Бусинки

– Да пофигу. Давай, оживляй Коляна!

– Давай я тебе поясню кое-что… – начала девушка, но вдруг осеклась на полуслове.

Выстрела я не слышал. Первая пуля ударила Аню в левое плечо, она дёрнулась, я увидел дыру в её штормовке и расползающееся чёрное мокрое пятно вокруг. Вторая пуля ударила мне в спину. Боли не было, просто сильный толчок, как будто Коляныч толкнул меня со всей дури.

– Мама! – взвизгнула Анна. – Прячемся, прячемся! В дом!

Она на четвереньках побежала по крыльцу, а я старался прикрыть её от выстрелов своим телом. Получил ещё одну маслину ближе к пояснице. Ощущалось как ожог крапивой. По спине поползло липкое и мокрое. Позади альфа взревела и смолкла, но мне некогда было оборачиваться. Мы ввалились в дом и залегли за стеной.

– Лежи, лежи! – шептала Аня. – Не вставай. Сейчас Бусинка их порвёт.

С улицы – пара выстрелов, а потом крики, отборный мат. Затем жалобно так: «Пацаны-ы-ы! Пацаны, выручайте, пацаны-ы-ы». И всё стихло. Минуты, наверно, не прошло. Рукав Анютиной штормовки быстро пропитывался кровью.

– Задело тебя? – прошептала девушка.

– В спину попали, – ответил я. – У тебя самой кровища хлещет, надо жгут наложить.

– Ага, щас.

Девушка порылась в кармане и вытащила небольшой пакетик, разорвала зубами упаковку и принялась прилаживать приблуду к своей руке.

– Это что за хрень? – удивился я.

– Турникет. Вместо жгута. Удобная штука. У вояк стащила. Вот и всё. Повернись, покажи спину.

Я перекатился на другой бок. Боль тупыми толчками прошлась вдоль позвоночника, кровь уже начала запекаться, я чувствовал, как майка приклеилась к коже, превратившись в коросту.

– Жить будешь, – сказала Анна. – Из Макарова стреляли, ничего важного не задели. Потом забинтую тебя. Где же Нояпурка моя? Где собачка? Всех порвала? Или нет? Наверно, всех. Да? Они ночью раньше приходили, это мародёры. Не ждала их сейчас. Что-то изменилось в игре. Нам нужно быть осторожными. Теперь всё иначе. Иначе же? Иначе, точно.

Черная туша просунулась в дверь. Адская тварь, перемазанная кровью, пасть разинута, язык свисает до земли. И дышит так часто: «Хыр-хыр-хыр». Чур меня! Изыди, дьявол!

– Бусинка! – запищала Анюта радостно.

– Ань, перезагружай, – напомнил я.

– А? Ага, – девушка села рядом с альфой и откинула волосы со лба.

Опять это случилось. Я смотрел ей прямо в глаза и увидел, как жизнь ушла из неё, как она превратилась в жуткую мёртвую куклу. На мгновение, но всё же. Носяпура, похоже, ничего не заметила. Анна моргнула, в её зрачках вновь разгорелся живой свет.

– Пять раз переиграла из разных сохранёнок. Он умирает. Мародёры не приходят. А ты… ты прежний, не такой, как сейчас. И разговоров этих у нас нет.

– Постой. Ничего же не было.

– Ага, в этой ветке реальности не было. Я сохранила этот вариант тоже. Эта твоя копия не знает, что происходит с другими версиями. Не могу слова подобрать. Разные варианты развития одних и тех же изначальных событий, но с разным итогом. Как в мультивёрс. Ну в мультивселенной. Нет, не то. Как же объяснить? Многомировая интерпретация Эверетта – слышал про такое? Ладно, забудь. Я как та собака академика Павлова – всё понимаю, а объяснить словами не могу. Не могу же? Или смогу? Нет, точно, не смогу.

– Не парься, я играл в игры, знаю, что такое сохранёнки. У меня Пентиум дома стоит.

