Полная версия
Звезды под твоим окном
Роман Краснов
Звезды под твоим окном
Данное художественное произведение не является строго историческим и не претендует на историескую достоверность.
– Я этим сукам «Разинским» дышу в спину уже целый год! Только, старшина, не спрашивай, как я поймал двоих ублюдков на прошлой неделе… Все равно толком ничего нового не выудил из них мать его ети! На новый год хотел уже расслабиться, со своими посидеть, как никак теперь праздник всесоюзный, да на след вышел вдруг ночью. Помог мне бригадмиловец этот… как его? Лёнька. Паренек такой, вчера из яслей комсомольских вылез буквально, все ко мне просился в отдел. «Порядок блюсти» – говорит. Ну, я его иногда и с собой, шоб на ус наматывал, беру. Говорит, он этих блядей случайно нашел, пока движение регулировал. На карете мимо проплыли тихонько, а он, Ленька-то и узнал одного по змейке на руке нарисованной. В свисток на всю улицу дунул, ближайшая бригада услыхала и в погоню на мотоциклах. А падлы давай отстреливаться, наганы подоставали. Плечо человеку прошило… Я, как всегда, к шапошному разбору приехал уже. Ленька стоит ручьями обливается, воздух глотает. Ко мне в кабину его беру, и едем мы по свежему следу. Оказалось, «Разинские» автомобиль-то бросили посреди улицы уже на выезде из города и видимо в бега бросились, сколько их там человек-то было: Может четыре-пять. Думаю, без колес они далеко не уйдут. Понадеялся, что на главаря выведут. А парнишку-то жалко было под пули подставлять. Ты бы видел у него лицо еще как у ребятенка моего, может, чутка постраше выглядит, и не скажешь, что лоб двадцатилетний перед тобой стоит, румяный весь такой. Короче потеряли мы их. Поначалу… Я еще закурю одну? Ага, спасибо. Так вот, за городом уже темным-темно, не видно ни-хе-ра. Пристрелят нас там, и ищи-свищи… из машины выходить страшно и фонарь не взял, придурь царя небесного! Кручу баранку, вдруг рюмочная вырисовавыется небольшая, от нее свет исходит такой, так и манит треснуть «Жигулевского» нового, а то все расхваливают, а я же трезвенник куда там, Зинка мозги делает… Останавливаемся, значит, там. Внутри рабоче-крестьянская масса развлекается сидит самогоном из под полы. «Плохо мы работаем, раз самогон барыжат уже в открытую почти!» – приметил я, но не до этого было. Уже на входе я унюхал в воздухе помимо спирта и махорки этот запах: Напряженные все какие-то, продавец на нас глаза вылупил. Я думал, они у него вылезут. Разговорчики вокруг столиков сразу стихли как-то. Смотрю, продавец шурудить начинает под прилавком своим. А я наган сразу нащупал, наготове медленно подхожу к прилавку, парня оставляю у входа. Он в руке в качестве дубинки палку полосатую свою взял. Посмеялся, конечно, с этого, но позже. Мне продавец говорит: «Случилось чего? Испугали всех своим резким приходом так поздно…» А я ему, мол мы ж милиция, чего боятся-то, если с законом в ладах. (Уж глаза прикрыл на бражку ихнюю) А про себя думаю, что бежать-то некуда больше было «Разинским», сюда пойди и заскочили, отсиживаются где-нибудь в сортире, поэтому я быстренько спросил, где уборная у них. Продавец мне мигом отрезал, что там занято, а у самого аж брови зашевелились. Взглядом даю указ Лёньке, мол следи за всеми тут, и иду в дальний угол, где дверь была крашенная красная с табличкой «Туалет». Ручку кручу – действительно закрыто. На ладонь свою смотрю, а там кровь! Так у меня усы поседели к херам! Допер, конечно, что ручка дверная кровью заляпана. Походу ранили паскуд этих. Кричу, не отходя от двери, продавцу: «Товарищ продавец, ты мне лучше честно скажи, у тебя здесь преступный элемент укрывается?! Содействие милиции поощрается!» Продавец отвечает, что подрались недавно, и там у Петьки какого-то кровь носом пошла, и он ручку заляпал, закрывшись. А я и слышу, вода из крана течет за дверью. Но я-то тертый калач, меня не проведешь так просто! Слушаю все эти сказки про белого бычка последний раз и влетаю в сортир. Ну, а дальше вы уже знаете…Чего вы там делали-то в крови весь?
