Бусинки

Дмитрий Буря

Бусинки

1

Колян – парень кипешной, постоянно какую-то движуху устраивает. В тот день прибежал ко мне с утра пораньше, глаза горят. Я-то знаю, что это дурной знак, но каждый раз покупаюсь.

Коляныч кричит с порога:

– Есть тема, братуха, бабла поднимем – немерено! Надо в Заповедник по-быстрому бежать, пока тему никто особо не сечёт. А то набегут пацаны – станет как в электричке в час пик. Арти… ахрих… африкаты… Короче, забыл название, камни такие. За них профессура отваливает по куску зелени за один камушек, сечёшь тему? А камней там этих дохренища! У меня тут один яйцеголовый нарисовался, мы с ним тему перетёрли, он даже подъёмные выделил – две штуки с мёртвыми американскими президентами на обложке. Обещает купить все камушки, какие мы с тобой принесём. Собирайся, брателло! Такой фарт раз в жизни бывает!

Не знаю, как и почему, но поверил я Коляну. Тем более, он мне штуку долларов сразу отдал. По чесноку, значит, поделился. Ну а солдату собраться – только подпоясаться. Влез в штормовку и сапоги, взял курева с запасом, пару банок консервов, респиратор, бутылку водки на двоих, пару полторашек воды, складной нож – да и двинули мы с корешем в Заповедник. Благо рядом.

Почему «Заповедник» называется? Так это он и есть. «Государственный заповедник – уникальная радиационная особо охраняемая природная территория, созданная на изъятых из хозяйственного использования землях в пределах Восточного радиоактивного следа для изучения процессов миграции радионуклидов в природных системах». Я наизусть это вызубрил, хотел на работу туда устроиться, на опытную научную станцию. Водителем. Не взяли.

По периметру всего этого дела большие белые щиты стоят с красной надписью «Заповедник. Опасно. Радиация», и знак радиационной опасности рядом по трафарету набит. Трудно не заметить.

Короче, обошли мы блокпосты и минные поля, пролезли под колючкой. Ну и вляпались в болото. Коляныч сапоги там оставил, а я – мешок свой с водкой, консервами и запасом курева. Выползли на берег – грязные, мокрые, зубами стучим. Даже материться сил нету. Кое-как развели костёр, сидим – сохнем.

Слово за слово, я и говорю:

– Эх, лучше бы по девкам пошли, чем в жиже болотной купаться…

А Колян, он слегка озабоченный этим делом, тут же подхватил:

– Угу, приголубил бы любую, лишь бы всё нужное на месте оказалось.

И тут мечта наша исполнилась.

Бойся желаний – ибо исполняются. Сейчас-то я точно это знаю, а тогда просто сидел, рот раскрыв. Кусты зашумели, и к нам на прогалину выходит она.

Росту в ней – метр с кепкой, живого весу 40 кило, и рюкзак килограммов на 100. Не вру – вот ей-богу. Как она это свой рюкзачище тащила, ума не приложу. Я бы сдох.

Ну сидим мы с Колянычем, значит, у костра. Грязные как черти, Колян в одних носках вообще.

Смотрим на это явление.

А она светлыми волосами тряхнула, подходит, руку протягивает:

– Анна.

Колян дышать перестал. А я собрался с силами и строго так:

– Чё надо?

А она уже рюкзак свой сбросила, у костра уселась, достала какую-то консерву без этикетки, ложку и принялась жевать, одновременно рассказывая:

– Я хочу собаку. Слышала, здесь собак много беспризорных, хочу одну приручить. И себе взять. Назову Вайфаем.

Я немного в себя пришёл, говорю:

– Нету здесь собак, Аня, одни альфа-псы. Только они не собаки вовсе. От слова «совсем».

Ну и она, ложку облизывая, отвечает:

– Да, ага, точно – альфа-собака. Такую хочу.

В общем, дальше уже туман, мы на неё смотрим, как два кролика на удава, а она щебечет без умолку. И голос такой нежный, приятный, убаюкивает, лишает воли напрочь. Неопытные ещё были, не насторожило ничего. И как-то так вышло, что мы решили дальше в Заповедник идти уже все вместе, втроём. Анюта, как оказалось, тут уже не в первый раз, поэтому она стала нашим проводником и лидером.

