Будет больно

– Так, давай все проясним, Арнольд. Не надо больше меня целовать, не надо спасать и подвозить до дома. А куда мы едем?

– Не знаю, просто едем прямо, ты не сказала адрес.

– Останови у метро, я доберусь сама.

– Если не скажешь, то поедем ко мне.

– Что? Нет! – возмутилась, оттягивая на шее шарф.

– Я знаю твой адрес.

– Откуда?

– Секрет фирмы.

– Ладно, хорошо, подвезешь один раз, и не более, – волновалась жутко, ведь я должна четко очертить границы между нами. – И больше никаких поцелуев и прочих актов внимания.

– Актов?

– Да, и не надо больше ни от кого меня спасать.

– Хорошо.

– Хорошо?

Так все просто?

– Нет, Арнольд, ты не понял меня, я…

– София, это ты не поняла, мы сейчас не на уроке и даже не в стенах университета. И когда мне спасать женщину, решаю я, даже если эта женщина этого не хочет. Кто? Это? Был?

Тон из игривого и насмешливого сменился на более требовательный, но внешне это никак не проявлялось, только в глазах появился холодный блеск.

– Скажу, что это не твое дело.

– Теперь мое.

– Софа, ну ты где там пропала? Отпусти из рук портфель, он мешает тебе сдвинуться с места. Ты должна научиться готовить хоть одно еврейское блюдо для своего будущего добропорядочного еврейского мужа.

О, нет.

Надо было срочно спасать ситуацию, иначе я скоро буду учиться готовить восемнадцать закусок, которые обязательно должны быть на еврейской свадьбе.

Быстро разулась, убирая портфель, сняла шарф и пальто, зашла на кухню, где кипел процесс приготовления креплах. Тетя Роза толстыми пальцами ловко растягивала тесто, начиняя треугольные пельмени и красиво загибая концы.

Я умела готовить креплах, мама научила, но делала это, только когда она была жива, а еще много национальных блюд. Но стремление тети Розы устроить мою личную жизнь уже пугало. Это стало целью ее жизни.

– Помой руки и поставь воду. И да, что я хотела тебе сказать, Иосиф с сыном согласился прийти к нам в гости на выходные.

– Нет, тетя! Нет.

– Яша прекрасный мальчик.

– Тетя, он старше меня, он точно давно уже не мальчик. И давай не будем торопить события, ты просила дать Яши шанс, гипотетически это случилось, не более.

– В выходной он придет, нужно обязательно приготовить форшмак.

– Тетя!

Это было невыносимо, мне еще не хватало до кучи Яши к Андрюшеньке и студенту Шульцу. Я не готова после нездоровых отношений и пяти лет брака с абьюзером вступать в новые, тем более выходить замуж за хорошего еврейского мальчика.

Я его просто недостойна.

– И надень, пожалуйста, то розовое платье, ты в нем неотразима. Видела бы тебя твоя мама, она бы плакала от счастья.

Это был запрещенный прием – упоминать маму. Но я порядком устала, что все кому не лень пытаются указать мне, как жить. Сжала кулаки от досады, смотря, как в кастрюлю наливается вода, вспоминая поцелуи Арнольда.

Почему только это меня так трогает?

– Софа? Вода, господи, ты меня разоришь! Мало того, что коммунальные услуги стали ценой крыла самолета, так этот дворник так и не посыпал тротуар песком! Разве это так трудно? Просто посыпать тротуар с утра песком, чтоб такие женщины, как я, не поскользнулись и не заработали, не доведи господь, перелом шейки бедра! Ты знаешь, в моем возрасте это как лечь в гроб заживо. А ты видела цены на гробы? Нет? Так я тебе скажу, это как два крыла самолета! А ты видела нашего нового управляющего ТСЖ, у него на лбу написано, что он вор и как раз сэкономил на песке.

Пока тетя рассказывала события своего насыщенного дня, я налила воды в кастрюлю, поставила ее на плиту и включила. То, что я недавно говорила о моем нежелании встречаться с потенциальным женихом, тетя уже забыла. Я улизнула в свою комнату, слушая, как она продолжает ворчать, переоделась в домашние штаны и футболку, сняла линзы и надела очки.

Так же, как и тетя Роза, Арнольд Шульц не принимал никаких моих возражений по поводу его действий. Высказав свое возмущение и не получив поддержки, я выдохлась и решила до конца поездки просто игнорировать Арнольда, но это было трудно.