– Гос.тайна, Вячеслав Викторович… – ответил товарищ капитан государственной безопасности Сухов, довлея грозной фигурой над уже подуставшим дядей Славой.
– А отпустите-то меня скоро? – потянулся он, потирая атрофировавшиеся ноги. Венский стул за время допроса практически прирос к онемевшему заднему проходу.
– Придется подождать до окончательного выяснения обстоятельств. – Сухов быстро оглядел наручные часы и вышел из душной комнаты.
Сделав пару шагов в коридоре, зашел в соседний кабинет.
– Ну, что, товарищ капитан? – двое сержантов докуривали папироски. Алюминиевая пепельница на дубовом лакированном столе пышно цвела мятыми козьими ножками. Кабинет затянулся сигаретной дымкой и казался более душным, чем допросная.
– Не раскололся пока… – Сухов поджал нижнюю губу так, что гладко выбритый подбородок чуть выпирал, – Придется вам с ним поработать, вы знаете что делать…
– А вы уверены, что его можно заподозрить в контре? Милиционер все-таки.
– Тем более надежное у него прикрытие. С кулацким элементом в рюмочной замечен был в составе вооруженной преступной группы.
– Так пускай милиция и потеет с ним, зачем на нас вешать такую мелочь? – досадовал один из сержантов, поправляя ворот френча.
– В отделении также может быть множество укрывателей и кулацких пособников. Сами понимаете какая у нас в стране ситуация сейчас, вора за вором ловят каждый день. Они все повязаны там, поэтому я взял инициативу на себя, – Капитан пытался оглядеть кабинет сквозь дым и, не обнаружив никого кроме сержантов, строго спросил – А где пацан?
– Обухов-то? Так он же не главный подозреваемый, тем более бригадмиловец… Мы его и отпустили.
– То есть вы, товарищи идиоты, хотите сказать, что отпустили свидетеля, который к тому же хорошо знал преступника? – лицо Сухова окрасилось под цвет звезды на фуражке.
15 январяПомню, в детстве я долго рассматривал батю в медалях красивых. Мундир сиял с иголочки. А потом он ушел зарабатывать еще медали и не вернулся. Неужели медали оказались такими красивыми, что он променял на них нас с мамой? Потом, когда я увидел выжженные поля и горы трупов, на некоторых из них медальки были эти. Там, где-то в этой братской могиле и остался лежать отец. Сейчас-то понимаю, что он хотел защитить нас. Да только мать все равно померла через время от брюшного тифа, кажется. Последний год совсем плоха была, пыталась заглушать водкой боль, не знаю, получалось ли… А как происходило смертоубийство отца, я не видел, только выстрелы и слышал, да топот конницы, уносящейся вдаль. На этом мой боевой опыт заканчивается, но в отделе дядя Слава сказал, что помощь в борьбе с преступностью считается за стаж, так что с года на год меня могут принять в милицию. Хотя там еще физические данные нужны. Примерно как статуя часового должен выглядеть… Впервые увидел ее в прошлом году и действительно – за таким как за каменной стеной, длинным штыком должен достать самую хитрую гадину из любого угла. Славе, конечно, до такого как до коммунизма нам, но я моложе, есть время поучиться. Зачем мне далась эта работа? Друзья постоянно меня об этом спрашивают, да и сам я иногда выхожу на улицу и страшно во тьме этой шариться одному… Но после войны и революции тоже разруха была та еще, и нашлись же люди, которые навели порядок, и чем больше таких, тем легче «упорядочить хаос», как говаривал мой преподаватель по историческому материализму. Коммунизм конечно в любом случае наступит, согласно Марксу. Просто наша задача – ускорить процесс, так сказать. Чтобы это произошло без лишних жертв.
– Обухов! Алексей! Сколько я еще дней я буду под окнами стоять? – возник звонкий голос из-за окна.
Неудобно получилось… Я же обещал ей сходить в кино!
Выглядываю в окно и вижу ее, обвязанную в синий платок, чуть спрятанный под серый шарф, черное пальто на ней сидит, как на манекене – идеально. Не то чтобы я в этом шибко разбираюсь… Но Таня-то должна знать в этом толк.
– Ein moment! – говорю и натягиваю теплую синюю кофту до горла, чтоб не замерзнуть в коротенькой кожанке. В зеркале перед выходом на меня испуганно смотрит худощавое лицо: Длинный тонкий нос, закругленный на конце, темная кудрявая челка свисает на лоб как не зачесывай назад, никогда не любил этого парня… Он агрессивно пялится на меня сейчас. Накинув восьмиуголку, выхожу к ней. Мы позавчера договорились сходить в кино, которое теперь «важнейшее из искусств». На самом деле я слегка взволнован, иду же первый раз в такие места, да еще и живое кино!