– Бусинки, за мной! – скомандовала Аня, и мы двинули в путь. Колян взялся нести её портфель, ну то есть, рюкзак. Думаю, это его и доконало в итоге.

2

Нас она называла «бусинки». Тогда ещё не знал, откуда такое название, казалось даже приятным.

Ночь, темно, лес, под ногами хрен знает что вперемешку с хрен знает чем, а Анна прёт вперед как бронепоезд и говорит непрерывно. На лбу у неё фонарик горит, что еще больше добавляет сходства с локомотивом. Мы-то свои фонари в болоте утопили, вместе с водкой и тушёнкой. Колян сзади пыхтит, рюкзак Анин тащит, говорить уже не может.

А я иду и думаю, вот на хрена? На хрена я сюда поперся? Сидел бы дома, в тепле, пивка бы взял из холодильника, игруху какую на компе запустил. Кайф!

Когда Аня в третий раз сказала «А сейчас сориентируемся по карте», я понял, что мы заблудились. Телефоны наши с Коляном нахлебались болотной воды, не работают. Компас мы, конечно, не взяли. А зачем? В телефоне же есть карты и навигатор. И вот стоим посреди леса, темно так, что вытянутой руки своей не видно. Да ещё звуки нехорошие со всех сторон. Я такие только в фильмах ужасов слышал.

– Идти ночью было плохой идеей, – говорит Анна. «Да неужели?» – думаю, но вслух ничего не сказал. Анюта продолжает:

– Главное, чтоб нас никто не заметил. Надо спрятаться и переждать до утра.

Из ближайших кустов звуки, как будто там кого-то доедают уже.

Уселись, значит, где стояли. Коляныч просто упал и хрипит. И тут из кустов выходит альфа. Аня как раз своим фонарем светила на те заросли, и та тварь эффектно так выпрыгнула. Глаза горят красным, с морды кровь капает. Клыки – с ладонь, не вру. Страшная – жуть! Ну и хрипит в такт с Коляном, прямо один-в-один. Я только про мамку свою успел подумать, что одна она останется на свете. Батю-то в шахте завалило. И даже мысли не было бежать. Куда убежишь? Попрощался с жизнью, одним словом. И время как будто замедлилось.

И тут Анна как завопит:

– Собачка! Собачка!

И к этой твари мутантской буквально прыгнула.

Вот только рядом сидела – хлоп! – и уже гладит альфа-псину по пышному хвосту.

Я ору:

– Назад! Ты что творишь?! Она порвёт тебя сейчас!

На что Аня спокойно так отвечает:

– Не, с этого конца они не кусаются.

Ну и дальше – опять как в тумане. Анюта скормила этой твари остатки консервов своих, болтая без умолку:

– Как же тебя назвать? Вайфаем хотела, но ты же «она». Тебе другое имя нужно. Может быть, Брунгильда?

А тварь эта, тоже голосом Аниным зачарованная, только что не повизгивает от счастья. Прям как нормальная собака домашняя. Анна ей команды разные подает – «сидеть», «умри», «к ноге» – а эта адская тварь всё выполняет. Вот тогда бы мне второй раз насторожиться.

И тут Коляныч голос подаёт:

– Там из жратвы ничё не осталось?

3

– Кушать хотите, бусинки? – защебетала Анюта.

Три пары челюстей синхронно лязгнули. Альфа, даром что все консервы сожрала, тоже слюни распустила наравне с голодными. Псина эта получила от Ани кличку «Носяпура», я таких странных кличек отродясь не слыхал. Но кличка была чистой условностью. Анна звала зверюгу «Пузик», «Носик» и «Бусинка» безо всякой системы. Стало нас – бусинок – трое.

– В рюкзаке моем надо поискать? – в своей непередаваемой манере «мыслей-в-слух» сама себя спросила Аня: – Была же еда, да? Колбаска? И батон? Или нет?

И вот картина: рассвет, лес, и мы с Коляном потрошим рюкзак Анюты. Сначала, по неопытности, просто доставали вещи сверху по одной. Потом я смекнул, что рюкзак проще вывернуть целиком на землю, так быстрее будет.

