Будет больно

За ночь подморозило, вчерашние лужи стянула тонкая корка льда, а сырые тротуары превратилась в каток. Через пару дней ноябрь, хорошо бы уже пошел снег, но тогда египетскими казнями дворник не отделается от моей тетушки, и песок ему уже не поможет.

– На чем мы остановились? – поднимаю глаза на студентов, они уже расслабились, каждый занялся своим делом. Все полезли в телефоны, никто даже не посмотрел в мою сторону и не отреагировал, кроме Арнольда.

Шульц всю пару раздевал меня глазами. Но только раздеванием он, я так поняла, не обошелся, меня поимели на каждой более или менее годной поверхности этой аудитории. Поимели в изощренной форме, со вкусом, со знанием дела. Мне бы должно это понравиться, если бы не несколько весомых НО.

Их много, перечислять даже в своей голове смысла нет. Но Шульц, как-то странно, не то чтобы меня напрягал, он и не мешал особо, короче, я не могла понять, что я чувствовала. Но лучше бы ему отвечать на вопросы теста, чем вот так на меня пялиться.

– Я так понимаю, что все закончили и дополнительного времени никому не надо? Тогда сдаем.

Тут же послышался гундеж, готовы были не все. Точнее, лишь Шульц помахал листком и нагло улыбнулся.

О, да, он у нас самый умный, его произношение лучше моего, его словесные обороты пойму только я, и то не сразу найду что ответить. Шульц у нас – самые сливки золотой молодежи, которые не только богатые, но и умные. Ему просто повезло, считаю это редкостью. Хотя мой бывший вот тоже дураком не был, но это другая история.

Арнольд всю пару писал сообщения. Они меня отвлекали, потом раздражали, потом выбешивали, а потом смешили. Я не могла чисто физически на него злиться в данный момент, потому что появление Голубева и предстоящая встреча в его кабинете меня выбешивали еще больше.

Арнольд Шульц вчера вечером больше не написал ни слова, даже была некая интрига, почему он это перестал делать, если хотел довезти меня до дома. Это, конечно, полный абсурд – переписываться о чем-то личном со студентом.

В течение двух месяцев ко мне подкатывали многие, я слышала разного рода шуточки, но вот Арнольд почему-то не отпускал пошлых комментариев, он вроде бы и заметил меня не сразу, но решил сразу подвезти, а точнее, уложить меня к себе в кровать. Я так и читала это между строк в сообщениях и на его лице.

Вообще, эта возня меня отвлекала от других, более глобальных мыслей и вопросов: как жить и что делать?

Учиться жить предстояло заново, быть самостоятельной, а вот что делать, я так и не поняла. Но я была рада, что вырвалась из тисков бывшего мужа, да еще, можно сказать, безболезненно, это, кстати, заметила моя на все имеющая свое мнение подружка Злата.

«Мне бы хотелось пригласить тебя на обед. Пойдем?»

Новое сообщение пришло на телефон от Арнольда, когда я взяла его, чтобы посмотреть, сколько осталось времени до конца занятия. Пока все остальные студенты пытались найти ответы на вопросы теста в интернете, Шульц меня клеил, и это было так… прикольно, выражаясь языком молодежи.

Мне, конечно, всего тридцать, я не такая и старая, но все же надо знать границы дозволенного, хотя Шульц еще ничего не делал, только звал на обед и трахал меня глазами.

Могу ли я за это на него жаловаться? Но кому? Голубеву? Боже упаси. Может быть, тетушке Розе? Казней египетских много, хватит и на Шульца.

На сообщение не ответила, прозвенел звонок, студенты начали вставать с мест, листы с тестом ложились ко мне на стол. Последним оказался Арнольд, на нем сегодня была черная рубашка, она плотно обтягивала торс, Шульц был достаточно высоким, я со своим средним ростом метр шестьдесят восемь даже на каблуках была ему чуть выше плеча.

Вчера в кафетерии, когда я не могла взять себя в руки после разговора с Андрюшенькой и два раза рассыпала бумаги по полу, он мне помог все собрать и был одет в черную толстовку. Небрежно вроде бы так, но дорого. Вообще все в образе Арнольда было дорогим, хоть он это не выпячивал, как некоторые.

Допустим, мой бывший, Андрюшенька, господи, да сколько уже можно его вспоминать?

– Пообедаем? – тихий и низкий голос над самым ухом, слишком близко для студента, слишком, можно сказать, интимно.