– Ну, привет… – видно, она принахмурилась, наверное, и сама не замечает.
– Извини, пожалуйста, что так получилось, я просто учебу совмещаю… –Старался посмотреть в ее глаза из под козырька кепки. Осуждение оказалось не таким уж сильным, она скорее удивилась.
– С чем совмещаешь? – рассматривал ее валенки. С завода видимо… Девушка с биофака не может себе позволить большее, к сожалению. Ничего, устроюсь в милицию – сразу порадую девчонку.
– Помогаю милиции в поимке преступников! – хотел придать этой фразе гордый вид, но вышло, словно я оправдываюсь. На учебе мне часто говорят, что нужно работать над голосом, улучшать ораторские навыки бла-бла, но только выйдешь прямо перед человеком, да еще и перед женщиной и ссышь в сапоги, а сапоги-то дырявые!
– Лешь, что же ты сразу не сказал! – Таня чуть зарумянилась в щеках, а маленький нос остался белым. От мороза, наверное, так что двигаться пора. «Движение – это жизнь!» – Как говорил Слава.
Я ступил два шага, похрустывая снегом, и Таня двинулась следом. Я не мог больше ждать, пока она поведет меня, как это было в университете средь студенческого столпотворения, когда мы и познакомились: Среди десятков других девушек она чем-то сразу выделилась, чем-то напомнила мне маму со старых фотографий. Уж не знаю, специально ли она ждет мой первый шаг или просто от пурги потерялась, но в этом году какая-то особенно сильная пурга, все глаза застилает и задувает в рот, слова сказать не дает. Поговорим с Таней внутри, благо театр поблизости.
Внутри нас встретили красные полотна, флаги, шторы, повязки парторганизаций на руках у обилечивающих. Когда мы с мамой перебрались в город, я впервые увидел парад комсомольцев такой пышный, эпичный и завораживающий своим размахом, фанфары возносили меня выше второго этажа… И уверенный взгляд Ленина, а затем и Сталина обнадеживал, что разрухе и голоду конец. С тех пора красный цвет не покидал и меня. На историческом я узнал, что этот цвет олицетворяет бурную человеческую энергию, преобразующую все на своем пути. Правда от лозунгов на каждом шагу начинает уже подташнивать, ведь я их почти наизусть знаю, да и дело же не в словах, а в поступках. Скорее бы уже поступки!
– Ты была уже в таких местах? – спрашиваю Таню, пока она избавляет себя от пальто, точно селедка от газеты. Знаю, странное сравнение, но селедку я еще не пробовал, так и в общении я всегда хотел опробовать себя с кем-то кроме друзей.
– В кинотеатрах? Была в кинопередвижках, но опыт совсем не тот, что и в таком кинотеатре готова поспорить! Я рада, что ты пригласил меня сюда! – Застенчиво улыбнувшись, Таня наклонилась снять валенки, и малиновое платье на секунду отлипло от тела, слегка обнажив участок груди. К сожалению, ничего кроме черного лифчика я не углядел, в деревне с этим было проще, хотя… черный тоже манит, контрастируя с белизной тела… Надеюсь, пауперизация моего кошелька будет стоить того…
– Ну а сам-то был хоть раз? – Теперь на Тане красовались белые туфельки.
– Я много слышал от друзей, что такого они еще никогда не видели, будто живые люди сходят прямо с полотна – немного помешкав, ответил я, приготовившись стыдиться собственной необразованности, ведь по Тане сразу видно, что она куда культурнее неотесанного меня. Стыд не сходил с моего лица, как не скрывай.
– О! Да тебе еще предстоит узреть кинематограф воочию! Как же я тебе завидую, дружок! – она взяла меня за руку и повела в кинозал. Там виднелись головы самые разные: от сапожника до пролеткультовца. Я заметил даже несколько работников НКВД. Эти ребята опустили свои фуражки на колени, но звезды продолжали сиять уже с золотых пуговиц френчей. У некоторых пуговицы, конечно, подзатерлись, но это все лоск, опять же, дела – вот что выдает в них ту самую энергию, исторгаемую красным цветом. Мы пробежали мимо них и заняли места. Сеанс должен начаться через несколько минут.
– А что ты испытала при первом просмотре? – решил я узнать, чтобы хоть как-то подготовиться к вхождению в мир кино.