В 100-килограммовом рюкзаке хрупкой девушки Ани обнаружилось:

– Три полена берёзовых;

– Топор;

– Лопата штыковая со сломанным наполовину черенком;

– 2 канистры металлических 20-литровых, в одной – бензин АИ-76, в другой – дизельное топливо;

– Банка пятилитровая стеклянная с мутной белесоватой жидкостью, которую Анна вслух идентифицировала как самогон;

– Здоровенная железяка непонятного назначения, которую девушка назвала «прибором для починки ветрогенератора»;

– Куча какого-то непонятного мусора, который и в руки взять страшно;

– Розовые резиновые женские сапоги, украшенные рисунком из белых ромашек, 35 размер;

– Разнокалиберные патроны россыпью, от 9-мм калибра для пистолета Макарова до 13-мм для снайперки Barrett M82;

– Несколько разноцветных булыжников, в которых Колян немедленно опознал африкаты;

– Моток синей изоленты;

– Две боевые гранаты Ф1, почему-то без запалов.

При виде гранат Анна радостно пискнула:

– Ах, вот вы где! – И сунула гранаты в карманы своей штормовки.

Еды и воды в рюкзаке не было. Как и курева. А уши без курева уже начали пухнуть. На наш естественный вопрос «На хрена, Анюта, тебе весь этот хлам?», она ответила загадочно:

– Надо.

Иногда, очень-очень редко, она могла быть немногословной.

От резиновых розовых сапожек Колян отрезал носовую часть и смог их натянуть на свои лапы 44 размера, разрезав ещё вдоль и обмотав поверх изолентой. Хоть какая-то обувка.

– Аня, скажи честно, на кой чёрт тебе 5 литров самогона? – очень меня терзал этот вопрос.

И она рассказала, что когда, бывает, убьет человек 15 подряд, то такая тоска на неё находит, вот прям депрессия. И одно спасение – выпить пару бутылок водки или литр самогона. А лучше – того и другого. И это было сказано таким милым голосом, как будто птичка райская прощебетала.

Райская птичка, которая убивает по 15 человек за раз.

А потом запивает это самогоном.

И опять меня ничего не насторожило.

Голос. Голос завораживал и баюкал.

Подавлял волю.

4

Следующие несколько часов мы пытались запихнуть обратно весь хлам в рюкзак Ани. Это оказалось попросту невозможным, непонятно было, как столько барахла помещалось в нём раньше.

– Правильно говорить «хабар», – наставляла нас Анна во время этого сложного процесса. – Это не хлам, а очень нужные мне вещи. Или нет? Нет, нужные, всё-таки? Наверно, да?

Милая особенность девушки – говорить вопросительными фразами, не предполагавшими никаких ответов, – потихоньку сводила с ума. В рюкзак поместилось ровно половина от того, что было в нём раньше. Коляныч предложил выкинуть дрова, одну канистру, лопату и непонятную железную бандуру к хренам собачьим.

Анна была непреклонна:

– Бусинки, это всё нужно мне, вы уж постарайтесь, всё сложите обратно. А то мой внутренний хомяк негодует.

Так мы впервые узнали, что в душе девушки живёт хомяк. И опять я не обратил на это никакого внимания.

К середине дня мы кое-как распихали весь хабар по двум рюкзакам – Аниному и Коляныча, а железную байду Колян поклялся нести в руках. К счастью, мой рюкзак утоп в болоте ещё в первый день эпопеи, но теперь мне пришлось тащить изрядно потяжелевший рюкзак Коли. Анюта двигалась налегке, Носяпура не отходила от неё ни на шаг. Мы не спали всю ночь. Хотелось жрать и курить. Мучила жажда. Мы были готовы к новым подвигам.

– А теперь сверимся с картой, – задумчиво сказала Анна, доставая из кармана сложенный в несколько раз листок. – Главное, понять, где тут у нас север. Или нет?

Я заглянул через плечо девушки, и карта мне не понравилась. В правом нижнем углу была обозначена деревня с названием «Прохоровка». С таким именем деревень полно в России. Но на территории Заповедника деревни с таким названием нет, зуб даю.

– Аня, – начал я осторожно, – ты уверена, что это правильная карта? Откуда она у тебя?

– Нашла на хуторе, – защебетала девушка. – Тут хутор есть ничейный, пустой совсем, там много чего полезного. Самогонный аппарат есть и гитара. Я туда часто хожу, у меня там хранилище для хабара. Я карту там нашла, на подоконнике. Или нет. Может быть, на столе? На столе, наверно. Или, всё же, на подоконнике? И самогон мой оттуда, я сама его сварила. А давайте я вам покажу мой хутор. Он рядом совсем. Или не рядом? Не пойму никак, куда идти нужно. Бусинки, куда нам идти теперь, подскажите, а?

