найдет общий язык, но видимо умники не хотели находить общий язык, видимо, им не нужен мир:

– Позвольте спросить, нормально – это как? – шахматист в берете с интересом смотрел на Юру, в чем тот не безосновательно распознал знакомое по сыну коварное выжидание момента, когда можно нанести удар в спину, слова лишь прелюдия к этому, пыль в глаза. Друзья, вставшие за спиной, выглядели надежной защитой, поэтому можно было наступать решительно, что Юра и сделал.

– Короче, валите-ка вы отсюда, интеллигенция, пока зубы целы! – он указал большим пальцем на дверь за спиной.

– А что мы такого сказали? – недоуменно голосили уже непрошеные гости.

– С первого раза не понимаем, да? – Юра подбил плечом рядом стоящего Петрова, который зачем-то дергал его за руку и что-то кричал – Не ссать, Дима! Щас мы прогоним прощелыг этих! Я сразу почуял неладное от них…

– Так ваш товарищ же вам говорит, что мы ничего не сделали! – сказал плешивый, посматривая на хозяина квартиры.

Подговорить хочет, подумал Юра, за кого они принимают корешей моих?!

За мыслями этими последовал сногсшибательный удар прямо в нос плешивому, второй злобно навалился на Юру, за что сразу же отхватил по берету, затем Юра взял их обоих за шкирку и выдворил за порог.

– Ты че творишь-то?! – голос Петрова, наконец, прорезался в этой суматохе – Че они сделали-то? Юра?!

Дима выглядел не менее злобно, чем только что депортированные еврейские рожи. Неужто успели сговориться? Мириться с этим Юре было нелегко, слезы подступали к нижним векам, но снова времени было в обрез, снова защищаться.

– Завтра на работу еще идти, хочешь, чтобы нам всем выговор из-за тебя сделали? – Дима не унимался и не давал выбора – Они щас ментов вызовут и все…

Бутылку разбилась о враждебную голову, Юра выбежал из квартиры, насытившись только одной рюмкой. Чтоб вам в старости так наливали, гады!

Следующим утром на заводе, этом обширном пространстве, выдавить из которого почти невозможно такого маленького человека, к Юре подошел начальник смены и выдвинул ряд оскорбительных требований:

– Комов! Почему без формы?! Комов, от тебя перегаром разит что-ли?! Комов, где ты был вчера ночью?! Бригадмил интересуется. Комов! Комов! Комов! Комов! Комов! Комов!

Юра врезал разводным ключом начальника и со всех ног понесся домой, семья все-таки должна прикрыть, на них последняя надежда…

В подъезде он пробежал мимо своего странного соседа снизу, который нередко ходит в форме пса режима, так что держаться от него надо подальше. В квартире никто даже и не думал встречать кормильца: Жена валялась на кровати, набивая брюхо сухофруктами, сын забился где-то в квартирном углу и опять выжидает, когда старость возьмет над батькой верх, когда уже можно будет выдворить его из родного дома. И так почти каждый день после работы.

– Маша! – впопыхах Юра стоит перед ней, обливаясь потом, сердце просится из груди наружу – Там на работе…

Он не может найти нужных слов, чтобы описать беспомощность своего положения в этом чуждом мире.

– Ну, что? – в голосе слышатся нотки равнодушия на корню убивающего всю любовь, которая копилась в Юре долгие годы, которые никто не вернет. А на вопрос теперь как-то нужно ответить – Что случилось? – она поднялась с дивана и своим беспокойством уже начинает выдавливать ответ из бедного мужа.

– Напали на меня!

– Кто?

– Этот… как его – чем сильнее на Юру давит необходимость ответа, тем меньше контроля над собой ему отводит расшатанная психика. Сынишка вылез из своей норы и высматривает что-то: Хочет помочь или ждет удобный момент, чтобы свалить на улицу? – Короче, Петров!

– Дима? – ровная надбровная дуга очертила квадратный женский лоб в удивлении.

– А ты чего стоишь? Помог бы хоть мне, хоть раз сходил со мной! – Юра, наконец, уличил прыткого предателя в уклонизме.

– Чего ты на него орешь? Он не должен с тобой, алкашом шляться! – Жена встала на сторону врага, почти разоблаченного в обличии сына.

– Не надо на меня наезжать, Маш!