– Арнольд! – шарахаюсь в сторону, парень улыбается краешками полных губ, сощурив глаза, они у него невероятные, светло-голубые, яркие, никогда такие раньше не видела, как и волосы.

Шульц блондин, почти пепельный, бледная кожа, так что на висках и шее видна сеточка вен и торчащее адамово яблоко. Тестостерона в нем хоть отбавляй.

– Ты шарахаешься, как от чумного, от меня.

– Так, давай проясним все сразу, на этом месте…

– Нет.

– Что?

– Не будем. Иди, тебя Голубок зовет.

– Как ты его назвал?

– Голубок Платоша. Это не я его так прозвал, это было до моего потока.

– Он что… гей? – спросила шепотом, оглянулась, мы были в аудитории одни, дверь открыта, в коридоре шумно. И забыла уже, что хотела поставить Шульца на место, обозначив границы нашего общения.

– Не знаю, может быть. Узнать? – спокойный голос, Арнольд снова слишком близко, от него приятно пахнет – морской свежестью. Это так отличается от аромата моего бывшего – тяжелого и насыщенного.

– Зачем? – отвечаю быстро.

– Если ты хочешь знать.

– Нет, нет, я не хочу, и мне надо идти. Он меня ждет.

Даже не знаю, смеяться мне или нет, но ситуация забавная. Два месяца мне этот голубок досаждает, два месяца придирается к моему многострадальному учебному плану. И как теперь смотреть ему в глаза, после того как я узнала его кличку?

Арнольд продолжает стоять, наблюдает, как я быстро собираюсь, запихиваю листы с тестом в кожаный портфель. Ухожу, не оборачиваясь, надо уже покончить с Голубевым и его назойливостью. Меня, конечно, могут уволить, испытательный срок еще не прошел, но пусть найдут преподавателя в начале учебного года.

Чувствую взгляд в спину, пока иду по длинному коридору, стук каблуков отдается в ушах, прижимаю к себе портфель. Зря надела узкую юбку, в животе урчит, если Голубев меня промурыжит долго, то я не успею пообедать. Предложение Арнольда заманчивое, улыбаюсь.

Я вообще нормальная?

Я в разводе, я пять лет жила в абьюзивных отношениях и не подозревала об этом. Андрей добивался меня три года, словно ставил эксперимент, ему удалось. Кроме него у меня не было парней, они все вымерли в радиусе километра, как появился Андрюшенька.

Может быть, поэтому Арнольд Шульц вызывает нечто вроде интереса и любопытства.

Пред кабинетом заведующего кафедрой останавливаюсь, оборачиваюсь, Арнольда нет. Странно, сердце часто билось, но не от предстоящего разговора с Голубком Платошей.

Глава 5

Рука так и тянулась схватить Софию за локоть и дернуть на себя. А лучше прижать к стене, убрать волосы с лица, почувствовать их шелковистость и поцеловать.

Если бы Макс знал, о чем я думаю, то он бы назвал меня гребаным романтиком. Никогда такие мысли меня не посещали. Все знают, что во мне ни капли романтизма, только голый секс. Ничего больше.

А вот София, на лице которой играло столько эмоций, когда она обращала свое внимание на меня, какая-то особенная, что ли. Она меня будоражит, возбуждает. О, да, очень сильно возбуждает.

Наверняка по моему взгляду она поняла, что я несколько раз за все время занятия трахнул ее во всевозможных позах в этой аудитории. Я выбивал из нее своим членом стоны, а она царапала своими острыми ноготками поверхность стола и, тяжело дыша, просила еще.

Интересно, какого хрена Платоше от нее нужно? Надо будет как-нибудь зажать его в темном коридоре. Платон Викторович на самом деле гей, и это даже не слухи, латентный, он скрывает это от всех, а от себя в первую очередь.

Кто-то мне рассказывал, что видел его на свидании с одним таким же, как он. Это, конечно, ни о чем не говорит, если он решил самоутвердиться за счет нового преподавателя, то придется немного наставить его на путь истинный и напомнить, кто является одним из щедрых меценатов этого университета.

София быстро собрала свои бумажки, запихала их небрежно в портфель, прижала его к груди и быстрым шагом вышла из аудитории. Последовал за ней, наблюдая и оценивая ее походку, понимая, что даже так, задом, удаляющаяся, она меня возбуждает не меньше.

Хотел, чтобы она обернулась, даже повторял про себя эту фразу: «Давай, София, повернись. Посмотри на меня». Около кабинета замдекана девушка остановилась, протянула руку к ручке двери и обернулась. Но как раз в это время меня в аудиторию затащила Машка, которая появилась неизвестно откуда.