– Мы сможем твой хабар там сбросить и не таскать больше? – задал самый главный вопрос Колян.

– Конечно! Там у меня ящики железные. Три. Или четыре? Всё-таки три, наверно. Три ящика, я по разным ящикам разные вещи сортирую, чтобы легко потом найти нужное. Это же так удобно, когда всё рассортировано, да? Или нет? Нет, удобно, точно?

И тут Коляныч проявил чудеса сообразительности, смекалки и логики. В последний раз, к сожалению.

Он достал банку самогона, сковырнул крышку и подозвал альфу:

– Эй ты, псина! Как там тебя, забыл даже. Иди сюда.

– Носяпура, – пискнула Анна.

– Да без разницы вообще, – ответил Колян. – На, нюхай самогон. След! Ищи след!

Альфа потянулась к банке, принюхалась, несколько раз чихнула, зарычала и ломанулась в кусты.

Мы, подхватив рюкзаки, кинулись за ней.

5

Альфа-собака, если кто не в курсе, – это не собака вовсе. Отчего такое название к ней прилепилось, совершенно непонятно. Больше всего она напоминает адское чудовище из ночных кошмаров. Слышал я и такое, что вроде как от волков они произошли в результате мутаций, но я не верю. На волков они вообще не похожи. Разве что хвостом. Тварь опасная даже для вооружённого бойца в бронежилете, опасная особенно в стае. А по одной они и не ходят обычно. Бегают альфы быстро и практически бесшумно.

Не удивительно, что альфа-псину, приручённую Анютой, мы потеряли в зарослях. Непросто двигаться по лесу, когда у тебя за спиной рюкзак в полцентнера весом. А уж бежать с таким грузом по пересечённой местности – это возможно минуты три. Ну пять, от силы.

Анна бодрым галопом ещё неслась по поляне вслед за убежавшей Носяпурой, а мы с Коляном уже едва дышали. Глаза заволокло кровавой плёнкой, в лёгких булькало недобро, ноги подворачивались.

А потом Коляныч упал на колени и схватился за голову:

– Башка… башка! – взвыл он, раскачиваясь из стороны в сторону.

Мне тоже было нехорошо. Как будто оказался глубоко под водой, мир вокруг меня смазался, потерял границы и очертания.

Тут бы мы и сдохли с Коляном.

Если бы не Анна.

Почуяв неладное, она вернулась к нам, покрутилась в разные стороны, пытаясь понять, откуда беда надвигается, и выхватила нож. Нож был чёрный, красивый, опасный.

– Я знаю, что это, – сказала Анна, – держитесь, бусинки!

А за что держаться, когда перед глазами уже кровавые круги, а в голове бубнит чужой голос? Неразборчиво так бубнит, слова непонятны, но подавляет волю не хуже Анютиного щебета. И мир теряет реальность, превращаясь в серую кисельную мглу.

Уже падая, я увидел, как на поляну вышел этот тип. Навроде как мужик лысый, в одних штанах, голый по пояс. Так показалось поначалу. Шёл вразвалочку, неспешно. И прямо к нам. И кожа у него такая красная, как будто его в кипяток макнули по пояс вниз головой. Анна в несколько прыжков оказалась перед ним и ударила его ножом в грудь. Тип взвыл, а бубнящий голос в моей голове утих.

– Ну давай, кто кого? – звонко и весело закричала Анна, полосуя лысого чёрным клинком. Кровища во все стороны. Я упал лицом в траву и окончания схватки не видел.

Гул в голове стих окончательно, мир обрёл границы. Я попытался сесть, получилось так себе. Анна, вытирая нож о штанину, села рядом.

– Мозгоклюй, – ответила девушка на незаданный мной вопрос. – Мутант. Опасный. Очень опасный.

– Чего ты на него с ножом прыгнула, раз он такой опасный? Он ростом и в ширину – как две тебя.

– Так я мозгоклюев всегда ножом убиваю, – прощебетала Анюта. – Ножом удобнее, и патроны экономятся. Патроны же на деревьях не растут, да? Не растут. Точно не растут. Их надо экономить.

– Дай ножик посмотреть, – я протянул руку.