– Словами этого не передать! – прошептала Таня, наклонившись ко мне поближе. Я увидел две темные дыры вместо ее зрачков, что подзадорило меня перед просмотром – Мой первый фильм «Чапаев». Я уж не особо смыслю в этих политических делах, честно скажу, и Чапаева представляла только по описанию в книге, но когда начался фильм… Все, ни слова больше! Сам увидишь…
Камера вдруг завела катушку и через свою оптику выводила на полотно картинки. Сначала название: «Аэлита». Затем… затем Стравинский и Скрябин отсекли мои уши от остального мира фортепианной лесенкой. Все выше и выше взбирался я по ней, пока передо мной не предстал профессор Лось. Чуть после за ним следом вышел и товарищ Гусев прямо с фронта. Казалось, гражданка закончилась порядком двадцать лет, а солдаты по сей день возвращаются. Вот и Гусев что-то говорил непосредственно мне. Я не умею читать по губам, поэтому полотно представило мне его слова письменно. Еще через пару минут я каким-то чудом перенесся на Марс! Что?! Как это возможно?! Ни неба, ни звезд, бац, и я уже в окружении стеклянных и бетонных сооружений. Марсиане в причудливых одеждах балакают на нашем… Так вот что за Аэлита – марсианка. Профессор Лось что-то в ней нашел. Я бы тоже в такую втюрился без задней мысли. Но для профессора она не просто любовь. Она буквально с другой планеты! Нужно ее изучить! Но Гусю не до науки. Революцию тоже делать надо как-то! Да еще и когда такие проблемы: Эксплуатация, угнетение…
– Ну как тебе? – впервые за долгие годы я услышал голос того, кто меня сюда привел. Кто-то дергает меня за плечо… ах вот где оно! Плечо мое! – Алло! Леша!
Я оторвал взгляд от экрана и понял, как же давно не видел Таню, ее волосы, завязанные в клубок. Совсем не как в фильме.
– Я… эээ…
– Понятно, – улыбнулась она, – Первый раз, он такой, да… Ну, вставай, зал нужно покинуть.
Повернув голову снова в сторону полотна, я увидел, что кино давно закончилось. В какой-то момент я перестал замечать, где фильм, а где мысли о нем…
– Почти по-настоящему! Вот как! – я, наконец, заговорил с Таней. В коридоре театра свежий ветерок вернул меня к жизни, и я ощутил пустоту в желудке. Слишком много энергии забрало кино, слопал бы сейчас палку колбасы.
– Говорила же! На «Аэлиту» я еще не ходила! Буря эмоций сейчас! Но Гусев просто бесподобен! А уж Лосев вообще героище! Жаль у них с Аэлитой не вышло ничего – Таня потупилась на мои грязные сапоги. Мы оделись. На улице уже стемнело, фонари освещали заснеженную дорогу. Метель стихла.
– А мне жаль, что у Гусева с революцией ничего не вышло, – я как бы подыграл Таниной грусти, – Революцию нужно оседлать как буйную лошадь, что сложнее, нежели с дамой знакомиться. Только подкрепиться бы…
Слова сами складывались в подобную речь. Не знаю, чего это я.
– Коммунист проголодался, бедненький! – Таня подвернула наружу нижнюю губу, протянув последнее слово – ну пойдем ко мне в общежитие, с девчонками покормим тебя!
– Как-то неудобно, Танюш! – я прижал руку к груди, но дорога приближала нас к общежитию, – если только твои сожительницы не будут против!
– Конечно, не будут! Тем более билет-то денег стоил! Нужно же отблагодарить кавалера – она усмехнулась, прикрываясь шарфом.
В общежитии по коридору бегали дети. Вдали слышались чьи-то стоны, кажется, женские… Друзья рассказывали, что общага – это центр сексуальной революции, и в этом что-то есть. В комнате Тани уже сидели еще две девушки. Ирина и Маша, как впоследствии выяснилось. Кудрявая блондинка и коротко стриженная брюнетка (я сначала подумал, что это мужик). Присел и я на краю кровати как воробушек на жердочке в ожидании хлебных крошек. Надо бы показать себя с сильной стороны: выпятить вперед грудь и т.д. Но грудь выпятили они, и разгорелся пожар мировой революции у меня между ног.
– Маша, есть сегодня что-нибудь покушать? С нового года, может, осталось? – спросила Таня, освободив, наконец, волосы из клубка. Из-за русых кудряшек я начал ее путать с Ирой, – Кстати, знакомьтесь это мой товарищ из университета, Алексей Обухов.