– Арни, ты совсем охренел?

– Мария, в чем дело?

– Не называй меня так, Мария слишком официально.

– Ой, да пофиг.

– Только не говори, что ты уже втюрился. У вас что, какая-то заразная болезнь – западать на баб, которые старше вас?

– Ты думаешь, это заразно?

– Придурок.

Мария всегда удивляла меня своим складом ума и необычными заключениями.

Нет, Вербина не была дурой, скажем так, ее уровень знаний был выше среднего, но тем не менее где-то глубоко в своем сознании она понимала, что учится здесь всего лишь для статуса.

Ей уже наверняка давно выбрали мужа, которому понадобится не просто красивая картинка и кукла, которая будет вовремя раздвигать ноги, беременеть и рожать наследников. Но и более или менее образованная женщина, с которой не стыдно выйти в свет.

Отсасывать, стоя на коленях, и давать где угодно может шлюха или любовница, а вот рожать детей должная породистая сучка. Сказка про Золушку всего лишь сказка.

Золушка решила, что, попав на бал и встретив принца, она заслужила это, потому что всю жизнь пахала как лошадь, ковыряясь в дерьме. Это все фигня. И свою лучшую жизнь она, может быть, заслужит далеко не своим усердием, а смазливой мордашкой, красивой фигурой, крепкой задницей.

И даже не размером ноги, которой подойдет хрустальная туфелька. Но возьми принц ее в жены, как он будет к ней относиться? Да, именно. Как к смазливой мордашке и упругой заднице. Хотя, Золушка не была уж такой простолюдинкой, эо мачеха ее загнобила, но и принцессой она не была.

Примерно так же, как мой отец к своей новой жене, но она, кстати, породистая сучка, ей просто не повезло, мозгов мало. Отец ее использует как шлюху, хотя шлюхи у него тоже есть. Вика лишилась право выбора, когда у шлюхи он есть.

Поэтому мезальянс среди богачей не в моде. И Вербина сейчас отчаянно цепляется за Макса, понимая, что он от нее все дальше и дальше.

– Ты чего хотела, Мария? – специально злю Машку, называя полным именем.

– Где Макс?

– У меня на лбу написано, что я справочное бюро? Позвони и узнай сама, где твой Макс.

– Он не отвечает, он вообще меня игнорирует последнее время, а все эта его мачеха, она коварная сучка.

– Маша, не выводи меня.

– Тогда займи денег.

Сканирую Вербину с ног до головы и обратно. Вид, конечно, у нее потрепанный. Под глазами синяки, хотя она их попыталась замазать тональником. В глазах какой-то лихорадочный блеск, губы искусаны. Девушка теребит ремешок сумки и старается не смотреть мне в глаза.

– Я на наркоту денег не дам.

– Ты совсем больной, что ли? Какая наркота? Нет, конечно. Я машину поцарапала. Надо в сервис отогнать, пока отец не увидел.

– Точно? Ты, наверное, не поцарапала ее, а разбила. Денег тебе надо ого-го как много. И ответь, а в каком это сервисе, на какой окраине будут ремонтировать Порше? Вербина, ты совсем ненормальная, что ли? Завязывай уже нюхать.

– Ладно, окей, Арни. Мне просто нужны деньги. В конце недели отдам. Следующей.

Не в моих правилах занимать денег, зная, что мне их не вернут, отец хоть и чудовище, но учит правильным вещам.

– Хорошо, я переведу.

– Двадцатка.

– Не охренела ли ты?

– Ну, Арнольд, ну, пожалуйста, – смягчаюсь, Машка улыбается, в конце концов, версия с наркотой не подтверждена, а Макс кому хочешь нервы вымотает. – Люблю тебя, ты лучший, ты знаешь?

Машка хотела поцеловать меня в щеку, но я увернулся и вытолкнул ее из аудитории. Ненормальная. Но Вербина безобидная. Жалко только, если на самом деле снюхается. Вот бы скорее ее отец замуж выдал. С моим папашей все сложнее.

Только делаю шаг, чтобы выйти из аудитории, как мимо проходит София. А я выбрасываю руку, хватаю ее за локоть, так что она ничего не успевает сказать, только тихо вскрикнуть. Заталкиваю в аудиторию, прижимаю к деревянной двери, навалившись всем телом.

И обхватив одной рукой лицо, накрываю ее губы своими.