Похоже, моё заявление про Пентиум не произвело на девушку никакого впечатления. Ну да, у них в будущем покруче компьютеры есть, это к гадалке не ходи, что ей мой Пентиум. Это – как если бы пещерный человек хвастался своим каменным топором. Но всё равно было чуточку обидно.

– Ну что, – сказала Анна поднимаясь, – пойдем патроны собирать. Может, пистолет исправный найдем.

12

Всё вокруг было ненастоящее. Мне казалось, что мир вокруг меня просто нарисован гуашью на тонкой папиросной бумаге. И краски эти сильно выцвели. Стоит ткнуть посильнее, как эта обманка порвётся, обнажая жуткую черную пустоту. Не могу слов подобрать, чтобы описать этот ужас, это не космическая пустота без звёзд, а нечто страшное, там нет никаких звуков, света, тепла – это сама смерть. Мне чудилось, что я выпал из реальности, что между мною и идущей впереди Анютой толстенное стекло в метр толщиной, которое глушит звук и человеческое тепло. И если я позову её сейчас, то она меня не услышит.

– Нюша!

Девушка не отреагировала. Как шла, так и продолжила идти.

– Ася! – окликнул ещё раз без надежды в голосе.

Она не слышала меня.

Холодный мрак начал затапливать изнутри, мне казалось, что я умираю. Даже не так, чудилось, что распадаюсь на атомы, превращаюсь в пыль, исчезаю. Что не было меня никогда. Сердце билось как бешеное, воздух стал густым, почти твёрдым, я не мог сделать вдох. Вместо крови по жилам текла кислота, разъедая меня изнутри, я больше не мог произнести ни звука.

– Ты это мне? – обернулась Аня.

– Да, Нюра, тебе.

– Меня зовут Анна. Забыл?

– Помню: Нюша, Ася, Нюра, Анюта.

– Кто все эти люди? – искренне удивилась девушка.

– Это же твоё имя. Нет?

– Анна. Просто Анна.

– Но это уменьшительно-ласкательные от имени Анна. Как тебя мама в детстве звала? Нюшей? Асей? Нюрой? Нютой? Как?

– Анной. Когда сердилась, то называла полным именем: Анна-Клаудия. А бабушка называла Рейнитой. Звала к столу – «Come, mi reinita, estás muy flaca».

– Не понял.

– Хм… Погоди… Сейчас… Это можно перевести так: «Иди кушать, моя маленькая королева, ты у меня такая худенькая!»

– Это на каком языке вообще?

– Испанский. Бабушка у меня мексиканка. И я на четверть тоже.

– О как! Анна-Клаудия? У тебя два имени?

– У всех мексиканцев два имени.

– Ты ещё скажи, что у тебя две фамилии.

– Ты знал? Знал, да?

– Про чего?

– У всех мексиканцев две фамилии. Одна от папы, другая от мамы. И два имени.

– Да охренеть вообще. Да ты гонишь. Прикалываешься надо мной? Ты ж по-русски шпаришь без акцента.

– Это тебе кажется. Игра изначально на русском, но я прохожу её в переводе. Для меня всё на испанском. Искин переводит в реальном времени в обе стороны.

– Кто-кто переводит?

– Долго объяснять. Забудь.

– Получается, у тебя два имени, а у меня – ни одного? Ну и где справедливость, Ань?

– Забудь, говорю. Видишь тело вон там? Проверь карманы и рюкзак. Бери всё, потом разберёмся. По сторонам глянь, вдруг пистолет найдёшь. А я другие два обшарю. Где-то ещё одно тело должно быть, да? Должно же? Может, дальше? За кустами теми? Или нет? – Анна повернулась к альфе: – Пузик, ищи!

13

Обшаривать трупы – то ещё развлечение. А трупы, разорванные альфой – это вообще за гранью добра и зла. Главное, в этот момент не думать о них как о людях. Не фиксироваться на лице, на кистях рук, на всём человеческом. Повезло, что были уже сумерки, и кровь выглядела черной жижей. Ну и запах. Лучше дышать через рот.