– Очень приятно! – девушки сказали достаточно громко для такой комнатушки. На табуретке возле одной из кроватей стоял граммофон.
– Откуда такая вещь? – я выразил удивление на месте.
– НЭПманский друг занес как-то сюда и забыл видимо забрать – ответила Ира, улыбаясь мне. Я ей симпатичен, наверное. Плохо у меня с распознаванием этих штучек женских.
– Ладно, на кухню схожу, принесу что-нибудь… – сказала Маша, выходя из комнаты. Кажется, на ней красовались мужские трусы. Впрочем, ей идет. Подчеркивает так сказать достоинства…
– На, пока, для аппетита – Ира подала мне рюмку водки. Я отказался, вообще не пью. Стараюсь не пить.
– Ну чего вы его спаиваете? – Досадовала Таня, – попить больше нечего разве?
– Не бузи, Танюха! – слегка развязно ответила Ира. Через серую майку просвечивали кончики сосков. И не стесняется же, чертовка! Тоже мужские трусы напялила в полоску. Тоже идет, в принципе. По крайней мере, я не против.
– Ты же с исторического, Лешь? – вежливо спросила Таня.
– Ну, да. – я старался смотреть на них обеих, от чего мотал головой туда-сюда.
– И чему вас там учат? – присоединилась Ира к заискивающим расспросам. Она машинально положила руку мне на колено. Крайне необычно ощущать женское тело так близко к революционному очагу, который сейчас обострился. Нужно его потушить. Говорят если выпить спирту, активность идет на спад. Прошу прощения товарищ Сталин, но борьба с пьянством подождет до завтра!
– Э… давайте-ка я все-таки рюмочку-то выпью для аппетита действительно – проговорил я, глотая ком. Сейчас высокий ворот водолазки оказался очень некстати. Попытавшись его оттянуть, я заметил, что в комнате в принципе душновато. Но снять водолазку никак нельзя, ведь это последний слой мужской брони.
– Другое дело! – поддержала Ира, подавая рюмку – А ты, Танька, тоже не строй из себя уж интеллигентку прям! Мужчине можно и выпить иногда. Ну, так что за учеба?
– Да исторический материализм – ответил я, пропустив жидкость глубоко в себя – диамат, научный коммунизм. Сложновато это все для человека, который совмещает учебу с работой в милиции…
Здесь даже не удивительно, что вылетело само. Много мне надо, чтобы от водки унесло. Не зря мать запрещала пить на селе бражку… Скользкая дорожка. Вот я и подскользнулся, но не скажу, что падать неприятно…
– Правда?! – Ира вся завелась – Ого кого привела наша Таня!
– Ну да, он помогает только, но все равно почетно довольно! – Таня выглядела как гордая мамка. Да и Ира тоже. Обе глаз с меня не сводили теперь. Таня налила себе воды в граненый стакан. Как и я, пить она не любит. И правильно!
Затем Маша принесла новогодний салат и остатки рябчика. Отрывая ножку, я ощутил себя порядочным таким буржуем. Новый год все-таки – буржуйский праздник.
– «Аэлита» просто класс! – разговорилась вдруг Таня, – давно хотела фантастику увидеть в кино! Книжки, конечно, хорошо, но в кино это совершенно другой опыт.
Я следил за нитью диалога насколько мог. Девчонки так быстро разговаривали. Таню я еще такой не видел. Да и с рюмки и рябчика меня развезло нехило, а может уже и двух рюмок… трех… Что-то перестал я смотреть, чем запиваю кушанье! Воды нужно! Однако взяв стакан Тани, я учуял запах ядреного спирта, то есть и она все это время из стакана хлестала водку… Коварные женщины!
– Что ты там говорил про революцию? – спросила вдруг меня Таня, растрепывая волосы, – Ну, там, на улице…
– Что ее нужно оседлать как лошадь! – ответил я, стыдясь за себя.
– Оооо, какие речи! – заговорили Танины подруги. Маша взяла огромную толстую книгу и, сверяясь с ней, начала агитировать, – Личность революционеров при всей важности лишь продвигает революционный процесс вперед, но никак не является причиной оного! Формационный подход Маркса показывает это со всей основательностью…
– Началось – вздохнула Ира. Глаза ее рассеяно искали меня, а рот вульгарно приоткрылся. Пошатываясь, подобно вавилонской башне она рухнула на мои колени и обмякла. Очень горячая. Пламенная, я бы сказал. Но не такая пламенная, как Маша, которая тем временем продолжала:
– Революция – это часть естественного исторического процесса, закономерный результат развития очередной социально-экономической формации. Поэтому оседлать ее в одиночку будет не так просто! Даже товарищу Ленину помогал весь русский народ.