И о чем я только думала, позволяя посадить себя в его машину? Меня так и замуж выдадут за Яшу, а я и глазом моргнуть не успею.

Но когда мы припарковались у моего подъезда, я не успела выйти, как Арнольд сделал это первым, обошел свою шикарную тачку легкой походкой, а потом открыл мою дверь и протянул руку.

Мне тридцать, не то чтобы мне не оказывали знаки внимания, но бывший муж никогда не открывал мне так дверь и не протягивал руки. Окраина, «Бентли» с салоном из натуральной телячьей кожи цвета топленого молока, высокий блондин в идеальном костюме и не посыпанные песком тротуары.

Большего диссонанса я пока представить не могла.

Но я могла упасть и разбить себе колени в лучшем случае, ступая на этот «скользкий путь», Арнольд меня поймал, спасая от падения. И я получила еще один горячий поцелуй на глазах у местной публики.

Теплые губы, аромат чего-то свежего, в голове форшмак, можно и не готовить к выходным, а сердце, как ненормальное, выламывает ребра.

Но разум ожил, укус получился не таким сильным, как в первый раз, но он подействовал, хотя Арнольд меня сразу не отпустил.

– София Валерьевна, откуда такая кровожадность?

Действительно, на языке у меня появился металлический привкус, а Арнольд слизывал кровь со своей губы.

– А не надо… вот не надо так со мной, – схватив портфель, чуть было снова не упав, быстро направилась к подъезду.

– Софа? Ты где пропала? Вода кипит! Нам еще нужно согласовать меню на выходные.

Не знаю, что должно случиться, чтобы Яша не пришел.

Глава 8

Ужин и моя любимая напряженная тишина.

Но сегодня есть некое разнообразие. Я сосредотачиваю свое внимание на том, как моя младшая сестра гоняет по тарелке уже зеленый горошек, а не брокколи, понимая, что мысли еще занимает София Валерьевна, давно такого не было.

Моя секси – училка, моя секси, мать ее, такая сладкая ириска-училка.

У нее невероятные губы, и я не перестаю о них думать на семейном ужине спустя час после того, как высадил ее и доехал до дома. Не мог удержаться, не мог не поцеловать ее снова.

В следующий раз я получу не просто укус, а удар по яйцам, и она, в принципе, будет права. Но этот упырь, который крутился около нее, мне не понравился. По-тихому от отца дал задание его начальнику службы безопасности узнать мне про Софию Валерьевну все.

То, что пока удалось нарыть, немного удивляет. Точнее, то, где она живет. Окраина столицы, куда еще даже непонятно, в каком году заведут ветку метро. Но с первого взгляда на Софию Валерьевну понимаешь, что она живет не в типовой пятиэтажке со сломанной подъездной дверью и ошивающимися рядом маргинальными личностями.

Складывается впечатление, что она живет в красивом доме, в элитном поселке, либо в небоскребе Москва-Сити, почему нет. Я узнаю брендовые дорогие шмотки, украшения, она ходит именно в таких. Но то, что София Валерьевна три месяца назад развелась и ушла от мужа, говорит о том, что она сделала правильный выбор.

Бросила богатую, полную достатка жизнь с тем мерзким уродом, который вот как раз сегодня у крыльца универа практически домогался ее. А я вскипел от ревности, потому что не надо трогать мое, а она моя. Я уже так решил.

Любая женщина, которую я захочу, всегда будет моей. Рано или поздно. Чаще всего рано.

Но здесь нечто другое. Как все-таки мужиков заводит азарт. То чувство, когда они добиваются, охотясь на свою жертву. Да, это сравнимо с охотой. Когда все просто – не так интересно и не так остро.

Какие же у нее сладкие губы, полные, мягкие, вкусные. А еще острые зубки. Два раза меня укусила. Облизываю языком небольшую ранку на нижней губе, улыбаюсь, продолжая смотреть, как Марта гоняет горошек по тарелке.

– У тебя случилось что-то смешное сегодня, Арнольд?

Этот козел, мой отец, всегда все испортит. Даже в мыслях не даст побыть там, где мне хочется.

– Нет, отец. Жизнь все такая же скучная и однообразная.

– Не соглашусь. Ты посмотрел те бумаги по новым проектам, которые я тебе давал недавно?

– Да, я посмотрел. Там дела хуже, чем написано, все сыро и не стоит внимания.

– Дорогой, может быть, давайте не будем о работе за столом?

Мачеха подала голос, словно маленькая собачка из-под стола что-то тявкнула. Отец лишь от раздражения поморщился, не удостаивая ее вниманием и даже взглядом.