Добыча была скудной, я нашел три нестреляных патрона, бинт в упаковке и несколько белых таблеток в целлофане. Пошарил вокруг, нашел пистолет. Выглядел так, будто альфа его грызла заместо сахарной косточки. Хлам, одним словом, металлолом в липких отвратительных слюнях. Я был не уверен, что даже на запчасти сгодится, но сунул в карман.

Анна возилась поодаль:

– Что это? Оу! Это нужное мне! Или нет? Всё же нужное, да? Нужное, конечно. А это? Хм… наверно, тоже нужное? Да? Или нет?

– Пистолет нашел, – крикнул я. – Только псина твоя его разгрызла.

– Бери всё, потом разберёмся, – не поворачиваясь ответила Анюта. Или Клаудия. Или обе вместе. Меня это почему-то забавляло. Анна-Клаудия, ну надо же! Вот это поворот.

– Помочь? – спросил я не приближаясь. Честно если, помогать не было ни малейшего желания. Те два тела были разорваны альфа-псиной сильнее, буквально на тряпки порваны. Кровавые такие тряпки.

– Не, я щас, – ответила Клаудия. Поднялась, вытирая руки куском ветоши: – Уходим.

– Ты говорила, ещё один?

– Не, только трое. Странно, обычно всегда было четверо. Говорю же, всё изменилось. Уходим.

– Прикопать надо. А то вонять будут. И зверьё из леса набежит.

– Носяпурка позаботится. Не думай про это.

– Она их, что? Сожрёт?

– Сам-то как подумал? Чем она, по-твоему, питается? Святым духом и молитвами?

– Мерзость какая. Это люди всё-таки.

– Говорю же, не думай об этом. Не люди они вовсе. Уходим! – Анна окликнула псину: – Собачка, прикрой!

Альфа, крутившаяся вокруг девушки, замерла, повернулась в сторону леса и оскалила клыки.

Мы с Анютой короткими перебежками отступили к дому. Теперь хутор не казался безопасным и тихим местом. Чёрт его знает, может, за углом дома стоит четвертый мародёр и целит в нас? Похоже, Анна тоже думала о чем-то похожем, поэтому пригнувшись сразу юркнула в дом и присела, чтоб быть ниже окна. Я плюхнулся на пол рядом.

– Ты ж говорила, мутанты на твой хутор не лезут?

– Мутанты не лезут. Так это не мутанты. Мародёры. Эти иногда по ночам приходят. Приходили. По ночам. Раньше. Сейчас даже не знаю. Покажи пистолет.

Я вытащил из кармана железяку в слюнях. Анюта огорченно поцокала языком и принялась разбирать оружие, откладывая годные детальки справа от себя.

– Несколько патронов нашел, бинт и таблетки какие-то.

– Всё в хозяйстве пригодится, – ответила девушка, пытаясь снять затвор с ударником со ствола. На мой взгляд, это был натурально металлолом, но Анна не сдавалась. Потом достала из своих карманов ещё два пистолета в таком же плачевном состоянии, принялась разбирать.

– Будем спать по очереди? – предложил я. – Один спит, второй вахту несёт.

– Ты спать хочешь? – удивилась девушка.

– Ну… ночью надо спать.

– Лучшее время для вылазки как раз ночью. Мне нужен пистолет. Тебе тоже. Голыми руками мы много не навоюем. Собачка моя – это оружие, но её могут убить. А другую мне уже не приручить. Сейчас перекусим и сходим, я место примерно присмотрела. Недалеко тут деревня заброшенная. Боёвка, кажется. Там бандюки засели, не знаю, чего они там забыли.

– Много их там?

– Не знаю. Несколько.

– Ань, нас двое. Мы без оружия. Я приёмам каратэ не обучен, да и против пули никакое каратэ не поможет. Как ты себе это представляешь?

– Носяпурка нам поможет. Нам не нужно убивать всех, только добыть два пистолета. Может, повезёт, и дробовик попадётся. Только у меня к дробовику патронов мало, редкие они. 12 калибр, да? Или 16? Не, точно 12. Редко выпадают.