Лучшее спонтанное решение, которое у меня было в жизни. Лучшее всегда получается спонтанно. И лучший мой секс. Всегда в неожиданных местах.

Она пахнет чем-то сладким, а ее губы вкуса ирисок, которые я в детстве воровал на кухне, а мать у меня все время их отбирала, говорила о том, что я останусь без зубов. Может быть, я и сейчас останусь без зубов, когда София двинет мне в челюсть своим портфелем.

Запретный плод в любом возрасте сладок.

Боже, у нее невероятные губы, мягкие, полные. София сопротивляется, роняет свой чертов портфель, он тяжело падает на наши ноги, а девушка упирается в мою грудь ладонями. А я не прерываю поцелуй, смакуя ее губы как некий, мать его, деликатес.

Прорываюсь в ее рот, наши языки соприкасаются, а у меня в голове вспыхивает миллион искр. Сука, мать ее, она невероятная, такая сладкая, такая желанная. Член в штанах каменеет, непроизвольно трусь им об ее живот, и тут она меня кусает в губу, так что я волей-неволей отстраняюсь.

– Какого хрена, Шульц?

Это было грубо, но красиво. Не ожидал такого яркого отпора.

По-другому меня остановить нельзя было, а то все мои фантазии, которые она читала в моих глазах в течение пары, были бы осуществлены. На щеках румянец, большие карие глаза смотрят с гневом, а я улыбаюсь.

– Что здесь происходит? София Валерьевна, Арнольд?

Голубок Платоша возникает из ниоткуда, только пугает мою секси-училку с глазами испуганной лани. И что сегодня весь день он трется около нее? Хочется его разорвать, чтобы перья везде летали.

– Проблемы, София Валерьевна?

– А у вас, Платон Викторович, давно их не было?

Да, я могу узнать много твоих тайн, Платоша, но пока у меня нет на это времени и желания.

Глава 6

Поганый день.

У меня их было предостаточно, и я должна уже к ним привыкнуть, как к неожиданной затяжке на новых колготках, сломанному ногтю, плохому настроению моего мужа, уже бывшего. Андрей мог засрать день любому, кто в это время попадал под руку, обычно это была я.

На меня сыпались обвинения в отвратительно сваренном кофе, потерянных документах, плохой погоде, загруженности дорог. Андрюшенька был далеко не подарком, несчастливым билетом, по словам моей тетушки, который мне «посчастливилось» вытащить.

О, нет, вначале я так не думала, я была очарована Андреем. Образованный, перспективный, симпатичный, амбициозный, из состоятельной семьи. Он, как все ярко окрашенные самцы, привлекал к себе внимание, источая внимание, обволакивая им, окутывая, как паук свою жертву.

Жертвой стала я. Но позже.

Как назвать то состояние, когда тебе методично внушают, что ты ничтожество, что у тебя ничего не получится, что ты слабая, уязвимая? Что тебе так повезло, что такой парень, как Андрей Романов, обратил на тебя внимание? Иначе ты просто была бы в лучшем случае какой-нибудь жалкой училкой в задрипанной школе с алкоголиком мужем, а в худшем – просто шлюхой, сосущей за гаражами.

Тете Розе не понравились бы такие определения, поэтому ей ничего этого не надо знать, Андрюшенька ведь хороший мальчик. Он меня обеспечивал, содержал, оберегал, но не потому что он меня так сильно любил, он тешил свое самолюбие, утверждаясь за счет слабых.

Я все еще удивляюсь, как он так просто меня отпустил? Абьюзеры так легко не сдаются.

Застегиваю пальто на все пуговицы, наматываю на шею шарф, беру портфель, набитый тестами, надо будет еще проверить их все, и да, конечно, переписать учебный план. При личной аудиенции Платон Викторович указал на ошибки, так низко склоняясь надо мной, что я чувствовала отвратительный аромат его парфюма, смешанный с потом, отчего подступала тошнота.

Я кивала головой, а сама думала о ярких глазах студента Шульца, которыми он меня раздевал весь урок. Паршивец, что сказать, но умный. Хотя мне бы надо прекращать думать о нем и вообще о ком-то, хватило уже одного самодовольного придурка в жизни. Надо завязывать обо всем этом думать, надо просто доехать до дома, принять душ, выпить ромашкового чая и проверить тесты.

Но как не думать после того, что он сделал?

Арнольд.

После того, как он наглым образом затащил меня в аудиторию и поцеловал.

Поцеловал. Студент.