Биологический донор – скорее всего, только так я могу назвать отца, глядя на его отношение ко мне и даже к Марте. Он делает из меня финансового гения, аналитика, умеющего просчитывать риски и быть впереди всех на два шага. Сам он, работая в аппарате правительства, не может открыто иметь бизнес, поэтому некоторые фирмы записаны на левых людей, но все прекрасно знают, кто ими управляет.

Отец влиятелен во многом, к нему приходят на поклон, приносят взятки. Он может одним приказом, росчерком пера, как говорится, кого-то отправить на дно, а кого-то вознести очень высоко. От всех он требует повиновения, преклонения, словно он высшая сила, от которой зависит жизнь.

От меня он требует того же, и если не получает, то наказывает. Макс меня как-то спросил, почему я еще здесь, с ним рядом, в этом доме. Практически каждый вечер сажусь с ним за один стол, ужинаю. Ужинаю в то время, когда кусок не лезет в горло.

Макс даже предлагал его убить. Макс может, но я – нет. Я не соглашусь на это никогда. И сделаю это сам, когда придет время. Когда я все продумаю, просчитаю. Я ведь гений аналитики. Поэтому нужно мыслить по-другому. Иначе ничего не получится.

А еще я здесь ради этой маленькой девчонки, которая, появившись на свет, спутала все мои планы. Я хотел убежать, лишь только мне исполнилось шестнадцать, наплевать, что был еще несовершеннолетним, но у меня уже был паспорт.

Я наворовал к тому времени достаточно денег, за которые потом же и получил, но не отдал их, сказал, что потратил. Потом стал умнее, провернул несколько финансовых операций, вложил, купил, продал. В рынке разобраться не так сложно, если ты его понимаешь. Я понимаю.

У меня есть свои левые счета. У меня есть достаточно денег, чтобы начать жизнь где-нибудь на Бали или Шри-Ланке под чужим паспортом, серфить на волнах и курить дурь. Ну, а здесь я ради этой девочки, которая сидит напротив и гоняет горох по тарелке.

Отец переключится на нее, и неизвестно, что он с ней еще сделает. Ведь она девочка. Как он будет ее воспитывать? У него к ней уже какие-то завышенные требования, о которых она понятия не имеет и не понимает, что от нее хотят.

– А может быть, нам Марта расскажет о своих успехах? Давай, сестренка, расскажи. Как там дела в балетной школе?

У меня сегодня слишком хорошее настроение, чтобы какой-то козел мог его испортить. Но отец все равно его испортит. Это будет чуть позже. Сейчас можно оторваться на полную катушку, как говорится.

– Все… хорошо.

Марта неуверенно косится на отца, а я сжимаю кулаки и челюсти от того, что не могу видеть страх в ее глазах. Бояться собственного отца – это полный пиздец. Словно он чудовище. Так же я смотрел на него, когда был в ее возрасте, это немного выбивает из колеи.

Если он сейчас скажет хоть слово или заткнет ей рот, напугав при этом, я клянусь, возьму вилку и всажу ему в кисть. Давно об этом мечтал. Так, чтобы прошить ее насквозь, и чтобы зубья вошли бы в стол. Но он молчит – и правильно делает. Отец хитрый, он всех считывает и все понимает.

– У тебя скоро концерт?

– Да, концерт. А ты придешь, Арнольд?

– Да, я обязательно приду. Только дашь мне пригласительный, хорошо?

– Хорошо, я дам. Я сама его тебе нарисую.

Девочка улыбается, расслабляется. Только ради этой улыбки стоит жить. Дальше ужин проходит в тишине, но настроение уже испорчено. Когда вся церемония подходит к концу, отец вытирает рот салфеткой, бросает ее на стол и, встав, обращается ко мне: «Жду тебя в своем кабинете через пять минут».

Когда он уходит, Марта подходит ко мне, кладет свою ладошку в мою руку и заглядывает в глаза.

– Арнольд, не ходи к нему, – говорит шепотом, а у само́й в глазах стоят слезы. – Не ходи к нему, пожалуйста. Он будет тебя обижать, я знаю, не ходи.

– Все будет хорошо, милая, меня никто не будет обижать, я ведь взрослый. А ты ни о чем не волнуйся. Обещай мне, что будешь самая красивая на концерте, хорошо?

– Обещаю.

Целую ее в макушку, отпускаю.