Я хмыкнул, но ничего не сказал. Инстинкт самосохранения во мне больше не работал, жить не хотелось. Сдохну – значит, судьба такая. От судьбы не уйдёшь. Тут я подумал о Коляныче и совсем загрустил.

– Кушать хочется… – мечтательно протянула Анюта. – Колбаска у нас ещё осталась, батон и консервы. Натощак идти нельзя, много сил понадобится, – Анна выглянула во двор, оценивая обстановку. Каждый раз говоря про еду, девушка оживлялась. А во время принятия пищи она поглощала всё без разбору с энтузиазмом электрической мясорубки. Ей было поровну, чего жевать, лишь бы на еду было похоже.

– Ты этой копеечной колбасе так радуешься. Чем ты питаешься на Марсе своём?

– Всякой гадостью, – ответила Клаудия не оборачиваясь.

– Всё так плохо?

– Поверь, тебе лучше не знать.

– В гробу я видел такое будущее, – пробормотал я. Анна сделала вид, что не услышала.

Альфа вернулась к дому, приняв на себя охрану двора. Мы с Анютой поужинали, а затем она занялась медициной. Сняла турникет со своего плеча, достала из кармана медицинский стальной пинцет, прокалила его концы над пламенем зажигалки. Принялась сдирать с себя штормовку через голову. Вдруг ойкнула, спохватилась:

– Отвернись. Не смотри.

– Да чего я там не видел? – хмыкнул я.

– Я стеснительная. Не смотри.

Пришлось отвернуться. За спиной возилась Анна, бормоча: «Так, где же она. Дальше. Да? Или нет. На куски такие не распадаются, верно? Конечно, не распадаются. А, ага! Вот она». Девушка, похоже, нашла пулю. Через пару секунд что-то небольшое упало на пол и покатилось. Треск разрываемого бинта.

– Помочь, Ань?

– Не. Не смотри. Я щас.

Шорох одежды.

– Я всё, – звонко пискнула Клаудиа и клацнула пинцетом. – Показывай спину.

14

Анна шурудила пинцетом в ране на моей спине, при этом болтая беспрерывно. Действовало её щебетание не хуже наркоза, боли я не чувствовал.

– Она красивая? – вдруг ни с того ни с сего спросила девушка.

– Кто? – не понял я.

– Земля.

– Вокруг оглянись.

– Я не про это. Там, за пределами Заповедника.

– Сходи да посмотри.

– Я не могу, – грустно ответила Анюта, – не могу выйти за периметр. Игра меня не выпускает. Как и всех прочих местных мутантов. Как я хочу увидеть Землю своими глазами… Первым делом полетела бы в Мачу-Пикчу.

– Куда-куда?

– В Мачу-Пикчу.

– Это что? Город? Страна? Континент?

– Древний город индейцев кечуа. Империя такая была – Тауантинсуйю, испанцы позже назвали её Империей инков. Это в Южной Америке, до Исхода там было государство Перу.

– Не слыхал про такое. Я мало где был. Кроме своей деревни, жил в общаге в городе ближайшем, учился там в бурсе. Ну, в техникуме. Город как город, большой, грязный, и народу там – выше крыши, все злые как собаки. Ещё в Пермском крае службу нёс 2 года. Недалеко от Губахи. Там вообще не на что смотреть – в любую сторону снег и тайга, тайга и снег. Комары размером с кулак летом и зима 9 месяцев в году. А я на вышке с автоматом охраняю зеков. Через день на ремень.

– Значит, ты умеешь хорошо стрелять? – обрадовалась Анна.

– Приходилось из калаша стрелять пару раз. Дело нехитрое, Ань. Тем более, стрелял в воздух – для острастки. Ну, для предупреждения побега осужденных. Это помимо стрельбища, где по мишеням давали пошмалять, только на стрельбище нас редко выводили. Так что стрельнуть я могу, а вот насчет того, что попаду хоть куда-то – это большой вопрос. Из пистолета Макарова стрелял один раз в мишень с 20 метров, так даже в саму мишень не попал. Может, ствол не пристрелян был, а может, тренироваться нужно, чтоб попадать в мишень.