– В целом согласен – поддержал я Машу, – Но революционер Гусев все равно хороший пример для подражания.
– Пример, безусловно, должен быть, но без буржуазного индивидуализма попрошу вас! – Маша сняла с себя майку, напомнив мне тем самым древнегреческих богинь с картинок из учебника по древней истории. Груди ее походили на сочные спелые дыньки, но, тем не менее, я отвернулся.
– Да брось ты, товарищ мужчина! – сказала она, тоже пошатываясь как подрубленная березка, и руками пытаясь найти опору – здесь жарко, и прошлое десятилетие научило нас без всякого стыда принимать свое тело. Мы же равны, так чего стыдиться? Общего у нас больше…
– Оденься сейчас же! – сказала Таня, распутывая язык. Понял я произнесенное не с первого раза – меня так не воспитывали! Алексей, скажите ей хоть вы!
Маша поставила пластинку, и цветочек граммофона начал доносить до меня гимн Интернационала.
– Вы же милиционер, Алексей… – села возле меня Таня, изменившаяся в голосе. Это по-прежнему были уговоры, но что я должен сделать сейчас? – Оседлай меня, революционер…
Маша за ее спиной уже снимала трусы. Я же не мог оторвать глаз от двух зияющих черных дыр вместо зрачков. Они притягивали меня еще в кинотеатре. И я нырнул в этот темный колодец… Дальше ничего не помню. Только «В смертный бой вести готов!» и еще «Воспрянет род людской». Затем рамки революционного пожара резко сузились, легкое давление. На секунду открыв глаза, я обнаружил себя в куче женских тел: Революция в лице Маши оседлала меня… или это Таня? Затем мы решили сменить позу, и теперь я с наскока оседлал ее. Чуть погодя воскресла и Ира, присоединившись к нам. Как ни странно в майке она была притягательнее…
Утром – похмелье. От промозглого холода тело продрогло до костей, словно я сотворил нечто ужасное. Товарищи женщины так и остались валяться в сестринских объятиях. Милые щечки беззаботно спящей Тани так и манили приласкать. Не стал будить. Приличия ради накрыл их срам белым одеялом и закрыл распахнутое окно. Это был мой первый раз, и я ничего не помню… Позор! Весь отдел будет смеяться… ОТДЕЛ! Мне сегодня нужно в отдел!
Наспех одевшись, я побежал к отделу. Внутри окруженное бело-синими стенами меня ждало на завтрак… пирожное.
– Всем отделом скинуться решили – отрапортовал мне Басов, карауливший на вахте у входа – Я хотел уже последнее докушать, но раз пришел, милости просим…
Сладкое всю мою жизнь было большой редкостью, поэтому отказ я бы себе не простил. На это пирожное я бы откладывал стипендию неизвестно сколько. А так сгущенка на языке скрасила мое постыдное утро и хоть как-то перебила соленый привкус Машиного (или Таниного?) лобка.
– Важное что-нибудь пропустил? – удостоверился я, прожевав бесподобную сладость.
Басов зевнул и вдруг спохватился:
– В кабинете у начальника уже час сидит какой-то товарищ из НКВД. Я подслушивать не стал, но, может, тебя ждут, кто знает. Ты же недавно со Славиком приключения себе нашел на жопу… Загляни на всякий случай.
Я поднялся к старшине Круглову. Порядочно стукнул в дверь и вошел.
– Вот он, герой наш! – Круглов сидел в белом кителе, распушив длинные казацкие усы, и зажимая козью ножку меж зубов, взирал на фигуру в серой шинели и черных сапогах.
– Прошу прощения, товарищ старший Лейтенант! Задержался… – я отдал честь, хоть и не обязан как бригадмиловец, ошарашивающийся в отделе как мальчик на побегушках у Славы. Но уважение заслуживать нужно уже с таких моментов.
– Да уж, капитан Сухов тебя уже заждался у нас… – Круглов показывал пальцем на фигуру справа.
– Капитан государственной безопасности Сухов Виталий Олегович! – фигура подала мне руку, – прошлый раз я так вам и не представился, молодой человек. А теперь, товарищ Круглов, я бы хотел наедине поговорить с Алексеем, информация не для лишних ушей.
– Как скажете! – Круглов пожал погонистыми плечами, предложил стул капитану и вышел за дверь.