Но… но вел себя Арнольд не как студент, а как уверенный мужчина, который знает, что делает, и знает, что из этого последует. Такие, как Шульц, не делают ничего просто так. Или я ошибаюсь? Скорее всего, ошибаюсь, потому что я всегда ошибаюсь в мужчинах, Андрюшенька тому ходячий пример.

А еще нас застукал Голубок Платоша.

– Черт, черт, черт.

– Ой, как некрасиво так выражаться, едва покинув стены альма-матер. София Валерьевна, кто вас научил такому?

Остановилась, не успев спуститься по ступенькам крыльца, услышав справа знакомый голос. Вздохнула и продолжила спускаться уже в более спокойном темпе.

– Я смотрю, ты не сдаешься, Соня, все так же таранишь жизнь и испытываешь себя на прочность. Но я тебе открою тайну, жизнь – она прогнет, она сильнее. Давай подвезу, тебе куда, к тетке в дальние дали?

Сжимаю ручки кожаного портфеля, стискиваю зубы, но натягиваю улыбку на лицо, оборачиваюсь. Андрей поднимается мне навстречу, весь такой элегантный, пальто нараспашку, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, руки в карманах. Его мать говорит всем, что ее сын практически точная копия Леонардо Ди Каприо в молодости.

Как же все-таки обманчива внешность, ведь ковырни, а там гниль и смертный запашок.

– Ты мимо проезжал или любовницу новую завел из студенток?

– София, вопросом на вопрос отвечают только евреи.

– Тебе повезло, все как раз в тему.

Не любила, когда он оперировал национальностями, словно я какая-то низшая раса, но иногда это у Андрюшеньки проскальзывало, просачивалось, так сказать, говно. Эх, тетя Роза не знает всей его подноготной, выражаясь ее же словами.

– Не устала бегать еще?

– О, что ты, у меня впереди вся жизнь, долгая и увлекательная.

Андрей встает передо мной, загораживая тем самым проход дальше, уже стемнело и похолодало, а мне еще долго добираться и надо зайти и купить уже эти чертовы яйца. Бывший сейчас со мной одного роста, когда стоит ниже на ступеньку, он не крупный и не накачанный, ему незачем так о себе заявлять, его и так все любят, как он считает.

– Уверена?

– Всего доброго, Андрей Игоревич.

– А вот уходить, когда я с тобой разговариваю, я еще не разрешал.

Тон произнесенных слов скребет по нервам мелким стеклом, как же я ненавижу его за это. Андрей крепко берет меня за локоть и тянет на себя. Упираясь свободной рукой ему в грудь, смотрю в темные глаза, в искаженные от ненависти черты лица.

– Отпусти.

– А то что? Будешь кричать? А давай попробуем, хочу снова, чтобы ты подо мной кричала, как в старые добрые, помнишь?

О, я помню. Я никогда не забуду, что он делал со мной, прикрывая все экспериментами в постели и сильной любовью.

Мразь.

– Отпусти, я сказала.

Нет, он больше не имеет надо мной никакой власти, все это лишь угроза, это манипуляция моим сознанием. Я свободна, и меня больше не задеть этими словами. Но Андрей задевает. Слезы наворачиваются на глазах, все внутри взрывается искрами боли, эта ненависть внутри меня вот-вот готова разорваться на куски и выплеснуться.

Но мешает спокойный голос.

– А, вот ты где, а я потерял. Пойдем, я припарковался здесь недалеко. Проблемы?

Последнее слово произнесено с ноткой угрозы – и уже не для меня.

Арнольд останавливается рядом со мной, быстро осматривает меня, словно сканируя на повреждения, потом смотрит на Андрея, а у того на лице откровенное недоумение и сразу несколько вопросов.

– Я спрашиваю: у тебя проблемы? – Арнольд щелкает пальцами в тонких кожаных перчатках перед лицом бывшего мужа, говорит тоном господина с плебеем, а у Андрея на лице дергается мускул.

– Соня, кто это?

– Я спросил: у тебя какие-то проблемы? – Арнольд повышает голос, медленно уводя меня в сторону, кладет свою руку на кисть Андрея и ловко выворачивает.

– А-а-а-а… сука, отпусти! Соня, кто это? Ебарь твой, да? Отпусти! Ты, сука, пожалеешь, что это сделал!

Я могу только стоять с открытым ртом и наблюдать, как мой бывший заливается слезами, потому что ему сделал больно мой студент. Меня уволят уже завтра или все же дадут довести семестр?

– Если будут проблемы, ты найди меня, и мы их решим, но не думаю, что в твою пользу. Ок?