– Я тоже плохо стреляю, – пискнула Аня. – Оу, нашла!

По полу покатилось что-то маленькое прямо к моим ногам, я опустил голову и увидел кусок металла неправильной формы, весь в крови. Моей крови. Я отвёл глаза. Девушка тем временем занялась второй раной.

– Откуда ты это знаешь, Ань? Про эту Мачу-Пичу. Ты ж на Земле ни разу не была.

– Забыл? Мы храним все знания Земли. Каждый из нас – Хранитель. После рождения делается укол в голову и через тонкую иглу прямо в мозг вводится Искин. Он как желе, внутри он расправляется в тончайшую паутинку и прирастает к мозгу, становится одним целым. Это совсем давно называлось «нейронное кружево». Тебе, наверно, известно под именем «нейролинк». Это ранние прототипы были, как раз 100 лет назад по земному времени или около того.

– Первый раз слышу. Бр-р-р. Мерзость. Я бы не дался, чтоб мне иголками тыкали прямо в мозг, да ещё и паразита какого-то подсаживали.

– Это не паразит, – прощебетала Анна. – Это суперкомпьютер с искусственным интеллектом. Часть каждого из нас. Часть меня.

– У тебя что, в голове компьютер?

– Ну да.

– Мать моя, роди меня обратно! Мне такое ваше будущее не нравится от слова «совсем». Нет, Анюта, жизнь меня к такому не готовила.

– Мы не выбирали это, другие люди всё решили за нас. Задолго до моего рождения. Но в этом есть и плюсы: Искин ничего не забывает, в любую секунду ты можешь получить любую информацию, если сама не знаешь или не помнишь. Он знает все языки, даже мёртвые. Считает очень быстро. Умеет много чего. И всю жизнь обучается вместе с тобой. Поэтому Искин у каждого человека свой собственный, уникальный, не похожий ни на какой другой.

– Вы же не бессмертные, Ань? Когда умираете, вся информация пропадает?

– Не совсем. Искин ещё живёт некоторое время после смерти мозга человека и способен передать часть информации в общую сеть. Мы все соединены в одно целое. Вернее, наши Искины соединены между собой и могут обмениваться информацией очень быстро.

– Всё равно дичь какая-то. У тебя в голове живёт кто-то еще. Нафиг надо такое счастье.

– Это тоже я. У Искина нет отдельной личности, он неотделим от меня. Неотделим же? Да? Точно неотделим. Ага, нашла!

Опять маленькое стукнулось об пол. Я не стал смотреть.

– Короче, Ань, я всё понял. Вы сбежали на Марс. Земля гикнулась, а у вас каждому марсианину в башку врос компьютер. Сидите вы под землей как кроты, жрать особо нечего. Ну и чего вы там ждёте? К чему стремитесь? Ради чего всё это?

– Ответ тебе не понравится.

– Да пофигу. Хуже не будет. Потому что хуже уже некуда. Жги!

– Мы вымираем. Проломив стену, мы из одной тюремной камеры попали в соседнюю. Только теперь условия хуже. Мы не можем вернуться на Землю, гравитация нас убьёт. И не можем никуда дальше улететь с Марса – нет ресурсов на это. Поэтому просто вымираем. Уже третье поколение. Чтоб не сойти с ума – играем в компьютерные игры, хоть какая-то отдушина, – голос девушки дрогнул, показалось, что она сейчас заплачет.

Я понял, что перегнул палку. Только женских слёз сейчас и не хватало для полного счастья. Поэтому я сдал назад:

– Придумаете чего-нибудь, Ань, с Искинами своими вместе. Был бы у меня в башке компьютер, я бы обязательно придумал, зуб даю. Не грусти, Анюта, всё образуется. Человек такая скотина, может выжить где угодно, ко всему приспособиться, да ещё и план побега придумать. Из любой тюрьмы.

– Пощиплет чуть-чуть, терпи, – приказала девушка. – План побега? Хм… Интересная мысль.