Мачеха смотрит растерянно, она тоже все понимает, но сегодня достанется мне, а не ей, хоть в чем-то ее выгода. Старые шрамы на спине начинают ныть от боли, скоро к ним добавятся новые, но это только сделает мою ненависть еще ярче.

Надо будет купить завтра Софии цветов и ирисок, сто лет не ел сладкого, а вот сейчас, кажется, подсел. Интересно, что она сейчас делает?

Глава 9

– Ну, давай, подруга, рассказывай, как жизнь? Как работа? Господи, меня от одного этого слова в дрожь бросает. Как представлю, что нужно рано утром куда-то идти, что-то делать, общаться с неприятными людьми, подчиняться, жить по графику и ждать дня зарплаты…

Злата сморщила свой хороший курносый носик, передернула плечами и, с наслаждением посмотрев на принесенный официантом салат, взяла столовые приборы. Новости о моей новой жизни были для нее лишним напоминанием, как жить нельзя. Даже дорогой ресторан в центре ее никак не смутил, хотя она знала, что у меня нет лишних денег, но Злата не изменяла своим привычкам.

– Ходить на работу – это не так страшно. Я ходила и до замужества с Андреем, это он меня вынудил бросить, ты знаешь.

– Как он, кстати?

– Не знаю, мы не видимся.

Подруга подняла на меня свои небесно-голубые глаза, она сегодня была именно в такого цветах линзах, они идеально подходили к ее атласной блузке. Каштановые волосы волнами лежали на плечах; пухлые губы, пушистые ресницы, родинка над губой.

Злату хотелось посадить на самую верхнюю полку магазина игрушек для взрослых, нарисовать на ценнике астрономическую сумму, как говорит моя тетя Роза, «как два крыла самолета», и поставить табличку: «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ».

Но Злату руками трогать можно, и не только ими, но это очень, очень дорого.

– Разве?

– Ой, вот не надо притворства, вы наверняка общаетесь. Кстати, Андрей свободен, так что можешь раскинуть свои сети, ты ведь давно этого хотела.

Отпила кофе, посмотрела в окно, погода была мерзкая, шел мелкий дождь, тучи давили свинцовой тяжестью на город. Вечер субботы, закончилась еще одна рабочая неделя, а завтра мне предстоит трудный день. А еще на кафедре на моем рабочем месте стоит красивейший букет нежно-розовых кустовых роз и эвкалипта.

Никто из коллег не знал, кто его принес и как он оказался на моем столе, но я догадывалась, что это от Арнольда. Он не писал и не звонил, я не встретила его в кафетерии, его не было в университете, но я была уверена, что букет его рук дело. И это было приятно.

Не то чтобы мне не дарили цветов, но если вспомнить, все они были от Андрея и ни одного от других мужчин. Странно даже.

– Нет, Андрей не мой типаж, ты же знаешь, он слишком молод. Я тут недавно одного дядечку очень богатого подцепила на приеме, вот он, по моему мнению, очень перспективный.

Злата игриво подмигнула и продолжила красиво жевать лист салата.

Мы знали друг друга с десяти лет. Когда я перешла в новую школу, то, зайдя в класс, растерялась, но Злата дернула меня за руку и усадила рядом с собой. У Златы уже с десяти лет была своя теория относительно мужчин, которую она переняла от своей матери.

Она гласила, что именно женщина является центром, ярким светилом, вокруг которого должны вращаться все мужчины без исключения, невзирая на возраст и финансовое положение. Думаю, что ее мать специально дала ей это имя, чтобы она стала золотой жилой.

Все годы нашей дружбы все было именно так, как гласила теория, Златка крутила пацанами умело и виртуозно, у меня так не получалось. Они ее провожали до дома, несли тяжелый рюкзак, умные давали списывать, а красивые катали на мопедах.

Ее мать, тебя Вера, работала парикмахером, но жили они с дочерью очень красиво. Отдыхали два раза в год, одевались модно и дорого. Я тогда не могла понять, откуда деньги, но, став старше, сообразила.

– И как, очень перспективный дядечка?

– Ты знаешь, да. У него есть все, что мне необходимо, ты ведь знаешь, помимо моей теории относительно мужчин, которой ты не пользовалась, а хотя могла, у меня был план. До тридцати лет вкладываться в себя, совершенствоваться, а уже потом заключить союз как можно выгоднее, чтобы ни о чем не думать, а жить как в сказке.