– А что за требования идиотские? Сколько ему лет, чтобы он тебе помогал в уличных драках? – Маша напирала все сильнее своим твердым лбом – Да и вообще не в том ты положении, чтобы условия диктовать! Я тоже с утра на ногах, с работы на собрания, а потом еще и дом содержу, от тебя никакого толку!

Не выдержав натиска, Юра вонзил нож жене в горло, откуда кровь хлынула ему в лицо. Сын бросился на него с кулаками, выкрикивая: «Ты что творишь!?» Юра отбросил поганца к двери, из которой тот выбежал в подъезд в поисках пособников. Юра бросился за ним, натолкнувшись на старшую по подъезду. Увидев нож и окровавленное лицо, она оглушительно завизжала, поэтому не оставила Юре выбора, он устранил ее как можно быстрее, продев лезвие через мякоть нижней челюсти в мозг.

– Не двигаться, стрелять буду! – крикнул кто-то эхом за спиной. Юра забежал за угол, прежде чем свистящая пуля вошла в стену. Дрожащие руки не выпускали нож, готовясь пустить его на врага. В голосе стрелявшего Юра узнал соседа снизу, который кричал сейчас:

– Предупреждаю, если вылезешь на меня с ножом, застрелю сразу же! Лучше брось его, чтобы я слышал и с поднятыми руками медленно выходи, иначе я зайду первым, и ты даже если меня успеешь убить, подмога приедет и тебе точно конец! – Подобная постановка проблемы вынуждала отдать себя на произвол государственной машины, которая снимет с тебя три шкуры. Лучше уж погибнуть в бою. Юра бросился на соседа из-за угла и схлопотал пулю в колено, повалившись в конвульсиях. Сосед в форме паскудного шакала и сын-предатель, стуканувший на родного отца, стояли над поверженным, но не сломленным Юрой Комовым. Учитывая, что сосед, на которого он напал, оказался сотрудником НКВД, отвезли Юру не в милицию, а сразу к ним в отдел, где, словно крысы в искусственных лабиринтах, шныряли по узким душным коридорам сотрудники и наблюдали, как медленно Юру ведут к позорному столбу. Его посадили в душную камеру, чтобы он ожидал «выяснения более подробных обстоятельств». Через два дня изнурительной лежки на скрипучей перине и поедания отвратительной баланды, которая может сравниться по качеству разве что с рвотной массой, два упыря в рвотно серой форме, обращаясь к нему не иначе как «Поганая мразь», выволокли в более цивильный кабинет, где его приняли три человека, в числе которых был и сосед.

– По какой причине совершили преступление? – спрашивает он, размешивая чай в кружке со стальным подстаканником, на котором золотой герб СССР сверкнул прямо в глаз Юре, усаженному на металлическом неудобном стуле. Нужно что-то придумать, спохватился Юра, осматривая довольно маленькую допросную, метафизика… точно! Это взрослое слово должно сразить всех наповал своей глубиной и точно оправдать меня хотя бы перед страшным судом.

– Эээ… я хотел… хотел… эммм… Узнать что же там. – Юра указал подбородком в потолок.

Три головы в фуражках оглянулись наверх.

– Где?

– Ну, там… в трасендетном! Во! – Юра улыбнулся с хитрецой в глазах, – Хотел узнать, появится ли людская душа после смерти. Может, указала бы мне, как надо было жить, а то я запутался чуток! – пока Юра говорил трое отошли пошептаться – Но это не я придумал! Я не виноват! Это все эти… интеллигенция ебсти их в сраку! Хитрые как змеи, обманули меня…

Юра бормотал волшебные словеса еще два дня, пока не испустил дух, после того как подлая пуля вошла ему в затылок в тюремном коридоре. Палач, приведший в исполнение приговор, хотел заглянуть в кабинет к новенькому, но его еще не было на рабочем месте. Алексей слегка опоздал, блуждал по длинным ветвистым коридорам отдела в поисках своего кабинета, расспрашивая у каждого встречного, куда ему идти. Горячие батареи, которые по весне не торопились отключать, делали его кожу бардовой, в один цвет со всем остальным: Малиновыми френчами, бардовыми стенами. Внизу было еще жарче, поэтому, когда Алексей туда спустился, им сразу же овладело острое желание снять с себя всю кожу. В кабинете его ждал напарник, только что приведший очередной приговор в исполнение. Алексей заметил у него на шее маленькую каплю крови. За окном светлые квадраты от фонарных столбов в сумерках образовывали предстоящую шахматную партию. Алексей готовился к своему первому допросу. Он поднимался наверх за эту ночь несколько раз, заглядывая в дверную щель, заходить к подозреваемому не решался, ведь нужно как-то смотреть в эти глаза, которые большие пальцы так и тянулись выдавить. Но последний обход нижнего этажа, видимо, окончательно натер на глазах напарника мозоли, поэтому он решил уже зайти в камеру на пару с Лешей.