– Точняк! План побега! – подхватил я бодрым тоном, хотя понятия не имел, о чём говорю.

– Так, пластырь. Готово! Как говорят – до свадьбы зарастёт.

– Хреново твой Искин русский язык знает. Без обид, Ань. Правильно говорить – до свадьбы заживёт.

– Хм, – ответила марсианка. – Сейчас он всё запомнит и обновит базы данных. Он обучается.

Я потянулся за своей одеждой и обернулся к девушке. Она стояла красная как помидор. И не знала, куда деть руки. Смотрела в пол и выглядела то ли растерянной, то ли испуганной. Это чего, мой обнаженный торс так её смутил? Она что, голого мужика никогда не видела? Погоди-погоди…

– Аня, тебе сколько лет?

– Девять.

15

Наверное, у меня что-то сделалось с лицом. Не знаю, я сам себя в этот момент не видел, но Анна, бросив на меня быстрый взгляд, перепугалась:

– Тебе плохо? Ты сядь, сядь. Болит где?

– Девять лет… – простонал я.

– Марсианских. Марсианских лет. Год на Марсе в 2 раза длиннее земного, нужно на 0.53 разделить, чтоб земной возраст посчитать. Мне 17. Семнадцать, по-вашему. Слышишь? Дыши. Вдох, выдох. Водички дать? Или водки? У меня водка есть.

– Предупреждать надо, что у вас другие года, блин.

– Я же говорю, это мой реальный облик. Я похожа на ребёнка?

– Нет.

– Фух! Ты меня напугал. Я думала, что ты… Что… Забудь. Всё хорошо?

– Ты можешь принимать любой вид? Ну, в игре. Зачем ты сделала свою копию?

– Так проще отыгрывать роль, погружение в мир плотнее. В детстве все экспериментируют, примеряя разные маски, но у взрослых, обычно, остается только один аватар. Или два. Как правило, полная копия реальной себя и нечто прямо противоположное. Научные работы про это есть, исследования больших групп людей проводились. У меня точно так. Анна – копия меня. Есть ещё противоположность – здоровенный мужик с именем Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомукено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис.

Мне от одного перечисления этих Непомукенов, Тринидадов и Руисов поплохело, хоть Анюта выдала всю эту тарабарщину на одном дыхании ни разу не запнувшись.

– Это одно имя?

– Да, это имя одного известного испанского художника 20 века. Не знаю, слышал ты про него или нет. Пикассо.

Да она глумится надо мною? За деревенского дурачка держит, думает, что я лаптем щи хлебаю и слаще репы ничего не пробовал? А я в детстве марки собирал. И была у меня одна марка с картиной этого самого Пикассо. Ничего особенного, два бродячих циркача репетируют свой номер, производственная зарисовка типа «токарь 5 разряда около своего токарного станка».

– «Девочка на шаре». – Я постарался, чтоб яд сарказма не капал с моих слов.

– Угу! – обрадовалась Анна. – Розовый период.

И продолжила нараспев:

– «Престол Фортуны кругл, а Доблести – квадратен».

На всякий случай я сделал вид, что понимаю, о чем она говорит. Она, вероятно, сделала вид, что поверила в то, что я понимаю. Пауза, во время которой мы смотрели друг на друга как два ценителя изящных искусств, висела в воздухе недолго.

– Нам пора на вылазку, – девушка немедленно сделалась озабоченной, как кот в овощехранилище. – Хорошая новость в том ещё, что у нас нет брони. То есть, совсем нет брони, вообще её нет.

– Ань, это плохая новость, а не хорошая. Опять твой Искин чудит с переводом.

– Хм. Смотри, совсем стемнело. Ночью наши мародёры и бандиты будут ходить с фонариками на лбу. Я, конечно, надеюсь на это. А значит, нам будет гораздо легче с ними справиться. Не факт, что мы найдём что-то ценное. Хоть бы один пистолет добыть. Нужно побольше водки взять, а то я буду в жутком расстройстве от того, что поубивала этих мародёров, и не смогу ничего толком делать, пока не выпью. Тебе сколько бутылок взять?