– Не думаешь, что сказка может быть странной, не такой, какой ты ее себе нафантазировала? Ведь никто не знает, как там дальше жила Золушка, Спящая Красавица, да та же Русалочка после свадьбы? Откуда нам знать, что принц не урод, не алкоголик или извращенец?

Злата насадила на вилку креветку из салата, придирчиво посмотрела на нее, сощурив глаза, и откусила от нее совсем маленький кусочек.

– Я не знаю, что у вас там было с Андреем и откуда такие мысли, но в этой жизни не надо верить в сказки и принцев. Ты думаешь, я в них верю? Нет, конечно, Софико, что за чушь, мужики уроды еще те, но среди дерьма попадаются иногда бриллианты.

– Фу, как некрасиво. И прекрати называть меня Софико, нам уже не по десять лет. Так что за дядечка?

– М-м-м… Пока не могу сказать, но он очень, вот прямо очень влиятельный, – Злата понизила голос и огляделась по сторонам, продолжая дожевывать креветку.

– До такой степени? – огляделась сама, прокручивая чашку с кофе пальцами.

– О, да. Но я пока ничего не скажу. А у тебя кто-то уже есть?

– Нет, но тетя Роза полна решимости выдать меня снова замуж.

– Уже есть избранник?

– Да, теоретически.

– Нет, все-таки зря ты бросила Андрея, живешь сейчас у тетки, на работу пошла, на метро ездишь и автобусах, это же ад.

Лучше уж в таком аду жить, чем быть существом без голоса и собственных желаний, чем угождать Андрею и его родителям. Они принимали меня исключительно как нечто инородное или как инкубатор, который должен был выносить и родить им внуков. Хорошо, что до детей дело не дошло, я бы их никогда не вернула.

– Да, ад, – не стала спорить с подругой, а Злата принялась рассказывать, как ей нелегко пришлось на недавнем отдыхе в Дубае, как их отвратительно обслуживали в первом классе, и что она чуть не заработала нервный срыв.

Бедняжка. Я сочувствовала, вздыхала, а сама чувствовала, как между лопаток начинает все гореть. Обернуться было неудобно, я ерзала на месте, кофе уже остыл, посмотрела на время, нужно было прощаться с подругой, до дома добираться как минимум час – это если повезет, и я влезу в автобус.

Как назло, погода испортилась окончательно, было видно, как окно кафе заливает дождь, а пешеходы прячутся под зонтами, которого у меня, естественно, нет с собой. Надо будет попросить Злату подбросить меня до метро.

– Слушай, тот парень просто сверлит меня взглядом, – подружка оживилась, а я узнала взгляд, полный блеска и азарта. – Но молодой, точно не мой вариант.

Обернулась, просто чтобы посмотреть, хотя не хотела этого делать, и наткнулась на холод глаз Арнольда. Как долго он здесь находится? Как долго наблюдает за мной?

– А он красавчик.

Что-то нехорошее проскребло внутри после слов Златы. Хотя я вообще не должна думать об Арнольде и его выходках, тем более что он не один, а с девушкой.

Вот же черт!

– Так себе, ничего особенного, к тому же видно, что молодой, – отвернулась, выпрямив спину и вскинув подбородок. Пусть отдыхает и вообще делает что хочет, мне все равно.

– Да, ты права, молодой и наглый. Ты извини, мне пора бежать, у меня вечером СПА с подружками, за салат я заплачу, не переживай, потом скинешь, сколько надо, я переведу.

Подруга упорхнула, я даже не успела попросить ее подвезти меня до метро, расплатилась по счету, все еще чувствуя взгляд Арнольда, а как только хотела встать из-за стола, он нагло уселся рядом.

– Куда собралась, ириска?

Так вот откуда вместе с цветами на моем столе появилась жестяная банка, доверху заполненная конфетами-ирисками.

– Я ваш педагог, Арнольд, а не какая-то там ириска.

– Ты когда так говоришь, я возбуждаюсь. Веришь? Хочешь, покажу? Или может быть, ты как педагог научишь меня чему плохому? – в холодных недавно глазах Арнольда теперь тает лед, рядом с ним становится жарко.

Парень двигается ближе, аромат горького миндаля и кожи обволакивает, кончики холодных пальцев скользят по моей руке, а внутри все вспыхивает.

Как ему это удается?

Глава 10

– Разве я многого прошу?! Разве это так?!

Молчу.

Я уяснил это с восьми лет, когда пытался что-то сказать человеку, который по какой-то ошибке природы является моим отцом. Тогда я просил, оправдывался, обещал, что то, в чем меня обвиняют, не повторится, что я усвоил урок.