Нож у Ани был удивительный. Полностью чёрный, клинок почти прямой, более всего похожий на самурайский меч. Хотя я самурайские мечи видел только в кино, поэтому имел о них понятия довольно приблизительные. Но нож был похож – не размером, а именно формой лезвия. Односторонняя заточка. Прямо на клинке выбиты буквы и цифры «КМ 2000», а чуть ниже – «А 0699» и клеймо с белочкой. Надпись – MADE IN GERMANY – поперёк лезвия у рукояти. На обратной стороне клинка загадочное – «N695-HRC 57». Весь нож сантиметров 30, из них клинок – все 20. Серьёзное оружие, профессиональное. Не то что наши с Коляном хлеборезы.

– Откуда у тебя такое? – спросил я, возвращая нож.

– Точно не знаю, – ловко упаковывая клинок в чёрные ножны, ответила Анна, – как-то сам собой однажды у меня в руке появился откуда ни возьмись. Подобрала где-то, наверно? С ножом я чувствую себя гораздо лучше.

Я промолчал. Дело не в ноже – я или Колян даже с таким крутым клинком ничего бы не смогли против того мозгоклюя. Лежали бы сейчас два трупа на полянке на радость окрестной голодной живности. Оружием была сама эта хрупкая светловолосая девушка, вся штормовка которой была заляпана кровью монстра. Эта мысль меня слегка пугала.

Особенно настораживало то, что Анна не выглядела испуганной или злой, как будто она не мутанта только что ножом убила, а в булочную за хлебом сходила. Полная безмятежность и в голосе, и в лице. Это было странно и непривычно. Мне было страшно – только что мы чуть не склеили ласты. А девушке страшно не было. Ну или внешне это никак не проявляла.

– Кушать хочется, а кушать нечего. Я думаю о вкусной колбаске… м… м… или куске ветчины, – прощебетала Анюта. – У меня, вроде бы, осталась еда на моём хуторе. Или нет? Осталась, наверно. Пойдёмте, бусинки?

Я с трудом поднялся. Колян лежал неподвижно с закрытыми глазами, лишь шумное дыхание говорило о том, что он ещё жив.

– Алё, пехота, подъём! Вставай, бродяга, трибунал проспишь! – я пнул слегка носком сапога неподвижное тело. Без результата.

– Я понесу рюкзаки, а ты понесёшь своего брата, так ведь? – утвердительно спросила Анна, нацепляя сразу оба рюкзака на свои хрупкие плечи.

– Не брат он мне, – пробормотал я, пытаясь поднять Коляна.

– Хм… он тебя называл братаном, вот я и подумала… А где же собачка моя? Где моя Бусинка? – беспокойно оглянулась девушка. – На хуторе нас ждёт, наверно? Ждёт? Или нет? Ждёт, конечно, да? Идёмте же скорее!

Через пару часов стало понятно, что мы заблудились напрочь. Один раз во время этих блужданий даже вышли обратно на поляну с мёртвым мозгоклюем.

Коляныч пришёл в себя, но боеспособной единицей больше не был. Плёлся еле-еле, часто падал. Рюкзак нести не мог. И не разговаривал, лишь мотал головой да мычал что-то. Было видно, что ему очень хреново.

Стемнело.

И тут мы услышали звук.

Альфа выла. Как будто сирена гражданской обороны, только с характерными волчьими завываниями и переходом в инфразвук время от времени.

– Носяпура! – радостно взвизгнула Анна.

«А вот не факт», – подумал я.

И мы пошли на звук. Всё равно других вариантов не было.

6

– Ой, мама! – шёпотом сказала Аня. – Прячемся! Прячемся!

Нам с Коляном два раза повторять не нужно. Встреча с мозгоклюем ясно показала, что мы с ним в местной флоре и фауне не разбираемся абсолютно. И даже осознать опасность не в состоянии. Поэтому мы просто упали на брюхо и затаились. Рюкзак я скинул, чтоб, если что, удобнее было драпать.

Анна залегла чуть впереди, высматривала сквозь заросли полыни что-то невидимое нам. Длилось это бесконечно долго.

Я не выдержал, подполз к ней поближе и просипел:

– Чего там?

– Там бусинки.

Тут у меня ум зашёл за разум. Бусинки? Какие такие бусинки? А мы тогда кто? Любопытство толкало меня, я чуть приподнялся, пытаясь разглядеть, что там за бусинки такие.