– Нюш, ты водку хоть раз пила? В реальности.

– Не называй меня так, я пугаюсь. Нет, конечно, не пила. На Марсе нет водки. И не из чего её сделать. Все семена растений, которые мы везли с собой на Марс, погибли, не выдержали шестимесячного перелёта. Первыми перестали подавать признаки жизни крестоцветные.

– Да и хрен бы с ними!

– Ты прав, хрен тоже из крестоцветных.

Невозможно разговаривать с девушкой, у которой в голову встроен компьютер, а русский язык – не родной. Но если я начну задумываться над каждым своим словом и строить фразы так, чтоб она меня правильно поняла, то я буду молчать всю дорогу как рыба об лёд.

– Ань, если бы ты выпила разом бутылку водки в реальной жизни, ты бы умерла. А если бы выжила, то на следующее утро сказала: «Лучше бы я умерла вчера».

– Угу, поняла. Одной бутылки тебе хватит. Отлично. Хм… Мне опять хочется кушать снова. Поедим перед выходом? А потом пойдём в нашу далёкую дорогу к мародёрам, да?

Я решил не поправлять девушку больше, говорит неправильно – ну и пусть говорит. Понятно же, про чего.

Анна быстро собрала рюкзак для вылазки, а потом принялась за ужин. Мне кусок не лез в горло, поэтому я чисто из вежливости сжевал пару ломтей хлеба. Анюта же, как и каждый раз во время еды, была оживлена сверх меры и даже говорила в два раза быстрее, хоть это, как мне казалось, уже за гранью даже её возможностей. Рассказывала про какой-то сарай, который будет на нашем пути, и что в сарае ничего нет, она уже проверяла. Проверяла же? Да, проверяла. И что-то ещё говорила, но я уже выпал из разговора, настолько её щебетание напоминало шелест волн на песчаном пляже в солнечный день. Или мерный перестук капель летнего ночного дождя. Начал засыпать под этот белый шум.

– Эй! Не спать! – окликнула девушка. – Носяпура, рядом! Выходим!

Мы двинули в путь. В нашу далёкую дорогу к мародёрам, как выразилась Аня.

Альфа растворилась в сумраке, слилась с тенями, двигаясь резко и бесшумно кругами вокруг нас.

Несколько первых сотен метров всё было ровно.

А потом началось.

– Стой! – крикнула Анна испуганно.

Мы были на большом открытом пространстве. В сумерках видно было неплохо, я никакой опасности не заметил. Далеко впереди прямо посреди этого поля стояло большое одинокое дерево. Я в ботанике не силён, дерево как дерево. Может, дуб. Или ещё какое. В полумраке листья казались синеватыми.

– Мама! – пискнула девушка. – Прячемся! Ложись, ложись!

– Да что случилось? – прошипел я, упав в бурьян.

– Дерево видишь? – также шёпотом ответила Анюта.

– Не слепой.

– Аргильское яблоко.

– Не похоже на яблоню, если честно. И чё?

– Это не яблоня, просто такое название. Эвкалипт пепельный. Знаешь, что такое эвкалипт?

Ну вот, опять началось. Снова как со слабоумным разговаривает. Пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы ответить вежливо:

– Капли в нос при насморке.

– Хм… Где растут эвкалипты, знаешь?

– На юге, вроде.

– Угу. На юге. На юге Австралии. Здесь этого дерева быть не должно, понимаешь? Так? Не должно же? Точно, не должно. Другой биом.

– И чё теперь?

– Будем искать новый путь. Тут не пройти. Отползаем, – Анна ловко поползла в обратную сторону.

Ну что ж, нормальные герои всегда идут в обход. Хоть и не пойму, чего такого страшного в этом эвкалипте. Дерево и дерево – не побежит же оно за нами. Но с Анютой спорить не стану, она в местной флоре и фауне лучше меня понимает, это к гадалке не ходи. Раз сказала, что опасное, значит – так и есть.