– Давай, давай! – подталкивал он его к двери – Рано или поздно, все равно придется разговаривать, не меня же отправили сюда.

– Опа, начальник, че так долго? – заголосил «Разинский», растянувшись на скамейке.

– Встал, сука! – напарник деревянной дубиной изменил расслабленную позу заключенного, по мановению этой волшебной палочки тот поднялся и в сопровождении их пошел в допросную.

– Можешь начинать. – Напарник положил дубину на стол и сложил руки крестом.

Скованный смесью ненависти и какого-то странного стыда Алексей повернул задеревенелую неподатливую шею в сторону «Разинского», почти готового к бесплатным услугам и обнажившего не равномерную скалистую местность всех своих четырнадцати зубов.

– Можешь ебнуть ему маленько дубиной, если хочешь – добавил напарник.

– Пока не понадобится – не отрывая глаз от заключенного, ответил Леша. Взгляд, которого по какой-то причине он сторонился, теперь приковывал к себе с силой магнита – Помнишь девушку, которую вы убили в отделе?

– Че? Не убивал я никаких девок! – гнусаво просипел подозреваемый. Интонация, с какой было брошено последнее слово, дала понять Алексею отношение говорившего ко всему женскому роду, не то, что к Тане.

Высматривая на лице подозреваемого выражение страха, вместо которого выдавало себя наглое любопытство берущего на понт, Алексей обхватил дубину обеими руками, и она потянула его ближе к объекту власти. Руки начали замахиваться над виновной головой, подчиняя себе остальное тело и разум их владельца. Когда же, наконец, лицо, выдавая наивные слезливые глаза, залепетало мольбы, руки отвердели и напряжено заныли в области локтевого сгиба, опустив дубину под углом и вмещая тем самым основание орудия в реберную глубь. Мольбы прервались болезненным кашлем, в позе эмбриона заключенный согнулся. Алексей из беспорядочного потока мыслей, неощутимых дотоле, случайно выловил одну, согласно которой все это время он жаждал обрушить всю свою мощь на эту тварь, отдаленно напоминающую человека, а жалость к Тане служила лишь укрытием этой жажды. Сие открытие вызвало в руках дрожь, орудие порядка, выпав из размякших этих рук, громом ударилось о бетонный пол. А красное лицо разогнувшегося заключенного стало напоминать бедолагу, что не так давно истек молодой кровью на руках Алексея. Младенческое лицо его слилось с лицом заключенного. Отвращение к дубине смешалось в Алексее с виной перед ним.

– Ты чего? – окликнул его напарник, подняв дубину.

– На воздух… – лихорадочно расстегивая воротник гимнастерки, Леша выбежал на улицу, где волна холодного ветра обдавала его в такт мыслям в изнывающем теле: Преодоление отчужденности между людьми возможно только с помощью дубины? Не отчуждает ли сильнее дубина эта?

– Ты соседа своего видел? Марксист недоделанный! – хлопнул его по плечу подкравшийся сзади напарник – На таких только дубина управу и найдет!

– А как же братство людей? – Алексей не знал, кому адресован этот вопрос, он просто высвободил наружу давно рвавшиеся мысли – Разве порядок нужен не как условие коммунизма?

– В этом я, дружище, не силен, наше дело – родину от врагов защищать, а не разглагольствовать. Слишком уж ты мудришь, действовать надо больше! – Зевнул напарник, водрузив дубину на плечо – Назад идешь или как?

– Не смогу, наверное, допрашивать его… Тоже же человек. Как можно так мучить.

– А тот, кого он убивал, не человек?