Лес заканчивался внезапно, как обрезанный гигантским ножом зелёный кусок ткани. Перед нами было открытое серое пространство. То ли бывшее колхозное поле, заросшее сорняками, то ли пустырь. В сумерках видно было плоховато, а объекты интереса находились далеко. Тут бы пригодился бинокль, но бинокля не было.

Эти твари смотрелись инородно среди травы и мелких кустиков. Четыре розово-серых шара на негнущихся конечностях. Поменьше лошади, но побольше альфа-собаки. Двигались они странно, рывками. Они как бы хаотически кружились на одном месте. Возможно, они издавали какие-то звуки, но на таком расстоянии слышно не было.

– Это что ещё за хрень? – прошептал я, не надеясь особо на ответ.

– Бусинки, – свистящим шёпотом ответила Анна.

– Какие, к чертям собачьим, бусинки?

– Обыкновенные. Мутанты. Свиньи мутировавшие. Тут раньше свиноферма была, давно, до аварии, вот они и мутировали. Я их бусинками называю за внешность, они такие круглые, обаятельные. Жаль, что их приручить нельзя, я бы взяла себе такую свинку. Или даже двух. Поселила бы их на своём хуторе, они бы там жили, да? У меня там и сарай есть подходящий. А я бы к ним приходила, чтобы подумать, около них должно очень хорошо думаться, ведь так? Конечно, так.

Вот что хотите со мной делайте, но на свиней они не были похожи. Что я, свиней не видал? Может быть, только цветом шкуры слегка. А морды у них были просто жуткие. Пугающе плоские, с огромными глазами. Было сразу понятно, что они не травоядные ни одной минуты.

– Чё-то нет желания с ними близко знакомиться, – я опустил голову, опасаясь, что меня заметят.

– У них шкура очень толстая, из пистолета даже не пробить. А пистолета и нету. И гранаты на них тратить жалко, две последние у меня остались, – задумчиво пробормотала девушка.

В моей голове пронеслось: «Свиней. Гранатами. Мать моя, роди меня обратно». Мне в который раз за этот день остро захотелось домой. Ну его на фиг – этот Заповедник с его чудесами. К лешему все большие деньги за эти африкаты. Лучше быть живым. Домой хочу, домой.

Позади завозился Коляныч. И тут только я заметил, что тишина вокруг абсолютная. Ни звука. Такая тишь, что слышно, как кровь пульсирует в висках. Завываний альфы тоже не было слышно, хотя до этого псина выла без остановки.

– Валим на хрен? – тихо спросил я у Ани.

– Я вижу хутор, – прошептала она. – Только обходить придётся, прямо нам теперь дороги нет. Главное – снова не заблудиться, так ведь? Нужно какие-то ориентиры запомнить, или нет? И Пузик мой молчит, Носяпурка моя.

– Эти твари далеко видят?

– Не очень. Я думаю, они на звук больше реагируют, хотя я точно не знаю, – ответила девушка.

– Тогда план такой: сейчас уходим влево по кромке леса на километр, а потом поворачиваем в сторону твоего хутора. В лес не углубляемся. Очень надеюсь, что никого больше не встретим. Чё-то мне хватило уже. Может, рюкзаки тут бросим? Для скорости. А завтра вернёмся.

– Да ты что? Хабар не брошу! Мой внутренний хомяк негодует. Как тебе такое в голову пришло? – от возмущения Анна забыла о шёпоте.

– Ну хорошо-хорошо, – я решил не нагнетать. – Погнали?

7

К хутору мы выбрались уже в полной темноте. Дом, сарай, колодец – вот, собственно, и всё. Чуть поодаль дощатая будка сельского сортира. Вокруг покосившийся деревянный забор, некоторые секции которого упали и заросли травой. На неприступную крепость это не было похоже. Посреди двора, выхваченная из полной черноты светом фонарика, сидела альфа.

– Носапурка! – бросилась к ней Анна. – Да ты мой славный носик, да ты моя умничка, да ты мой пузик!

И так далее. Тьфу! Я понимаю, была бы карманная собачка, болонка там или ещё какая. Тогда понять ещё можно. А тут сидит, оскалив огромные клыки, тварь из самого ада. Правда, эта тварюга вывела нас из леса. Как только мы отошли от мутантов-свиней, она снова принялась выть, и мы вышли точно на хутор только по звуку. Потому что не видно было уже ни хрена.