Но это все отцу было не нужно. Он упивается своей властью, он наслаждается ею. И это главное, а не слова и оправдания кого-либо, даже если этот человек – его сын.

– Дисциплина и повиновение! Соблюдение элементарных правил – вот что является движущей силой, которая не толкнет тебя в хаос.

Морщусь от удара, стискиваю зубы до скрежета, костяшки на пальцах белые, держусь за спинку стула, антикварное дерево скрипит, готовое сломаться, но не я. Еще удар, спину обжигает, пряжка ремня впивается в кожу, раздирая ее.

Могу ли я ответить силой на силу? Да. Но я не делаю этого, сам не знаю, но что-то останавливает, как самоубийцу перед прыжком с высоты. Я могу взять статуэтку богини правосудия, что стоит на рабочем столе отца. Тяжелая бронза хорошо ляжет в ладонь, удар – и череп ненавистного мне человека расколется, как грецкий орех.

Сила удара будет такая, что принесет мгновенную смерть.

Но я этого не делаю.

Может, потому что мне потом некого будет ненавидеть, или я долбаный псих, как говорит Макс, и мне нравится боль? Но скорее всего, смерть от удара тупым предметом – слишком шикарный подарок этому ублюдку. Я хочу, чтобы он плакал, умолял о пощаде, я хочу, чтобы он стер себе колени и жрал собственные экскременты.

Отец быстро выдохся, наказывая меня, он уже не получает такого удовольствия, какое было раньше. Он это делает по привычке, показывая, какое я ничтожество, и все потому, что ему написал замдекана голубок Платоша и сообщил о двух незакрытых зачетах, один из них по английскому.

Дерьмо.

Надо будет придумать изощренную казнь для него.

– Ты все усвоил? Я надеюсь, мне никто не будет больше писать и говорить о твоих долгах? Ты потомок великой расы, ты должен показывать всем, что ты лучший, ты избранный. А ты лишь заставляешь меня усомниться в этом.

Дерьмо хуже некуда.

Всю эту псевдонаучную чушь с арийской расой я слышу с детства, но отец, как маньяк, помешан на ней и вдалбливает мне в голову эту хрень о превосходстве и прочей мути. Что все окружающие лишь мусор, люди второго сорта, созданные для обслуги и выполнения твоих прихотей.

Он наказывает меня с восьми лет, всегда ремнем, по обнаженной спине, оставляя следы, шрамы. Их стало больше за эти годы, и моя ненависть выросла, зарубцевалась, и ее уже ничем не вывести.

Как-то, когда мне исполнилось восемнадцать, и я посчитал себя достаточно сильным, спросил у отца, не боится ли он, что я дам отпор? На что он посмеялся мне в лицо и сказал, что после этого он уничтожит меня, да так, что я имени своего не вспомню. Вот тогда я включил мозг и выключил эмоции.

Я принимал наказания и ждал, когда смогу сбежать, но родилась Марта, а потом выросла, и теперь я чувствую, что этот мудак может переключиться на нее для получения большего удовольствия. Этого допустить нельзя, и поэтому нужно думать, как от него избавиться.

– Арни! Арни, ты меня слушаешь?

– Слышу, слышу, Маша, я все слышу.

Вербина не затыкается, как радиоволна, рассказывает, как ее в очередной раз отшил Макс, как она уверена, что у него кто-то есть, что он кого-то трахает, и этот «кто-то» – его мачеха. Вербиной можно дать за сообразительность Хрустальную Сову клуба «Что? Где? Когда?». Я же вспоминаю вчерашний вечер с отцом в его кабинете, стараясь не опираться на спинку дивана в ресторане, сегодня буду футболку снимать с мясом.

Я не ходил в универ, я был занят своими очень важными делами, продал схему по отмыву денег одним непорядочным гражданам, а другим рассказал, как уклониться от уплаты налогов. Отец бы мной гордился. Но он все это знает, сам применяет, но там схемы более замысловатые и суммы с бо́льшим количеством нулей.

– Так что ты скажешь?

– Стейк здесь дерьмо.

– Арни!

Толкаю тарелку, наблюдаю, как за столик у окна, по диагонали от меня, садятся две девушки. Одна в таком мини, что видны трусы, но в сапогах, с накачанными губами и внешностью, как у половины столицы, так что их трудно различить, словно они из одного инкубатора. А вот другая, нежная блондинка с небрежно собранным пучком волос, моя секси-ириска-училка в строгой юбке-карандаш и блузке.