– Я понимаю… но ведь мы жестоки с этими зеками и так. Может нужно помягче с людьми, чтобы насилия в целом меньше стало? И порядок прочнее будет на добровольной основе…

– Ты чего из этих что ли? Интеллигентишек? – напарник приготовился выказывать презрение – Да и чего это ты переобулся сразу, сам только что его дубиной огрел?

– А Ленин разве не интеллигент был?

– Короче не грузи меня давай! Пошли работать! – напарник махнул, призывая назад.

Чем больше неучей по марксистской матчасти встречал на своем извилистом пути Алексей, тем более извилистым становился его путь и туманней конечная его цель: Доступный и понятный коммунизм, являющий собой воплощение высшего порядка и организованности всего просвещенного человечества, отдалялся по мере мнимого к нему приближения. Сейчас же нужно каким-то образом выудить информацию у языка. Он собрался с силами и вернулся в допросную.

– Ладно, как звать тебя? – спросил он у заключенного.

– М-м-меня? – удивленные глаза выкатились как два бильярдных шара – М-максим…

– Значит так, Максим, – Леша встал у него за спиной и положил ладони на дрожащие плечи – Будешь с нами сотрудничать – определим тебя в какое-нибудь более благоприятное место, понятно?

Максим кивнул.

– Делился ли своими дальнейшими планами ваш клиент, который оружие раздал вам?

– Нет, я сразу приметил, ч-что он м-мутный какой-то… Обещал только, что прикроет от ментов, если понадобится, сказал, что у нас общие враги, всякое т-такое…

– Кого ты ментами назвал, сука?! – напарник замахнулся дубиной.

– Тихо, ты! Дурачек… – Алексей остановил его жестом раскрытой ладони. Затем обратился к Максиму, колачиком согнувшимся – Забыл сказать: Если будешь сотрудничать – он тебя не тронет…Значит не при каких своих сообщников за рубежом клиент ваш не упоминал?

– Не у-упоминал, не.

– Хорошо. А у ваших этих коронованных-то есть еще какие-нибудь места, где они могли бы скрываться, кроме крайнего села, откуда они свалили недавно?

– Не, начальник, со здешними связей у нас нет никаких, а остальных вы п-п-повязали…

– …Ладно, сиди пока. – Алексей вышел в коридор.

– Слушай, ты мне, Обухов, идейку подкинул с этими твоими интеллигентскими выкрутасами: Надо бы отпустить на волю этого гада и проследить, куда он пойдет. Авось и приведет нас к ворам.

– Думаешь, он врет нам?

– Жопой чую просто, что если эта сволота куда-то выехала так уверенно, значит, есть куда.

– Или же он пешка и не знает нихера, нет? – чрезмерная уверенность напарника начинала раздражать Алексея теперь, так как в этой дерзкой исполнительности он легко угадывал стремление поскорее закончить дело. И сам он хотел отдохнуть, как следует, однако искривленное красное лицо избитого им заключенного и умершего НКВДшника не скоро дадут это сделать.

– Проверим и успокоимся. По рукам? – они пожали друг другу руки, и Алексей вышел на улицу. В таком маленьком городе и спрятаться-то негде, твердил он себе. В течение нескольких дней язык в деталях обрисовал взаимоотношения внутри воровской иерархии, сколько примерно человек осталось в живых, должно было быть где-то двенадцать и что сделал преступник, скольких убил он прежде, чем скрыться. Дрожащей рукой язык подписал чистосердечное признание и, нервно оглядываясь на провожающих его взглядом сотрудников, вышел из отдела невредимый. Через несколько минут вышел и Алексей с напарником, держа подозреваемого в поле зрения. Перейдя улицу Максим сел в машину, где на водительском сидении кто-то его приветствовал. Алексей с напарником медленно ехали за ними в сторону центра города.

– Знакомый, может, просто? – предположил Алексей, аккуратно высовывая голову через окно двери.

– Посмотрим… – напарник закурил, выдувая дым в окно и сосредоточенно высматривая номер машины, которая ехала медленно, точно никуда подозреваемый и не торопится. Затем машина остановилась возле широкого здания, в котором Алексей узнал университет. Чуть не выболтав, что учится здесь, он мысленно предостерег себя в соображениях безопасности: Начнут еще спрашивать, как он учится и работает в НКВД и т.д.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ты мне не сказал, как мне оставаться на связи с центром во время операции? (нем)

2

Ганс? (нем)

3

Умри, проклятый сталинист! (исп)