Андрей молчит, но больше не кричит, трет запястье, а Шульц спокойно подходит ко мне, приподнимая ворот пиджака, словно закрываясь от ветра, берет из моей руки портфель, крепко сжимает кисть. Кожа перчатки мягкая и тонкая, я даже через нее чувствую тепло ладони.

– Пойдем, холодно.

Было сказано, как неразумному ребенку, который забыл дома шапку.

Парень ведет меня в сторону, к парковке, к черному «Бентли», а я с трудом держусь, чтобы не открыть рот в удивлении. Я понимаю, что Андрей все это видит, как меня держат за руку, как, открыв переднюю дверь, усаживают в салон. Он видит этот автомобиль, который проигрывает его любимому «Мерседесу».

Он видит Арни, его уверенность в движениях, даже некую небрежность, его отличный пиджак и брюки, наверняка сшитые на заказ и не в России. А на улице, кстати, почти ноябрь. Он все это видит, и я вижу, а еще чувствую, что за это все мне придется скоро заплатить.

Зря Шульц все это устроил. Зря.

Глава 7

– Софа? Софа, это ты?

– Да, тетя, это я.

– Софа? Софа, это ты?

Господи, день сурка. Каждый вечер одно и то же.

Закрываю входную дверь, прислоняюсь к ней спиной, стягиваю с шеи шарф, мне все еще жарко так, что все тело горит и губы покалывает.

– О, Софа, это ты, – тетя появляется в коридоре, вытирая руки о фартук. – Сегодня ты даже рано и снова без яиц, я смотрю. Я готовлю креплах, что-то тетя Роза решила себя порадовать, заодно и тебя, и нашла одно яйцо в холодильнике для теста. Ты пойдешь, может быть, таки поможешь своей старой, изможденной этой жизнью тетушке или будешь обнимать этот старый портфель как родной? Он тебя не накормит.

– Тетя, слишком много слов. И никакая ты не старая, не говори глупости.

Тетя поцокала языком и скрылась на кухне.

Черт, я снова забыла яйца.

Но это и неудивительно, подъезжать на «Бентли» к нашему продуктовому магазину слишком роскошно и дурной тон, как бы выразилась тетушка. А еще позволить своему студенту себя поцеловать, а потом спасти от назойливого внимания бывшего мужа – это точно перебор.

Но я позволила.

И не раз.

Я разрешила взять себя за руку, отвести и посадить в машину, при этом так по-джентльменски открыть дверь на глазах Андрея, который играл желваками от ярости.

– Не стоило этого делать.

– Что именно?

Арнольд, не глядя на меня, выруливал с парковки, он сделал это небрежно, красиво, в черном пиджаке и рубашке, так контрастирующих с его кожей и светлыми волосами, зачесанными назад. Острые скулы, четкий профиль, полные губы, он бы мог стать моделью, да кто знает, может быть, еще станет.

– Спасать меня.

– Я спас? Быть того не может. А было от кого?

– Не кривляйся.

– Вот сейчас чувствуется училка, – Арнольд наконец посмотрел на меня и подмигнул.

– Я и есть твой педагог.

– Слишком официально.

– Так уж сложилось.

– Не совсем удачный расклад, но сойдет.

– Это ты так сейчас говоришь, что тебе якобы все равно?

– Плевать.

– Что, прости?

– Мне плевать, что ты моя училка, хотя не скажу, что это не возбуждает. Очень даже.

– Прекрати.

– Тебе не нравится слово «возбуждает»?

– Арнольд!

– Ты не девственница, не красней от этого слова. Или я ошибаюсь?

– Мне жарко.

– Разденься.

– Арнольд!

Шульц засмеялся, запрокинув голову, мы как раз остановились на светофоре, а потом он просто наклонился в мою сторону, легко притянул за шею и поцеловал. Он это сделал так привычно, без намека на собственничество или превосходство.

Я застыла, не могла пошевелиться, в голове был полный бардак, и мне стало совсем уж невыносимо жарко. Горело все, даже кончики пальцев, а Арнольд все не отстранялся, не прерывал поцелуй, хотя позади нас уже сигналили машины.

– Ты пахнешь ириской, почему?

– Что?

Я не знала, как ответить на его вопросы, которые должна была задавать я, а точнее, поставить на место этого пацана на дорогой тачке и в дорогом костюме. Все это у меня уже было – и богатый парень, и отношения, похоже на сказку, с той лишь разницей, что сказка была дрянной.