Коляныч сразу двинул в дом и упал на первую попавшуюся кровать. Панцирную, с матрасом, видавшим лучшую жизнь. Я же остался с Анной во дворе, хотя спать хотелось адски.

Девушка, на правах хозяйки, развила бурную деятельность: набрала ведро воды в колодце, натаскала дров к печке, заправила соляркой и запустила дизельный генератор, стоявший у сарая. Вспыхнули лампочки во дворе и в доме. Анна всё это проделывала легко, играючи, не напрягаясь. Видно было, что дело привычное. Надо было, конечно, предложить ей помощь по хозяйству, но сил не было. Я засыпал, сидя на ступеньках крыльца, а Аня носилась мимо меня то с ведром воды, то с охапкой дров. И непрерывно говорила:

– Вот он мой хутор. Нравится? Тут уютно у меня. И безопасно, мутанты сюда не лезут. И Носапурка нас теперь защищать будет. А ты первый раз в Заповеднике, да? Откуда ты знаешь про альфа-собак? Они же за периметром не водятся. Или водятся? Нет же, они только здесь. Мутанты наружу выйти не могут, там вокруг колючая проволока и минные поля. И блокпосты с солдатами. Откуда ты узнал?

– Это целая история, – я зевнул так, что аж хрустнуло что-то около уха. – В двух словах если: есть американский благотворительный фонд – Clean Sky Fund. «Чистое небо», если по-нашему. Они собрали туеву хучу пожертвований на спасение собак из этого Заповедника. Прикинь, американцам есть дело до этих беспризорных псин. Решили их лечить, вакцинировать, стерилизовать и вывозить в Америку для устройства в семьи. Ну и приехали они сюда. Волонтеры. По-русски – ни в зуб ногой. Наняли местных, кого проводником, кого переводчиком. А я у них шофером был, платили хорошо. Костюм выдали специальный против радиации, респиратор там особо хитрый, очки, сапоги, перчатки. Все дела. Короче, подготовленные ребята. Хотя, какие ребята, в основном бабы. Миль пардон, женщины. Загрузились в микроавтобус, поехали за собачками. Спасать, значит. По их расчётам, в Заповеднике примерно тысяча собак живёт. Проект был рассчитан на 3 года, так что я удачно попал. Работу тут у нас найти непросто, да ещё с такой оплатой. Ну проехали блокпост, пропуска-разрешения у них были чуть ли не из администрации президента. Нашего президента. Хотя, хрен их знает, может и от американского президента тоже. В общем, проехали без проблем. А дальше началось… Они с собой специального американского собачьего корма привезли в таких больших бумажных мешках, половина машины ими было заставлено. Твари, видать, учуяли. Отъехали мы от блокпоста метров триста, не больше. И тут на дорогу выскакивают альфы. Я тогда не знал, конечно. Стая с одной стороны, стая – с другой. С двух сторон нас зажали. Бабы, пардон, женщины визжат, твари воют и бросаются прямо на микроавтобус. Одна такая, типа Носяпуры твоей, левое зеркало откусила в прыжке. Я по тормозам, конечно, развернулся на месте, как в кино. Сам не знал, что так умею. Ручник дернул, руль влево до упора, и газ в пол. Ну а с блокпоста нас солдаты прикрыли огнем из пулемётов и калашей. Полегло там нечисти, вся дорога была кровью залита и трупами усеяна. Шлагбаум я снёс, а потом долбанул микроавтобус о будку, где проверку документов проходили. С перепугу. Вояки вызвали вертолет, и дамочек эвакуировали в город. Пока вертолет ждали, я это всё и узнал. Про альфа-собак. Солдаты божились, что раньше эти твари так близко к блокпосту не показывались. Тогда-то я поверил, что это случайные две стаи на окраине Заповедника. А сейчас думаю, наврали мне. Специально это всё сделали, чтоб американцев напугать. Пустили нас без конвоя прямо к мутантам в лапы. Может, чем чёрт не шутит, даже прикармливали этих альф, знали ведь заранее, через какой блокпост мы поедем, маршрут был за месяц согласован. Короче, американцы проект «Собаки Заповедника», так он назывался, свернули. Ну и понятно, что я остался без работы, а зарплату за прежние дни удержали на ремонт разбитой машины.